Этот разговор состоялся на следующий день после отчёта о моих переживаниях.
— Для того, чтобы стать вороной, много не надо, — сказал дон Хуан. — Ты это сделал и теперь ты будешь ею всегда.
— Что случилось после того, как я стал вороной? Я летал все эти три дня?
— Нет, ты вернулся к наступлению ночи, как я и сказал тебе.
— Но как я вернулся?
— Ты утомился и заснул. Вот и всё.
— Я прилетел?
— Я уже сказал. Ты повиновался мне и вернулся домой. Не надо ломать над этим голову. Это неважно.
— А что тогда важно?
— Во всём твоём путешествии только одна вещь представляет ценность — серебряные птицы!
— Чего же в них необычного? Обыкновенные птицы.
— Не просто птицы. Это были вороны.
— Значит, белые вороны, дон Хуан?
— Чёрные перья вороны на самом деле серебристые. Вороны так ярко светятся, потому что другим птицам до них нет никакого дела.
— Почему же их оперение выглядит серебристым?
— Ты смотрел, как смотрят они. Ворона, которая для нас выглядит чёрной, является белой для ворон. Белые голуби, например, будут для ворон розовыми или голубыми, а морские чайки будут жёлтыми. Теперь попытайся припомнить, как ты с ними встретился.
Я начал думать, но картина с воронами была смутной, разрозненной и без всякого продолжения. Я сказал ему, что могу припомнить только чувство, будто я улетел с ними. Дон Хуан спросил меня, встретился ли я с ними в воздухе или на земле, но я никак не мог ответить ему. Он разозлился на меня и потребовал, чтобы я думал.
— Всё это ни черта не стоит, — сказал он. — И останется всего лишь сумасшедшим сном, если ты не вспомнишь всё правильно.
Я напрягся, пытаясь собрать все остатки воспоминаний, но ничего не смог.
Спустя некоторое время я воскресил в памяти другой образ из моего сновидения с серебряными воронами. Я вспомнил какую-то тёмную массу с мириадами булавочных дырочек. Если точнее, вся эта масса была тёмным скоплением маленьких дырочек. Не знаю почему, но мне она показалась мягкой. Пока я рассматривал её, три птицы летели прямо на меня. Одна из них издала звук, а затем все три оказались рядом со мной на земле.
Я описал эту картину дону Хуану. Он спросил меня о направлении, откуда прилетели птицы. Я ответил, что мне никак его не определить. Дон Хуан потерял терпение и обвинил меня в негибком мышлении.
— Ты мог бы прекрасно всё вспомнить, если бы попытался. И если бы не боялся стать чуточку менее косным, — сердито бросил он.
И добавил, что я мыслю людскими или вороньими понятиями, тогда как в то время я не был ни вороной, ни человеком.
Дон Хуан просил меня вспомнить, что мне сказала ворона. Я попытался думать об этом, но мои мысли срывались на множество других вещей, и я не мог сконцентрироваться.
Воскресенье, 4 апреля 1965 года
Сегодня я много скитался, а когда вернулся домой к дону Хуану, было уже совсем темно. Я размышлял о воронах, как вдруг на ум пришла очень престранная "мысль". Пожалуй, даже скорее впечатление или ощущение, а не мысль. Та птица, которая издала крик, сказала, что они прилетели с севера и двигаются на юг, и если мы встретимся снова, то улетим вместе в прежнем направлении.
Я рассказал дону Хуану, что я придумал или, быть может, вспомнил.
— Не размышляй о том, вспомнил ты или придумал. Такие мысли годятся только для людей. Они не годятся для ворон, особенно для тех ворон, которых ты встретил, ибо они посланцы твоей судьбы. Ты уже ворона. Теперь уже ничего не изменишь. Впредь вороны будут сообщать тебе своим полётом о каждом повороте в твоей судьбе. В каком направлении ты с ними улетел?
— Я не могу знать, дон Хуан!
— Если будешь правильно думать, вспомнишь. Сядь на пол и скажи мне, как ты стоял, когда они к тебе прилетели. Закрой глаза и начерти на полу.
Я последовал его указаниям и определил направление.
— Не открывай ещё глаз! — продолжал он. — В каком направлении по отношению к этому вы улетели?
Я сделал на полу другую отметку.
Взяв эти два ориентира за основу, дон Хуан сказал, что может истолковать данные полёта, которые можно наблюдать у ворон, для предсказания моей будущей судьбы. Он определил четыре стороны света, как четыре оси вороньего полёта.
Я спросил его, всегда ли вороны следуют этим главным направлениям, когда предсказывают судьбу человека. Как оказалось, такая ориентация только у меня. Всё, что делали вороны в мою первую встречу с ними, исключительно важные вещи. Он настаивал, чтобы я вспомнил обо всех деталях, ибо как сообщения, так и движения посланников носят индивидуальный характер. Именно так они летели лишь для меня.
Была ещё одна вещь, на которой настаивал дон Хуан. Я должен был припомнить время суток, когда посланники меня оставили. Он просил меня думать о разнице в освещённости во время "начала полёта" и когда серебряные птицы "улетели вместе со мной". Было темно, когда я ощутил первые признаки болезненного полёта. Но во время встречи с птицами всё было красноватым или оранжевым.
— Значит, это было под конец дня, — подвёл итог дон Хуан. — Солнце ещё не зашло. Когда совсем темно, вороны слепы по отношению к свету, но не по отношению к тьме, как происходит с нами ночью. Это указание помещает твоих последних посланников на конец дня. Они позовут тебя, а когда будут пролетать над твоей головой, станут серебристо-белыми. Ты увидишь, как они засветятся в небе. Это будет означать: твоё время пришло. Они тебе сообщат, что ты скоро умрёшь и сам станешь вороной.
— А если я их увижу утром?
— Ты не увидишь их утром!
— Но вороны летают ведь целый день.
— Но только не твои посланники, дурень!
— А как обстоит дело с твоими посланниками?
— Мои прилетят утром. Их тоже будет три. Мой учитель-благодетель говорил, что надо кричать на них, дабы превратить их в чёрных, если не хочешь умирать. Но теперь я знаю — этого нельзя делать. Мой благодетель пускался в крик, шумел и призывал всю мощь чёртовой травки. Я знаю, дымок другой, у него нет страсти. Он справедлив. Когда твои серебряные посланники придут за тобой, не надо кричать на них. Просто лети с ними, как ты уже однажды сделал. После того, как они подберут тебя, они изменят направление на обратное, и теперь их станет четверо.