Позже, дома у меня многие спрашивали, было ли страшно, а если да, то когда? Было. Было страшно в Керчи, когда я точно думал, что умру от морской болезни ещё задолго до выхода в океан. Было страшно в Стамбуле, когда подрались Артур с Витей, и никто не понимал, как мы дальше после этого вообще будем идти вместе. Было жутко, когда полетела мачта. Было страшно быть беспомощным внутри яхты в первый серьёзный шторм, когда выходили из Эгейского моря и вторгались в воды Ионического. Тогда волны бросали яхту, как хрупкую скорлупку, пытаясь расплющить, раздавить, порвать на куски. Да, тогда было действительно страшно. Но основной страх накатил сейчас, у выхода в Атлантику. Он был неизмеримо большим, как сам океан. Он заполнил всё пространство черепной коробки, каждую клеточку организма. Теперь каждый пройденный метр отсчитывал наши шаги до бездны, в которую мы должны вот-вот провалиться. Мы исчезали в ней на побитой Средиземкой лодке-самострое, которая могла сломаться в любой момент и в самом любом месте, как это уже сделала её мачта - поливная труба, изрядно уставшие физически, но более измотанные постоянными конфликтами, рассчитывая только на ветер, удачу и благосклонность судьбы. До Атлантики оставалось тридцать четыре угнетающие сознание мили Гибралтарского пролива. Пять пар глаз уже успели не без тщательно скрываемого ужаса утонуть в океане, играющим огромными накачанными мускулами своего богатырского безразмерного тела. Ещё чуть-чуть - и ты в нём. Расстояние вытянутой руки… Здравствуй, исполин. Мы так долго шли к тебе… (Из романа "Обратная сторона океана").
