Валя, забравшись на кровать и в полной темноте балдея от тонкого голоска очередного эстрадного кумира молодёжи, не слышала, как хлопнула входная дверь. Вернулись домой родители вместе с Валькиной младшей сестрой, Яной, или Янусиком, как звала её мать, а Валя, повторяя за ней, язвительно тянула «у», словно сюсюкала с девчонкой. Вале уже семнадцать, Янке пятнадцать. Вале уже тесно в этом семейном мирке, тошно от ежедневных обязанностей, требований, покровительственного тона матери и незаметности отца, ей жалко Яну, которая в свои пятнадцать мало что видела, а еще меньше хочет видеть…
Полоска света из–под двери заставила Валентину выключить плеер, зажмуриться на миг от лампочки у кровати, которую пришлось включить, чтобы быстро убрать под подушку начатую пачку сигарет. Валя курит, и уже давно, лет с пятнадцати, но всегда решительно отрицает это, говоря, что «просто друзья приходили, от них пахло, и вот в комнате стоит аромат…» Мать жутко ругалась, Валя огрызалась, а потом все расходились по своим делам, будто исполнив давно выученные роли.
— Ну как? Купили? — Валя заинтересованно кивнула на коробку, которую внесла в комнату Яна.
— Купили, — устало ответила та, села на стул у своего письменного стола, положила руки на столешницу, на них голову, и застыла.
— Устала? Ну, надо думать, устала! Вас не было четыре часа! Это ж свих…, с ума сойти можно! — поправилась Валя. — Да показывай уже! Любопытно!
Яна медленно поднялась, поставила коробку на стол, раскрыла её. Держа в руках пару черных сапог, развернулась к сестре.
Та, приподняв бровь, изумленно рассматривала покупку, потом, вздохнув и поджав губы, покачала головой.
— Я не думала, что всё будет настолько плохо… Янка, как ты согласилась?!
Девочка только пожала плечами.
Она с матерью, Еленой, и отцом, Виктором, ездили сегодня покупать Яне зимние сапоги. Сначала ходили по крытому обувному рынку, Яна примеряла то одну пару, то другую. Лена скептически качала головой.
— Тут меха совсем нет, а мы на зиму берем! — возмущалась она. — А у этих кожа тонкая. Вить, ну скажи, что тонкая! Нет, вот потрогай!
Виктор, уставший и зевающий после ночной смены, послушно щупал товар, качал головой, пожимал плечами, потом согласно кивал.
Лена, довольная, что хоть кто–то её поддержал, ставила обувь на полку и шла дальше.
— Яна! Яночка, ну что ты там?! Нет, у этих уж очень каблук высокий и голенище узковато. Так в твоём возрасте не ходят. Поставь и пойдем дальше!
Яна с сожалением провела последний раз пальцами по мягкой, темно–бордовой поверхности сапожка, потрогала пряжку, что затейливо блестела сбоку, вдохнула аромат кожи…
— Мам, ну можно, я померяю? Просто очень понравились…
— Янусик, детка, ты не сможешь на таких ходить. Поставь. Сколько они стоят? — Лена вывернула ценник на свет. — Ой, это же две моих зарплаты! Однозначно нет!
Она строго посмотрела на дочь, вырвала из её рук сапоги и бросила их на полку.
Яна виновато кивнула продавцу, та пожала плечами.
— Витя, тут делать нам больше нечего, поехали на Черкизовский, там и цены, и удобное хоть что–то найдем! Нет, ты смотри, на кого это сшито?! На кого, я тебя спрашиваю?
Она всё тыкала пальцем на стоящие в витринах модели, Виктор рассеянно кивал, потом, подмигнув Яне, мол, держись, это когда–то закончится, взял жену под руку и пошёл к выходу.
Яна с досадой плелась за ними. Потом, совершенно продрогнув на январском морозе, она ходила по рынку за матерью хвостом, та просила дать ту или другую пару обуви, нет, лучше третью, интересовалась ценой, качала головой, хватала дочь за руку и вела дальше. Виктор отстал от них, купил у разносчицы с телегой чай в стаканчике, чебурек и, пристроившись в сторонке, глотал обжигающий напиток, заедая его масляным чебуреком.
— Витя?! Ну Витя же! Иди сюда! Вот эти Яне мы возьмём, посмотри!
Виктор, на ходу дожёвывая и допивая, пошел на зов супруги, глянул на ноги дочери и замер.
— Лен, может, еще что–то посмотреть? Эти по–моему, ей не очень…
— Да, вот у нас еще есть такие, молодежная моделька, девочки хорошо берут, подошевка не скользит, внутри мех шерстяной, тут вот шнуровочка! — оживилась продавец, вынимая из коробки другую пару.
— Нет. Я сказала, мы берем эти! — строго одернула её Лена. — Нам ваш кожзам не нужен, мы ребенку ноги портить не будем! Яна, тебе же нравится? Удобно? — с нажимом спросила мать.
Янка кивнула. Она не смотрела на отца, на женщину–продавщицу, на свои ноги и их отражение в зеркале, просто мечтала, чтобы это всё поскорее закончилось…
— А чё такие… Ну… Эээ… — Валя всё пыталась подобрать слово, каким бы назвать купленные сапожки, но в голову лезли одни грубости. — И тебе нравится?!
Яна пожала плечами.
— Денег хватило только на эти… Ничего, я в этом году похожу, а на следующий уже нога вырастет, — будто успокаивая Валентину, ответила она.
Грубые, на толстой сплошной подошве, с тупыми мысами и полным отсутствием даже намека на женственность, эти сапоги Валя могла бы надеть только под страхом смерти, да и то, не факт…
— Погоди, тут цена есть, вот, на коробке. Так… — Валя нахмурилась. — Но бабушка тебе в два раза больше дала денег на подарок. Мать опять поскупилась, да? А ты молчала? Всегда ты молчишь, терпишь, а она тебя без хлеба ест! Яна, нельзя же так! Бороться надо за себя! Тебе пятнадцать лет, а ты всё как теленок безропотный!..
— Не надо, Валь. Просто мы все очень замёрзли, папа совсем устал, а мама была так рада, что нашла то, что нужно… Да и я мечтала, чтобы это всё закончилось. Да ладно, скоро уж потеплеет, буду в демисезонных ходить, а они у меня красивенькие!
Да, осенне–весенние сапожки–ботиночки были в разы краше этих колод, а всё потому, что их покупали еще Вале. Она–то уж отвоевала себе именно то, что хотела. Тогда был крупный скандал, прямо в магазине. Лена возмущенно смотрела на дочь, та упрямо твердила, что уйдет из дома, если ей не купят именно эти, а продавец с интересом наблюдала, чем кончится дело. Уже отдавая пакет с покупкой Валентине, она подмигнула девчонке и сунула конфету.
Валя гордо вскинула голову и улыбнулась. Победа была на ее стороне. Весь обратный путь, правда, Лена ворчала, что теперь семья осталась без денег, что Валя буквально разорила их, и что потакать её капризам невозможно. Но Валентина не слушала, пусть мать говорит, что хочет, но перед публичным скандалом она всегда тушуется, пасует, старается уйти, поэтому так быстро согласилась с дочерью и купила–таки обувку. Валька не прогибается, Валька кремень, а вот Яна…
В тех сапожках Валя проходила полтора месяца, потом быстро стало теплеть, их убрали на антресоли, а к осени нога выросла, покупка стала мала. Лена сокрушенно вздыхала, носила сапоги на работу, предлагала коллегам, но те не брали, не подходил размер…
Так и достались сапожки Яне. Вот бы совсем не наступало лето, она бы их носила и носила…
— Ян, если так соглашаться с матерью во всём, то это зайдет слишком далеко! Она на твои же деньги, подаренные, собственные твои деньги, купила такое страшенство! Это вообще как?! У тебя был день рождения, тебе и подарок выбирать! А хоть что–то понравилось сегодня?
Но Яна отвечать не стала. Она давно привыкла, что старшая сестра провоцирует ее, настраивает против матери, а так нельзя! Мама многое делает для Янки, устаёт на работе, а потом готовит ужин, стирает и гладит белье, записала недавно Янусика в художественный кружок.
— Зачем, мам?! Янка никогда не любила рисовать! — рассмеялась Валя, когда узнала.
— Ничего, ей полезно. А то с тобой тут только плохому учиться! И не надо указывать мне, Валентина, что мне надо, а что нет! И про Яну тоже не волнуйся! Она, в отличие от тебя, хочет стать нормальным человеком, развитым и умным!
— Лен, перестань! — одернул жену Витя. — Валя у нас очень хорошая! Глупо сравнивать двух разных людей!
— Да? Ну тогда пойди, спроси, чем твоя хвалёная дочка, Валечка, занимается в школьном туалете! Между прочим, ты ей деньги даешь, а она на них своё здоровье губит. А где она пропадает целыми днями? Не интересует тебя? Со шпаной она всякой по подвалам ходит. Ну, как? Теперь меньше в тебе оптимизма?
Елена победно, свысока смотрела на мужа, а тот медленно встал и ушёл на диван, читать газету.
Валя, готовая до последней капли крови биться с матерью и не щадящая ни грамма её чувств, всегда очень переживала, если грустил, обижался отец. Это как будто выливало на строптивую девчонку ушат холодной воды, сразу делалось противно от себя самой, хотелось броситься к папке, сесть, схватить его за руки и уговаривать, клясться, обещать, что с завтрашнего дня всё будет по–другому…
И продолжать жить так, как раньше, потому что только так можно было позлить мать…
Сапоги–колоды заняли своё место в прихожей, жизнь потекла своим чередом.
В школе Яна стеснялась своей обуви, переобувалась в туфли и быстро прятала покупку в мешок. Но девчонки всё же заметили, хихикали теперь, щеголяя в модненьких сапожках на каблучке или танкетке.
Тогда Яна пришла как–то вечером и, схватив ножницы распорола подгиб на школьных брюках.
— Эй, подруга, ты это зачем? Хочешь еще и штаны новые? Представляю, что мать тебе купит! — усмехнулась Валя.
Лену недавно сократили, она совсем помешалась на мыслях о нехватке денег, поэтому покупать что–то из «излишеств» отказалась бы точно.
— Нет, я просто подросла, надо отогнуть, — спокойно пояснила Янка.
Она потерпит, походит и так, ничего страшного! А маму жалко, она стала очень нервная, резкая, лучше её не расстраивать!
Теперь брюки практически волочились по земле, полностью скрывая несовершенство обуви, и от Яны потихоньку отстали, привыкнув, что она вся какая–то неказистая, грубо слепленная, безвкусная и серая. Такие есть практически в каждом классе. Но Янка умная, с ней имеет смысл дружить!..
Учителя на перемене, собравшись в коридоре или учительской, нет–нет, да обсуждали, какие разные Валентина и Яночка. Первая – ершистая, колючая, строптивая девочка, хулиганка, столько раз уже побывавшая в кабинете у директора и еле–еле окончившая девять классов, и Яна – умная, прилежная девочка, будущая медалистка, пример для многих и гордость школы.
— Вот почему так, а? Валей вроде и занимались также, и мать постоянно на родительских собраниях была, а выросла девочка такой трудной… Наверное это что–то наследственное или характер скверный. Бывает!..
Одни женщины кивали, другие пожимали плечами, вспоминая, как лихо Валентина собирала ватагу малышни на субботниках и с великим удовольствием, почти в экстазе, красила забор, сажала кусты или собирала листья, орудуя разлапистыми грабельками–веером. А как бойко она выступала на сцене! Голос звонкий, смелый, всегда подходящие по роли ужимки, движения, будто в театральном училась девчонка, ни капли не стеснялась публики, наоборот, подмигивала и заигрывала со зрителями, теми, что поближе. В футбол играла с пацанами – на поле её было не догнать, хотя справедливости ради отметим, что в ворота попадала редко. Но ребята её любили, могла она завести, подначить так, чтобы игра загорелась, азарт проснулся, и даже если проиграли, всё равно было весело…
Но к директору попадала часто, это факт. Ссоры с другими ребятами, редко, но бывало, что и драки, один раз даже мелкое воровство…
Валя тот случай вспоминать не любила. Тот единственный раз, когда ей было стыдно за себя. В тот год на день рождения она просила подарить ей Барби. Так хотелось куклу, сил нет, хотя уж и взрослая, а поди ж ты, надо новую игрушку… По телевизору шла реклама таких кукол с «волшебными» волосами, меняющими цвет, с двигающимися руками и кучей модной одежды. Но Лена, узнав цену такого подарка, однозначно отказалась.
— Ты что! Мы пить–есть должны, а не на куклу твою смотреть! Яне, вон, пальто надо покупать, ты своё износила, ей не передашь! Ремонт мы хотели сделать, холодильник новый купить… Нет, никаких Барби!
— Мам, но ты же сама сказала, что я могу выбрать! Ну пожалуйста, это же день рождения! Пап, ну хоть ты скажи! — Валька с тоской посмотрела на отца. Тот задумался.
Принять сторону Вали – значит пойти против жены, а она тогда его живьем съест, что денег мало зарабатывает, что вышла замуж за нищеброда. Если согласиться с Леной, Валька ему этого не простит… Нет, простит потом, конечно, но сейчас это будет как предательство…
— Валюш, давай так, — наконец ответил он. — У нас есть сумма, которую мы отложили на твой подарок. Мы поедем с тобой в магазин игрушек, посмотрим. Если там будет то, что ты хочешь, мы купим. Если нет, то просто подумаем о чем–то другом.
— Хорошо! — быстро согласилась Валя. — Но поедем без мамы.
Лена насупилась, зыркнула на мужа.
— Хорошо. Без мамы. Но ты пойми, она и я тебя очень любим, и тебя, и Яну, мы хотим вам дать лучшее, просто не всегда получается…
Валентина кивнула. Она понимала, но не верила. Мама её терпела, а куда деться, дочь есть дочь, а вот Янку оба родителя боготворили, ведь с ней проще – куда поведешь, туда и пойдет, как козлик на веревочке. Только у козлика есть рожки, и когда–нибудь они вырастут!..
В день рождения Витя повез Валюшку в «Кругозор». Пупсы, гномы, резиновые слоны и мягкие котята сидели на полках, вызывая восхищение в глаза малышни, что ходила за ручку с матерями. Но Вальке нужно было не это.
Барби не было. Другие куклы, похожие, тоже как будто взрослые тетеньки, но только крупнее и как будто более полненькие, без русалочьих хвостов и сумочек, прятались за прозрачными пластмассовыми упаковками, улыбались нарисованными ротиками и ждали, кого из них выберет Валя.
— Это не то, папа… — разочарованно покачала головой девочка. — Совсем не то! Я таких не хочу, я думала, как у девчонок в школе, как из рекламы!.. Поехали еще куда–нибудь!
— Валь, я не знаю, куда еще ехать! Тут вполне себе хороший выбор. Ну и пусть не такие! А вдруг подружки начнут завидовать тебе, что такая куколка у тебя появилась! Будут искать, спрашивать, где взяла, а ты гордо так скажешь, что отец подарил. По–моему, стоит попробовать! Да и потом, детка, ты уже взрослая! Ведь всё равно посадишь свою Барби на полку и пальцем больше не тронешь! Тебе уж скоро замуж выходить!
Валя на минуту задумалась, потом, схватив первую попавшуюся куклу, быстро сказала:
— А знаешь, ты прав! Поскорее бы вырасти, выйти замуж, самой зарабатывать и решать, что купить и когда! Ты прям сейчас в точку! Вот голова ты, папка!
Витя растерянно смотрел, как она тут же, на прилавке, разорвала упаковку, стала вертеть новую куклу, дергать ее за волосы, потом сунула в сумку и сказала, что пора идти домой…
А через неделю выяснилось, что у девочки из Валиного класса кто–то украл куклу. Через две недели её нашли у Вальки под кроватью. Она доставала её оттуда только когда в квартире никого больше не было, или ночью, когда Яна спала и ничего не видела. Кукла отыскалась случайно. Лена стала пылесосить, вытащила находку, отходила Вальку отцовским ремнем.
— Отвратительно, Валя! Это ужасно! Ты воровка, ты просто гнилая изнутри девочка! Как стыдно! Папа очень расстроится!
Пожалуй, вот перед ним Вале действительно было стыдно. Она как будто предала его, опозорила, растоптала свою с ним дружбу. Валентина очень боялась, что отец перестанет ей доверять.
— Не говори ему! Пожалуйста, не говори! Я больше не буду, обещаю! — плакала навзрыд Валя, вторила ей из комнаты испуганная Яна, но мать только качала головой.
— Нет! Расскажу! Именно, что расскажу! Он всё тебя защищает, всё думает, что ты ангел, пусть глаза откроет свои! И Яне будет урок! Неповадно будет к чужому руки тянуть, а то ремня схлопочет!
— Ненавижу тебя! Ох, как же я тебя ненавижу! — Валя схватила куртку и выбежала из квартиры…
Виктор дочь ругать не стал. Он выяснил, чья кукла, позвонил маме той девочки, попросил позволения прийти.
— Валя, я пойду с тобой. Я буду рядом, но извиниться и вернуть вещь ты должна сама, поняла? — обнял он дочь за плечи.
Та кивнула, схватилась за его руку и не отпускала, пока шли тихой, вечерней улицей, пока поднимались на третий этаж и звонили в дверь. Не отпускала, пока лепетала слова извинения и плакала от счастья, что всё наконец закончилось.
Подруга, Майя, тогда неожиданно легко простила Вальку, возможно, поразившись мужественности поступка. Она бы, Майя, просто подбросила куклу в школе обратно в сменку или портфель, а матери бы сказала, что извинилась…
— Может быть, попьете чаю? — Майина мама улыбнулась, пригласила к столу. — Я как раз напекла оладьев. Валя, ты любишь оладьи? У нас с вареньем их принято есть, но, если нужно, можем и мед дать, и сгущёнку…
Виктор, помявшись и чувствуя, как торкает его в бок дочь, согласился…
Валя навсегда запомнила то чаепитие. Было так просто и весело, так спокойно, как будто к родным людям пришла. Никто тебя не шпынял и не оценивал, а просто принимал такой, как есть…
Майя потом хотела подарить Вальке ту самую куклу, но девочка отказалась. Она скорее ненавидела теперь игрушку, как напоминание о содеянном, чем хотела бы обладать ею, но уже законно. Тогда подружка сама выбрала другую, с «волшебными волосами», сунула её в руки Валентине и спокойно сказала:
— Да бери! Мне папа еще привезёт!..
Так началась Валина коллекция кукол. После первой был большой перерыв, потом, когда Валентина выросла и сама стала зарабатывать, она покупала тех, что ей нравились. Скоро их уже некуда было класть, пришлось освободить от книг шкаф и рассадить куколок на полках. Это было интересно, захватывающе и так здорово!.. А потом, когда Валина дочка подросла, коллекция была отдана ей. Валя наигралась, теперь очередь следующей девчонки, которая мечтает о принцессах с золотыми волосами…
Но это потом, а пока Валя только окончила девятилетку, огорошила всех, что поступает в педагогическое училище, а в перерывах между учёбой будет крутить роман с Мишкой. Тот, богатый, из семьи, как презрительно говорила Лена, «новых русских», был на четыре года старше Вальки, приезжал за ней на «Жигулях», двигался развязно и демонстративно сплёвывал на асфальт.
Всего один раз Валя привела его домой. Миша, усмехнувшись, осмотрел ободранные котом обои в прихожей, убогую по его, Мишиным, меркам, обстановку в гостиной, потом скользнул взглядом по смутившейся Янке.
— А это вам! — спохватившись, гость протянул Лене букет астр. — Нет, я босиком, тапки не нужны, — добавил он, отбросив протертые на большом пальце, «гостевые» тапочки, что протянула ему хозяйка.
Они сидели за столом, пили чай. Сам воздух тогда как будто натянулся, загустел и давил на грудь. Валя вглядывалась в лицо папы. Доволен или нет? Миша непростой, часто хвастается, но с ним проще, чем со многими…
— А чем вы занимаетесь? — наконец спросил Виктор. — Работаете? Учитесь?
— Ну, работаю, — усмехнулся парень. — Отец фирмочку держит, я на подхвате. А вы?
Валя пнула друга под столом ногой, но тот и глазом не моргнул.
— Я электромонтёр, в одном исследовательском институте работаю. Лена инженер.
— Да, я инженер. Только сократили, сейчас не работаю. Но мы интеллигентная семья, дочек, вот, в хороших традициях растим, — затараторила Елена, зыркая на Валю.
— Понятно, — совершенно равнодушно кивнул Миша. — Валь, мож, погуляем? Покатаемся?
— Подождите, у нас еще торт! — вскочила Лена. — Валь, помоги принести! Ну!
Закрыв дверь на кухню, женщина зашептала дочери на ухо:
— Валя, так нельзя! Он некультурный, я думаю, даже нечистый на руку проходимец. Неужели ты не видишь?! Отец у него вор, и он такой же! Иначе откуда у них столько денег?!
— Мама, ты опять про деньги… Ты человека не знаешь, а уже к нему в карман залезла!
Валентина вышла из кухни, поманила Мишку и громко сказала:
— Поехали, а то тут что–то скучно стало. Мама говорит, что ты вор. Ты вор, а, Миш?
Валентина обернулась, чтобы точно знать, что мать всё видит и слышит, а потом повисла на Мише и поцеловала его – долго, обстоятельно, жадно.
Лена отвернулась, покраснев. Яна сделала вид, что допивает чай, и ей совсем не видно, что происходит, хотя было интересно. Виктор только покачал головой. Спектакль… Это всё спектакль, чтобы позлить мать, его, возможно, тоже, обратить на себя внимание… Это был бунт, протест, Валин крик о помощи, вот только как помочь, Витя не знал…
Валентина вернулась поздно вечером, чуть навеселе, растрёпанная и уставшая. Они дрыгались с Мишкой на дискотеке, потом пили что–то, а потом он отвез её домой. Было так свободно, весело, казалось, весь мир прекрасен. Но Лена так не считала.
Сложив руки на груди, она встретила дочь в прихожей, подождала, пока та разуется, а потом, дав пощечину, обозвала Валю грязным, пошлым словом.
Янка, наблюдавшая через щелочку их с сестрой комнаты, отпрянула, было, в темноту, но потом вышла и, встав рядом с Валькой, робко сказала, глядя на мать:
— Ты не права, мама. Валя очень хорошая. Не смей, пожалуйста, ее бить! Я не разрешаю тебе так делать. Валюша моя сестра, и я буду её защищать.
— Что? Яна, что ты несёшь? — рассмеялась Елена. — Это твоя сестра? Да это гулящая девица, только и всего! В ней нет ничего от нас, она как гнилой зуб, с которым одни проблемы! Сколько я с тобой билась, Валя, сколько ночей не спала, пока у тебя колики были, сколько по врачам ходила, когда ты постоянно болела! Сколько краснела перед учителями за твои выходки, а ты так и не исправилась. Нет, Яна, тут некого защищать, тут наказывать надо!
— Поздно, мамулечка! — улыбнулась Валентина и, потрепав по щеке свою сестру–защитницу, медленно пошла в ванную. — А знаешь, мам, я тоже не в восторге, что мне ты такая досталась. Янка, она–то да, удобная во всех отношениях! Она молчит, делает, как ты скажешь, а ночами зубами скрежещет, ногти, вон, все изгрызла, но молчит. И будет продолжать молчать, пока я ее из твоего, мама, болота, не вытащу. И я вытащу, Янка, подожди, вот устроюсь и вытащу.
— Валя! — покачал головой Витя, выйдя из комнаты. — Валя, хватит.
— Хватит? Что хватит, папа? Это тебе хватит под её дудку плясать! Вам всем хватит, слышите?! Всем!
Валентина долго стояла под душем, то включая холодную воду, обжигающе ледяную, то снова нагревалась, отвернув кран горячей воды. То бежали по коже мурашки, синели губы и тело тряслось, чтобы не погибнуть, то вдруг становилось горячо и приятно, а пар заволакивал зеркало, мешая увидеть себя, с растекшейся косметикой, уставшую и потерянную, с глазами, чего–то ищущими, но не находящими…
… Валя съехала через месяц. Этот месяц дался всем нелегко – молчаливая война между матерью и дочкой, попытки Виктора наладить отношения, Янины слёзы по вечерам, неприятности на работе. Всё как–то разом навалилось, не давая вздохнуть.
А когда Валя объявила, что уходит к Михаилу, этому даже немножко обрадовались. Как будто зреющий и пульсирующий болью нарыв наконец вскрылся, и теперь наступит долгожданное облегчение.
— Вы будете расписываться? — помогая загрузить сумки в Мишины «Жигули», спросил Витя.
— Пока нет. Некогда нам, жизнь проходит, надо успеть ею насладиться! — сняв солнечные очки, улыбнулся Михаил. — Сейчас на такие вопросы смотрят гораздо проще, шире, что ли! Ну, бывайте!
Миша протянул руку, Виктор пожал её. Лена провожать дочку не вышла, смотрела из окна. Яна, потоптавшись у машины, вдруг раскрыла дверцу заднего сидения и рванулась к сестре.
— Янусик, ну ты чего?! Я обещала, что ты тут не останешься, значит не останешься! В гости приезжай пока, потерпи! И комната теперь твоя целиком, это ж здорово!
Валя гладила сестру по голове, по трясущимся плечам и тихо рассказывала, как же хорошо будет Яне жить, если Валя, бунтарка и распутница, из этой самой жизни исчезнет.
— Нет, Валя, Валюша, нет, ну пожалуйста, не уезжай! Все наладится, мы будем жить по–другому, я обещаю, только останься!
Но Валя только покачала головой. По–другому теперь будет у неё, она это точно знает!..
После отъезда дочери Лена ходила как в воду опущенная, дела по дому делать перестала, рассеянно переставляла вещи на полках, книги, или просто сидела на подоконнике и смотрела в окно. Зато на каждый телефонный звонок она бежала, как на пожар, хватала трубку, замирала, потом разочарованно опускала плечи и давала «отбой».
Валя надежно приковала ее к себе, заставила как будто выпасть из жизни, устранив себя, спрятавшись где–то в городе, в Мишиной квартире, и не давая о себе знать.
— Ты сама виновата, Лена. Ты сама… Ну и я тоже… — оборвал женины причитания Витя. — Ты не любила её, а как потеряла, локти кусаешь. Дай девочке пожить спокойно, хотя бы попробовать!..
… А Яна тем временем прилежно училась, окончила школу с золотой медалью, готовилась поступать в институт. Весь день просиживала за учебниками, зубрила, водя пальчиком по строчкам в списке билетов, отмечала, вычеркивала, снова отмечала. Яна решила стать биологом, нужно было подтянуть химию и еще кучу предметов. Но это была версия для матери. На самом же деле Янка просто очень сильно скучала по сестре, по их ночным посиделкам под одним одеялом, шушуканьям про мальчиков и учителей, про то, как будет здорово вырасти и выйти замуж, про то, как целоваться, и откуда берутся дети... Да, Яна получила всю комнату, целиком, но от этого та стала пустой, холодной, неуютной… Яна получила родителей, всех, целиком, но от этого стало только хуже. Мама постоянно лезла с советами, отец ходил хмурый, рассеянный, молчал и вздыхал. Была Валя – было шумно и плохо, нет Вали – всё так же плохо, только тихо, как на кладбище…
Сдав экзамены, Яна собиралась с родителями на дачу. За день до отъезда, пока Лена и Виктор ходили в магазин, позвонила Валька, тихим голосом назвала адрес, попросила приехать.
— С папой? — уточнила Яна.
— Да ну его! — отмахнулась как будто Валентина. — Одна приезжай.
Яна поднялась на лифте до двенадцатого этажа. Пока ехала, всё поправляла причёску, гляделась в зеркало.
— Надо было накраситься поярче! — сокрушалась она. — Но мама… Опять бы ругалась…
Яне даже на выпускной было разрешено только подкрасить реснички. Но прическу тогда ходили делать в салон красоты. Платье купили дешёвое, но мать разрешила надеть её сапфировые сережки. Смешно даже… Яна накануне выпускного, стащив у матери лак для ногтей и запершись в своей комнате, красила ногти. Утром они, ярко красные, карминово–алые, ввергли в шок всё семейство. Даже Янка сама удивилась своей смелости.
— И ничего не говори, мама! — вздернула подбородок девушка. — Я ничего не буду стирать!
Лена тогда, поджав губы, отвернулась, а Витя улыбнулся. Его маленький тигрёнок впервые показал клыки… То ли еще будет!..
Но косметику всё же Яне покупать было сложно. Денег своих не было, поэтому все решала мама – что, на какую сумму, какого цвета… Ладно, Валя свой человек, поймёт!
Яна позвонила в дверь, услышала вялое «Входи, открыто!», зашла в прихожую, разулась. Пол, то ли мраморный, то ли гранитный, темно–шоколадного цвета, был холодным и ослепительно чистым. На стенах картины, в одном стиле, очень красивые. В напольной вазе сухоцветы, колоски, какие–то травы.
— Да где ты там? Ян, иди сюда, пожалуйста, — послышался из комнаты голос сестры.
Яна увидела Валентину, лежащую на диване, бледную и тощую, очень–очень несчастную.
— Валюша, что с тобой?! — испуганно села на коленки рядом с лицом сестры Янусик.
— А… — протянула Валька, — это ничего, это пройдет… Мне обещали, что скоро пройдёт. Токсикоз… Не знаешь, у мамы был?
Яна растерянно пожала плечами.
— От чего токсикоз? Ох, прости, чушь говорю! Тоже мне, а биологом хочу стать… Говорят, кисленького надо! Может, лимонную водичку?
— Фу, нет! Миша меня ею пичкает, толку ноль, только зубы теперь еще ломит. Посиди со мной, а?.. Просто посиди, пожалуйста… Мне так плохо, что хоть вой…
Яна послушно села на краешек дивана, стала гладить сестру по спине, шептать, как она соскучилась, рассказывать, как прошли экзамены… Валя затихла, слушала, то ли дремала, то ли просто спокойно лежала. А потом вся напряглась. Сестра спросила, где Миша.
— Миша? Я не знаю. Он уже два дня не появлялся… Я ему такого наговорила!.. Такого… Я плохая, Яночка, я очень плохая!
— Нет! Ты хорошая, ты просто измученная, тебе надо отдохнуть. Может, в больницу, а? Там помогут, я знаю! А что ты Мише сказала?
— Он меня раздражал, он пахнет! Яна, я и не представляла, что весь мир так пахнет, это ужасно! Миша обиделся, накричал на меня, а я велела ему уходить, потому что я с ним только из–за мамы, чтобы её позлить… И ребенка от него рожать буду только ей назло… Он ушел… Так хлопнул дверью, аж в голове загудело… А я теперь по нему скучаю, я ерунду ему сказала, понимаешь! Ох, Янка, опять накатывает. Помоги встать! И ты тоже пахнешь! Зачем ты побрызгалась духами?! Они тебе совершенно не идут, вонючие какие!
Валя хотела еще что–то сказать, но осеклась, видя, как Яна втянула голову в плечи, как опять стала забитой и закрывшейся в своей раковинке улиткой.
— Ладно, не бери в голову. Это у меня сейчас с головой не в порядке. Я стала похожей на неё, да? На маму? Извини… А еще, знаешь, я так боюсь этого ребенка! Так боюсь!.. А вдруг я не смогу его любить, как надо?! Мама меня же не любила…
— Брось! Она любит нас одинаково! Просто… Просто у нас характеры…
— Нет, Янка. Тут не в этом дело. Я подслушивала, как мама однажды со своей подругой разговаривала. Она говорила, что меня не планировала, что тогда я была не к месту. Но узнала о беременности мама поздно, как–то так вышло… У них с отцом было мало денег, только начинали жить, а тут я… Опять траты, опять во всём себе отказывать… Она так и сказала: «Из–за Вальки во всём себе отказывали» … Я им помешала тогда, внедрилась невовремя. С тех пор мама экономит и скряжничает, хотя я думаю, что так у нее всегда было. Есть же такие люди. А я ведь ребенка тоже не планировала! Он мне вряд ли помешает, но… Ох, голова от всех этих мыслей уже пухнет!..
Валя приложила ко лбу холодный компресс, который принесла Яна, села в кресло и застонала.
— Я загнала себя в ловушку, и сама захлопнула дверцу. И всё…
— И совсем не всё! — как можно увереннее замотала головой Яна. — Миша вернется, у вас всё наладится! А если нет, то у тебя всегда есть комната, ты же знаешь! Я в общежитие переберусь, ты с малышом у нас жить будешь.
— На маминой шее?! Я не смогу так, Янка. Я не об этом мечтала!
Яна вдруг нахмурилась, помолчала, строго глядя на сестру, потом ответила:
— А придётся смочь, Валюша. Только уже без детства в голове. Ты как ушла, мама сама не своя, папа сдал сильно, переживает. Всем тебя не хватает, незапланированная ты наша! С мамой не сахар, но, если что, потерпишь. Ладно, — Яна вдруг решительно встала, — Что ты вообще можешь съесть?
Валентина пожала плечами.
— Булку и пакет сливок выпью.
— Замётано. Жди, сейчас принесу. Окошко открою, душно тут у тебя. И умойся! Давай, давай!
— Стоп, «строгую мамочку» тут не включай, ладно?
— А я не мамочка, я тётя, и мой племянник должен расти в хороших условиях. Слышишь, племянник? — Яна нежно погладила Валькин живот.
— Ну вот! Теперь еще одна воспитательница появилась! Ладно, молчу и иду умываться!
Валентина послушно ушла в ванную, а Яна суетилась на кухне. В раковине немытая посуда, открытый пакет молока, скисший уже, на столе, цветы повяли от жажды, в холодильнике шаром покати. Хорошо хоть, требуемые булочки и сливки в наличии…
— Запустила ты, мать, квартиру–то! Ничего, наладится. Миша где твой работает? А, да. У отца. А телефон знаешь? Говори!
Яна вдруг будто спину распрямила, голос даже громче стал, уверенней. И пусть неброская косметика, и пусть на выпускном она одна была бледной мышью, но решилась же ноготки свои накрасить, значит и с отцом Миши поговорит! И Вальку на ноги поставит! В Яне заговорила сейчас решительная Лена, только без сожалений о прошлом. В отличие от матери, у Яны еще всё впереди, жалеть о прошлом сейчас недосуг!..
Валентина, отпивая сливки прямо из пакетика и закусывая калорийной булкой, слушала, как Яна по телефону вкрадчиво и доходчиво, буквально в нескольких предложениях, обрисовывает Мишиному отцу жизнь в их семье, характер Лены, их отношения с Валей, потом Янусик плавно переключилась на Мишу, ребенка, счастье и гордость дедушки. Сработало. Через пару часов Михаил с цветами и продуктами стоял в прихожей, Яна уговорила его поставить букет на балкон, чтобы не провоцировать токсикоз у несчастной жены, потом велела подождать в комнате, окружив заботой Вальку, а через минут тридцать идти ужинать.
— Ян, ты что, еще и готовить умеешь? Это тебе разрешали? — попробовала съязвить Валя, пришедшая вместе с Михаилом на кухню, но была тут же выгнана в другую комнату.
Тот день закончился ближе к одиннадцати. Яну отправили ан такси домой, а сами сели и молча слушали, как барабанит дождь. Валя улыбнулась. Всё–таки хорошо, что Яна приехала… Теперь всё наладится!
Яна вообще очень изменилась, повзрослела, стала «подавать голос», пару раз даже повздорила с матерью, потом и с отцом. После тех случаев все ходили под впечатлением еще с неделю, потом как–то привыкли.
Через неделю Яна организовала встречу сестры с матерью.
С Леной Валентина помирилась, не сразу, но это всё же случилось. Немногословно, скорее жестами, прикосновениями. Прошлого не вернуть, не отменить. Пусть будет там, в темном уголке памяти, и охраняет от будущих ошибок…
В положенный срок Валя родила девочку, спокойную, улыбчивую Сонечку. Лена не могла нарадоваться на внучку, плакала даже от умиления. У нее как будто вторая молодость началась, всю любовь теперь она выливала на этого ребенка. Только Валя иногда, вдруг взревновав, отбирала Софушку и прижимала ребенка к себе. Но и это потом прошло. Соня, волевая, сама себе на уме, затеяла стать гимнасткой, вот и возили ее родственники на тренировки, сменяя друг друга. Даже график составили. А по вечерам Валя, вернувшись с работы, садилась с дочкой и играла в куклы. В ту самую коллекцию, под которую отдали целый шкаф. Соня смеялась, прыгала, а Валя всё думала, как же сделать так, чтобы дочка была счастлива, но не избаловать её? Кажется, это почти невозможно…
С Михаилом Валентина расписалась после того, как отпустил токсикоз, так что Соня родилась в «настоящей» семье, со штампом. Любила ли она мужа по–настоящему, без легкомысленной детской влюбленности? Она и сама не знала. Но Соня крепко связала их всех между собой, как будто охраняя от разлуки. Если бы ее не было, то скорее всего развелись года через три... Миша был нежным и ласковым отцом. Софа его боготворила, очень переживала, если он расстроился из–за какой–нибудь дочкиной шалости. Валя тут опять ревновала, но потом успокаивалась. Еще одних страстей в свой адрес она не выдержала бы, наверное…
Яна долго была одна, много работала, пропадала в лабораториях, пока на одной конференции не облила случайно горячим кофе одного коллегу. Тот Яну отругал, потом простил, предложил поужинать вместе. А когда поженились, подарил жене сертификат в магазин шикарных сапожек. Теперь у нее их пар восемь или девять – с каблучками, разных оттенков, из натуральной кожи. Но на этом всё. Некогда стало на каблуках бегать, скоро родится первенец, надо быть осторожнее…
И да не повторят грехи своих родителей пришедшие в этот мир дети!