Самый романтизированный женский образ русской истории - жена декабриста. Если составлять некий рейтинг, на втором месте будет идти муза великого поэта. Какого? Конечно же, Александра Пушкина. А что, если одна женщина объединяла в себе обе эти ипостаси? Такой была Мария Николаевна Волконская (в девичестве Раевская).
Мария Николаевна родилась в 1804 году и была дочерью героя Отечественной войны 1812 года генерала Раевского и внучки Михаила Ломоносова. Семья была богатой, знаменитой и пользовалась уважением. Они часто переезжали по своим имениям, больше всего времени проводя в Петербурге и Киеве. Всего в семье родилось 9 детей (Мария была 7 ребенком), но до взрослого возраста дожило только 6.
Как было принято в знатном обществе того времени, дети получали домашнее образование. У Марии обнаружились способности к музыке - она отлично играла на пиано и пела. Девочка знала несколько языков и разговаривала на них как на родных, при этом русский давался ей гораздо хуже, поэтому в письме она предпочитала использовать французский. Она очень любила читать не по годам серьезные книги, увлекалась историей и итальянской музыкой. Отец не так много времени уделял семье из-за службы, так что дети оставались на попечении матери, которая была известна как женщина нервная и даже порой неуравновешенная. У Марии с ней были непростые отношения, но все же дочь всегда проявляла уважение.
Александр Пушкин был хорошо знаком с Раевскими, а во время его Южной ссылки за два месяца, что семья находилась там на отдыхе, они подружились еще теснее. После поэт вместе с ними три недели провел в Крыму. Именно в это время, вероятно, и завязался его роман с Марией Николаевной, но никакого серьезного развития он не получил. Хотя ее имя называлось в числе претенденток на звание загадочной «N.N.», музы и адресату многих строк, написанных Пушкиным, личность которой так и осталось нерассекреченной. Также его ряд стихов был посвящен Марии Николаевне. Сама Раевская говорила, что именно знакомство с ней натолкнуло поэта на написание «Евгения Онегина». Он не мог открыто претендовать на расположение девушки, поэтому решил рассказать о своих чувствах в творчестве. Другие же говорили, что, наоборот, Мария была безответна в него влюблена, отчего и стала прототипом Татьяны Лариной. И то самое знаменитое письмо имело место быть и в реальной жизни. Лишь спустя годы Мария написала, что Пушкин влюблялся во всех хорошеньких женщин, а на самом деле любил только свою музу.
Мария выросла в прекрасную смуглую красавицу, что, конечно, привлекало и других поклонников. Одним из них стал киевский губернский маршал Густав Олизар. В 1823 году он пришел к ее отцу с предложением руки и сердца, но получил отказ из-за «различия народности и религии». Так и осталось неизвестным, было ли это решение исключительно отца или принято оно было по просьбе самой Марии. Олизар, отправившийся в свое крымское имение, «тосковал и писал сонеты о своей безнадёжной любви», а в 1828 году вновь обратился к Раевским с просьбой выдать за него другую дочь, Елену, но та сама отвергла ухажера.
А у Марии в то время уже был другой жених. В 1824 году к ней посватался князь Сергей Волконский. Раевские тогда находились на грани разорения, так что этот брак мог исправить их положение, что и стало решающим фактором. Речь шла не о любви, а о «блестящей, по светским воззрениям, будущности». В январе 1825 года уже сыграли свадьбу. Потом вспоминали, что во время торжества невеста зацепила платьем канделябр, отчего они загорелось. В этом стали видеть зловещее предзнаменование.
Единственным, что беспокоило отца Марии, было отношение зятя к оппозиционным кружкам, набиравшим в то время все большие обороты. Говорили, что Раевский даже заставил Волконского подписать какие-то бумаги с обещанием оставить «антигосударственную деятельность». Тот согласился, но на деле своих мнений не изменил.
Несмотря на проведенные почти все время вместе первые месяцы, между супругами не было большого чувства. Сестрам Мария жаловалась на то, что муж бывает с ней резок и даже «несносен». Вскоре она заболела и вместе с матерью уехала в Одессу. В тот момент Мария была уже беременна. Затем Волконский перевез ее в Умань, а сам отправился в штаб армии. Вероятно, тогда их отношения наладились, так как в письмах Марии были такие строки: «Не могу тебе передать, как мысль о том, что тебя нет здесь со мной, делает меня печальной и несчастной, ибо хоть ты и вселил в меня надежду обещанием вернуться к 11-му, я отлично понимаю что это было сказано тобой лишь для того, чтобы немного успокоить меня, тебе не разрешат отлучиться. Мой милый, мой обожаемый, мой кумир Серж! Заклинаю тебя всем, что у тебя есть самого дорогого, сделать всё, чтобы я могла приехать к тебе, если решено, что ты должен оставаться на своем посту».
Знала ли Мария о связи супруга с участниками готовящегося восстания или нет - не известно, но наверняка она о чем-то догадывалась. Когда арестовали Пестеля, Волконский приехал к ней и сообщил об этом, отвез жену к родителям, а сам уехал в другом направлении. Ее оберегали от страшных новостей, чтобы это не повлияло на беременность. Роды проходили тяжело, она несколько часов мучалась в кресле, потому что такой способ выбрал отец, а крестьянка-акушерка вместо реальной помощи просто молилась в углу. После рождения сына Николая Мария еще два месяца болела, и только потом ей рассказали о произошедшем восстании на Сенатской площади. Волконский в тот момент уже был арестован. Как только Мария узнала о содержании мужа в Петропавловской крепости, сразу же написала ему: «Я узнала о твоём аресте, милый друг. Я не позволяю себе отчаиваться… Какова бы ни была твоя судьба, я её разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это понадобится, — не сомневайся в этом ни минуты, мой любимый Серж. Я разделю с тобой и тюрьму, если по приговору ты останешься в ней».
Как только Мария пришла в себя, вместе с сыном она поехала в Петербург, но по пути оставила ребенка в Белой Церкви у тетки отца. В столице у Волконской был брат, который старался, чтобы до нее доходила лишь часть информации, так как вся семья хотела, чтобы Мария не переживала и как можно скорее вернулась к сыну. Устроив ей свидание с мужем, он потребовал, чтобы тот не распространялся «о степени виновности, которая тяготеет над ним». Сам же Волконский, понимая, что его ждет ссылка, и зная, что некоторым женам уже разрешили отправиться вслед за мужьями, писал: «Выпадет ли мне это счастье, и неужели моя обожаемая жена откажет мне в этом утешении? Я не сомневаюсь в том, что она с своим добрым сердцем всем мне пожертвует, но я опасаюсь посторонних влияний, и её отдалили от всех вас, чтобы сильнее на неё действовать». Свидание происходило при свидетелях, которым было велено прекратить все его, если только разговор станет слишком откровенным. Волконский, согласно данному обещанию, уговаривал Марию отправиться к сыну и только в конце обменялся с ней платками. Вернувшись домой, она увидела на нем «несколько слов утешения».
После этого Мария отправилась к сестре в Москву, где с ней пожелала встретиться императрица, но лишь из любопытства. Затем она отправилась к сыну, который заболел, но мыслями все равно была рядом с мужем и думала о возможных вариантах развития событий. «Минуты, проведённые в этом ужасном состоянии» она называла самыми страшными в своей жизни. Ей ничего не рассказывали, не дозволяли брать газеты, просматривали письма. Сообщили только, что Волконский будет жить.
Но все же до Марии дошли сведения, что многие жены декабристов решили поехать вместе с ними в ссылку. Тогда встал вопрос: что же делать ей самой? Остаться с сыном или быть вместе с мужем? «К несчастью для себя я вижу хорошо, что буду всегда разлучена с одним из вас двоих; я не смогу рисковать жизнью моего ребёнка, возя его повсюду с собой»,- писала она. Пока семья Марии делала все, чтобы оставить ее с сыном, родственники Сергея добивались того, чтобы она поехала с мужем. «Мой сын счастлив, мой муж – несчастен, – мое место около мужа», - таков был ответ Марии.
В итоге Волконская объявила о своем решении отправиться за супругом. Она набросилась с упреками на семью, и брат приказал задержать ее, пока он не приедет лично. Все считали, что она попала под влияние семьи мужа и убедились в этом, когда она вместе с сыном уехала в имение брата Сергея, а затем с ним двинулась в Петербург. Там она смогла увидеться с отцом, и после их разговора тот смягчился по отношению к зятю. Он разрешил дочери сделать выбор самостоятельно, но лишь при условии, что внук будет с ним. И все же он рассчитывал, что она передумает. В конце он сказал: «Я тебя прокляну, если ты через год не вернёшься». Хотя сам он прекрасно знал, что дочь просто не догадывается, что вернуться назад ей будет нельзя.
После этого Мария обратилась к императору с просьбой разрешить ей поехать к мужу. Чтобы иметь средства с собой и покрыть хотя бы часть долгов Волконского, ей пришлось продать драгоценности. Денег на дорогу до Иркутска выделила свекровь. На вопрос, насколько серьезно она настроена, Мария отвечала: «Я и не желаю возвращаться, разве лишь с Сергеем, но, Бога ради, не говорите этого моему отцу». Последний день она провела вместе с сыном и оставила его в Петербурге.
По пути Мария остановилась у родственницы, где ей дали прощальный концерт любимой итальянской музыки. Она просила еще и еще, чтобы вечер не заканчивался, говоря, что больше никогда не услышит таких выступлений. Тогда же произошла еще одна ее встреча с Пушкиным, который хотел передать вместе с ней свое «Послание к узникам», но Волконская уже уезжала. Зато ей удалось взять посылки, передаваемые родственниками ссыльных. Их было так много, что понадобился дополнительный экипаж. Тайком удалось приделать к кибитке клавикорды, которые были скрасить суровые будни в Сибири.
В дороге Мария заболела и потеряла голос. Затем в Казани ее пытались развернуть назад, запугивая тем, что ее могут арестовать (по примеру княгини Трубецкой). В новогоднюю ночь она попала в сильную метель. Горничная, сопровождавшая ее, была настолько зла, что Волконская даже не решилась ее поздравить. Офицеры, встречавшиеся по пути, не желали разговаривать с женой преступника. В какой-то момент, по воспоминаниям Марии, у нее слеза замерзла в глазу. Другими словами, маршрут был тяжелым.
В Иркутске, не успела она заселиться в выделенную квартиру, ее вновь попытались уговорить вернуться домой. Она отказалась, после чего ей принесли на подпись составленные «Условия»: отказ от прежнего звания (теперь она была лишь «женой ссыльно-каторжного), опись всего имущества, запрет иметь ценности и крупные суммы денег, отмена права на владение крестьянами, а рожденные ею в Сибири дети становились казенными крестьянами. Ее еще задерживали на одном месте чуть больше недели.
Только в Сибири она узнала, что брат перехватывал ее почту и позволял доставлять лишь выборочную информацию. Родственники мужа оказались обижены, так как считали, что она им просто не отвечает.
Дальше ей все-таки позволили отправиться непосредственно к месту ссылки мужа. Ее пересадили в перекладную телегу, на которой она чувствовала себя ужасно из-за тряски. В пути она голодала. А затем ей пришлось подписать еще более жестокие условия.
Местом назначения стал Благодатский рудник. Волконский жил в бывшей казарме и работал на этом самом руднике. О встрече с мужем Мария писала: «Сергей бросился ко мне; бряцанье его цепей поразило меня: я не знала, что он был в кандалах … Вид его кандалов так воспламенил и растрогал меня, что я бросилась перед ним на колени и поцеловала его кандалы, а потом — его самого». Ее приезд фактически спас мужа, так как в тот момент он уже находился в крайней степени подавленности.
Она поселилась в крестьянской избе вместе с княгиней Трубецкой. Помещение было таким маленьким, что в лежачем положении «голова касалась стены, а ноги упирались в дверь». Вместо стекло использовали слюду. Сначала приехавшие с Марией горничные «стали очень упрямиться, не хотели нам ни в чём помогать, и начали себя дурно вести, сходясь с тюремными унтер-офицерами и казаками», а затем их вовсе отослали. С мужем ей разрешалось видеться 2 раза в неделю. Остальное время Мария проводила за чтением, музицированием или хлопотами по хозяйству. Порой ей удавалось переговариваться с Сергеем, сидя на камне напротив тюрьмы. От имени супруга она писала родным и близким. Когда кончились деньги, было решено «отменить ужин». Волконский, узнав об этом, отказался от своего питания в пользу жены. Она неоднократно пыталась добиться выплат годового содержания, обещанного семьей мужа, но те все время откладывали это. При этом Мария старалась помогать каторжанам и даже как-то получила выговор за заказанные им рубашки. На это женщина ответила, что не привыкла видеть на улице полуобнаженных людей.
Лишь спустя время Мария Волконская поняла, что из Сибири ей уехать уже не удастся: «Тысячу раз благодарю Бога, что не поняла их раньше: это только увеличило бы страдания, разрывавшие моё сердце. Теперь на мне нет вины перед моим бедным ребёнком; если я не с ним, то не по моей воле. Иногда я представляю себе, что почувствуют мои родители при этом известии; только в эти минуты мне бывает больно». Она пыталась добиться, чтобы сын жил с ее родителями, как и было обещано, но родственники Волконского не желали отдавать ребенка.
После строительства нового острога в Чите декабристов перевели туда. С ними переехали и жены. Теперь Волконская и Трубецкая жили вместе с Ентальцевой в доме дьякона. Кажется, условия там были лучше, так как появилось «место для письменного стола, пяльцев и рояля».
В 1828 году к Марии пришло страшное известие - скончался их с Сергеем сын. С каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Через все возможные инстанции, через всех родственников и знакомых она пыталась добиться возможности «разделить заключение» с мужем. Несмотря на тесноту и отсутствие семейных камер, с 1829 года Мария стала все дни проводить с Волконским.
Конфликт с отцом же усилился. Тот считал, что дочь окончательно запуталась, лишилась права на нормальную жизнь и попала под влияние свекрови. Переписка между ними оборвалась. Они помирились только через три месяца, но Раевский заверил, что помощи в делах оказывать не будет. А вскоре он скончался. Марии тогда « показалось, что небо на меня обрушилось». Ей и правда тогда потребовалась помощь врача.
В 1830 году у Волконских родилась дочь София, но она скончалась в тот же день. О состоянии Марии говорит письмо, написанное ею матери: «Я проводила время в шитье и чтении до такой степени, что у меня в голове делался хаос, а когда наступили длинные зимние вечера, я проводила целые часы перед свечкой, размышляя — о чём же? — о безнадёжности положения, из которого мы никогда не выйдем».
Тогда же была достроена постоянная тюрьма в Петровском заводе, путь до которой занял 50 дней. Здание без окон стояло прямо на болоте. Женщины селиться там поначалу не могли. Мария приобрела небольшой домик, в который ей на помощь по собственному желанию приехала крестьянка из имения Раевских. На содержание Марии в год выделялось 10 000 рублей. Когда разрешили жить вместе с мужьями, Волконская сразу же этим воспользовалась. Стены она обтянула шелковой материей из присланных занавесей. В помещение они поставили пианино, шкафы с книгами, два дивана и стол. Обстановку их комнаты зарисовал Николай Бестужев:
Новая жизнь у Марии началась в 1832 году с рождения сына Михаила. В 1834 году на свет появилась еще дочь Елена. Перенеся всю свою нежность на детей, Волконская все реже стала упоминать в письмах мужа и, как говорили, заметно отдалилась от него. Другие связывали разлад в семье с появлением в жизни Марии другого человека - Александра Поджио, то ли близкого друга, то ли любовника. Кто-то даже посмел сомневаться в отцовстве Волконского. Из связывали близкие отношения еще долгие годы, они дружили семьями и похоронить просили рядом друг с другом. Но подробностей этой связи нам, увы, узнать не удастся, так как все письма Волконской и Поджио были уничтожены либо самой женщиной, либо позже ее родственниками.
В 1835 году Сергея освободили от заводской работы. Ему разрешили поселиться в доме, но тогда же обострилась его давняя болезнь, благодаря чему всей семьей позволили отправиться на лечение. Затем им позволили переехать в Урик, так как там жил доктор. Пока шло строительство большого дома, который мог бы вместить Волконских со слугами, они обзаведись небольшим домиком в Усть-Куде, куда затем приезжали летом.
Содержание Марии было урезано до 2000 рублей. Несмотря на просьбы увеличить сумму ради обучения детей, на уступки ей не шли: «в Сибири учителей нет, а потому воспитание детей не требует расходов, а лишь одного попечения родителей». Зато в честь бракосочетания наследника престола ряду детей каторжан, в том числе и Волконских, разрешили поступить в государственные учебные заведения, но только если они сменят фамилии. Для Марии такое было немыслимо, так что они отказались.
Родственники пытались добиться переселения Волконских на берег Черного моря, но император этого не позволил. В 1845 году Марии и детям позволили переехать в Иркутск, еще два года ушло на то, чтобы туда переехал Сергей. Но там на них смотрели косо. После того, как Волконская с дочерью побывала в иркутском театре, вышло постановление, запрещающее «жёнам государственных преступников посещать общественные места увеселений». Марии не раз приходилось выслушивать недовольство горожан, которые считали ее недостойной женщиной, раз она связала свою жизнь с преступником. Общения с ними избегали, чтобы не получить неодобрения. Испортились отношения и с бывшей подругой Трубецкой. Однако Волконской все же удалось вернуться в светское общество, а детей - устроить в гимназию. У Марии даже появился собственный салон, куда стали приходить знатные горожане. Позже у нее появился и любительский театр.
Здоровье Марии постепенно стало ухудшаться. Она почти перестала выходить из дома. К тому же наложились семейные проблемы: она хотела выдать дочь замуж за чиновника Молчанова, но Сергей был категорически против, указывая на его «мерзкую» репутацию. Но все же Марии удалось добиться желаемого. Как оказалось, брак на Молчанова повлиял благотворно, и он прекратил вести «сомнительный образ жизни».
Только после восшествия на престол Александра II Волконские смогли покинуть Сибирь. Они жили в Москве в доме дочери и парализованного из-за болезни зятя. Внук Марии писал о ней: «Она смотрела на чужую жизнь из глубины своего прошлого, на чужую радость — из глубины своих страданий. Это не она смотрела строго, а её страдания смотрели из неё: можно всё забыть, но следов уничтожить нельзя. И я думаю, что это причина, по которой домочадцы, служащие, гувернантки боялись её».
Марии удалось побывать за границей, а после она поселилась в поместье Воронки, которое принадлежало роду Кочубеев (вторым мужем ее дочери Елены был представитель этого семейства). Здоровье ее становилось все хуже - давали знать годы, проведенные в сибирских условиях, да и возраст уже брал свое. После смерти внука Мария уже не оправилась. В последние дни жизни рядом с ней была дочь и давний знакомый Поджио с супругой. А вот муж Сергей в то время сам был прикован к постели в эстляндском поместье, из-за чего проститься не успел. Об этом он очень жалел после ее смерти. Мария Николаевна умерла в 1863 году, в возрасте 59 лет, и похоронена там же в Воронках. После смерти жены Сергея разбил паралич ног. Он умер в 1865 году и был захоронен рядом с ней.
С 1825 по 1855 годы Волконская писала мемуары, строки из которых здесь не раз цитировались. Это трогательное и искреннее произведение она оставила детям. Через 15 лет сын Марии Михаил дал их прочитать своему знакомому Некрасову, а тот, взяв их за основу, создал поэму «Русские женщины».