Часть один. Часть два. Лучше ознакомиться, потому что значительная часть текстологических аргументов уже была в них приведена, то есть мы уже не идем от нуля.
На крыше одного из домов в Москве встречаются Воланд и Левий Матвей. Азазелло тоже присутствует, но почтительно молчит.
Разговор идет об общей философии, потом о Мастере, словом, все, как бы понятно. Основная версия читателя проста – Иисус послал своего ученика (раба) Левия Матвея просить за нашу влюбленную парочку, чтобы та попала в покой, ибо света не заслужили они.
"Он не заслужил света, - он заслужил покой, - печальным голосом проговорил Левий"
Вот цитата, вокруг которой ломают копья литературоведы уже скоро 70 лет как...
Каких только благостных глупостей не говорено на эту тему! Мол, Мастер не заслужил света, потому что:
- продал душу дьяволу
- живет с ведьмой
- струсил и сдался
- пал жертвой гордыни, порока, а то и чревоугодия.
Но мы-то знаем Мастера, нормальный парень, уж жизнь-то его не грешнее была, чем у других. Да и пострадал при жизни уже – не достаточно?
И уж точно, что грех Маргариты (которого не было) на него никак падать не может – в качестве ведьмы он знает ее второй-третий день.
Возникает сомнение в нравственной чистоте Га-Ноцри. Это мы ведь знаем, что никакой Иешуа Левия к Воланду не посылал, а Га-Ноцри и есть Воланд.
Да, фраза любого может поставить в тупик:
А все ведь так просто, если читать роман.
Когда появляется Левий Матвей, Воланд вдруг ни с того ни с сего начинает ему банальнейшие слова про тень и шпагу говорить, как будто первый раз за 2000 лет его видит.
Поясняю – уровень аргументации «вот моя шпага, вот от нее тень» и пр. это уровень первого разговора, самого начального, самого банального, это разговор учителя с первоклассником.
Ладно, в античном мире это мог быть диалог Сократа с только что примкнувшим к нему учеником, пусть и взрослым.
Когда люди 2000 лет общаются на тему «зло и добро», когда существует определенная система отношений, когда все хорошо знакомы, - ну как можно с этого начинать?
Левий Матвей в версии невнимательного читателя служит то ли Иисусу, то ли Богу. Он явился из «света», и вряд ли Воланд будет доказывать ему основы необходимости существования зла.
Вряд ли Сатана исходит из того, что в «свете» незнакомы с банальной философией «от противного».
Уж придумал бы что-нибудь посложнее, верно? Воланд – мачообразный циник с мускулами интеллектуального сарказма.
Но этого мало. У Воланда четкое, выработанное годами, безошибочное отношение к посетителю.
Он называет его "рабом" и явно агрессивно настроен к сборщику налогов.
С чего вдруг? Это что, Левий Матвей является главным оппонентом? Это он угрожает мировому злу и наводит свет на плетень?
Ну, приехал ангел. Ну, попросил. Так зачем сразу грубить и хамить?
Это было бы объяснимо, если бы Левий Матвей пришел приказывать, то есть напомнил бы Сатане о его границах. Но тут совершенно четко все – Левий Матвей пришел от чьего-то имени просить.
Просить – это значит, иметь возможность получить отказ.
Кстати, по одной из легенд, отказ он реально получить может, так как Маргарита и Мастер продали души дьяволу и принадлежат ему. Но мы-то знаем, что никакой продажи души в тексте Булгакова нет, так что…
Выходит что?
На крышу к Воланду является человек, которого тот презирает.
Приходит просить, хотя отправлен «светом». И ему читают лекции в том духе, что вот садись за парту и начинай все сначала. Довольно странная ситуация.
А должен был подойти другой… Вот в чем проблема Воланда. Он ждал гостя, предвидел его, но не Левия Матвея. Не с ним он готовился вести беседу. Кто-то поважнее, поинтереснее, но тоже с просьбой. Не с приказом.
Эта ситуация перестают быть странной, если предположить, что Воланд без всяких шуток видит Левия Матвея первый раз за примерно 2000 лет.
Сборщик налогов, как мы знаем, поехал с Иешуа и прокуратом в Кейсарию, чтобы продолжать учиться у ребе, и заодно поправить финансовые дела за счет Пилата.
Что произошло дальше, догадаться нетрудно. Иешуа, который пережил страшные дни, поменял свои мировоззренческие принципы, - когда и как он это сделал, мы не знаем, да это и не наша задача.
Левий Матвей их не поменял. Более того, он стал основателем христианства, которого Иешуа его не уполномочивал создавать. Более того, он исказил слова Га-Ноцри, а уж более позднее его учение – мрачное, дьявольское, просто не принял.
Где-то на этом этапе молодые люди расстались. Иешуа стал Воландом, - после жуткого шока от человечества и человека, который был дополнен быстрым низложением Пилата и невозможностью дальнейшей конспирации. Левий Матвей остался при своих и попал в «свет».
А теперь свет поручил ему обратиться к своему хозяину с просьбой.
И все становится на свои места.
Под словом «раб» подразумевается «раб идеи, раб концепции». Но кто «учитель»? Кто это «я его ученик, но не раб».
Ответ. Кто-то, кого Матвей объявил своим учителем после Иешуа, человек, который остался верен идее Иешуа.
Но об этом позже, равно как и о том, что такое «свет».
Дьявол начинает разговор с оппонентом на примитивном уровне потому, что они последний раз общались 2000 лет назад, и тогда представления о добре и зле у молодого Иешуа были совсем другие.
Он попытался, видимо, тогда, в Кейсарии, объяснить Матвею, как он ошибся в «добрых людях», как они его чуть не угробили, про свою ненависть к фарисеям, про месть Каиффе, про предательство Иуды.
Он попытался втолковать Матвею теорию «борьбы с кулаками», возможностей, которые зло дает человеку в борьбе со злом.
Но Левий Матвей тупо смотрел на своего ребе бараньими глазами и ничего не понимал. Скорее всего, продолжал свои неправильные записи искажая все, что услышал.
Тогда ребе его и оставил.
А теперь, набравшись опыта и получив шанс, он решил все-таки ради бывшего ученика, пусть и раба нелепых теорий, спуститься с неба на землю и рассказать ему правду.
Но правду Матвей слышать уже не хотел. Он уже был «отравлен» светом. Он уже поклонялся другому Иисусу, тому, кто умер на столбе 2000 лет назад, призывая к добру и свету. Тому, кого Матвей успел оплакать и увидеть воскрешенным.
По сути, Матвей поклонялся Гестасу.
Тут я слышу главный вопрос читателя, некое недоумение, потому что самое странное в этой истории – не поведение Воланда, конечно, а то, кто же послал Матвея на крышу московского дома, если не Иисус?
Ответ начнем вот с чего. Что бы это ни было, тот, кто послал Матвея к Воланду, не имеет права Воланду приказывать. Это по определению не Бог. Иегова в этой беседе не участвует.
Иисуса мы тоже забываем, потому что в романе Булгакова Иисуса нет. Есть человек по имени Га-Ноцри, который стал Воландом.
Как он им стал? Воланд же чудеса творит! Ну, Га-Ноцри изначально умел творить чудеса, Пилат это познал на собственной голове. У Га-Ноцри были магические способности, остальное – дело опыта. Может быть, ведьма научила, которая оставила ему болезненно напоминающее про уроки колено.
Давайте разбираться, что же такое – «свет», если не Рай.
Свет - это, безусловно, не рай. Это то место, где обитают Левий Матвей и его сторонники.
Всматриваемся в диалог повнимательнее. Начинается он с совершенно странного текста Воланда.
«Ба! – Воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего.- Менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость?»
С этим разобрались. Ждали гостя, но не того. Более очевидным был бы приход совсем другого лица.
И Воланд, не упуская случая, переходит в этот странный учительский тон, о котором мы писали выше, моментально возвращая сборщика налогов в старые времена, когда ребе Га-Ноцри обучал его философии.
Тут интересно обозначение, которое Левий дает Воланду. «Старый софист».
Мы знаем, что софист – это человек, который на основании поверхностных аргументов может логически обосновать неправильный вывод.
В частности, многие критики этой книги софистом будут считать меня.
Но в устах Левия Матвея «софист» означает несколько другое. В античное время еще помнили диалоги Сократа и софистов. Софисты отрицали нравственные ценности, ставили все под сомнение, а зарабатывали они на преподавании красноречия. Сократ с ними спорил, и это важно.
В античном понимании Га-Ноцри, безусловно, было софистом. Представьте себе Понтия Пилата и его моральные нормы. Император – Рим – нравственность – поклонение богам – нет и никогда не было власти… Дальше сами понимаете.
С его точки зрения – Иешуа Га-Ноцри и есть софист. Он отрицает власть императора, называет всех добрыми людьми, включая Крысобоя, поэтому его и величает Пилат «философом».
Софист был и Иисус с точки зрения евреев, в частности – Каиффы. Помните, Каиффа больше всего боялся того, что Иешуа смутит народ.
А когда Иешуа сменил свое амплуа и стал Воландом, но при этом сохранил свои спосоности…
Кстати, прилагательное «старый» тоже имеет здесь свою прелесть. Старый софист – это не старик, это вообще никак не относится к возрасту. Это относится к стилю жизни.
Так называют людей, которые всегда, с рождения, занимались софизмом, в нем преуспели и добились определенных результатов.
Так что под термин «старый софист» вполне Иешуа-Воланд подходит.
А кто под него не подходит? Дьявольское создание в классическом понимании.
Что такое – дьявол? Это существо, которое изначально было против всякого Рая и всякого мира. Оно никогда не изменяло себе. Никогда не меняло основной линии. Дьявол вообще имеет особенность быть постоянен.
Какой тут софизм, отрицание моральных ценностей и прочее. Ладно, с простолюдинами. Но с ангелами – а Левий Матвей, безусловно, ангел, юлить и красиво говорить – как-то не то.
И я буду еще, возможно, не раз напоминать, Воланд никакой красивой, стройной, небанальной софистической речи Левию Матвею не читает. Он начинает с азов – с первого класса факультета логики, самым банальным и грубым приемом, словно вводит человека в курс дела.
Он прекрасно понимает, что так Левия Матвея не обманет. Он и не обманывает – он оправдывается. Детский лепет оправдания.
Итак.
Старый софист – это именно обращение в античном значении слова, и не к дьяволу, а конкретно к Иешуа. Обращение, которое может себе позволить бывший ученик. И на которое получает ответ, достойный бывшего учителя.
И тут появляется тот (Он) который 1. Прочитал роман Мастера. 2. Просит Воланда наградить Мастера покоем.
И вот этот совершенно уже кошмарный, умоляющий тон «Неужели тебе трудно это сделать»?
Левий Матвей боится не отказа. Он боится того, что его просьбу невозможно исполнить. Что она не в силах Га-Ноцри. Вот откуда паника в его голосе.
Итак. Кто бы ни был этот «он», мы можем выделить несколько черт этого существа.
1. Он сам не может явиться к Воланду, или не хочет. Посылает одного из учеников.
2. Он не может приказывать Воланду, он может его только просить. Но просьба эта имеет для Воланда значение.
3. Он не уверен в том, что Воланд способен исполнить эту просьбу.
Исходя из этих параметров мы отбрасываем любую божественную сущность этого существа. Неуверенность в себе, просьбы, желание остаться за кадром – это не про богов.
Но кто же тогда этот он?
Давайте отвлечемся от диалога и пойдем несколько в другом направлении, чтобы ответить на этот вопрос.
Важное уточнение в связи с божественной природой ангелов.
В какого Бога верил Иешуа Га-Ноцри?
Многие быстро дают ответ, что это Иегова. Иешуа был иудеем.
Иудеем был Иисус, а не Иушуа Га-Ноцри.
Последний ни словом, ни полусловом нигде не упоминает, что он иудей.
То, что он провозглашает - первые азы идеализированного христианства, которые не оформлены ни в какую религиозную концепцию. Его прообраз - древнегреческие философы-просветители, дошедшие своим умом до абстрактности бога и абсолюта моральной фабулы. Он отрицает Евангелие в том виде, в котором мы его знаем, а связи с Ветхим Заветом его довольно скромны.
Еще раз для уточнения – фразой «ходит тут один и записывает за мной»… Иешуа полностью разрушает все Евангелия. Но что он говорит про Тору?
Ничего. Весь диалог с Пилатом – ничего. Ни слова.
Больше того. В какой-то момент беседы Пилат вдруг задает Иешуа безумный вопрос «Веришь ли ты в каких-нибудь Богов?».
Почему этот вопрос безумный? Потому что перед ним стоит человек, которого Синедрион обвиняет в разрушении веры. И Пилат прекрасно знает, что такое – иудейские секты и проповедники. Вопрос «веришь ли ты в каких-нибудь богов» в этом плане совершенно бессмысленен.
И более того – ответ «нет» был бы для людей того времени настолько взрывом мозга, что вряд ли такой вопрос вообще можно было бы задать. Плохо в то время было с атеистами.
Хотя они были, вспомнить, хотя бы, Анаксагора. А кто там был отец Понтия Пилата? Звездочет?
Почему прокуратор решил, что перед ним – возможно – атеист, имея на руках обвинение Синедриона?
Да очень просто. Иешуа Га-Ноцри говорил на нескольких языках, на которых совершенно не должен был говорить: греческий, латинский и пр. В нормальной ситуации и арамейского литературного ожидать было сложно.
Вторая подсказка – второй странный вопрос Пилата.
- Может быть, ты знаешь латинский?
С чего вдруг Пилат решил, что Иешуа может знать латинский? Он ведь не звал собаку вслух, а жест можно угадать и без знания латыни.
Так вот, знание греческого языка евреем - уже странное дело. Но латинский! Боги мои Боги!
В одном из эпизодов Пилат предполагает, что перед ним – великий врач. Не просто предполагает, а прямо призывает Иешуа в этом признаться.
Давайте рассмотрим этот эпизод внимательно.
А как, собственно, Га-Ноцри Пилата вылечил, если он не маг? Если он не бог? Если он не Иисус?
Учитывая расстояние, есть только один способ – лечение гипнозом. Этот метод был не особо знаком грекам, но методами, схожими с гипнозом, пользовались египтяне. Пилат наверняка слышал об этом. Кроме того, мы знаем, что в состояние гипноза вводили человека и оракулы.
Вот отсюда Пилат и мог вывести мысль о том, что перед ним – врач, а не маг.
Сложнее все будет с тем, почему прокуратор предположил, что принадлежность к Гильдии Врачей может быть секретом.
Все очень просто. Врачами в то время часто были жрецы. Совершенно разных культов. Это могли быть жрецы уже упоминавшихся египетских, греческих и прочих богов.
Что станет с Иешуа, если вдруг выяснится, что он – еще и жрец? Или получил от жрецов в Египте таинственные мистические (медицинские) знания.
Иешуа как раз находится под протоколом. Он обвиняется в попытке разрушить Храм, унижении иудейской религии и пр. Естественно, что подобное признание станет отягчающим обстоятельством.
Поэтому Пилат речь сворачивает. Но он-то, Пилат, остается при своем мнении.
Да, перед ним врач, владеющий западными языками, философ, не помнящий своего происхождения, монотеист и пр. Но этот человек по мнению самих евреев выступает против иудаизма, да еще и скрывает свою биографию.
С набором таких данных у Пилата не было ни малейшего шанса предположить, что не помнящий своих родителей товарищ, - иудей.
А у нас никакой другой информации, кроме той, что роман нам сообщает, - нет.
Сама фраза «бог один, и я в него верю» Пилату ничего не дает. Римляне и греки давно уже пытались сконцентрироваться на каком-то одном божестве. Фактически, в поздней греко-римской религии порядок поклонения избранному богу был схож с порядком поклонения богу и святым нынешними христианами. То есть – есть главный бог и святые его. Богу – отдельная честь, святым – отдельная.
Но самое забавное – это обвинение. Обвиняют Иешуа в том, что он подговаривал людей поджечь Храм. Иешуа отрицает это обвинение двумя способами.
Первое – он никогда такого не говорил, все перепутали.
Второе – он считает это действие бессмысленным.
Бессмысленное действие – не опасное, не святотатственное, не разрушительное, - бессмысленное. Вот такой термин он выбирает, чтобы защищать себя.
Представим себе лютого врага иудаизма. Для него разрушение Храма имело бы определенный смысл. Представим себе ярого поклонника иудаизма – для него тоже разрушение не было бы «бессмысленным». Это был бы сатанинский акт, кошмар на земле, повод созвать Божье Воинство. Но уж никак не заметка на полях.
Это первая история, которая заставила меня сомневаться, что Иешуа – иудей. У него нет эмоционального отношения к иудаизму.
Второй момент – поведение Левия Матвея. Он собирал подати и вдруг, только поговорив с Иешуа, бросил деньги на землю.
Это реально бессмысленной действие с точки зрения обеих религий. Ни иудаизм, ни христианство бросать деньги на пол не предлагают, - они предлагают их жертвовать на развитие дела.
Кто бросает деньги на пол и уходит за своим кумиром? Не просто фанатики, - а люди, уверенные в том, что материальное им не пригодится.
Если бы Левий Матвей бросил на землю римские деньги, то, наверное, было бы лучше их поднять и раздать евреям, которые только что налоги заплатили, или использовать эти деньги на какие-то полезные ништяки типа восстания.
Кроме того, даже Иешуа понимает, что, сообщая прокуратору о том, что его сборщик налогов кидается имуществом и отказывается работать, ставит Матвея в несколько сомнительное положение. При этом Пилату вообще все равно. Он воспринимает это, как бред сумасшедшего, но в протокол слова внесены. Проверить можно в любой момент.
Афраний постарается.
То есть это были не римские деньги. Это были деньги иудейские. Какие-то местные налоги, возможно, церковные.
Левий Матвей не в припадке патриотизма и не в недостачу римлянам это делает, он просто сообщает, что деньги теперь ненавидит в принципе. Вот этому за пару минут научил его Иешуа.
Что тут от иудаизма-то?
Это совершенно новое учение, никак с Торой не связанное.
- Каиффа тоже не называет Иешуа иудеем. Он говорит, что тот «желает надругаться над верой», чтобы подвести иудейский народ под еврейские мечи.
Стоп. А как такой процесс выглядит технически?
В Иерусалиме сотни и тысячи сект. И вот приходит один человек, который толкует иудаизм по-своему. У него нет осла, в город он входит один – с Левием Матвеем, - читает пару речей на площади, в которых не призывает сжечь Храм, не формулирует новую веру, а основную свою вину он вообще выражает в частной, подстроенной Каиффой беседе с Иудой.
И эта вина – антиримская, а не антииудейская. Но и не проиудейская тоже. С ума можно сойти.
И этого человека Каиффа считает равным в себе в толковании Торы? Настолько равным, что не жалеет денег, чуть не ссорится с Пилатом, и устраивает сотни интриг? Все это ради иудея с особым толкованием Торы, какими полон Ершалаим?
Каиффе все это было нужно только при одном условии – а именно, если он действительно подозревал в Иешуа провокатора, засланного Пилатом. Мы уже разбирали этот разговор, но мы не подходили к мысли о том, почему Каиффа мог так считать?
Думаю, его те же сомнения терзали, что и нас с вами. Иешуа был необычным евреем. Происхождения своего не помнил, языки знал вражеские (не местные), умело читал проповеди, лечил… И главное – как он добрался до города? Кто ему сделал зеленую улицу? Почему римские легионеры не убили его, или не ограбили до того?
И думается, Каиффа был достаточно умным человеком, чтобы, послушав лекции Иешуа, вспомнить про стоиков.
Ведущим стоиком в 33 году нашей эры в Риме был некто Сенека.
Знаете, что Сенека проповедовал?
1. Учение о судьбе и природе: Сенека разделял стоическую убежденность в том, что человек должен принимать свою судьбу с достоинством и спокойствием. Он подчеркивал необходимость следовать природным законам и быть согласным с тем, что не все в жизни поддается нашему контролю.
2. Этика и мораль: Сенека уделял большое внимание этическим вопросам. Он призывал к добродетели, справедливости и самообладанию. Его произведения, такие как "Письма Луция" ("Письма к Луцию") и "О счастье" ("De Vita Beata"), занимались вопросами нравственности и тем, как достичь благополучия через развитие внутренней мудрости.
3. Преодоление страха смерти: Сенека разрабатывал идеи о том, как преодолеть страх смерти. Он призывал к размышлениям о природе жизни и смерти, утверждая, что мудрый человек не должен бояться ухода из этого мира.
4. Спокойствие души: Сенека учил о важности внутреннего покоя и спокойствия души. Он считал, что человек может обрести счастье, даже находясь в сложных обстоятельствах, если он умеет управлять своим внутренним миром.
(Информация сгенерирована чат-ботом gpt)
И.
В Риме, стоицизм также включал в себя идею отказа от власти и материальных благ в пользу духовного совершенствования. Стоики, такие как Сенека, могли выражать мнение, что мудрый человек должен быть равнодушен к политической власти и материальным достижениям.
И пуста твоя жизнь, прокуратор….
Подвел Иешуа Сенеку только в одном вопросе – в вопросе страха перед смертью, но тут слабину дал даже Иисус, что уж требовать от
его прообраза в человеческом обличии.
Что общего эти идеи имеют с иудаизмом?
Нет, - сказал себе Каиффа, - это явно не наш товарищ, надо бы его сдать Пилату. Пусть сам своего агента судит, и засветится.
И засветился же… Почти.
Вот по этому «бинго» от чат-бота, Га-Ноцри на чистом латинском и греческом прокуратора и прогнал.
Не все поддается твоему контролю, прокуратор. Не обрежешь ты нить, на которую меня не подвешивал. Власти не будет в идеальном обществе. Забудь про материальное, обзаведись любимыми людьми.
Га-Ноцри говорил с прокуратором на его языке идеями современного ему Рима, он полностью с прокуратором совпал мыслями по всем вопросам, кроме одного – вопроса о том, можно ли свои идеи смело высказывать, если ты не Сенека.
Поэтому мыслей Иешуа Пилат публично разделять не мог. А непублично – вполне.
Видимо, не только чудесное излечение головы заставило Пилата отправить Га-Ноцри в Кейсарию, нет, не хотелось в хвосте философии ползти, почувствовал, что есть провинциальный самородок, которым и в Риме можно блеснуть.
Итак. Перед Пилатом стоит человек, не помнящий своих родственников, скорее всего – врач, высокообразованный философ-стоик, на латинском и греческом рассуждающий языком Сенеки. Его отношение к иудаизму неясно и невнятно. Он монотеист, но монотеистами были и поклонники Изиды, да много еще кто. Он проповедует нечто, что заставляет сборщиков податей бросать деньги на землю. Он одновременно отказывается от революции и от почитания властей. Он кажется Каиффе римским провокатором.
Можем ли мы утверждать, что Иешуа га-Ноцри был при этом иудеем?
Нет. Иешуа Га-Ноцри Иудеем нам не кажется.
Но самое главное – что он и не христианин. Так как и Иисус христианином не был, а уж этот.
В романе есть только один христианин – Левий Матвей. Но он проповедует, простите на минутку, ложные высказывания некоего раввина, а потому заранее себя дисквалифицирует в качестве святого.
Добродетелен? Возможно. Но свят? Нет.
То есть мы вообще могли бы анализировать роман с точки зрения римской религии, но не будем этого делать.
Мы останемся на позиции, что все-таки нам пытаются изобразить потусторонний мир, описанный в большой европейской литературной традиции.
Тем более, что римская и греческая загробная жизнь, в целом, мало отличаются от европейских Ада и Рая по сути, поэтому кулисы менять незачем.
Иешуа не только не Иисус. Он не иудей. Он не был распят. Он превратился в Воланда. Но в Воланда не религиозного, а литературного.
В романе Булгакова он получил власть над адом, а это значит, что у него есть оппонент – то есть рай. И раем тоже может кто-то управлять.
Однако литературная история знает не только Ад и Рай. У нас есть еще Чистилище и Лимб. И вот туда-то мы сейчас и направимся в поиске ответа на главный вопрос этой главы.
Кто послал Левия Матвея к Воланду, если не Иисус.
И вот теперь к вопросу жизни после смерти (а Левий Матвей умер, это очевидно). Куда может попасть человек, который с точки зрения и христианства, и иудаизма – не является святым, но не является и грешником?
Ответ нам дает Данте - в Лимб.
Лимб - место для добродетельных язычников и тех, кто про Бога не знает. В этом месте довольно неплохо, но это не рай. Именно в этом месте находится, кстати, и Понтий Пилат, - между небом и землей, не способный получить ответа на свои вопросы. В Лимбе были и ветхозаветные пророки. Довольно милое место для поведения вечности в компании с античными философами и писателями.
Далее внимательно рассматриваем структуру фразы "Он не заслужил света, он заслужил Покой".
"Не заслужил" имеет в русском языке два значения. Первое - не достоин", от которого все и пляшут. Мол, не удостоился этой чести. Это толкование на наши вопросы не отвечает. Здесь вообще непонятно ничего. Что вообще плохого сделал Мастер? Впал в отчаяние? Бог ты мой!
Вспомните, где оказалась Гретхен после ее экстравагантной смерти. А вы про какое-то жалкое отчаяние. Безусловно, Мастер достоин награды: как великий писатель и человек, незаслуженно претерпевший при жизни.
Предположим, однако, что фраза употреблена во втором значении "не заслужил" - то есть не настолько плох, чтобы понести наказание? Не заслужил он таких мучений, например.
То есть свет – хуже, чем покой.
Проще говоря, Левий Матвей и его поручитель просят не о наказании, а об отмене наказания. Они просят отправить Маргариту и Мастера в Лимб. И ни при чем тут проданная якобы Маргаритой душа. По закону атеистичные интеллектуалы должны попасть в Лимб. Это их предназначение. Жители Лимба близки с Воландом, входят в его полномочия и просят за Мастера, потому что прочитали роман и посмотрели на него в жизни.
Так и случается. Воланд отказывается от этих душ и лично сбрасывает их у ворот рая, где для них тут же образуется особая реальность, высшая награда их добродетели и их заслугам. Тот, кто называет описанное Булгаковым «не раем» явно не в себе.
Вопрос «неужели тебе трудно» тоже становится совершенно логичным. Да, Воланд не управляет раем, он может только попробовать скинуть туда две души, которые ему принадлежат, то есть может доставить до места. Он провожает – не более того. Результаты же «божьего суда» были известны нашим всадникам сразу, после того, как огонь в подвале договоре. Но эти результаты не были известны жителям Лимба.
Левий Матвей расстроен, потому он и его соратники хотели бы видеть Мастера и Маргариру в Лимбе. Они их от души отрывают. Мы же понимаем, какая замечательная компания в этом Лимбе собралась, там всегда будут рады интеллектуалам. Левий Матвей и Пилат становятся заложниками желания получить больше интеллектуальной и духовной пищи. В этом они очень схожи.
Но те, кто послал бывшего сборщика налогов просить у Воланда милости для Мастера и Маргариты, конечно же, проявили благородство и милосердие, которое и заставила Воланда скрипеть зубами «без тебя не сообразили бы».
Это дает все ответы на наши вопросы.
Но кто же такой – он?
Но очевидно, что это один из квартирантов лимба.
Я назову две кандидатуры. Одна из будет литературной, поэтому я отдаю ей предпочтение, вторая – исторической.
Около ста-ста пятидесяти литературных лет до наших событий некто Фауст, одержимой вечной страстью к познанию, путешествовал по миру с Мефистофелем-Воландом. Воланд был обманут, душу Фауста по прямому распоряжению Иеговы забрали в рай.
Но тут есть одно большое но. Гретхен должна была стать его проводником в раю так же, как Вергилий – для Данте. Будем откровенны, - Фауст вряд ли мог стать ангелом прямо вот так сразу. Не говоря уже про Гретхен. Скорее всего, обоих отправили для начала в Чистилище.
Правда, Гретхен туда пустили бы. Фауста – нет. Фауст в Бога особо не верил, Бог ему был совершенно не важен, а во второй части пьесы он вообще изменял Богу с языческими Богами.
Поэтому строго по лекалам небесной канцелярии, Гретхен должна отбыть какое-то время в аду, перед тем, как стать для Фауста нормальным проводником.
В итоге Фауст, конечно же, мог отказаться от Рая и ждать этого срока. Гретхен страданиями искупала свои преступления, Фауста же по особому расположению разместили в Лимбе, где ему, строго говоря, и место.
Это, конечно, чистая фантазия.
Если бы не эпиграф к роману.
Все помнят в этом эпиграфе только вторую часть диалога. Но не зря же вынесены и слова Фауста. «Так кто же ты!» - восклицает он. И уж кому как доктору Фаусту, изучившему теологию, не быть в шоке от того, что Воланд и Иешуа – это одно и тоже.
Прочитав роман Мастера, он вполне мог быть получить объяснение тому, почему так вышло, многое для себя открыть, и порадоваться за своего наследника по дерзости поиска.
Мастер-то гениальный роман написал, пророческий.
Второе, что указывает на Фауста – это его отношения с Воландом. Конечно, он не рискнул бы лично просить у Мефистофеля за Мастера. Эта просьба могла бы плохо кончиться – мы помним, как вел себя Мефисто в конце трагедии. Паниковал он и отчаивался, как простой смертный.
А вот послать к Воланду с делегацией человека, который, пусть и отступник, но все-таки пытался Иешуа спасти – в каком-то смысле и спас, и которого Иешуа не видел 2000 лет, - это сильный дипломатический ход.
Ведь больше всего Иешуа боялся именно милосердия, которое проникает во все щели. То есть воспоминаний о самом себе тех времен.
Левий Матвей заставил это милосердие в нем проснуться, вот поэтому и набросился бывший ребе на бывшего ученика с агрессией – и на нем же эту агрессию и выместил.
Ну, а отчаянный вопль Левия Матвея, чтобы советскую Гретхен не оставили одну, вполне себе можно пояснить тем, что Фауст был и остался дураком, меряющих всех по своей мерке.
Второй пример исторический.
Сенека, которого Га-Ноцри пиарил в Ершалаиме и который был то ли учителем Га-Ноцри, то ли совпал с ним во времени и пространстве. Сенека и Га-Ноцри представляли одну философию милосердия и спокойствия души, Сенека мог бы выполнить миссию Левия Матвея – напомнить о присутствии этой светлой мудрости в сознании Воланда, разбудить в Воланде Га-Ноцри.
Сам же он не явился на свидание потому, что никогда не знался с Га-Ноцри, слышал о нем только по рассказам, да и ей же Богу, чего трудиться, если можно послать Матвея?
Чистая дипломатия, в которой Сенека был мастер.
Вы скажете – все это домыслы. Но ведь вся литература – домысел. Это дает ответы на вопросы? Дает. Новых вопросов после этого не возникает? Кажется, нет. Значит, это ключ.
Нам, однако, важно, что послал Левия Матвея не Иисус и не Бог. Этого пока что достаточно.
