Война застала Ивана Яковлевича, уроженца белорусской деревушки Чашникского района Витебщины, аж в Ленинграде! Поехать учиться в начале XX века из озерного края на берега Невы для белорусского хлопца было почти полетом на Марс, а уже в середине — не частым, но довольно обыденным делом. Дело, за которое взялся Ваня, было нужным стране. Поэтому и повела судьба мотивированного паренька в такую даль. Он хотел водить по стальным магистралям паровозы!
Из огня да в полымя
Но уже на месте, в Ленинграде, оказалось, что профильное ФЗУ пополнили другие ребята (часть — также из глубинок необъятного СССР), и мечту пришлось отложить в долгий ящик. Перенаправить свою мотивацию на менее романтичное, но тоже нужное стране ремесло — в строительное дело. Тут 16-летнего белоруса и застало роковое 22 июня 1941 года!
Учиться в запертом блокадой красавце-городе было мудрено: обстрелы-то с бомбежками — это ладно, авось не попадут, но голодуха (особенно остро воспринимаемая молодым организмом!) стояла страшная. Уйти от нее был один способ — призваться на военную службу. Иван Шатько с группой таких же, как сам, полуголодных ребят пошел в военкомат и предсказуемо получил от ворот поворот: «Сколько? Семнадцать!? Свободны!».
И так еще раз. В третий заход спас случай — проходивший мимо военный поинтересовался у растерянных, убитых горем пареньков о причине невеселости… Узнав, что они деревенские, да еще на лыжах ходят, скомандовал уже воспрянувшим ребятам следовать за ним. Те радовались, не зная, что попадут из огня голода да в полымя фронта. Но задумываются ли об этом в таких обстоятельствах в 17 лет?
Лыжные будни и синявинские страдания
Причина сговорчивости командира Красной Армии вскоре прояснилась: срочно нужны были люди в формируемый отдельный лыжный батальон, охраняющий участок вскоре прогремевшей на весь мир «Дороги жизни», что шла по Ладожскому озеру. Ничему особо не учили, лишь пользоваться винтовкой системы Мосина, плюс дали сделать пару выстрелов. Служба была простая и сложная одновременно: патрулировать вдоль трассы, что питала Ленинград всем необходимым с «Большой земли», и день, и ночь. Каждый день, словно маятник — туда-сюда до бесконечности! Расчет был ясен: чем больше маячишь вдоль «Дороги жизни», тем меньше шансов на то, что к ней прокрадутся диверсанты. Сложность была такая же, как у населения осажденного города — пропитание. На продпунктах, правда, разживались и едой, и горячей водой, и даже чаем, но особо не зажируешь, тем более парни много двигались, жгли калории… Сильно уставали: поспать у горячей печи считалось за праздник. Когда снега растаяли и в лыжниках надобность отпала, ребят перевели в пехоту — в печально известные синявинские болота, что перемежались не менее проклятыми высотами, которые более двух лет (!) держал враг.
Фрицы — на сухом месте, на вершинах, а наши — в полузалитых водой окопах и блиндажах. О потерях в тех местах нет точных данных даже сейчас, враг ушел оттуда лишь в январе 1944-го…
Но за год до этого, в начале 1943-го, наши попытались прорвать блокаду во время операции «Искра», и дело хоть половинчато — коридор в город составил всего около 10 км — но выгорело, Ленинграду стало полегче со снабжением … Рядовой Шатько, как свидетельствуют документы, размещенные на сайте «Подвиг народа», выжил, лечился в госпитале и с орденом Красной Звезды был направлен в танковые войска.
С «тридцатьчетверки» на «коломбину»
Его дальнейший путь четко прослеживается по данным с того же портала, созданного силами Министерства обороны РФ: в составе 205-го тяжелого танкового полка он прорвал проклятую блокаду Ленинграда, дошел до окрестностей Пскова. Здесь юному танкисту пришлось пересесть С Т-34-76 на самоходку — САУ СУ-76М 927-го легкого самоходного артполка (лсап).
Какими плюсами и минусами она обладала? Самоходчики и танкисты видели в новой машине одно, пехотинцы — другое. Стрелки радовались, если им помогала самоходная пушка — штурмовать перепаханную снарядами оборону врага было легче. 76-мм орудие оказалось явно мощнее знаменитой «сорокопятки». Легкая машина запросто следовала за пехотой и кавалерией по пересеченной местности — не увязала в грязи и глубоком снегу, преодолевая реки и ручьи, которыми изобиловала Псковщина. Верха (кроме брезентового в час непогоды) у самоходок не было. Поэтому пехота могла заниматься уничтожением вражеских целей напрямую, без обращения к командному составу. Единственным минусом было то, что к началу освобождения нашей родины самоходно-артиллерийских полков на СУ-76 явно не хватало. В войсках к самоходке относились как к помощнику и другу, что выражалось во множестве теплых прозвищ. Звали СУ-76 «сухариком», «сушкой» или «коломбиной» (по имени героини традиционного итальянского театра, отличавшейся резвостью — явный комплимент маневренности самоходки). Танкисты и самоходчики, оценивая машину, высказывались категоричнее. Это, кстати, отразилось и в прозвищах. Звали СУ-76 и «картонным танком» (за противопульную броню), и «горьковскими свечами» (за пожароопасный бензиновый двигатель). Даже «голозадым фердинандом» — за прием боезапаса через открывающийся («голый») сзади отсек экипажа. Мало кому из старших офицеров хотелось признавать, что чувствительные потери в первый год использования легких самоходок случались по их собственной вине. С опытом потери упадут, но это будет только через год… Многое пришлось пережить на северо-западе РСФСР парню из-под Чашников — о тех злоключениях сохранились отрывки в представлениях на награды.
Вскоре судьба и лето 1944 года привели Шатько в родной край — на Витебщину. Судя по документам полка, 927-й лсап принимал участие в освобождении Дубровно, Орши, Лепеля. Тут его ждали и тревоги с невзгодами, и удачи: как в калейдоскопе, за короткий срок на экипаж свалилась и потеря родной машины, и пленение группы противника, среди которых оказался невесть откуда взявшийся итальянец, и ранение, и награждение орденом Славы III степени… Медсанчасть — и вновь в строй, чтобы не сбавлять темп наступления, продолжавшего развиваться «Багратиона»: за бои у Каунаса и Вильнюса на гимнастерке белоруса засияла еще одна Красная Звезда. В первые дни апреля 1945-го Иван Яковлевич получит третье ранение — в ногу — но не оставит машину и, заменив погибшего товарища, станет выполнять в бою его функции. То сражение стало последним: с отправкой в тыловой госпиталь РСФСР война для самоходчика отгремела навсегда…
Несчастливое лакомство и запоздавшая слава
Казалось бы, самый конец войны, ты выжил — и все худшее уже навсегда позади! Но произошел несчастный случай.
…Нога успешно заживала, когда осенью 1945-го юный парень-орденоносец, переведенный в палату выздоравливающих, в очередной раз буднично спешил в процедурный корпус. Взгляд ненароком упал на грядку — путь лежал аккурат через колхозное поле… А там морковь! Ну как ее не сорвать — вон ее сколько кругом!? Так и сделал себе на беду, не убедившись в отсутствии свидетелей. Удовольствие от лакомства растянул, с подчеркнутым удовольствием кушая клубень… А в процедурном уже ждал военно-полевой суд: его глава — дама в форме — и трое автоматчиков. Нравы законов в послевоенное время были суровыми: за расхищение социалистической собственности — лишение всех наград и пять лет лагерей! В ушах хлопца эти слова прозвучали похоронным колокольным звоном. За морковку всю жизнь — крест-накрест!? Да, строгость нужна, но не такая же! Горе вызвало у 21-летнего ветерана боев неподдельную реакцию. Он сделал то, чего не было ни при ранениях, ни в бою — по-детски расплакался навзрыд. Причем так, что конвой замешкался быстро вывести самоходчика в соседнюю комнату. Это и решило дело: женщина, переступив через себя, подбежала к нему и выкрикнула нечто вроде: «Чтобы духа твоего в госпитале не было! Ничего тут не было — понял!?». Парень под улыбки конвоиров с замиранием сердца кинулся наутек.
Эта история, незафиксированная в документах, стала страшным воспоминанием для Ивана Шатько на всю жизнь. А прожил он долго, до 2009 года, много работая на земле Витебщины в разных должностях. Последние годы провел в городе на Западной Двине.
…Пять лет назад в торжественной обстановке представитель Посольства РФ в Беларуси передал сыну Ивана Шатько — Вячеславу Ивановичу, а также его близким удостоверение опоздавшей на десятилетия награды — орден Славы II степени отца за бои под Кенигсбергом.
Автор статьи: Андрей Мегас