Играть с девочками мне нравилось тем, что при этом образуется чрезвычайно милая дружелюбная обстановка. Появляется очень приятное чувство все нарастающей симпатии к играющему с тобой другу. Благодаря фоновому мышлению (об этом мышлении есть отдельный рассказ) я понял почему так происходит.
В общих словах, то это выглядит так. Мальчик дружит так, чтобы ему было хорошо, а девочка дружит так, чтобы ее другу с ней было хорошо. Первое легко, так как сам всегда знаешь, что тебе хорошо, а второе значительно труднее, так как далеко не всегда правильно знаешь, как надо поступать, чтобы твоему другу было бы с тобой хорошо, и это очень сильно осложняется тем, что другу бывает хорошо именно то, что тебе не хорошо. Когда я это понял, то подумал, что дружба значительно лучше получается, если дружить по девчоночьи, а дружить по девчоночьи мальчик не только может, но и должен, так как для этого не надо быть девочкой, а дружить так несравненно лучше. Теперь наша дружба с девочками стала еще приятнее, еще милее и больше радости доставляла, так как теперь и я с девочками стал дружить по девчоночьи. Это выражалось в том, что теперь и я старался делать так, чтобы девочкам было хорошо со мной дружить. Для этого я даже играл с ними в их девчоночьи игры. Это я для девочек делал, чтобы им было приятнее со мной играть, но неожиданно и для меня эти девчоночьи игры были интересны. Этого нам пока будет достаточно.
Евгений Федорович Орлов
Среди моих сотрудников видное место занимал Евгений Федорович Орлов. Он попал ко мне в отдел довольно интересным путем. Когда девочка Белка уехала в Москву, то в их квартире поселилась семья с двумя мальчиками Борей и Женей. Со старшим Борей я дружил, так как он был моего возраста, а Женя был в то время еще карапуз, и он иногда играл с нами. А, когда у меня в НИРФИ появился отдел, то ко мне пришел молодой человек и попросился на работу ко мне в отдел. Он кончил радиофак университета и, поддавшись на уговоры сотрудников Акустического Института АН СССР после окончания радиофака поехал работать в Москву в этот Институт. Он работал в отделе Серафимы Григорьевны Гершман. Потом почему-то я не знаю почему, он вернулся в Горький и попросился ко мне. Когда я его принял на работу, то неожиданно узнал, что это и есть тот самый карапуз Женя, с которым я играл в Белкиной квартире.
Этот сотрудник, работая по моему заданию все время еще что-то мастерил. Выяснилось, что он, работая с С.Г. Гершман, освоил коррелометр, который она разработала и работал на нем. Ему этого прибора здесь не хватало, и он пытался его смастерить. Но это очень сложный прибор, повторить его трудно. Но я относился к своим сотрудникам по девчоночьи, считая это необходимым, и поэтому шел всячески на встречу новому своему сотруднику. Мы стали вместе с ним пытаться соорудить такой коррелометр, но я сообразил, как это можно сделать много проще и лучше, используя свою прежнюю работу, которая привела меня к написанию и защите диссертации. Имеется в виду здесь не успех этой работы, а усиленная работа по преодолению неудач, которая не привела к успеху, но дала возможность хорошо освоить новые приемы и методы работы, которые пригодились в другом месте. В результате у нас появился свой оригинальный оптический коррелометр, не только не уступающий тому, который был в Москве у С.Г. Гершман, а значительно превосходящий его. Коррелометр С.Г. Гершман обладал весьма сложной механической конструкцией, а работал в четко определенной области частот, а наш с Е.Ф. Орловым оптический коррелометр был очень простой, а работал он в любой области частот без ограничений. Это был очень большой плюс нашего коррелометра.
Именно этот прибор больше всего потряс академика А.П. Александрова, когда он первый раз заглянул в мой отдел. Он все понял сходу, и оценил как возможности прибора, так и нашу смекалку, которая привела нас к его созданию. Благодаря этому прибору он и поверил в нас. Вот как неожиданно мне в научной работе помогло то, что я узнал, оценил и перенял от девчонок, которые играли со мной. Они научили меня дружить по девчоночьи, дали мне возможность оценить преимущества такой дружбы в полной мере. Если бы не это, то я бы ни за что не взялся за сооружение не нужного мне коррелометра в угоду своему сотруднику. Никто так не поступает, и я не стал бы так поступать, если бы не девчонки и вряд ли бы удивил А.П. Александрова, что было очень и очень не просто.
Владимир Александрович Кротов
У меня был сотрудник, Владимир Александрович Кротов (ВА), сыгравший в моей жизни выдающуюся роль. Я, конечно, и без него сделал бы кое-что в науке, но без его помощи я сделал бы в 10 раз меньше по самой осторожной оценке. При этом объемного звука в моем творчестве точно бы не было. Точно бы не было. Я когда увидел превосходную статью по бинауральному звуку, и решил никогда не заниматься этой тематикой, поскольку в ней все уже сделано. Но вполне возможно, что у меня без участия В.А. не было бы и многих других работ, которые являются моей гордостью, как ученого, что-то сделавшего в науке, к которым ВА не имел непосредственного отношения. Этот сотрудник попал ко мне тоже благодаря той же дружбе по девчоночьи, но об этом ниже.
Начну, с того, как ВА впервые проявил себя. Мне, еще очень молодому (31 год), неопытному, еще никак не проявившему себя в науке, человеку поручили руководить научным отделом нового Научно Исследовательского Радиофизического Института (НИРФИ). Для этого надо было иметь крупную научно-исследовательскую работу от солидного заказчика, которым был в то время Военно Морской Флот. Идея этой работы была моя, но для ее воплощения был необходим натурный опыт в море. Вот тут сработал В.А. Кротов. Он сумел пригнать из Севастополя огромный военный корабль в Сухуми, где была научная база Акустического Института, на которой мы работали, и этот корабль поступил в наше полное распоряжение для выполнения нашей работы. Все это неизвестно как организовал ВА, после чего он позвонил мне по телефону в Горький, и пригласил приехать в Сухуми для выполнения опытной части работы. Там он торжественно привел меня на этот корабль, на котором экипаж во главе с командиром корабля выстроившись ждали моих распоряжений по выполнению нашей научной работы. Благодаря этому кораблю мы с блеском выполнили эту нашу первую ответственную работу, блестяще сдали ее результаты Правительственной комиссии, и тем самым подтвердили свое право быть одним из ведущих отделов НИРФИ. Как ВА удалось пригнать этот большущий корабль из Севастополя я до сих пор удивляюсь, и чем больше проходит времени, тем я больше этому удивляюсь. Мне самому приходилось впоследствии заниматься такими вещами, и я знаю, как это трудно.
С военными чрезвычайно трудно работать. Они умные люди, все понимают и только поэтому и удается работать с ними, но у них свои проблемы. Приведу пример из той нашей работы, о которой шла речь выше. Мы занимаемся акустикой, принимая очень слабые звуки. И вдруг на корабле что-то так зашумело, что пришлось остановить всякую работу. Оказалось, что матросы скребками очищали корабль от ржавчины. Остановить это было очень сложно. Дело в том, что для нашей работы корабль не ходил, как обычно, когда экипаж занят делом, а стоял на месте посреди моря, и команде нечего было делать. Мужской коллектив в отличие от женского нельзя оставлять без дела. Будет ужас что, все пойдет в разнос, а ржавчину с корабля надо счищать, чтобы она корабль не погубила. Другого способа борьбы с ржавчиной нет, а в то время, когда команде делать нечего было самым подходящим для этой работы. Таких трудностей при работе с моряками очень много, они возникают непрерывно. Только ВА каким-то способом удавалось это улаживать. Я даже не знал, как он это делает.
Он умел делать такие вещи, которые никто не умел и не мог, а он проделывал это с видимой легкостью и удовольствием. Но, если бы тогда он не пригнал этот корабль, то нам бы не удалось завершить нашу теоретическую работу, основанную на результатах, полученных мной еще при подготовке моей диссертации, удачным опытом, выполненным в реальных морских условиях. Не знаю, что стало бы после этого с моим отделом в НИРФИ. Вряд ли потом бы появились в захиревшем, никому неинтересном коллективе еще какие-то работы.
Только благодаря моему отношению к сотрудникам по девчоночьи ВА оказался в моем отделе. Он работал в отделе М.М. Кобрина, который был главным помощником директора Института, Марии Тихоновны Греховой. Получилось так, что М.М. Кобрин обладал теми же способностями, которыми обладал и ВА, и он не нужен был М.М. Кобрину, а в моем отделе был сотрудник, который был очень нужен М.М. Кобрину. Это уникальный сотрудник, иметь которого было большое счастье.
Когда я был еще мальчиком меня мой папа привел в гости к этому Варыпаеву. У него была небольшая комнатка вся утыканная удивительными его самоделками, среди которых был даже звукозаписывающий аппарат, который очень хорошо записывал звук на пленку, выцарапывая на ней звуковую дорожку и еще массу всего. Вот этот блестящий специалист оказался в моем отделе и изготовлял любую сколь угодно сложную аппаратуру по моим идеям. М.М. Кобрин предложил мне поменяться специалистами. Ему я должен был отдать Варыпаева, а он мне взамен отдаст В.А. Кротова, который в отделе М.М. Кобрина ничем себя не проявил и не мог проявить, так как от него требовали выполнения работы научного сотрудника, а он не готов был и не мог ее выполнять. Никакой нормальный заведующий отделом не согласится на такой явно не равноценный обмен при том неизвестно ради чего. С какой стати я буду отдавать необходимого мне специалиста взамен на молодого человека, ничем положительным себя не проявившего. Но я был не нормальным человеком, а человеком, одержимым девчоночьей дружбой, считающий ее главным и необходимым мне качеством. Во имя ее и только во имя ее я согласился на этот абсолютно невыгодный для меня обмен, так как люди, которых мы обменивали были в этом обмене заинтересованы, а мое девчоночье отношение к ним не позволяло мне поступить иначе, соблюдая свою выгоду. Моя выгода была мной отброшена, и В.А. Кротов оказался в моем отделе.
Теперь еще о моем девчоночьем отношении к самому ВА и чем это для меня обернулось. В.А. Кротов был любителем слушать свою любимую музыку во время своей работы, а работали мы не в отдельных кабинетах, а в больших комнатах, в которых помещалось много сотрудников. Музыка, любимая ВА и звучавшая во время работы, мешала другим сотрудникам, работавшим в этой же комнате. Назревал конфликт. Мне не хотелось запрещать ВА слушать музыку во время работы, но не хотелось и мучать сотрудников этой музыкой, не имевшей никакого отношения к работе, которую в этой комнате выполнял ВА.
Мое девчоночье отношение к ВА подсказало мне выход из этой ситуации. Мне надо было придумать такое занятие для ВА, которое дало бы ему возможность слушать его музыку в силу необходимости выполнения им его работы, а не просто для развлечения. Если это его работа, то никто и не будет возражать против музыки. Ну а придумать подходящую тему для работы мне просто. Это не работа а развлечение для меня.
Когда я закончил университет на все пятерки, и вроде бы хорошо усвоил все, чему меня учили, я был разочарован и растерян. Мне предстояло теперь заниматься научной работой, а над какой проблемой мне надо работать, и как это надо делать, меня этому не учили, и я не знал, чем мне заняться. От отчаяния я стал читать научные журналы, чтобы как-то отвлечься, чем-то заниматься близким к науке, и надеясь наткнутся на какую-то полезную идею. Много всего прочел. Мне очень понравилась статья Черри и Сайерса про то, как ими была установлена природа бинаурального слуха человека. Это результат длительного и тщательного хорошо продуманного исследования, включающего как теорию так и опыты, причем сложнейшие опыты, поставленные на людях. Мне до того понравилась эта работа, что я посчитал ее идеально поставленным и вполне завершенным исследованием. Но она мне, кроме восторга ничего не дала. Я решил для себя, что эта тематика уже полностью закрыта этим исследованием, продолжить его нельзя! Если я и буду чем-нибудь в будущим заниматься, уверенно решил я, так только не этим, а этой тематикой я не буду заниматься никогда!
И я не стал бы этим заниматься, но я запомнил эту работу и знал, что эта работа как раз то, что мне надо для ВА, так как она связана с музыкой. И я решил продолжить работу Черри и Сайерса и поручить эту работу ВА. Продолжение простое. Черри и Сайерс предложили формулу для объяснения бинаурального эффекта, но они не могли, да и не считали нужным указать как именно эти операции совершаются в голове. Я это сообразил, основываясь на своих работах, выполненных в другой области. В этой работе мне удалось пойти на много дальше, казалось мне уже полностью законченной работы Черри и Сайерса. Их работа была превосходна выполнена, хорошо описана, но она не принесла никаких практических результатов. Меня это не устраивало, так как я делал это исследование исключительно ради того, чтобы занять В.А. Кротова таким делом, выполняя которое не только можно, а и нужно слушать музыку. Здесь практическая направленность работы была в ее основе с самого ее начала в отличие от работы Черри и Сайерса, у которых стояла задача только объяснить эффект, а не использовать его. Мое девчоночье отношение к ВА, подкрепленное его необычайными способностями сделало чудеса.
Оно привело к тому, что я специально для ВА придумал такую тему исследования, выполняя которую он будет слушать свою музыку не для собственного развлечения, что мешает остальным сотрудникам, а выполняя необходимую плановую работу на самых законных основаниях, и никто его не сможет в этом упрекнуть.
Это принесло нам колоссальный успех! У нас в Институте не было принято как-то демонстративно выражать свое отношение к успехам товарищей. Но прослушав результаты этой работы, М.М. Кобрин, отдавший мне ВА, демонстративно пожал мне руку, поздравляя меня с успехом. Эта работа докладывалась на семинаре академика П.Л. Капицы, о чем у меня специальный рассказ есть.