Мне очень не хотелось писать всё это.
Но если не я – тогда кто?
Надеюсь, что данное произведение
поможет кому-то отказаться
от неисправимого.
Он хочет жить! Подари ему жизнь.
Владимир Кушнерик
В четверг вечером начал падать мелкий снежок. Он шёл всю ночь и к утру покрыл серые сугробы и проталины на асфальте. Девственно чистая, белая снежная простыня, на время, замаскировала неприглядность большого города.
Срезая угол, от остановки до работы, я шёл, по тропинке, через пустырь. Сегодня я проходил здесь первым и непотревоженный снег весело хрустел под моими ботинками. Я люблю слушать как хрустит снег. Это напоминает мне мои детские забавы.
На крыльце офиса нашей фирмы мне пришлось несколько раз притопнуть очищая обувь от налипшего снега. Потом почистить подошвы о коврик. Я не люблю когда у меня под столом образуются лужицы талой воды. Поэтому всегда тщательно вытираю ноги.
Поднявшись на второй этаж я открыл свой кабинет, неспеша разделся и набрав стакан воды опустил туда самодельный кипятильник. Когда я включил две параллельные пластины нержавеющей стали в сеть, между ними сразу же забурлила вода. Когда она закипела я бросил в неё два пакетика чая. После этого поставил стакан на рабочий стол – пока я покурю, он успеет завариться.
Я сел за стол и закурил третью за утро сигарету. Как и большинству моих сограждан, мне абсолютно не хотелось работать по пятницам. Я уже мысленно предвкушал, как проведу два выходных дня.
О том, что бывают в жизни праздники, напоминала и стоявшая на окне бутылка из-под ликёра. Мы прихватили её с прошлого корпоратива, когда уединились в моём кабинете с Леночкой из бухгалтерии.
Сделав две затяжки, я начал обдумывать на какой объект мне сегодня можно не ходить, а просто позвонить бригадиру.
Я, мастер строительной фирмы и отвечаю за внутреннюю отделку помещений. Кроме этого на мне висит всё снабжение стройки необходимыми материалами. У нас в штате нет снабженца и поэтому я выполняю его обязанности.
Зазвонил телефон и, сняв трубку, я услышал голос нашей секретарши Ирочки:
– Фёдор, зайди к Николаю Васильевичу.
– Не пойду, – сказал я, начиная нашу привычную с ней игру. Когда я делаю вид, что меня надо уговаривать как маленького ребёнка.
– Федя, шеф хочет видеть своего снабженца, – сделала она ответный ход.
– Не пойду, – повторил я.
– Феденька, иди к папочке. Он тебя не съест. – На этом наша игра всегда заканчивалась.
– Только ради тебя, – сказал я и повесил трубку. На столе остывал свежезаваренный чай, но мне уже некогда было его пить. Я встал и пошёл в приёмную.
Войдя в приёмную я угостил Ирочку конфетой и показал пальцем на дверь кабинета директора.
– Заходи не бойся, выходи не плачь, – засмеялась секретарша. – Иди, у него сейчас никого нет.
Я поздоровался с директором и стал ждать, когда Васильич озвучит, для чего я ему понадобился.
– Фёдор, – по деловому начал шеф – поедешь в командировку. В Иркутск.
Сказано в командировку – поедем в командировку. Иркутск? Поедем в Иркутск. Холостяку собраться – только дверь закрыть. И чемодан не забыть.
– Когда выезжать? – спросил я.
– Лучше завтра. Переночуешь в гостинице. Тогда сможешь заняться делами уже в понедельник утром.
Далее шеф кратко ввёл меня в курс дела:
– В Иркутске есть одна крупная организация. Её руководство взяло себе больше чем положено и теперь всё идёт к банкротству…
Я мысленно усмехнулся: «У воды да не напиться…».
– Я знаю их генерального. – Продолжал говорить директор. – Хитрый лис. Пока дело дойдёт до банкротства, конкурсному управляющему останется только офис. У них есть несколько подъёмных кранов. Приценись к двадцатипятитоннику. Если договоришься – грузи его на платформу и отправляй сюда. Деньги я перегоню.
Подъёмный кран был нужен нам как воздух. Хоть шестнадцати-, хоть двадцатипятитонник. С ним мы строили бы больше объектов и нашли бы применение любому.
На прощание директор сделал мне маленький презент.
– Вот. – Сказал шеф, протягивая мне две крупные купюры. – Тебе от фирмы. Скрасишь дорогу. – Он знал, что в дорогу я всегда беру бутылку джина. – И не говори потом, что мы не заботимся о своих сотрудниках.
В своё время наш директор много времени провёл в дороге и на собственном опыте знал как это утомительно.
На этом аудиенция была закончена.
Выйдя от шефа, обратно в приёмную, я сделал комплимент Ирочкиным ножкам. При этом добавив, что ночами мечтаю как они сомкнутся у меня за спиной.
– Пошляк. – Сказала Ирочка, запуская в меня толстым журналом. Из тех, что выходят специально для женщин и не содержат ничего интересного для мужчин. Хотя мужчины их тоже иногда почитывают. – Иди в бухгалтерию, а я позвоню, забронирую тебе номер в гостинице.
И я, подав ей журнал, пошёл получать деньги на дорогу.
Из дома я позвонил своей постоянной подруге Маринке, предупредить, что уезжаю на несколько дней. Пусть поливает цветы и присматривает за квартирой.
Мы знакомы с Маринкой уже давно и она мечтает выйти за меня замуж. Я пока тяну, наслаждаясь положением свободного мужчины. Со свадьбой никогда не надо торопиться – следует получше узнать человека. И нагуляться на последок.
На следующий день я приехал на вокзал. Протянув, крашенной «под блондинку» кассирше, паспорт и деньги я получил обратно свой паспорт и вложенный в него билет в купейный вагон. До отправления поезда оставалось более часа.
Я купил у бойкой вокзальной торговки несколько областных газет и вошёл в привокзальное кафе, где заказал рюмку джина.
У меня пристрастие к водке настоянной на можжевельнике. Я равнодушен к её американскому аналогу – виски или мексиканской текилле. Меня не интересуют ром, коньяк или бренди – только джин. И пусть говорят, что это моветон, я всегда закусываю его шаурмой.
Здесь же я купил в дорогу бутылку джина, шаурму и пластиковый стаканчик, попросив продавца сложить покупки в крепкий пакет. Сюда же я положил купленные ранее газеты. Все остальное у меня всегда уложено в чемодан.
Скоротав в кафе время до отправления, я нашёл нужный мне вагон и, улыбнувшись проводнице, прошёл в своё купе.
Мой попутчик уже находился в купе и, судя по отсутствию вещей других пассажиров, пока один.
Это был парень около тридцати лет в чёрных брюках и пуловере. Чёрное пальто из твида, висевшее на вешалке и норковая шапка на спальной полке выдавали его слабость к элегантной одежде. «Интеллигент», – подумал я.
Перед ним на столе стояли три пустые бутылки из под пива, а он сам неспеша отхлёбывал из четвёртой. Или он так любил пенный напиток, или решил накачаться им «под завязку». Меня удивило и то, что на столике перед ним не было ни одной газеты.
– Здравствуйте, меня зовут Фёдор, – поздоровался и представился я.
Он также поздоровался и назвался Борисом. Но не стал лезть с пока не нужными вопросами: «Далеко ли едете?» или «На какой остановке выходите? ».
Мне это понравилось. Если тебе не мешают получать удовольствие от пива – не мешай своей назойливостью другим. Я мысленно поставил на счёт интеллигента большой плюс. За тактичность.
Поставив чемодан на багажную полку, я снял куртку и шапку и начал просмотр прессы. Как-никак это займёт хоть какое-то время. В первой газете не было ничего интересного, и я прочитал её быстро. Не подчерпнув для себя ничего полезного.
Выполнив ритуал прочтения первой газеты, я достал из пакета джин, стаканчик и шаурму. В дальней дороге есть и свои скромные радости. Надо только не забыть их взять с собой.
Предложил выпить и соседу, но он отказался, сказав что пьёт только пиво. «Пиво – так пиво», – подумал я и налил половину стаканчика своего любимого джина.
Когда я прочитал вторую газету и снова плеснул себе в стаканчик «на два пальца» джина мы завели ни к чему не обязывающий дорожный разговор.
Борис, как и я, тоже поездил и по Восточной, и по Западной Сибири. Он торговал оргтехникой. Я несколько раз заходил в филиал их фирмы в нашем городе, когда мне требовались новые аксессуары к компьютеру или новый картридж для принтера.
Мы быстро вспомнили города и гостиницы, где нам приходилось побывать. Нам даже удалось вспомнить некоторых горничных, с соблазнительными округлостями под униформой. Их услугами, за небольшую плату, мы пользовались в длительных командировках.
Постепенно общие воспоминания закончились, и мы перешли на профессиональные темы.
Выяснилось, что Борис закончил медицинский университет, но ни одного дня не отработал по специальности. Он трудился и экспедитором, и менеджером, и администратором. Сейчас он был торговым представителем и руководство послало его открывать новый филиал в Братске.
На мой вопрос, почему же он не работает врачом – я думал ему не хватало зарплаты – он ответил что медицина принесла ему крах всех представлений о гуманности.
Я изумился. Как такое возможно? Ведь врачевание во все времена считалось самой гуманной профессией. Кроме этого, я также слышал, что все медики приносят клятву Гиппократа.
Я спросил на кого же он учился. При этом пошутив, уж не на патологоанатома ли.
Борис погрустнел, но всё же ответил:
– Если бы на трупореза... А так… Только не смейтесь и поверьте, я не шучу – на гинеколога.
Я чуть не присвистнул... Но в последний момент сжал губы. Не каждый день пообщаешься с мужчиной-гинекологом. На языке так и вертелась куча интересующих меня с безусой юности вопросов. Но увидев его подавленное состояние я деликатно промолчал.
Моя деликатность была вознаграждена. Он немного помолчал, после чего начал рассказывать сам:
– Между прочим, эта профессия по своей сути ничем не отличается от профессии врача-отоларинголога или окулиста.
Я парировал:
– Среди мужчин эта профессия считается очень интересной.
Борис пояснил, чем вызван такой интерес:
– Просто окружающие видят пикантность в том, где ты обследуешь пациентку. Боюсь Вас разочаровать, но через некоторое время учёбы, тебя это уже совершенно не волнует.
Он немного рассказал об этой специальности, и я понял, что вся романтика оказалась блефом. Там куча всяких анализов, обследований и операций. От такой работы я бы не получал никакого удовольствия.
Во время нашей беседы Борис несколько раз повторил, что в гинекологии много мерзостей.
Сразу вспомнив страшилки про гонорею и сифилис я решил обогатить свои знания. А заодно узнать, как избежать встречи с венерологом.
Когда я поинтересовался, имеет ли он в виду венерические заболевания, он ответил, что есть вещи ещё хуже.
Что может быть хуже сифилиса я не знал – разве только СПИД – об чём прямо спросил у него.
Борис помолчал и глухо произнёс:
– Аборты.
На этот раз я крепко выругался в адрес женщин, позволяющих своим партнёрам секс без предохранения. Закончив тираду, я сказал:
– Чёрт возьми! Да не нужен тебе этот ребёнок – оставь его в роддоме! На радость людям, мечтающим об усыновлении. Зачем же убивать!?
На что мой собеседник ответил:
– Многим из них просто стыдно.
Есть вещи лежащие за гранью морали. Они выше придуманной людьми этики. Никогда не будет плохим поступок женщины, отказавшейся от аборта, пусть даже после этого она оставила ребёнка в роддоме. Как никогда не будет проституткой мать, не могущая накормить детей другим заработком. Те, кто утверждает обратное, просто ничего не понимают в жизни.
После этого мы немного поговорили об отношении общества к искусственному прерыванию беременности.
Не знаю, как другие, но я с предубеждением отношусь к аборту. Есть какой-то внутренний тормоз. Когда не знаешь почему нельзя, но точно знаешь, что нельзя. Нельзя! Этого нельзя!
Поэтому я всегда ношу в кармане пачку презервативов. У меня небольшая зарплата и мне нечем будет помогать «залетевшим» от меня девушкам. Кроме того, я считаю, что ребёнок должен расти в семье.
Увидев, что я не одобряю подобные вещи, Борис продолжил тему начатого разговора. Было видно, что у него «накипело», он долго держал это в себе и ему необходимо выговориться.
Передо мной «поплыла» мозаика рассказываемых им человеческих трагедий.
Хотя, возможно, для некоторых героинь его рассказов, это была вовсе и не трагедия. А всего лишь, устранение неприятностей от интимных отношений. Как для некоторых удаление в стоматологическом кабинете больного зуба.
Он помнил их всех. Крадуче пробиравшихся утром, чтобы успеть в первую очередь на выскабливание и никем не замеченными сразу же, после прекращения действия наркоза, уйти домой. И открыто приходивших в назначенное время. Переживавших, вдруг откроется сочинённая для коллег ложь, о внезапно приключившейся болезни. И беспокоящихся, что близкие позвонят на работу. Плачущих перед первым детоубийством. И равнодушно готовящихся к уже привычной операции.
Изредка, но он помнил и такие случаи, в анамнезе стояли медицинские показания к искусственному прерыванию беременности. Когда уже было не спасти обе жизни, чтобы спасти одну, приходилось жертвовать другой. Такие случаи становились обсуждением всего медицинского персонала. И, даже весёлые во время операций мужики-анестезиологи, выпив после работы по стакану слаборазбавленного спирта, цедили сквозь зубы: «Да… Жалко бабёнку. ». Идущие на аборт по собственному желанию удостаивались совсем других реплик.
За свою недолгую учебную практику Борис слышал немало историй, финалом которых стало кресло абортария.
Большинство из них сводилось к незатейливому сюжету. Сначала наступала любовь, нередко сдобренная немалой порцией алкоголя. А может, судя по внешнему виду пациенток, и дозой героина. Потом приходил черёд постели и, как следствие, появлялись плоды этой любви. Иногда, любовь давала свои плоды из-за полного отсутствия представлений о какой-либо контрацепции. Но, всех героинь, непродуманных любовных романов, объединяло нежелание пожинать эти плоды.
Попадались и душещипительные истории о большой и чистой Любви. Сопровождаемой далеко идущими, грандиозными планами. Осуществлению которых мешала чья-то, ещё только начавшая формироваться, жизнь. И было непонятно, почему при такой Любви, выпадающей на долю не каждому, младенцу не было места на этом празднике жизни.
Некоторые падали в обморок увидев кроме привычных, по предыдущим посещениям гинеколога, безобидных смотровых зеркал и другие медицинские инструменты. Лежащие в ожидании своего часа расширители Хегра, набор кюреток, корцанг. И совсем не страшные с виду, но внушающие знающему их предназначение человеку ужас, щипцы с окошечками на концах. Абортцанг. Но даже страх, перед всем предстоящим, не мог заставить их изменить решение.
Вы думаете, что ребёночек до двенадцати недель всего-лишь «сгусток крови»? Нет! Это маленький человечек. С ручками, ножками и кукольным личиком. У него только щёлочки вместо глазок и ещё не успели сформироваться ноготки. Ему только осталось подрасти до размера новорожденного.
И если его сейчас не убьют – он родится и станет миленьким пупсиком. Потом он станет куколкой-малышом. Его поведут на прогулку и прохожие будут ему мило улыбаться. У него каждый год будет свой День рождения, и он, с замиранием сердца, будет ожидать Новый год. А когда он вырастет, будет заботиться о постаревших папе и маме. Для этого нужно всего лишь отказаться прерывать беременность.
Дальше Борис рассказал мне как именно убивают нежеланных детей.
Чтобы погубить не дожившего и до трёх месяцев человечка, чаще всего применяют вакуум. По научному эта процедура называется эвакуацией. А в быту носит название вакуум-аспирация.
Создаваемое вакуум-аппаратом мощное разряжение разрывает и плодный пузырь и ребёночка. Оно вытягивает из женщины всё, оставляя лишь небольшое повреждение слизистой. Которое, потом, может навсегда лишить радости материнства.
Разорванный в клочья ребёночек, по пути к аппарату, отсеется в специальную банку. В ней можно рассмотреть крохотные ручки и ножки. И даже, как пазл, сложить человечка. Которого даже не похоронят как человека. Его спустят в канализацию или сожгут в печи. Он считается биологическим материалом.
Где нет вакуум-аспиратора, крохе несёт гибель петельный нож – кюретка. Которая своей петлёй рассекает ребёночка на части – это называется разрушение плодного яйца. Введя кюретку внутрь женщины, её прижимают к стенкам чрева и выводя инструмент извлекают отслоившееся.
Когда не справляется кюретка в ход идёт абортцанг. Слегка поворачивая абортные щипцы, из стороны в сторону, захватывают то, что отслоил, но не смог вытащить петельный нож. И, закрыв абортцанг, извлекают из женщины.
Подросшему до двенадцати недель ребёночку предстоит более страшная смерть. Ему медленно раздавят маленькую головку абортцангом. После чего по частям вытащат обезглавленное тельце, отрывая куски тем же абортцангом. Или рассекут и выскоблят кюреткой.
Потом женщину тщательно «почистят» сначала тупой, а затем острой кюреткой. И она пойдёт домой, где перед сном поцелует других детей.
А убитого ребёнка утилизируют вместе с другими «отходами». И редко кто скажет вам, что это расчленение. В медицине это называют выскабливание или кюретаж.
Официально и кюретка, и абортцанг относятся к медицинскому инструментарию. Но в своём предназначении отрывать, дробить и вытаскивать части не рожденного весьма далеки от целей медицины. Поистине, нет более ужасных изобретений человечества.
Кроме этого в арсенал Смерти входят: пулевые щипцы, зонд, пинцеты, а также ёмкость для извлечённого. И, словно саван, не успевшему родиться покойнику, белеет стерильный материал.
Здесь Борис сделал паузу, словно давая мне время понять всю чудовищность происходящего в гинекологических отделениях.
У меня не было слов, чтобы выразить своё отношение ко всему этому. Я даже не думал, что рядом со мной происходит нечто подобное. И хотя у меня крепкие нервы, но такое…
…Такое совсем вывело меня из равновесия. Я просто «взорвался» от гнева. Таких нецензурных выражений наверно не слышал никто.
Страшно представить, что убивают ребёнка. Неважно как. Убивают ребёнка!
Но ещё страшнее представить каким способом убивают ребёнка, который уже не проходит целиком.
Потом мне пришла мысль, что я нахожусь в театре абсурда. Ну никак не могут таким образом убить ребёнка. С вакуумом понятно. Но чтобы так…
Через некоторое время пришло осознание, что всё это правда. Страшная, чудовищная, но правда. Которую я не забуду до конца жизни.
Чтобы успокоиться я выпил оставшиеся полбутылки джина. Сразу всё. Прямо из горлышка. Но можжевеловая водка не смогла снять напряжение.
Было до слёз жалко то, чего уже никогда не будет.
Маленький ротик никогда не скажет ни слова. Ему никогда не поцеловать любимого человека и не дождаться ответного поцелуя. Он даже не сможет спросить: «За что же меня убили? ». За то, что хотел жить? Или за то, что стыдно оставить ребёнка в роддоме?
Крохотные ручки никогда не вырастут и не прижмут к груди своего малыша. Они никогда не подержат игрушку. Этот добрый символ детства. Их не только лишили детства – им не дали даже родиться.
Маленькие ножки никогда не побегут в школу и не будут танцевать первый вальс. Им не позволили сделать даже один шаг.
Иссеченное кюреткой беззащитное детское тельце никогда не станет ни прекрасной женщиной, которую крепко прижал бы к себе влюблённый мужчина. Ни любимым мужчиной, к которому бы прильнула любящая женщина.
Всё! Ребёнка убили!
Никогда не будет ни прекрасной женщины, ни любимого мужчины. Никогда!
Только, вполне возможно, через двадцать лет будет тосковать одинокая девушка. Мучаясь от того, что рядом с ней нет любимого мужчины. И будет отказываться от свиданий с неинтересными ей парнями. А того мужчину, которого она бы полюбила, ещё до рождения разорвал вакуум.
Или, много лет тому назад, медленно замыкая абортцанг, раздавили головку ребёночку женского пола. А теперь, какой-нибудь парень ищет по всему городу свою единственную. А его принцесса, по чье-то злой воле, даже не появилась на свет.
А всё потому, что кто-то решил сделать аборт.
Мне стало жутко от мысли, что возможно лишили жизни и ту женщину, которая уже сейчас была бы моей женой и матерью моих детей. Увидев которую, я бы никогда её от себя не отпустил и надел кольцо на любимый пальчик. Покромсали кюреткой Ту, которая своими руками готовила бы для меня, нежно шептала «Люблю» и целовала бы перед сном наших детей, поправляя им одеяльца. У Неё даже не было имени. И Она даже не дожила до конца второго триместра…
Тут я сказал себе: «Стоп! ». Стоп, Феденька. Стоп. Иначе ты в своём анализе причинно-следственных связей станешь постоянным пациентом психиатра.
«Отдохнуть» в психиатрической клинике мне не хотелось и я стал смотреть на мелькающие за окном столбы электропередачи.
Через некоторое время, когда я успокоился, Борис немного рассказал и о персонале абортария.
«Их доктор», руководивший практикой, предпочитал делать всё используя только одни кюретки, приговаривая, что их надо вводить «мягкой рукой». Пользовался он ими мастерски, виртуозно удерживая между большим и указательным пальцами. Со стороны казалось, что в руках у него не несущий смерть инструмент, а обычная безопасная бритва с шестигранной ручкой.
Нет, говорливый врач не испытывал удовольствия проводя кюретаж или вытаскивая отделившиеся части корцангом. Он только выполнял свою работу. Как токарь нарезает в гайке резьбу или плотник делает топорище. И получал за это зарплату. Не был он и мизантропом, как это представлялось слышавшим его высказывания и комментарии. Просто, за много лет работы в этой должности, он насмотрелся всякого. Он научился отделять рабочее от личного и не принимал происходящее близко к сердцу. Психологи называют это профессиональной деформацией личности.
Самым же противным, по словам бывшего студента, было не наблюдение самой операции, а собирать все части изуродованного трупика в эмалированном лотке. Чтобы осмотреть все ли ручки, ножки и другие части тельца имеются в наличии. И не забыли ли внутри несостоявшейся мамочки часть не родившегося крохи. Это неминуемо привело бы к сепсису. Впрочем возможности заражения боялись меньше, чем ответственности за халатность.
Рассказав всё это, Борис обессилено откинулся к стенке, отделяющей наше купе от соседнего и открыл очередную бутылку пива.
Мне стало дурно от того, что я представил как собирают фрагменты. Я расстегнул воротник рубашки. Борис понимающе посмотрел на меня.
Не знаю как его, но моя психика отказывалась принимать такую информацию. От таких рассказов хочется принять какой-нибудь психостимулятор. Требовалось «отключиться» от реальности и я вышел покурить.
Когда я вернулся он молча допивал своё пиво. Кто знает, что из увиденного ему сейчас вспоминалось.
За последующие полчаса я не услышал от него ни слова. Борис молча разглядывал свои руки. С длинными, «как у пианиста», пальцами. Возможно, они провели бы немало успешных операций, давших кому-то возможность зачать или выносить своего малыша. Если бы не его разочарование в специальности.
Пока ехали молча я пытался осмыслить услышанное. Все выводы сводились к одному слову. Убийство! Преднамеренное убийство своего ребёнка.
Люди придумали много синонимов и эвфемизмов, чтобы скрыть истинный смысл происходящего.
К примеру, Ты решила сделать аборт…
Подумай, знаешь ли Ты, что Ты хочешь на самом деле.
Попробуй сказать: «Я сделаю аборт» или «Мне сделают вакуум-аспирацию».
Ничего страшного, верно? Какая-то медицинская процедура, занимающая немного времени.
Теперь скажи: «Я прерву эту беременность. ».
Тоже ничего страшного. Ты – беременна. Тебе это не нужно или доставляет неприятности. Но Ты прервёшь беременность и перестанешь беспокоиться.
Заметь, про убийство ребёнка не говорится ни слова, только общеизвестные фразы про удаление плода.
Видишь, вся правда осталась «за кадром» и совесть молча проглотила эту ложь. Пока она принимает версию, что это было планирование семьи. Но, в дальнейшем, она всё равно будет напоминать Тебе о Твоём смертном приговоре младенцу.
А теперь чётко и ясно скажи: «Я УБЬЮ ЭТОГО РЕБЁНКА! ».
Ты понимаешь, что Ты хочешь совершить? И кем Ты после этого станешь?
Здесь «голая» правда внушает отвращение, показывая твоё истинное желание. Желание убить своего ребёнка.
Замена «режущего» слух убийства, более нейтральным абортом позволяет оправдаться перед собой и окружающими. Ребёнка не убили – просто сделали аборт. И всё кажется не таким уж мерзким.
Убийство до рождения – так, в соответствии с результатом содеянного, надо называть все аборты, вакуум-аспирации и прочие прерывания беременности. И это будет соответствовать истине.
Кроме этого я понял, что моей женой никогда не станет женщина, прервавшая свою беременность. Вы не угадали, девочки, когда планировали свою будущую семью или делали карьеру, к чему это приведёт впоследствии. Я просто не смогу смотреть, как вы целуете одного ребёнка, при этом убив другого. И, поэтому, никогда не возьму вас в жены.
Приеду, позвоню Маринке, когда-то «избавившейся» от «подарка», сделанного дружившим с ней офицером и скажу, что между нами всё закончено. Это будет жестоко, по отношению к ней, но я не уверен, что она родив от меня двоих детей, не «избавится» от последующих, посчитав их «лишними». Этим я рисковать не могу.
А, когда у меня будут свои дети, мне предстоит серьёзная воспитательная работа, чтобы они представляли, что стоит за прерыванием беременности. И, если изберут своим ремеслом профессию врача, никогда не брали в руки кюретку и абортцанг.
И, наверно, я когда-нибудь напишу про всё услышанное. Может это удержит кого-нибудь от рокового шага.
Я также понял, что теперь увидев представителя профессии Бориса, всегда буду стараться угадать: кто он?
Добрый доктор? Лечащий женское бесплодие. Или помогающий сохранить беременность. Под свою ответственность делающий рискованные операции. От последствий которых зависит не только его возможность продолжать трудиться, но порой и свобода.
Или ангел смерти, в белом халате? Вызывающий преждевременные роды, в результате которых ребёночек хоть и нежизнеспособный, но может дышать и слабенько плакать. Или научившийся извлекать плодное яйцо за один проход кюретки. По желанию беременной убивающий здорового, нормально развивающегося, но нежеланного ребёнка.
Как оказалось, стезя медицины имеет множество направлений.
– Фёдор, а Вы знаете, что значит «хруст снега»? – внезапно обратился ко мне Борис, оторвавшись от созерцания своих рук.
– В смысле, – я сразу и не понял, о чём он хотел меня спросить.
– Да в том же, медицинском. Что в гинекологии обозначает фраза «до хруста свежевыпавшего снега»?
– Нет, что Вы, откуда я могу знать профессиональную лексику? Буду весьма признателен если просветите. – Ответил я ему в старинной манере учтивости.
Я думал он расскажет профессиональный анекдот или весёлую историю из жизни гинекологов. Это отвлекло бы меня от мрачных мыслей. Я даже не подозревал, к чему приведёт моё любопытство.
Услышанное далее повергло меня если не в шок, то в состояние, весьма к нему близкое. Предыдущие рассказы были хоть и ужасными, в своих анатомических подробностях, но более понятными для разума – ожидающего услышать нечто подобное.
Меня поразил невиданный цинизм медицинских работников.
Мои познания анатомии женщины и обрывочные сведения из общей хирургии позволили мне увидеть всю картину происходившего. Всё когда-то слышанное сложилось в единое целое. Как в дьявольском калейдоскопе. Я понял, что имели в виду циничные абортмастера…
Ребёночек находится в оберегающих его от толчков и ударов околоплодных водах. И этот добрый океан защищает его от всех жизненных невзгод, образуя мягкую колыбельку сначала для маленького зародыша, потом эмбриона и, наконец, для крохотного человечка. Мышечный слой, удерживающий этот океан мягкий, от растягивающей его жидкости.
А потом, когда чрево уже полностью вычищено – оно опять становится упругим: словно понимая, что мягкость стенок уже не будет баюкать не родившегося малыша…
И когда, по чистым стенкам в последний раз проводят кюреткой – это сопровождается характерным «хрустом» – похожим на хруст свежевыпавшего, ещё не утоптанного снега.
Возможно – это реквием по погубленной жизни. А, может, всё естество женщины бьёт в набат, протестуя против такого конца вынашивания.
По этому специфичному звуку, сменяющему «хлюпанье», производящий аборт и узнаёт, что операция завершилась, новой душе уже не суждено войти в этот мир, а пациентка… Пациентка может идти и, при не осложнённом течении послеоперационного периода, продолжать грешить дальше. До следующей встречи… На кресле. В малой операционной.
Тем временем мы подъехали к остановке моего «виз-а-ви».
Борис собрал пустые бутылки в пакет и скомканно попрощался. Затем взял свой чемодан и, не задерживаясь, быстро вышел из купе. В окно было видно, как шагая по перрону, он на ходу пытается закурить. Падающие снежинки пытались погасить пламя и он закрывал огонёк ладонью.
Куда он направился мне было безразлично. Меня больше интересовало: хрустит ли сейчас под его ногами падающий снег.
К счастью больше попутчиков у меня не было. Мне хватило и этого.
Махнув проходившей проводнице, я купил у неё две бутылки водки – иначе кошмарные видения не дали бы мне уснуть. Лежащий в чемодане коньяк – я всегда, на всякий случай, вожу с собой приличный запас коньяка – в этом случае помочь не мог. Здесь нужна была именно водка. Или чистый, неразбавленный спирт. Быстро снимающие напряжение возбуждённого мозга. Всё остальное спиртное надо пить «под настроение».
После первой бутылки меня развезло и остаток пути я провёл в полудрёме. Мне не хотелось прийти в гостиницу с запахом «перегара», но я, чтобы абстрагироваться от действительности, методично напивался, наливая себе из второй. Тёплая водка «шла» плохо, обжигала гортань, но я пил не закусывая.
Как я нашёл гостиницу помню смутно. Затем был «тяжёлый» телефонный разговор с Маринкой, закончившийся, как и следовало ожидать слезами и скандалом. На прощание она сказала, что я сумасшедший и посоветовала меньше пить. Мне же было наплевать на её аргументы и оскорбления. Женщина, убившая своего ребёнка, навсегда теряет право называться Матерью. Поэтому я, без сожаления, навсегда вычеркнул Маринку из своей жизни.
А потом наступил новый день со своими хлопотами и заботами.
Кран мы всё же купили. Как и хотели – двадцатипятитонник. Осаждаемые толпой кредиторов, прежние хозяева, не запросили за него слишком много. Я отзвонился шефу и оформил документы. После чего проверил, что кран погрузили на платформу. На этом моя командировка завершилась.
В дорогу я, как обычно, взял с собой газеты, бутылку джина, шаурму и стаканчик. Подмигнул, на прощанье, складывающей покупки в пакет, симпатичной продавщице и отправился на вокзал. В тот момент я не знал, что в свой город я приеду совершенно другим человеком.
История, рассказанная несостоявшимся гинекологом, со временем стала отходить на «задворки» памяти. Услужливая память угодливо сгладила острые углы, снизив остроту восприятия. «И это тоже пройдёт» – было начертано на кольце царя Соломона. Когда-нибудь поумневшее человечество осознает ценность каждой зародившейся Жизни. Уникальность и неповторимость каждого эмбриона, пусть пока даже состоящего из нескольких клеточек. Тогда и аборты станут ужасами прошлого.
Бориса я больше никогда не видел. Такие откровения не способствуют продолжению знакомства. Чтобы позвонить от нечего делать. Или написать на электронную почту. Или… Да мало ли, в жизни, может быть всяких «или».
Я больше не езжу в командировки. Нехватка денег и беременная девушка заставили меня поменять работу. Когда мы поженились и она носила под сердцем вторую мне пришлось найти подработку. Приходилось экономить: я бросил курить и надолго забыл вкус алкоголя. С рождением третьего я работал уже в двух компаниях. После появления четвёртого мы жили почти в нищете. Но потом меня «заметили» и назначили прорабом. Когда ожидали пятую я был уже заместителем директора. Появились деньги, достаточные для содержания семьи и я, чтобы проводить больше времени с детьми, уволился со второй работы. Потом меня пригласили возглавить филиал крупной строительной фирмы. Мне стало хватать денег и на джин.
Теперь у меня просторный кабинет с баром и кондиционером. Имеется также старая секретарша, которую я ценю как профессионала, хоть она и не умеет варить кофе. Разумеется я мог бы нанять и молодую, но… Я примерный семьянин. У меня прекрасная жена, раньше работавшая акушером в местном роддоме. В воскресенье и по праздникам моя Ксюша разрешает мне выпить две маленькие рюмки джина. Она не знает, что вместо маленьких рюмок, я наливаю себе в большие. Как не знает и о бутылке в гараже и фляжке в машине. У каждого есть свои маленькие секреты. У нас с ней шестеро детей и надеюсь, что скоро появятся первые внуки. Жизнь идёт по накатанной колее.
Только, с тех пор, я не люблю хруст. Хруст свежевыпавшего снега.
27. 07. 2016
Владимир Кушнерик, писатель-пролайфер.
Если Вам понравилось данное произведение, то лучшей оценкой труда автора будет если Вы пожертвуете хоть пять рублей в любой фонд борющийся против абортов.
Разрешается свободное, никем и ничем не ограниченное, распространение и перепечатка данного произведения.
Публикация входит в социальный проект автора "Все зачатые должны родиться".
Рисунок Бориса Заболоцкого "Перед казнью".