К предыдущей части эссе
7.Георг Вильгельм Фридрих Гегель как реформатор подхода к систематической философии
От Вольфа до Шеллинга, дедуктивный момент философии находился в постоянном изменении. Редуктивный же изменялся не столь активно. Кант полагал, что именно ему удалось начать по-настоящему научную философию, обратив внимание на исследование познавательных способностей. Его критическая философия мыслилась как дискретный скачок. К тому же, он полагал, что ядро новой философии, то, что он называл Критикой Чистого Разума, было изложено им вполне завершенно и изменению в нем подлежала только форма в целях улучшения дидактики системы в целом. Дальнейшее движение философии показало, что кантовская система все же нуждается в значительных правках и улучшениях.
В такой интерпретации сам процесс возникновения содержания редуктивного момента философии мыслится как нечто случайное и произвольное, не подчиняющееся законам и правилам. Тогда в какой-то момент гениальному уму нужно лишь открыть ее содержание и представить миру, в то время как прочие науки представляют собой кропотливый общественный исторический процесс, задействующий работу многих поколений.
“Феноменология духа”, первая крупная работа Гегеля, ставит своей целью, де-факто, исследование имманентных закономерностей того, что становится редуктивным моментом философии. Одним из центральных терминов этой работы является “форма сознания”. Под ней понимается, в сущности, целостное мировоззрение сознания (которое надо понимать и как индивидуальное, и как общественное), выражающееся через интеллектуальные категории как формы мысли, их взаимную структуру и проясненность для сознания. Рефлексия единичного сознания ясно дает ему понять, что сознание не обладает только одной формой на протяжении своей жизни, а последовательно сменяет их. В течение жизни мы проходим путь от наивного реализма, или, по Гегелю, чувственного сознания, к новым и новым взглядам на мир.
Продвижение в философии невозможно без достижения новых форм сознания. В этом смысле философия вовсе не является прерогативой и особенностью собственно тех, кого называют философами, а присуща вообще любому человеку. Философы являются именно носителями наиболее развитых в данный исторический период форм сознания. То, что мы здесь называем редуктивным моментом, должно быть также какой-то из форм сознания. Причем эта форма сознания достигается раньше чем та, что соответствует философской системе как единству редуктивного и дедуктивного моментов, так как именно редуктивная предоставляет средства для достижения другой, выступая основанием познания.
Феноменология духа представляет собой особую форму сознания, которая способна отрефлексировать все единство движения форм сознания в ней же самой. Не случайным здесь является и выбор Гегелем слова “Феноменология” для своей работы. Изначально он озаглавил этот свой текст “Наука опыта сознания”, но перед публикацией изменил свое решение. Прежнее название, впрочем, тоже дает нам дополнительные подтверждения нашей изначальной гипотезы. Первая часть философской системы Гегеля, по его же предположению, имеет дело с опытом, изменчивостью, также как и эмпирическая психология Вольфа и трансцендентальный метод Канта.
Насколько мне сейчас известно, возводить использование термина “Феноменология” следует к немецким философам XVIII столетия: Иоганну Готфриду Гердеру и Иоганну Генриху Ламберту. Феноменология ими рассматривалась как оптика сознания, как область, рассматривающая проблематику чувственной видимости. Под чувственной видимостью здесь понимается достаточно известный факт нашего сознания: наше чувственное восприятие подвержено разного рода иллюзиям. Оптические иллюзии заставляют нас достраивать объекты и видеть их таковыми, каковой пространственная вещь быть не может. Также они могут заставить нас видеть движение там, где его нет. Наиболее яркой иллюстрацией будет явление так называемого чувственного гештальта. Известные картинки, иллюстрирующие такую видимость, позволяют нам на одном и том же изображении увидеть как утку, так и зайца, как молодую девушку, так и пожилую женщину. В зависимости от того как мы некоторым образом воздействуем на наше сознание, мы видим одно и то же созерцание несколькими различными способами. Стоит тут отметить, что для Гердера и Ламберта видимость рассматривается только в поле чувственности.
Распространение и развитие термин феноменология и концепция видимости получили в работах Канта, хотя на это редко делают хоть какой-нибудь акцент. Мир явлений есть также мир феноменов, и для него имеет силу видимость. Кант говорит не только и не столько о чувственной видимости: для него значим концепт трансцендентальной видимости. Эта видимость играет важнейшее значение для кантианства, поскольку она объясняет как именно вообще была возможна догматическая философия, если настоящей научной философией является критическая. Трансцендентальная видимость есть смешение явлений с вещью-в-себе, принятие первых за последнюю. На трансцендентальной видимости строятся разделы об амфиболиях чистого рассудка и о знаменитых антиномиях чистого разума. Вероятно поэтому Шеллинг и увидел в кантовской философии нечто большее, чем еще одну систему в философии в исторической последовательности. Видимость обуславливает возможность получать в сознании различные философские системы и тем самым она объясняет как вообще возможна философия.
Значение Гегеля в понимании видимости заключается тогда, во-первых, в указании на интеллектуальный характер этой видимости. Развитие форм сознания есть развитие форм мышления - категорий. На категории в явном виде указал еще Кант, но их значение в его системе было ограниченным. Он не увидел того, что категория также играет роль и в процессе трансцендентальной видимости. Логические категории представляют собой аппарат, позволяющий описать ту или иную форму сознания, указать на различия этих форм между собой. Во-вторых, как было уже сказано, Гегель рассматривал формы сознания, то есть разные модусы видимости, как то, что находится в развитии. Мы не осуществляем выбор между разными формами сознания (смотреть на мир так или иначе) посредством просто волевого акта. Образование (Bildung) сознания не может быть достигнуто простым присовокуплением эмпирических фактов, то есть посредством того, что у Канта называлось апостериорным синтезом. Ничто внешнее для сознания само по себе не меняет его формы. Значит, его развитие может быть произведено только имманентно из его имеющегося содержания. Эту важную функцию в феноменологии Гегеля осуществляет диалектика.
Диалектика показывает себя в снятии противоречий. Гегель вообще пересматривает, реформирует и углубляет логику как науку о мышлении. Это же ему позволяет поставить цель построить впоследствии единую логическую систему дедукции, несмотря на выкладки Шеллинга: если обнаружить сходное в понятии и интеллектуальном созерцании, то их можно изложить в однородной теории мышления, новой теории логики. Универсальным предметом мышления в логике Гегеля оказываются не классические понятие, суждение и умозаключение, но мысль, как наиболее всеобщее для интеллектуальных актов. Противоречие для мысли нельзя выразить как наличие противоположных предикатов, нужно иное, более общее объяснение противоречия. Противоречием в Науке Логики Гегель называет развитую противоположность, говоря о том, что противоречие есть нарастание напряжения мышления. Напряжение, в случае диалектики эмпирического сознания, рассматриваемого в феноменологии, оказывается в буквальном смысле напряжением воли при мышлении этого сознания. Так, чувственное сознание, по Гегелю, обнаруживает недостаточность взгляда на мир как на мир единичных вещей, поскольку его мысли о “здесь” и “сейчас” каждый раз оказываются различны по сравнению с самими собой в прошлом, хотя, при этом, они и остаются себе тождественны. Различие и тождество мысли о наличном времени создает напряжение мысли до тех пор, пока из нее не рождается категория всеобщности.
Основным мотивом этой диалектики, по Гегелю, оказывается вновь и вновь возникающее противоречие между предметом сознания и сознанием. Противоречие это определяется тем, как сознание понимает истину. И, в этом смысле, феноменология также объясняет, каким образом возможно исследование истины в свете множественности ее концепций. Ведь исследование вообще предлагает какое-то понимание истины. Так как же можно исследовать истину, пользуясь тем ее пониманием, которое мы процессом этого исследования собираемся упразднить? Однако если в этом процессе мы производим снятие (Aufgehoben) прошлого содержания, то проблема отпадает.
Таким образом, Гегель отбрасывает (или, вернее сказать, снимает) философию Канта, как редуктивный инструмент перехода к априорным положениям, и предлагает такой метод, который рассматривает и объясняет собственное развитие и собственный генезис.
Дедуктивная составляющая также разрабатывается Гегелем заново. Структура здесь явно указана самим Гегелем посредством деления его Энциклопедии Философских Наук:
- Логика, или учение об Абсолютном Духе
- Философия природы
- Философия духа, или учение об Объективном Духе
При этом, Феноменология Духа вновь появляется в качестве раздела третьего тома Энциклопедии - Философии духа. Подобное соотношение при первичном ознакомлении с корпусом текстов Гегеля может смутить: в каком же отношении между собой находятся Феноменология и Логика? Не является ли хронологическое предшествование публикации Феноменологии по сравнению с логикой лишь недостаточной структурированностью и незрелостью мысли Гегеля на раннем своем этапе? Однако же, во вступительных частях Логики (как в самостоятельном большом издании, так и в составе Энциклопедии) мы можем обнаружить, что Гегель прямо говорит о том, что Феноменология Духа в развитии сознания предшествует Логике, хотя именно в Логике мы обнаруживаем основание всего знания.
Подобная структура полностью соответствует той, что мы изначально выделили у Вольфа, и которую предложили в качестве гипотезы для рассмотрения всех последующих учений, что служит подтверждением изначального предположения. Это также хорошо объясняет и наличие Феноменологии в составе третьего тома Энциклопедии. Дедуктивная система, которая у Гегеля представлена Энциклопедией в целом, должна вывести все положения первоначальной редукции, на которую она опиралась. Повторение Феноменологии является ничем иным как подтверждением успешности изначально поставленной дедукции.
Онтологическое значение первоначала, положенное Фихте и наследованное Шеллингом, сохраняется также и у Гегеля. Чистое бытие, с которого начинается его Логика, ни что иное как основоположение и момент тождества бытия и мышления. Само название основоположения Гегель заимствует у Шеллинга, а далее он прямо говорит о том, что чистое бытие есть наиабстрактнейшее выражение Абсолюта.
Диалектика, опробованная в феноменологии, остается важной и в дедуктивной части. Противоречие оказывается вновь возможностью для того, чтобы движение системы началось. Но, если не идти по пути Фихте, который взял сразу три основоположения, а обойтись одним, то как возможно противоречие? Чистое бытие оказывается у Гегеля также и собственным отрицанием - чистым ничто. Основоположение оказывается двояким и единым одновременно - оно тождественно само по себе и отлично от себя, что порождает первичное противоречие и дает системе начальный импульс для движения. Из редуктивной части учения мы получаем положение чистого бытия посредством акта абсолютного отвлечения в интеллектуальном созерцании. Чистое ничто же - это отрицание первого акта, который можно получить второй раз произведя все то же самое абсолютное отвлечение в эмпирическом сознании. Эти два результата отвлечения будут различны, и вместе с тем они будут тождественны, так как тождественны были два этих акта и поскольку содержание их обоих пусто.
Поскольку эта система также выражает и онтологию самой действительности, то процесс дедукции надо понимать как процесс становления самого мира, который начинается с логического развития, переходит к созданию природы, а затем порождает единичные сознания. Противоречие же оказывается ключом к одному из классических философских вопросов: как возможно существование мира без привлечения внешнего трансцендентного толчка? Так, например, Декарт, Гольбах и Спиноза говорят о необходимости внутренней силы, которая должна содержать в первоначале мира (У Декарта в третьей субстанции, у Гольбаха - в материи, у Спинозы - в единой субстанции). В системе Гегеля же этой силой оказывается имманентное противоречие.
8. Выводы
Мы рассмотрели шесть систем (Вольфа, Канта, Рейнгольда, Фихте, Шеллинга и Гегеля) через призму изначального предположения, и теперь можно обозреть полученные результаты. Философия Вольфа диктует двухсоставную органическую структуру для целостной системы знания. Одна из этих частей представляет собой результат самонаблюдения эмпирического сознания. Другая - логическую систему заключений из первоначального положения при направлении принципами, полученными из первой части. Эта система должна быть закольцована: в итоге, вторая часть должна вывести логически все, что предпосылалось первой. И именно к такому виду стремились Рейнгольд, Фихте, Шеллинг и Гегель как нам удалось убедиться.
Кант произвел переворот, предоставив альтернативу эмпирической психологии, не справлявшейся с задачей редукции. Сам Кант не мыслил в вольфианской парадигме, и его виденье архитектоники философии было иным. Однако в формах философствования его преемников мы вновь видим очертания вольфианства, обновленного кантианством и исходящего из достижений последнего. Рейнгольд, Фихте и Шеллинг решали задачу достраивания кантовской философии до двухчастной системы по образцу вольфианской. Гегель уже не пользуется трансцендентальной философией Канта, хотя считает свою философию ее продолжением, обоснованием этого можно считать тот факт, что кантовская философия оказывается одним из моментов движения как в Феноменологии, так и в Логике. Гегель создает заново как редуктивную, так и дедуктивную части. Важнейшими особенностями их становится рефлексия собственного генезиса, как индивидуального, так и исторического. Редукция должна не просто взять некие непосредственные положения, находимые сознанием, но и объяснить их происхождение, обнаружить их как опосредствованные.
Затруднительно из письменных свидетельств подтвердить, что руководством к образованию такой архитектоники своих учений Рейнгольда и последующих подтолкнуло именно учение Вольфа. Однако едва ли они могли совсем не находиться под его влиянием. Рейнгольд лично, будучи уже академическим деятелем, застал время торжества вольфианской школы и ее глубокого проникания в формы философского образования и исследования. Фихте стал профессиональным философом при экстраординарных обстоятельствах в то время, когда вольфианство уступило кантианству, однако и он наверняка не мог избежать вольфианского влияния во время обучения в академии Пфорта, а также при дальнейшем самостоятельном образовании в философии. Шеллинг и Гегель могли избежать столь сильного влияния философии Вольфа во время своего обучения или, во всяком случае, обрывки вольфианства могли преподаваться в Тюбингене 1780-х годов совсем реакционно для увлеченных Кантом молодых студентов. В. В. Васильев даже приписывает Гегелю начало традиции пренебрежения к Вольфу, которое мы наблюдаем в истории философии и до сих пор. Но даже если это так, то они были вовлечены в вольфианскую схему опосредованно, через популярность и признание учений Рейнгольда и Фихте. Шеллинг, во всяком случае, в своим ранних сочинениях демонстрирует знакомство с концепцией необходимости реального основания знания.
Возвращаясь к учению Гегеля, стоило бы сказать, что, благодаря его положениям, эта архитектоника сама получает возможность стать подвижной. С учетом самодвижения форм сознания, процесс замыкания частей друг на друга мог бы рассматриваться как развивающийся. Допустим, из некоей редукции R1 мы перешли к дедукции D1, которая полностью обосновала R1, но также при своем применении обнаружила и некоторые противоречия, которые не были видны в R1. Посредством имманентного снятия этого противоречия рождалась бы новая форма сознания, и мы перешли бы к редукции R2, которая позволила бы построить дедукцию D2 и так далее. Гегелю согласие с возможностью такого развития приписать никак нельзя. Конечная точка Феноменологии, Абсолютное знание, рассматривалась им как последняя форма сознания, а Энциклопедия завершала философию как науку и историю философии. Таким образом новых форм философии после Гегеля уже не предполагалось и, более того, сама история человечества подходила к своеобразному концу своего скачкообразного развития. Пожалуй, стоит указать, что сама дальнейшая история философии и особенно человечества мешают признать подобную оценку Гегелем собственного учения.
Подобная структура решает задачу оснований знания, актуальность которой ничуть не стихла после Классической немецкой философии. Ведь эта задача эквивалентна решению вопроса о том, что такое философия и также проблемы демаркации научного знания. Система, отталкивающаяся от реального основания и указывающая априорные принципы вывода, диктует многообразие всего возможного. В этом смысле здесь справедлив принцип, который указал Кант в Основоположениях чистого рассудка, а конкретно основоположение возможности (относящееся к модальности). Этот принцип указывает, что возможным является все, что совместимо с априорными условиями опыта. Эти условия в данном случае и есть совокупность положений дедуктивной системы и они и составляют целостность априорного знания. Ненаучными тогда будет признана теория или положение, которые не дедуцируются из фундаментального основания и которые, в качестве реального или гипотетического своего содержания указывают то, что полностью или частично выпадает из сферы возможного по отношению к дедуктивной системе знания. Система определяет собой, что такое реальность, и также определяет совокупность возможных научных методов, т.е. что такое наука. И ввиду этого, концепция Вольфа, в общих своих чертах, видится все еще релевантной и обладающей значительным эвристическим потенциалом для осмысления и решения философских и научных проблем, стоящих перед обществом и сегодня.
