Не могу не написать о случае, который произошел со мной много лет назад, когда я начинала работать агрономом в совхозе №143 Калининградского госплемтреста.
Перед уборкой озимой пшеницы я прошла областные десятидневные курсы по апробации зерновых культур в Калининграде.
По возвращении с курсов в совхоз в этот же день зашла на ток. Там уже вовсю шла работа — женщины веяли зерно. Работники сказали, что зерна очень много и сушат его в пятнадцати километрах от совхоза на новой дороге, сделанной из огромных аэродромных плит. Не заходя домой, я решила поехать туда двухколесной таратайкой, чтобы посмотреть, как обстоят там дела, и попросила конюха запрячь мне лошадь. Он меня отговаривал, говорил, что лошадь устала и до темноты мне не вернуться, но я все равно решила ехать.
Приехала ближе к вечеру. На просушке зерна работали четыре женщины. Работу на этот день они закончили, зерно сгребли на обочину и накрыли брезентом. Они стали.мне высказывать свое возмущение, что сторож не при шел, а им уже давно пора домой. Я отдала им свою таратайку и отпустила домой, а сама осталась.
Когда они уехали, поняла, что поступила опрометчиво. Дорога широкой серой лентой уходила вдаль в обе стороны.
Рядом с дорогой, буквально в нескольких шагах, начинался лес, и никакого намека на жилье. Я одна, вокруг ни души.
Неожиданно из-за кустов ко мне выходит высокий парень. Я испугалась, сняла туфлю и сказала ему, что сумею за себя постоять.
Он мне:
— Я все слышал и знаю, что сторож не придет.
Я ему:
— Нет, придет.
Он:
— Все равно от меня никуда не денешься, я еще ночью приду.
И с этими словами ушел.
Быстро стало темнеть. Небо стало какое-то черное и чужое. Поднялся ветер. Сосны наклонялись вершинами и тревожно шумели, как будто предупреждая меня об опасности. Стало очень неспокойно на душе.
Вспомнила дом, маму, у которой вся надежда была на меня. В семье нас было семеро детей, все младше меня. Отец после окончания войны пришел с фронта, через полгода умер от болезни и перенапряжения: работал на двух работах.
До войны и в войну голодали. Меня начала бить нервная дрожь. Пройдет машина, осветит мою голову фарами (я сидела под брезентом), и так темно делается и страшно.
Тут увидела высокую тень, пригляделась — идет этот парень. Я как закричу:
— Не подходи! Все лицо каблуками разобью!
Он остановился, сел поодаль и говорит:
— Все равно сторож не придет.
Про себя думаю: Господи! Что делать-то? Вдруг слышу стук копыт. Я выскочила на дорогу, смотрю — дедушка на телеге, запряженной конем. Я к нему. Поздоровалась, спросила:
— Вы сторож?
Он говорит:
– Нет.
У меня душа ушла в пятки (надежда рухнула), а сама смотрю на его лицо, такое необыкновенное: белая бородка, греческий нос — и думаю: никогда не видела такого, такие только на иконах пишут.
Говорю ему:
— Дедушка, спасите меня, посидите со мной немного, — и показываю рукой на парня. — Скажите ему, что вы сторож.
Он мне:
— Я сам знаю, что сказать.
И молча посмотрел в сторону парня. Тот сразу поднялся и ушел. Потом спрашивает:
— Ты что, дочка, своих сторожей не знаешь?
Я ему объяснила, что работаю недавно, да к тому же была на курсах, уборку начали в мое отсутствие и сторожа, наверное, наняли в мое отсутствие.
Он говорит:
— Если бы твоя мама знала, что ты одна в глухом лесу сидишь, поседела бы сразу. А плохие мысли в голове держать не надо.
Затем из разговора с ним я поняла, что он знает и то, что отец у нас умер недавно, что в семье у нас семеро детей, что мама одна смогла всех прокормить в течение всей войны. Я его спрашиваю:
— Откуда вы про нас все знаете? Вы, наверное, все-таки наш новый сторож из совхоза?
Он мне:
— Я про всех все знаю. Вот что, дочка, ты натерпелась страха, а теперь закройся брезентом и спи. Я буду с тобой.
Я так и сделала. Уснула моментально. Казалось только уснула, как дедушка будит меня:
— Пора вставать, дочка, в твоем совхозе шум подняли, совхозное начальство на легковых машинах едет к тебе. Уже подъезжают.
Я открыла глаза — только начало светать. Говорю ему:
— Я ничего не слышу, откуда вы знаете, что они к нам едут?
Он, улыбнувшись:
— Я же говорил тебе, что все знаю. Выходи на дорогу и жди, только не оглядывайся.
Я вышла на дорогу и, не поворачивая головы, крикнула:
— Никаких машин нет!
В ответ прозвучало как будто сверху:
— Сейчас увидишь.
Через несколько минут услышала шум моторов, а еще через пару минут увидела две легковые машины. Они подъехали ко мне. Из одной вышел.директор совхоза, а из другой — начальство из райкома нартии.
Все обрадовались, что я жива и здорова: послевоенное время было тревожное, совершалось много убийств. Директор стал меня ругать, что я одна ночью осталась зерно караулить, говорил, что жизнь человека дороже зерна. Я ответила, что ночью домой возвращаться побоялась, да и потом я не одна.
— С кем же? — поинтересовался директор.
— С дедушкой, вот он.
И обернулась, чтобы показать. А ни его самого, ни его лошади с телегой нет. Вперед смотрю, назад — нигде нет.
— Ладно, — сказал директор, — садись в машину, тебе отдохнуть надо, приснился тебе твой дедушка.
Меня привезли домой, я еще поспала, а вечером мне рассказали, что с одной из женщин, которых я отпустила, произошло что-то необычное. Когда она улеглась спать и уже засыпала, ее разбудил высокий мужчина и сказал ей:
— Что, спать легла? И уснешь со спокойной совестью? Оставила ребенка на ночь в глухом лесу. Иди, буди сторожа, поднимай тревогу, сообщи начальству!
Все, что произошло со мной в ту ночь, я очень быстро забыла и никому об этом не рассказывала.
Потому что, начни я об этом кому-нибудь говорить, меня и из комсомола бы исключили, и с работы бы выгнали — сочли бы за сумасшедшую. Да и до самой тогда не доходило, кто был этот дедушка. Время тогда было такое. Воспитывали нас, что Бога нет и надеяться надо только на себя.
И вот спустя лет так двадцать (я тогда уже работала председателем исполкома Куровского горсовета в Подмосковье), мы с сотрудниками поехали на экскурсию в Троице-Сергиеву Лавру. Большой храм был закрыт, так как служба уже закончилась, и мы вошли в здание поменьше.
Я впервые оказалась в храме. Откуда-то доносилось пение, столько свечей горело, и тут внезапно мне показалось, что на меня кто-то смотрит, как будто бы с иконы.
Я подошла к ней поближе (я близорукая) и обмерла. С иконы на меня смотрел тот самый дедушка — святой Николай Угодник. У меня ноги подкосились, хотела перекреститься да побоялась (в то время за это выгнали бы и из партии, и с работы).
Потом я прочитала о своем спасителе. Узнала, что он всем помогает, особенно путешествующим. И вот уже сколько лет молюсь и обращаюсь к нему как к своему дедушке, хотя я теперь сама бабушка семидесяти пяти лет.
Надежда.