Танис Ройглао
Раскаленное солнце заливало слепящими лучами бесконечное песчаное море, раскинувшееся от горизонта до горизонта. На пронзительно голубом небе, сколько хватало взгляда, не было видно ни единого облака. Пустыня всегда была смертельно опасным местом для любого, кто готов преступить порог в безраздельные владения Песчаного.
Боль, пронизывающая все тело и растекающаяся по венам отравленным вином, окончательно овладела моим разумом, и я рухнула на колени, издавая сдавленный стон. Миллиарды остро заточенных песчинок впивались в неприкрытую кожу, обжигая ее, как открытое пламя. От земли шел непереносимый жар, и каждый вдох казался пыткой. Запахи крови и пота смешались в единый тошнотворный аромат, который окружал меня, словно плотный кокон шелкопряда, и из разрываемой болью груди вырвался кашель. Никогда прежде я не чувствовала, что стою так близко к своему собственному концу.
- Милосердия, - с обветренных, полопавшихся до крови губ слетело слово, больше напоминающее хрип умирающего. – Песчаный, милосердия.
Но пустыня не откликнулась на мою мольбу. Молитва разбилась о ледяную, непроницаемую стену тишины, которой суждено было стать моим погребальным гимном.
Распахнув глаза, я увидела над собой каменные своды, и немного погодя села в постели, тот час же рухнув назад, покоряясь уже реальной боли. Мои с Реймсом покои наполняла не нарушаемая ни единым звуком тишина, которая после тревожного сна нагоняла на меня настоящий страх. Сделав несколько глубоких вдохов, я примирилась с неприятными последствиями родов, и, смахнув тыльной стороной ладони испарину со лба, снова решилась сесть. Скривившись от очередной алой вспышки, остро пронзившей сознание, я с трудом опустила ноги на пол и рискнула даже встать на ноги. Сделав шаг, я почувствовала, что к боли добавилось головокружение, но невероятное желание увидеть новорожденного сына затмевало все доводы рассудка. Оставаясь в длинной ночной сорочке, которая все время путалась между ног и мешала двигаться, я шаг за шагом приблизилась к двери, и, повернув холодную медную ручку, вышла в коридор.
Снаружи королевских покоев не было ни души. Не удивлюсь, если весь замок Эстерхази до самого рассвета пил за здоровье принца Джерейма и Ее величества Танис. Во всяком случае, отголоски праздника доносились до меня даже сквозь плотную пелену сна до тех пор, пока усталость не выбросила меня в бесплотной пустыне сознания. Мне даже показалось, что кто-то посреди ночи вошел в мои покои, но служанки и повитухи так часто сновали туда-сюда, что я не смогла заставить себя открыть глаза и вернуться в мир, полный шума и суеты.
Касаясь рукой стены, я шла по бесконечному сейчас коридору, в покои сына, которые располагались в непосредственной близости с моими. Они были подготовлены еще несколько месяцев назад, когда стало понятно, что в беременности не было никаких сомнений. Из Гарта в Эстерхази прибыли дворцовый лекарь Реймса и лучшая повитуха во всей столице только для того, чтобы Джерейм мог беспрепятственно появиться на свет. В то время как муж уповал на людей, я не уставала молиться Песчаному о том, чтобы он уберег моего мальчика от опасностей, которые подстерегают ребенка на входе в этот мир. А выбрав для наследника Вилландертов и Ройглао имя, которое все детство и юность заставляло меня трепетать от одного своего звука, я надеялась, что и Святая королева защитит его своими крыльями.
Неприятный холодок, знаменующий беду, пробежал по позвоночнику серебряными искорками, когда я увидела, что двери детской распахнуты настежь. Зашагав быстрее и преодолевая боль, от которой перехватывало дыхание, я влетела в спальню, расталкивая столпившихся на входе служанок. Слишком поздно я заметила, что они все, как одна, бледны и испуганы. Их сдавленные шепотки превратились в набат, когда моим глазам предстала пустая колыбель. Вцепившись одной рукой в деревянные перильца, другой я крепко сжимала одеяльце сына, на котором золотыми нитками были вышиты орел и роза.
- Сыночек, - бормотала я, как будто лишившись рассудка. – Мой мальчик, мой долгожданный принц. Где мое дитя? - в одно мгновение, голос сорвался на крик, а из глаз брызнули слезы. – Где мой маленький Джерейм?!
Воспоминания накатили с силой штормового вала, сбивая меня с ног и бросая на устланный свежей соломой пол. Боги в шестой раз отняли у меня благословение быть матерью. Я снова сидела у пустой кроватки, кляня себя. Пять мертворожденных детей сейчас могли бы быть очаровательными принцами и принцессами с золотыми волосами, как у их любящего отца. Казалось, что омыв руки чужой кровью, я была лишена счастья материнства. Когда же моих ушей достиг первый крик маленького принца, я поверила, что Песчаный простил свою дочь. Но его милость не была долгой.
- Сеньора, он исчез, - наконец выдавила одна из служанок, робко выйдя из-под защиты своих товарок вперед. Но стоило мне поднять на нее затравленный взгляд, как она остановилась, замолчав на полуслове.
- Где король?
- За ним уже послали, госпожа, - слезы снова обожгли глаза, и я спрятала лицо в вышитом одеяльце, все еще хранящее сладкий запах моего маленького сынишки.
- Чего стоите, а ну марш работать! – в комнату ворвался Рамон, облаченный в легкую броню и при оружии. Из капитана гвардейцев он давно дослужился до командира, и был достаточно приближен к нам с Реймсом. А с тех пор, как он возглавил тайную службу, мне стало казаться, что этот мужчина знает о королевской чете гораздо больше, чем мы сами. – Сеньора, мы найдем принца, клянусь своей жизнью.
Вслед за гвардейцем в детскую разъяренным хищником влетел мой муж. В одно мгновение он оказался рядом со мной, его крепкие руки обхватили меня, и я совсем как ребенок, уткнулась носом ему в грудь, как и всегда, когда мне было невыносимо плохо. Все долгие годы я безукоризненно играла счастливую королеву, но сейчас отчаяние было сильнее любого притворства.
- Соберите всех слуг, кто имел доступ к покоям моего сына, - произнес он, и в его прежде приятном, грудном голосе звучало ничем не прикрытое бешенство. Реймс не скрывал гнева, не прикрывался маской бесстрастного монарха, как должен был. Его руки мелко подрагивали от нервного напряжения, а сердце билось невероятно быстро. Он словно не замечал меня в своих объятиях, растворившись в захлестнувшей нас двоих тревоге. – Я хочу поговорить с каждым, кто мог что-то видеть. Если до сегодняшнего заката принц Джерейм не окажется снова в замке, клянусь Верховным, я устрою всеобщую казнь!
Рамон только коротко кивнул и вышел выполнять приказ. Из коридора начала доноситься беготня и постоянно нарастающий гул. Новость о пропаже долгожданного принца разлетелась по замку быстрее, чем весть о его рождении. Не нужно было даже выходить из детской, чтобы понять, что каждый закоулок замка сейчас переворачивается в поисках хотя бы малейшей зацепки.
- Иди к себе, - холодно бросил Реймс, отстраняясь. Казалось, он ненавидит всех вокруг, а меня сильнее любой живой души в этих стенах. Короля как будто подменили. – Как только что-то выяснится, тебе сообщат.
Муж не глядя на меня, поднялся и вышел прочь, громко хлопнув дверью. Физическая боль и ненависть к себе навалились на мои плечи сильнее, чем когда-либо. Слез больше не осталось, только озноб и обжигающая изнутри пустота, которая огненным цветком разрасталась там, где прежде было мое сердце. Последние надежды на благополучный исход затухли, как догорающие угольки.
- Сеньора Танис, - негромко произнесла Мэйв, неслышно приблизившись ко мне и опустившись рядом на колени.- Все будет хорошо, моя королева. Вставайте с пола, иначе простудитесь.
Мне хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть. За прошедшее десятилетие Мэйв едва ли изменилась. Такая же цветущая и миловидная, смотрительница замка Эстерхази, по-прежнему являлась многим в грезах. После смерти своего отца, девушка не смогла оставить замок в котором выросла, и Реймс великодушно сделал ее смотрительницей, фактически передавая огромное строение в ее владение. А когда командующий личной гвардии короля попросил ее руки, Мэйв, недолго думая, согласилась, заключив не только весьма удачную партию, но и обретя чистую и искреннюю любовь.
Прожив год в Гарте, вдали от южных границ и Экматена, где, словно на крошечном островке посреди океана, обосновался Сканлан, я поняла, что восстановившаяся после вспышки оспы столица слишком шумна для меня. Мне не хватало свободы, теплого ветра в лицо и сладкого, пьянящего аромата вереска. Но я не смела сказать мужу, что его блистательный двор утомляет меня. Улыбаясь, мне пришлось терпеть чуждый дворцовый этикет и лицемерных придворных ровно до того момента, как я потеряла первое дитя. Девочка родилась намного раньше назначенного срока, и Реймс позволил мне сбежать от напускного сочувствия окружающих сюда, в Эстерхази, где едва ли можно было насчитать два десятка обитателей.
Мой отъезд не прошел незамеченным, и молва заговорила о том, что король намерен взять себе новую жену, отослав бездетную южанку с глаз долой. Но все слухи были разрушены, когда Реймс стал бывать в Эстерхази чаще, чем в Гарте. Появляясь в столице только по особенно важным делам, он практически все время проводил здесь, окружая свою никчемную жену заботой и любовью.
Опираясь на предложенную руку, я с трудом дошла до собственных покоев, по-прежнему сжимая в руках детское одеяльце. Обеспокоенная моим состоянием, Мэйв помогла мне снова лечь в постель и принесла какой-то отвар, от которого я смогла забыться беспокойным сном. Мне снова снилась пустыня, обжигающее солнце и раскаленный песок, я видела Марию, держащую за руку крохотную светловолосую девочку, которая была невероятно похожа на моего отца. Видела я сестер и братьев, но никто из них не говорил ни слова. Они будто ждали того, что я приближусь к ним, но стоило подойди ближе, как они расплывались передо мной мерцающей дымкой, оказываясь миражем.
В реальность меня вернули женские крики, полные боли. Время от времени они прерывались всхлипами и мольбами о прощении. Сначала я подумала, что это снова часть очередного кошмара, но стоило приоткрыть глаза и прислушаться, как мне стало понятно, что звук исходит из внутреннего двора замка.
Сморщившись от еще ощутимой боли, я подошла к окну и опустилась на подоконник, вглядываясь сквозь мутное стекло. На небольшом открытом пространстве внизу собрались, наверное, все нынешние обитатели замка. Они стояли плотным кольцом вокруг столба, к которому была привязана одна их служанок. Рядом с ней, с кнутом в руках стоял гвардеец Реймса и безжалостно совершал удар за ударом. Служанка стояла ко мне боком, поэтому было видно, как глубокие алые раны покрывают ее обнаженную спину, пересекая ее алыми росчерками. Женщина скулила и рыдала, но гвардеец не внимал ее мольбам. Никто из наблюдающих за экзекуцией не сделал ничего, чтобы прекратить ее.
- Крики разбудили тебя? – в покои вошел Реймс и устало опустился на край кровати. Он выглядел не многим лучше, чем в тот день, когда я нашла его умирающим в собственном замке. За считанные часы он постарел на несколько лет.
- Да, - я поднялась со своего места и задернула шторы, стараясь хоть как-то отгородиться от истерично кричащей пожилой служанки. - Она виновна в пропаже Джерейма?
- Она оставила его с какой-то светловолосой незнакомкой, назвавшейся моей родственницей, несмотря на то, что видела ее впервые в своей жизни. Другая служанка рассказала, что видела эту же женщину в коридоре, и что одета она была совсем не как кузина правителя. Рамон уверен, что именно эта таинственная ночная гостья каким-то образом сумела вынести принца из дворца.
- Песчаный, сохрани мое дитя, - прошептала я, и пошатнулась от внезапно накатившей слабости. Тело отказывалось повиноваться, и ноги предательски подогнулись. Если бы не Реймс, успевший подхватить меня, я бы непременно рухнула на каменный пол без чувств.
-Мы найдем его, Танис, - Реймс крепко прижал меня к себе, словно бы извиняясь за утреннюю резкость. - Я клянусь тебе, ты обязательно снова обнимешь сына, или во мне нет ни капли крови Вилландертов.
Но чуда не произошло ни на утро, ни несколько дней спустя. Принц растворился в воздухе, словно видение, и мне уже стало казаться, что маленький Джерейм был всего лишь плодом разрушаемого родовой горячкой, сознания. Подозрения, что еще один младенец родился мертвым, настолько сильно были похожи на ужасную реальность, что вера в них порой затмевала здравый смысл. Лишь постоянные пересуды среди слуг и полные неподдельной скорби взгляды Мэйв подсказывали мне, что я еще не полностью сошла с ума. И не смотря на то, что моя жизнь погрузилась в беспросветный мрак страдания, я молила богов о рассвете.
Но тем, кто играет с человеческими судьбами, по всей вероятности, было наплевать на мольбы убиваемой горем женщины. Так же, как и гвардеец, который высекал хлыстом на моих глазах жизнь из тела виновной служанки, Песчаный оставался непреклонен. Наутро после наказания, женщина умерла от потери крови, и я чувствовала, что и моей жизни совсем скоро придет конец, если ничего не изменить.
Сидя в холодной, пустой спальне, я сжимала в руках вышитое одеяльце и, не переставая, словно заклинание, твердила имя сына. Я запретила слугам разжигать камин, потому что и без него было невыносимо жарко. Когда стало понятно, что всему виной лихорадка, привычные средства уже не могли помочь.
Под неусыпным надзором Мэйв, которая не отходила от постели больной, я время от времени выныривала из беспамятства, но проблески были очень редки. Во время них я узнала, что замок снова практически опустел. Гвардейцы, расквартированные в северном крыле, все были брошены на поиски младенца. Реймс постоянно мотался между поисковым лагерем на несколько миль южнее Эстерхази и столицей, поскольку как бы сильно не было горе короля, государственные дела не будут ждать. Немногочисленные придворные, обитавшие рядом со своей королевой по зову долга, постепенно разъезжались либо по собственным поместьям, либо в оживленный Гарт, потому что всем было очевидно, что южная принцесса лишилась не только покровительства богов, но и расположения мужа.
Богато обставленные покои превратились в сырой, продуваемый всеми ветрами, каземат. Ночью тут было нестерпимо душно, словно в пустыне, и раскаленный воздух, подобно изощренному яду растекался с живительными соками по телу, отравляя каждый уголок. Днем же тут властвовал холод, словно я снова очутилась далеко на севере, в полуразрушенном Пернетте, где от начала мира был лишь один властелин.
Несколько дней лихорадка была так сильна, что было невыносимо сложно вспомнить кто я, и где нахожусь. В такие моменты казалось, будто смерть уже забрала меня к себе, и все, что я оставила в мире живых, потеряло всякое значение. Но вырваться из этого омута мне помогал едва различимый голос, напоминающий морской прибой. «Помни, кто ты есть, Танис Ройглао,- шептал он, крепко цепляясь за разрозненные лоскутки сознания. – Никогда не забывай об этом».
Когда темнота отступала, меня охватывали яркие, наполненные жизнью и красками сны, хранящие тяжелую печать воспоминаний. Словно стоя у распахнутого окна, я наблюдала, как немного неуклюжая темноволосая девочка, заливаясь счастливым смехом, бегала по дворцу Эсдраса, не обращая внимания на перепуганные окрики приставленных к ней в качестве нянек, рабынь. Тонкие золотые браслеты звенели на ее запястьях, а венок из разноцветных роз на ее макушке вечно съезжал на одну сторону. Сердце сжалось от беспросветной тоски.
-Папа, смотри, я вазирен! – громко кричала она, подбегая к высокому, статному южанину в расшитых драгоценными камнями черных одеждах.
- Конечно, Танис, - заливисто смеялся он, и с невыразимой нежностью подхватывал дитя на руки. – Ты моя любимая вазирен.
Картина семейной идиллии сменилась быстрее, чем мне удалось прочувствовать накатившие эмоции в полной мере. Мгновение, и я ощущала, как после пустынного зноя, океан омывает мерцающей в солнечных лучах прохладой стертые в кровь ноги, но я ясно знала, что эта мертвая вода не сможет удалить всепоглощающую жажду и продлить мою едва ли начатую жизнь. Тогда еще я была верной себе и своим убеждениям, меня переполняли сила и величие. Если бы та девушка получила возможность посмотреть на себя спустя десятилетие, она бы ужаснулась увиденному.
Океанский бриз сменялся лютым морозом, который забирался под волчью шубу и пронизывал мышцы, впиваясь в них сотнями тоненьких игл. Кожа задубела настолько, что пальцы не в состоянии были удержать поводьев, и лишь виднеющиеся впереди развалины, усыпанные снегом и укутанные туманной дымкой, обещали приют и тепло.
Но мне не суждено было снова увидеть последнее пристанище легендарной северной королевы. Беспокойный разум мгновенно перенес меня домой, на юг. В темном зале, наполненном вечерними сумерками и тусклым светом нескольких факелов, я стояла на коленях у собственного трона, сжимая слабеющую ладонь женщины, так и не ставшей мне мачехой, но в которой я обрела сестру. Ее тело было истощено неизлечимой болезнью, лицо утратило былую прелесть, которой так славились золотые розы. Глядя в медленно стекленеющие глаза, и словно через мраморную стену слыша предсмертные хрипы, я, стараясь унять подкатившее отчаяние, успокаивала свою вазилики, хотя еще совсем недавно мы готовы были лишить друг друга жизни, бережно лелея каждая свои причины. Тогда я не успела попросить у нее прощения за слова, слетевшие с губ столь необдуманно. Подгоняемая своим верным гвардейцем я бежала из дворца. Снова бежала, чтобы северная Тантира на своих призрачных крыльях не успела догнать меня раньше срока.
Яркие вспышки, полузабытые фантомы, ароматы благовоний, вина, вереска, обрывки слов и фраз, угроз и обещаний увлекали меня в бешенную пляску, из которой мало кому удавалось выйти живым. Я чувствовала, как отец ободряюще сжимает мое плечо, когда я, с потерянным видом склонившись над несколькими засушенными образцами трав, не знаю, какой именно выбрать, чтобы излечить больного, как целует меня на ночь мать, тихо напевая любимую колыбельную, как грубо прикасается к моей коже Сканлан, охваченный похотью, как кровь Юстуса стекает по моим рукам и срываясь алыми бусинами, разбивается о мраморный пол. Хорошее и дурное смешались, словно два вида вина, и я была уже не в силах отделить одно от другого. Казалось, душа затупилась, словно клинок, от частого использования, и вместо реальных чувств остались жалкие тени.
Но время шло, и болезнь оказалась бессильна перед талантом лекаря. Лихорадка медленно отступала, забирая с собой остатки жизненных сил. Все реже мне снилась семья, все чаще я просто проваливалась в бездонный колодец, на дне которого находилась лишь серая, безжизненная явь. Читая письма от мужа, я обессилено отбрасывала их от себя, потеряв возможность даже оплакать свою скорбь. Реймс считает, что Джерейма нужно искать в Южных землях, потому что единственный, кто мог бы отважиться на столь дерзкое преступление, это Сканлан. Светловолосая незнакомка, по его мнению, легко могла оказаться северянкой и действовать по приказу бриннэйна. Иных вариантов попросту не могло быть. Но если наследник Реймса оказался в руках Сканлана, всю жизнь одержимого жаждой власти, вряд ли принц до сих пор дышал. Наследнику Мидиров от мертвого младенца было куда больше пользы, чем от живого. У меня не было ни малейших сомнений, что варвар не упустит возможности отомстить за смерть Марии, в которой он все эти годы винил меня.
С каждым часом моя воля слабела. Я гибла, замкнутая в своей трагедии, и бессилие что-либо изменить, больше не злило, как прежде, а склоняло к земле. Во всем, что произошло я винила лишь себя. Никчемная дочь, слабая королева, бесплодная жена. Жизнь покинула мое лоно, а значит все, что мне остается – это принять в себя смерть.
Отослав Мэйв к себе, я медленно встала с кровати, и с трудом сумела дойти до стола, в нижнем ящике которого стояла шкатулка, привезенная мне когда-то отцом с востока. Внутри, на бархатной подложке долгие годы ждала своего часа маленькая бутылочка из темно-зеленого стекла. Содержимое пузырька когда-то стоило мне целое состояние, и мне никогда не приходило в голову, что яд церберы будет предназначаться мне самой.
Я откупорила пробку, и до меня донесся аромат жасмина. Печальная улыбка тронула губы. Возможно, за десятилетие яд утратил свою полную силу, но если выпить все до последней капли, жизнь оборвется, не оставляя шансов.
- Танис, не смей! – появление Реймса напугало меня, но назад было уже не повернуть. Прикоснувшись губами к холодному стеклу, я сделала быстрый глоток. Лишь мгновение, и изумрудный пузырек разлетелся на осколки, разбитый мужем о каменный пол.
- Прости меня, - произнесла я, вырываясь из рук короля. – Так будет лучше, Реймс. Я освобожу тебя от ненужной ноши.
Сначала мне показалось, что все в пустую, но острая боль в сердце убедила в обратном. Сейчас уже не имело никакого значения, что же ждет меня в другом мире. Главным было то, что ни одному живому существу я больше не причиню боли. Чувствуя, как убыстряется стук сердца, я опустилась на кровать, желая раствориться в тугом, пульсирующем чувстве, которое медленно разгоралось, словно подпалина на шелке, оставляя почерневшие края раны слегка тлеющими. Я не ощущала страха. Ожидание на короткое время снова стало смыслом моей жизни.
Сознание оставалось со мной достаточно долго, чтобы заметить, как муж отправил прибежавшую на крики Мэйв за целителем. Тело отказывалось повиноваться, и даже речь теперь казалась для меня непосильным заданием. Спустя несколько бесконечно долгих минут передо мной, появился лекарь. В его глазах сначала светилось непонимание, но спустя мгновение, стоило Реймсу объяснить, что именно я выпила, на его лице вспыхнул неподдельный ужас. Безвольно наблюдая за происходящим, я на самом пороге смерти осознала, как же чувствовала себя Мария, находясь сначала во власти яда, а после – синего дурмана. В конечном итоге мы обе оказались не такими уж и разными.
Последнее, что отпечаталось в моей памяти – это голос Реймса, который звал меня по имени. Но я не могла отозваться. Прости любимый, все кончено. Прощай.
© Энди Багира, Иррьяна, 2013 г.
Понравилась глава? Ставь лайк, мне будет приятно)