В сентябре 1904 года озадаченный Николай II написал матери, что у 2-х месячного цесаревича Алексея открылось кровотечение из пуповины, которое продолжалось с перерывами весь день:
Пришлось выписать Коровина и хирурга Федорова: около 7 часов наложили повязку. Маленький был удивительно спокоен и весел! Как тяжело переживать такие минуты беспокойства.
В этот момент родители в полной мере еще не осознавали опасность, нависшую над ребенком, т.к. первый приступ неизвестной болезни вскоре удалось купировать.
Прошло некоторое время, но у цесаревича продолжали возникать все новые синяки и шишки, которые перерастали в опухоли и гематомы, не проходившие в течение длительного времени.
В скором времени врачи поставили ребенку неутешительный диагноз: неизлечимая наследственная болезнь гемофилия (нарушение свертывания крови).
Вероятно, в этот момент Николай II с Александрой Федоровной приняли решение максимально скрыть от общества болезнь наследника престола.
Судя по всему, даже вдовствующая императрица Мария Федоровна долгое время не знала, чем же на самом деле был болен ее любимый внук (хотя без сомнения, она догадывалась, что с его здоровьем не все в порядке).
Так, в конце 1912 года, когда цесаревичу Алексею уже исполнилось 8 лет, во время отдыха в охотничьем угодье Спала в Восточной Польше он неудачно прыгнул в лодку и сильно ушиб внутреннюю сторону бедра.
Из-за возникшей травмы у цесаревича возникала огромная гематома, причинявшая ему сильную боль. Ребенок слег в постель и находился буквально при смерти.
В этот момент Мария Федоровна прочитала в иностранной(!) прессе о том, что цесаревич Алексей чем-то серьезно болен, и написала Николаю II письмо, в котором были следующие строки:
Я только о вас думаю, мой бедный Ники, и вам сочувствую всею душою и всем сердцем, надеюсь, что ему теперь лучше, и не болит больше, бедный маленький. А что это и как это случилось?
В газете было сказано, что было подозрение на аппендицит и что вызывали профессора Федорова. Боли ощущались в правом боку. Он, наверное, сделал неправильное движение, бедный мальчик, как он должен был страдать.
Обратите внимание на то, что Мария Федоровна спрашивает у Николая II: "А что это и как это случилось?" и еще на следующую фразу императрицы: "В газете было сказано, что было подозрение на аппендицит".
Это однозначно говорит о том, что бабушка даже в 1912(!) году еще не знала, что ее 8-летний внук страдает от гемофилии. Иначе она бы не задавала сыну таких наивных вопросов.
Николай II ответил матери пространным письмом, в котором, тем не менее, так и не написал, чем был болен наследник престола:
От высокой температуры он бредил и днем и ночью, садился в постели, а от движения тотчас же начиналась боль. Спать он почти не мог, плакать тоже, только стонал и говорил: „Господи, помилуй“.
Надо полагать, что после возвращения царской семьи в Петербург Марии Федоровне все-таки сказали всю правду, поскольку этот кризис вызвал у цесаревича временное омертвение нервов левой ноги, утратившей чувствительность.
Это привело к тому, что Алексей Николаевич не мог в полной мере разогнуть и вытянуть ногу (подвижность ноги он смог восстановить только спустя год).
В этой ситуации скрывать болезнь мальчика даже от самых близких родственников уже не имело никакого смысла.
Тем не менее, например, воспитатель цесаревича Алексея Пьер Жильяр почти до самой революции не знал (пока этот секрет не открыл ему доктор Владимир Деревенко), чем же все-таки был болен наследник престола:
Я знал, что он подвержен болезни, о которой говорили иносказательно и сущность которой никто не в состоянии был мне объяснить.
Похоже, что и сам Николай II только после переломного момента в Спале со всей серьезностью осознал, насколько тяжело болен его сын.
Император, без сомнения, переживал за здоровье ребенка и раньше. Но, скорее всего, у него долгое время сохранялась надежда на чудо, окончательно утраченная в ту роковую осень 1912 года.
Так, флигель-адъютант, генерал-майор В. Н. Воейков, который эти дни находился в Спале, вспоминал о том, как переживание за жизнь цесаревича Алексея отразилось на Николае II:
За одну ночь Государь состарился на десять лет. Он не мог перенести мысли, что его единственный сын, его любимый Алексей обречен медициной на преждевременную смерть или же на прозябание инвалида.
