Сказки рыцарей Храмовников.
Сказка о Чуриле и Тарусе.
Благолепный видом Див,
В управленье получив,
Всю небесную обитель -
Неба ясного хранитель,
По веленью Лада стал;
И на небе том блистал,
С братом Солнцем, всё ж, тягаясь;
И ему уподобляясь,
В ярком радостном свеченьи;
Мира дивном озареньи.
Если небо голубое,
Тёмным стало иль рябое;
И, уж, больше не светилось;
Благодать с него не лилась,
Див, за этим всем следя;
Ясным дням подсчёт ведя;
Чтобы пелену развеять;
Серость мрачную рассеять;
Поскорей её убрать;
В клочья мелко разметать,
Грузных тёмных туч покров,
Призывал богов ветров,
Во главе с их старшиной -
Стрией, веять над страной,
Чтоб земная сторона,
С неба им была видна.
А ещё ему желалось,
Чтоб всё время озарялась,
Твердь большой коры земной,
Даже в тёмный час ночной.
Так, уж, размечтался он,
Что ему приснился сон:
В сне том тьма ночного неба,
Не была уже так слепа;
В небе в бархате ночИ,
Вились ниточки-лучи;
Сквозь большие растоянья,
Лилось ярких звёзд сиянье.
Вскоре славный Див женился.
Сон, став явью, быстро сбылся.
Див, взглянув во светлы очи,
Властелины Светлой Ночи,
Был в красавицу влюблён;
Ею был он покорён.
Властелина ж, коль венчалась,
То теперь, уж, называлась,
Проявляя нрав игривой,
Распрекрасной звёздной Дивой.
Диву, взявши, как супругу,
Тьмы полночную яругу,
Див нарушил, и средь тьмы,
Стали звёздочки видны.
Небо звёздное ночное,
Стало также, как дневное,
Благолепно и любимо;
Каждый раз неповторимо.
К восхитительной красе,
Устремлёны взоры все.
Если муж с женой красивы,
И в супружестве счатливы,
Разве стоит удивляться,
Что в потомстве повторятся,
Все их лучшие черты,
Первозданной красоты?!
У супругов дети тоже,
Были милы и пригожи,
А, когда, уж, подрасли,
Красотой затмить могли,
Всех, кто пал иль возведён;
Всех, кто прежде был рождён.
Дочь их - Дивная-Додола,
Быть во бликах ореола,
Небо-звёздной красоты,
Не желала. Ей щиты,
Шлемы, копья, луки, стрелы;
Да далёкие пределы;
Да кольчужные доспехи;
Войска ратные успехи,
Были во сто крат милей,
Вызывая зависть в ней.
Хоть красива и умна,
Но Додоле, уж, сполна,
Хуже редьки надоели,
Платья, ленты, менестрели.
Женихи, хоть и косились,
Но Додолы сторонились.
Им воительница-дева,
Утварь что громит от гнева,
В их ухоженном дому,
Была вовсе ни к чему.
Хоть Додола не сдавалась,
Но покуда оставалась,
Одинокою она,
Грёз девических полна,
О могучем и отважном,
Славном витязе бесстрашном,
Что однажды к ней придёт,
И, в объятья взяв, прижмёт;
Без оглядки атакует;
Разрумянив, расцелует.
Дочь вторая против ней,
Хоть была куда милей,
Но совсем другой казалась.
В ней так часто проявлялась,
Покоряя всех всегда,
И любовь, и доброта.
Да к всему тому ж она,
Как никто, была скромна.
Нежной в ней была душа.
Оттого так хороша,
Дева юная была:
Как цветок в саду цвела.
Коль была она пригожей,
Очень ласковой, хорошей,
То Хорошечкой (под стать),
Её люди стали звать.
Вскоре, как-то получилось,
Имя малость изменилось,
И её с тех пор, уж, тут,
Все Хаврошечкой зовут.
Так как дева, право-слово,
Была роста небольшого,
Добавляли "крошечка" -
Крошечка-Хаврошечка.
У сестриц их старший брат,
Был в делах любовных хват.
Звался брат у них Чурила.
В чём была Чурилы сила?
Он военных дел чурался.
Ездить конным опасался.
Но зато, уж, толк в нарядах,
Да в смущавших девиц взглядах,
Знал, и подбирался к ним,
С обаянием своим.
Что сказать, в делах любовных;
В отношениях альковных,
Разбирался он отменно.
Соблазняя, непременно,
Всю палитру обольщенья,
Применял он без смущенья.
Хоть порой он был спесив,
Но божественно красив.
Женщин милых, что порою,
Впечатляли красотою,
В Свете много бы нашлось;
Их искать бы не пришлось.
Та и та сестра, казалось,
Среди них бы затерялась.
А красавец средь мужчин,
Ныне был всего один.
Кто б с Чурилой мог сравниться;
Красотою похвалиться?
Не было таких пред ним!
Был он свеж, неотразим!
Лести братец не стеснялся,
И средь прочих выделялся.
Жёны ль, девы ль молодые,
Иль кокетки пожилые,
Все тайком о нём мечтали;
Все любви его желали,
Но Чурила тех любил,
Кто сильней его хвалил,
Погружая девиц, кстати,
В сонм любовной благодати.
Так, от ласк не уставая,
Жён, девиц перебирая,
Милосердие явил;
Взор свой томный обратил,
Не страшась суровой кармы,
На супругу бога Бармы.
Добрые презрев советы,
Новые обресть победы,
Вдруг Чурила возжелал;
"Страстью" бурной воспылал.
Бармина жена - Таруса,
От рожденья была руса.
Заплетя свои власы,
В две длиннющие косы,
(Коль семьёю дорожила),
На главе своей ложила,
Плотно кольцами по кругу,
Чтобы нравиться супругу,
А, когда ж свивала их,
С горстью бусин золотых,
СлОжив образом таким,
И, скрепив одно с другим,
Жест последний совершала,
И укладку завершала.
И при этом получалось,
Что над нею возвышалась,
Будто бы позолочёна,
Из волос из тех "корона";
И "короне" той подстать,
Если вправду, уж, сказать,
И Таруса всем на диво,
Столь была мила, красива:
Словно чистая душа,
Ликом светлым хороша.
И Чурила вдохновился;
На красу её польстился;
И при встречах каждый раз,
Приводя себя в экстаз,
Посылал украдкой взгляды,
Ей, маня в силки услады.
Но Таруса, всё ж, сначала,
Взглядов тех не замечала,
Хоть по-прежнему мила,
Безразлична с ним была.
Но Чурила, веря, ждал;
От неё не отступал;
И Чурилины старанья -
Знаки скрытого вниманья,
Семя в сердце уронили;
В сердце что-то зародили;
И Чуриле, что скрывать,
Просто оставалось ждать...
Пусть, хотя и не мгновенно,
По-немногу, постепенно,
Знаки скрытого вниманья:
Вздохи, тихие стенанья;
Взглядов страстных колдовство;
Слов невинных волшебство;
Рук их редкие касанья,
Пробудили в ней желанья,
Что дремали до сих пор,
Их сплетя в любви узор.
Бармы нежная супруга,
Заведя милого друга,
Уж, не мысля ни о ком,
С ним встречалася тайком,
А Чурила, не стесняясь,
Над ушкОм её склоняясь,
Стыд в ней быстро усыпил;
Сладки речи говорил,
Всё сильнее обольщая;
Сладострастьем возбуждая;
Всё наглее и смелей,
Обещая неги ей.
Устремясь в желаньи скором,
Действовал теперь с напором.
По другому он не мог.
Он в Тарусе страсть разжёг;
И она им увлеклась;
И она ему сдалась;
О семье своей забыла;
И Чуриле уступила.
Он являлся к ней тот час,
Когда Барма всякий раз,
По делам вдали бывал,
И в дому не ночевал.
Сложно было скрыть такое.
Не оставив их в покое,
Кто их вместе примечал,
Тот, уж, боле не молчал.
В разнобой в нестройном хоре,
Запримеченное вскоре,
Перекинулось в слова;
И пошла гулять молва,
Кости им перемывая;
"Чем всё кончится?", гадая.