Современные научные изыскания характеризуются интеграционным характером исследований. Так, частотно выполнение исследований в рамках когнитивистики. Согласно утверждению Б. М. Величковского, «когнитивная наука — это междисциплинарные исследования закономерностей приобретения, сохранения и использования знаний человеком». Занимаясь вопросами получения и сохранения знаний, ученый обращается к психолингвистике, подчеркивая, что психолингвистика должна сосредоточить свое внимание на особенностях функционирования языковых знаний, которые необходимы для дальнейшего исследования окружающего человека мира, а также многогранности языка как такового. С одной стороны, язык исследуется как некий знак, находящийся во взаимосвязи с окружающим миром. С другой, изучение языкового знака диктует обращение к экстралингвистической сфере: психологии, культурологии, этнографии, социологии.
Данная мысль находит развитие в трудах А. А. Залевской, которая, рассматривая современные методы и задачи современных психолингвистических исследований, отмечает: «Возрастание роли субъекта познания требует максимального фокусирования на языке как достоянии пользующегося им человека, включенного в определенное физическое и социальное окружение и переживающего процесс познания и его продукты при постоянном взаимодействии чувственного, рационального и эмоционального аспектов функционирования индивида как целостности, которую нельзя «препарировать», что, к сожалению, делается при отрыве языка от других психических процессов и при игнорировании постоянного взаимодействия тела и разума».
В. И. Шаховский, на наш взгляд, придерживаясь данного научного подхода, рассматривал эмоции как неотъемлемую составляющую коммуникации, поскольку именно эмоции определяют уровень этнического, политического и других актуальных на данный момент видов напряжения. В подтверждение высказанной гипотезы ученым приводится научно доказанный факт о том, что первоначально мысль представляет собой некоторый эмоциональный образ, а также эмоционально-оценочная составляющая предшествует развитию предметно логической составляющей любого высказывания. Данная гипотеза доказывается и в работах известного психолога К. Изарда: «Эмоции - это нечто, что переживается как чувство, которое мотивирует, организует и направляет восприятие, мышление и деятельность».
Эмоции, выполняя ряд определенных функций (сигнальную, регулятивную, эвристическую, гедонистическую и т.д.), способны мотивировать человека к осуществлению таких действий, как поиск, отбор необходимой информации и т.д.
Хочется отметить, что введение эмоциональной сферы в предметную область лингвистических исследований позволило значительно расширить горизонты научных исследований. В настоящее время довольно активно осуществляется анализ эмоциональной составляющей различных высказываний. Причем, как известно, высказывания бывают спонтанные и подготовленные. В данном случае В. И. Шаховской вводит специальные термины. Термин «эмоциональное высказывание» при обращении к спонтанным высказывания, термин «эмотивное высказывание» по отношению к заранее подготовленным высказываниям
Однако утверждение того, что эмоции определяют характер высказывания вплоть до лексики и синтаксиса высказывания, невольно обращает нас к фольклору. Интерес к фольклорным текстам обусловлен, в первую очередь, фиксированными в каждом жанре фольклора языковыми формулами. Так, активно исследуются семантико-синтаксические особенности народных примет, загадок представителями Казанской лингвистической школы. Во-вторых, утверждение о первичности эмоционального образа обращает нас к поиску собственно эмоции, подвигнувшей народ на создание определенного языкового высказывания.
Говоря о заговорах, отметим, что история изучения данного жанра фольклора насчитывает более 100 лет. Первые попытки исследования были предприняты В. П. Петровым, В. И. Харитоновой, А. А. Потебней, Н. В. Крушевским. Предметом изучения являлся не только вопрос о происхождении жанра, но и композиция, языковые формулы заговора.
Обратимся к определению заговора В. И. Харитоновой: «заклинательные паремии… это микро- тексты, которые основываются на простейших одночленных синтаксических структурах... Микро- тексты сравнительно-сопоставительного характера, базирующиеся на закрытых двучленных синтаксических конструкциях». В представленном определении мы видим, что весь фокус внимания ученого обращен на языковую сторону жанра и
лишь лексема заклинательные передает семантическую и прагматическую составляющую жанра. Нас же интересует взаимосвязь языковой стороны высказывания и его семантического аспекта.
В результате исследований были определены различные типы заговоров. Так, выделяется разновидность заговоров, направленных на исцеление человека от какой-либо болезни. Для таких заговоров характерно употребление в составе сложноподчиненных предложений с коррелятивной связью:
Отпускаю тебя, моя беда, туда, где для ветра буйного ворота. Ты, хворьба, с меня сойди и на буйный ветер пойди. Лети к ветреным воротам, жить, быть тебе там в высоком дому, в высоком терему
Оборони меня от переноса врага, от мастера сильного и всесильного, от молодого и старого, и от знающего, и от слабого. Поди, его перенос, туда, где чертополох рос, на сухую полынь, на осину, на болотную трясину
Куда рыбья желчь поплывет, туда и моя болезнь с печени уйдет. Как рыбья желчь в рыбу не вернется, так и в моей печени хворь не заведется.
В данных предложениях используются корреляты туда-куда, туда-где с целью отослать обозначенную болезнь в определенное место, которое не называется. Отсутствие указания на необходимое место объясняем сакральным характером паремии, возможным табу по отношению к обозначенному месту, чему находим подтверждение в классических трудах по языкознанию. Так, согласно О. Есперсену, «местоимение заменяет существительное и употребляется отчасти для краткости, отчасти во избежание повторения, а отчасти для того, чтобы уклониться от четкой формулировки мысли». Обращение к определению О. Есперсена продиктовано тем, что некоторые ученые относят данные слова (туда, куда) к местоименным наречиям. Использование местоименных наречий описывается в академической грамматике следующим образом: «При неориентированной анафорической связи лицо, предмет или событие, к которому отсылает местоименное слово в придаточном, не названо, однако в составе главного предложения для его обозначения есть позиция; эту позицию замещает организованное данным место- именным словом должным образом. Функция местоименного слова сводится не только к организации подчинительной связи, но и к формированию описательного обозначения чего либо».
Далее для иллюстрации в академической грамматике приводится следующее предложение:
Люба, дай то, что ты ешь.
В данном предложении также указание на предмет сообщения дается описательно. Однако название данного описанного предмета с легкостью можно восстановить из контекста или, если говорящий является участником данной ситуации, наблюдая за происходящим.
В заговорах же нет возможности установить называемое место. Кроме того, подразумеваемый локус априори является предельно удаленным и неизвестным, что позволяет высказать предположение о наличии оппозиции «тут там».
Понятие тут вмещает в себя все видимое говорящим и известное ему пространство. При знакомстве с текстами заговоров чувствуется положи тельная коннотация данного пространства. Там представляется чем-то очень далеким, недоступным и нежелательным, но местом, довольно подходящим для хранения болезней. В некоторых заговорах возможно называние данного пространства: леса, степи, поля, болота, луга, горы, яры, берега, мхи, травы и т.д.
Т.А. Агапкина отмечает, что чаще таковым местом являются «объекты и локусы суши и воды». Однако даже произнося лексему лес, болото, заговаривающий не имел в виду какой- либо конкретный водоем или лес. Данные лексемы также являются образными, т.е. также реализуют некоторый запрет на произнесение исконного пространства:
Лети, рожа, в белый свет на липовый цвет, ветром сдувая, дождем поливая, на крутые горы ссылая. Там тебе тужить, гулять, а у раба- Божия (имя) рожи не бывать
Дума моя, дума, дума моя злая, кровь моя дурная. Пойди, моя думушка, в дремучий лес, в пень-колоду, в белую березу, в вязкое болото, там тебе место. Аминь
Смеем предположить, что данное образное описание места, которое априори не известно, а, возможно, и не существует, продиктовано некоторыми опасениями, точнее, страхом. Данная мысль обусловлена разделяемой нами мыслью В. И. Шаховского о том, что эмоции предшествуют выбору, а затем и применению определенных языковых средств. Говоря о страхе, можем выделить две причины появления данного чувства: первая стремление максимально соблюсти обряд произнесения заговора; вторая страх перед силами, к которым происходит воззвание во время произнесения заговора. Вторая причина кажется нам более правдоподобной, о чем может свидетельствовать и устойчивая композиция заговора, требующая обязательного обращения к силам, способным претворить содержащуюся в заговоре просьбу в жизнь. В качестве обращений к подобным силам часто используются лексемы луна, месяц, ветер, хворь, Господь:
Месяц ты, месяц, серебряные рожки, золотые твои ножки. Сойди ты, месяц, сними мою зубную скорбь, унеси боль под облака. Моя скорбь ни мала, ни тяжка, а твоя сила могуча. Мне скорбине пере- несть, а твоей силе перенесть. Вот зуб, вот два, вот три все твои; возьми мою скорбь»
Один режет, другой шьет, а третий вреду быть не дает. Господи, не дай у раба божьего телу гнить. Каким Ты тело его создал, таким телу и быть.
Т. А. Агапкина, анализируя заговоры с точки зрения тематической и сюжетной организации, предлагает следующее определение исследуемого нами пространства: «Образ того мира, куда отсылается болезнь»
В приведенных нами текстах заговора частот нее используется коррелят туда где, с целью детальной характеристики пространства: ...туда, где чертополох рос; ...туда, где ветра буйного ворота... Местоименное наречие где, на наш взгляд, подчеркивает, что говорящий имеет некоторые сведения об описываемом отдаленном месте. Однако ни в одном заговоре нами не было обнаружено указание на пребывание говорящего в называемом месте.
В заговоре Иди, болезнь, простуда, туда, где место тебе уготовано, встреча приготовлена. Там тебе быть, там тебе и жить, а в моем теле тебе не быть, крови моей не сушить. Ключ, замок, язык. Аминь. Болезнь отождествляется с пред метом и имеет пространственную принадлежность, которая соответствует понятию там.
Для топоса там характерно осуществление нелогичных действий: Иди туда, где тебя ждут, иди туда, где тебя ждали, иди туда, где тебя будут ждать. Где несеянное будут жать, где несжатое станут молотить, где из земли хлеб пекут, иди туда, там тебя ждут. Во имя Отца и сына и Святого Духа. Указание на осуществление нелогичных действий подчеркивает, что пространство там соотносится с понятием чужой, что передается при помощи описания нелогичных действий.
Коррелят туда-куда используется при соотнесении двух процессов: процесса перехода недуга в определенное место и некоторого естественного природного процесса:
Куда рыбья желчь поплывет, туда и моя болезнь с печени уйдет. Как рыбья желчь в рыбу не вернется, так и в моей печени хворь не заведется
Данный коррелят, на наш взгляд, является синкретичным, так как совмещает в себе значение места и значение уподобления. Лексема куда обозначает конечную цель предполагаемого движения, а также сравнение с некоторым процессом, предполагающим перемещение чего-либо из одного места в другое. В данном случае перемещение рыбьей желчи сравнивается с перемещением болезни печени. Более того, направление перемещения болезни полностью уподоблено направлению движения желчи. Отметим, что движение описывается в заговоре как однонаправленное, так как для говорящего важно, чтобы недуг не вернулся в тело человека.
Элемент уподобления ярко представлен по второй части заговора:
Как рыбья желчь в рыбу не вернется, так и в моей печени хворь не заведется.
В данном предложении уподобление четко показывает стремление говорящего уподобить желаемое действие некоторому естественному действию. Причем в придаточной части предложений чаще встречаем либо указание на необратимость какого- либо действия, либо на убывание чего-либо:
Ты, луна, убываешь, ты, луна, мою хворь забираешь. Как ты, мать-луна, на убыль идешь, так, луна, ты и всю мою хворь заберешь
Не дави сердца, не дави грудь. Иди на жабу, на трясунью - осину, на ее корни, на ее листья. Как жаба подохнет, так жаба с раба Божия иссохнет
Катушишки-матушишки, непотребные шишки, как солома сгниет, так и хворь отпадет, по дорогам покатятся, пылью припадут, с водою изойдут, дева пройдет, подолом подметет; у девы той глаза злющие, огнем плюющие; при закате солнца растают
Месяц молоднечек, ты нарождаешься, по всему свету летаешь, на том свете бываешь, мертвецов, мертвячек видишь. Как за- мертвели мертвецы и мертвячки, так замертвей, задеревеней у рабы Божьей (имя) зоб
Яркой иллюстрацией необратимости называемого действия служит следующий заговор:
Как яйцо в курицу назад не войдет, так и у раба Божия (имя) эта болезнь пройдет. Задыхайся рыба. Задыхайся ворон. Задыхайся, слепой кот. А у рабы Божьей (имя) задых пройдет
Представленные в заговорах топосы характеризуются удаленностью друг от друга. Некоторое уточнение характеристики описываемого пространства вносит наречие подальше, подчеркивающее желательность удаленности между пространствами, упоминаемыми в заговорах:
Ты, боль- хвороба, уйди подальше на дорогу. От кого болезнь пришла, к тому и иди. Чтобы виновному не моглось, не елось, не пилось, не спалось
В. П. Аникин, подводя итог многочисленным изысканиям в области фольклорного времени и пространства отмечает, что «фольклорные время и пространство в целом (за немногим исключением) не историчны, они вне географии и даже «топографии», локальности. В. Я. Пропп также подчеркивал, что «общего представления о времени нет. Так же, как есть только эмпирическое пространство, есть только эмпирическое время, измеряемое не числами, днями и годами, а действиями героев»
Данная цитата актуализирует мысль о том, что определение пространства, знакомство с ним было обусловлено с «доземледельческой стадией осознания времени», в течение которого освоение пространства осуществлялось в связи с необходимостью передвигаться для поддержания жизни.
Образность, а также некоторая степень табуированности представлена в заговоре Люди болеют, люди страдают, люди умирают. Кто эти болезни считал, кто эти болезни на людей нагонял? Встаньте, хворобы, встряхнитесь, ступайте ив ад опуститесь.
Употребление лексемы ад встречается весьма редко в заговорах и, естественно, соотносится с понятием «там». Имеющиеся знания о представлении устройства мира, характерные для наивного мышления, дают исчерпывающий ответ об использовании описательного названия искомого места. Тенденция к описательности, табуированности характерна для славянских народов и используется в различных видах деятельности: во время охоты, при сельскохозяйственных работах и т.д. Причина использования описательного обозначения какого-либо предмета или явления обусловлена желанием не нарушить какой-либо ритуал, не пробудить какие-либо силы.
Таким образом, разделение пространства, представленное в заговорах, является образным, как и вообще представление о пространственной организации представителей доземледельческого периода. Однако с уверенностью можно отметить, что разделение пространства в заговорных текстах построено на оппозиции «тут-там», причем тут подразумевает нечто свое, хорошее, а там указывает на инородное явление или пространство.
Заговор Ты, боль-хвороба, уйди подальше на дорогу. От кого болезнь пришла, к тому и иди. Чтобы виновному не моглось, не елось, не пилось, не спалось вносит также следующую мысль: происхождение болезни может быть не случайным, а результатом чьих-либо действий, что вновь актуализирует оппозицию «тут там» в совокупности с оппозицией «свой-чужой». Данная оппозиция эксплицирована в следующем тексте:
Шишак, выйди из дома, не твоя это хорома. Пойди на курца, суслика, на черный вар. Дам я тебе святой дар - крест, чтобы шишак с тела слез. Пойди в пория, курия. Ключ, замок, язык. Аминь.
Кроме того, обращает на себя внимания олицетворение, применяемое по отношению к недугу, что наводит на мысль о том, что недуг рассматривался как нечто одушевленное, действительно способное изменять место своего расположения при определенных условиях.
Необходимо подчеркнуть, что именно перенос недуга из тела больного в иное место находится в фокусе внимания многих заговоров, что, в свою очередь, отражает специфику восприятия болезни говорящим: болезнь представляется как недуг, вселившийся в тело, некоторым образом. Данное представление о недуге наводит на мысль о том, что человек изначально представлялся неуязвимым и достаточно крепким существом.
Описание болезни как некоторого инородного образования доказывают тексты многих заговоров:
Прими, земля, с меня то, что меня давит, а тому, кто моей хворью правит, прости. Демьян, Касьян, устремите лук. Пойди, стрела, в боль, сойди с горла рабы Божьей (имя) хворь. Откуда боль пришла, туда бы ты и пошла. Будьте, мои слова, крепки, лепки и споры. Ключ, замок, язык. Аминь
Пресвятая Богородица, дунь рабу Божью (имя) в ухо своим пречистым духом. Заговори у него ломоту, щемоту, ушную скреботу. Откуда ты, скорбь, пришла, туда бы ты и пошла.
Согласно представленным текстам заговоров, болезнь может давить человека, вселять в человека ломоту, скорбь, причем появление данных недугов связано с приходом недуга из топоса там. Данное появление имеет разные причины, и целью заговора является стремление к называнию причины. С этим связываем наличие целого ряда потенциальных причин возникновения болезни: С лесу пришло, на лес пойди, с ветру пришло, на ветер поди, с народу пришло, на народ поди.
Таким образом, проведенный анализ народных заговоров позволил установить следующее:
во-первых, болезнь воспринимается как некоторое инородное явление;
во-вторых, исцеление связывается с отходом недуга в предназначенное ему место (часто это место называется лишь описательно);
в-третьих, возникновение недуга является результатом действия человека либо иных сил.
Именно эти особенности восприятия недуга обусловили и языковые формулы заговора: сложноподчиненные предложения с местоименно-относительными придаточными. В качестве средства связи выступают корреля ты «туда куда», «туда где», так как именно перенос недуга с одного места на другое является целью заговора.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Величковский Б. М. Когнитивная наука: Основы психологии познания: в 2 т.Т 1. М.: Смысл, 2006. 448 с.
2. Залевская А. А. Динамика общенаучных подходов к проблеме и некоторые задачи психолингвистических исследований// Вопросы психолингвистики. 2007. No5. С. 4-12.
3. Шаховский В. И. Эмоции как субъект исследования в линистикой Вопросы психолитвистики. 2009. No9. С. 29.-42.
4. Изард К. Э.Психология эмоций. СПб.: Питер, 1999. 464 с. Додонов Б.И. Эмоции как ценность. М.: Политиздат, 1987. 272 с.
5. Фаттахова Н. Н. Функционирование целевых конструкций в народных примстах // Филология и культура. Philology and Culture. Казань: изд-во Казанского университета, 2013. No3 (33). C. 145-148.
6. Федорова Н. И.Бессоюзные предложения в системе народных примет русского языка//Филология и культура. Philology and Culture. Казань, изд-во Казанского универси- тета. 2013. No3 (33). С. 149-152.
7. Кулькова М. А. Гетерогенные явления в паремиологической системе немецкого языка: системно-функциональный аспект изучения // Филология и культура. Казань: изд-во Казанского университета, 2013. No1 (31).С. 71–75.
8. Харитонова В. И. Заговорно-заклинательная поэзия вос-точных славян: Конспект лекций. Львов, 1992.100 с.
