Большая часть предыдущей главы повествовала о том, как первый президент Китайской Республики Юань Шикай различными способами укреплял режим личной власти. Диктатор одолел своих противников, подавив инициированную Гоминьданем Вторую революцию, сумел не пропороть днище своего корабля на тех скалах, к которым вынесли Поднебесную течения в море международной политики. Покушение на присвоение императорского достоинства оказалось чрезмерно амбициозным шагом - и, в сочетании с рядом других факторов, спровоцировало кризис. Тем не менее, хотя события в конце 1915 - начале 1916 годов развивались для Юань Шикая не столь удачно, как в 1913, в целом к концу весны лидер бэйянцев сумел добиться того, что его режим признавали легитимной властью во всех провинциях Китая. По крайней мере формально. Юань Шикай был противоречивой фигурой. Глядя на его интриги, двурушничество, жестокость, ошибки, а порой и сознательные решения, очень дорого стоившие Китаю, президента и генерала хочется рисовать в чёрных красках. Вместе с тем, нельзя не признать: Юань Шикай, руководимый, как правило, личными мотивами, всё-таки приносил пользу своей стране хотя бы тем, что являлся меньшим из возможных зол. Его жесткая хватка не давала окончательно расползтись обветшавшей за позднецинские годы государственности Поднебесной. 6 июня 1916 рука, державшая вожжи, разжалась. Юань Шикай умер. И Китай познал нечто худшее, чем диктатура одного - самовластие и борьбу множества.
Впрочем, сразу после кончины президента видимость упорядоченности и стабильности ещё сохранялась некоторое время. Юридически процесс перехода власти прошёл спокойно в рамках предусмотренной законом процедуры. 7 июня временным главой государства становится вице-президент Республики Ли Юаньхун. Мы уже несколько раз упоминали эту личность в наших предыдущих сюжетах. И всякий раз, какой эпизод ни возьми, Юаньхун демонстрировал свою приверженность самому пошлому оппортунизму. Любопытно, что это не было признаком совсем уж трусливого безволия. Нет. Ли Юаньхун избрал для себя такую роль как полноценную жизненную стратегию. Склоняться перед силой, когда она надвигается на тебя, чтобы затем опять распрямиться за её спиной. В Синьхайскую революцию он стал титульным главой Учанских мятежников, руководителем временного правительства - потому что в противном случае ему пришлось бы столкнуться с гневом тех истинных вождей, которые хотели его туда поставить. Затем почти без сопротивления отошёл в тень, когда руководить стали лидеры Тунмэнхоя, Сунь Ятсен и Хуан Син. «Лучший друг» Юань Шикая на республиканском юге, компромиссный вице президент. И вот - он вроде бы как правитель Поднебесной. Номинальный лидер, уже доказавший не раз, что ему комфортно в роли зиц-председателя.
Кто же рассчитывал на деле занять место покойного Шикая? В прошлой главе автор настоящей работы уже отмечал: самым важным активом, имевшимся в распоряжении первого президента, той первоосновой, которая позволяла ему оставаться сильным и при маньчжурах, и в схватке с Гоминьданом, и в соперничестве с региональными, местными кликами и кланами, являлась Бэйянская армия. Казалось бы, именно тот, кто перехватит контроль над этим инструментом, и станет главным наследником, подлинным владыкой Поднебесной. Вот только тут имелся один нюанс, сказавшийся на судьбе Китая самым драматическим образом. Ещё в 1915 году Юань Шикай видел своё персональное и общекитайское будущее в реставрации монархии. Соответственно, в том же ключе разрешился бы и вопрос о преемственности - по линии прямого кровного родства. В начале 1916 года от плана пришлось отказаться. Трудно судить, считал ли Шикай своё отступление временным, или оставил мысль о троне уже навсегда. В любом случае ещё не такой старый президент имел основания полагать, что у него достаточно времени, чтобы выстроить некую новую парадигму. И в итоге, когда старуха с косой взяла своё, он просто не успел оставить никаких указаний. Ни один человек в Поднебесной не мог похвастаться тем, что именно его отошедший в мир иной генерал считал своим достойным сменщиком - и доказать это. Как следствие, произошло самое худшее. Нарушилось единство Бэйянской армии. Почему это было столь опасно? Просто каждый из её осколков, хотя и сильный, уже не имел такого подавляющего преимущества над другими военными группировками Китая, как прежде вся она целиком. И особенно - над своими же побратимами-конкурентами. Следовательно острой необходимостью становится поиск союзников. А каждого из них надо чем-то привлекать, причём более сладким и заманчивым, чем у соперников. Последние остатки прав и прерогатив нормально работающей пирамиды власти, обладающей легитимностью и монополией на насилие, оказались распроданы на этом своеобразном аукционе и пущены по ветру с удивительной быстротой менее чем за год.
Но вернёмся к конкретике. Пожалуй самым авторитетным лицом в группе бэйянцев-претендентов был на первых порах генерал Дуань Цижуй.
Родившийся в провинции Аньхой в 1865 году (и долгие годы сохранявший тесные связи с земляками), он в 1885 поступил в Бэйянское военное училище, а к середине 1890-х как ценный военный специалист после стажировки в Германии вошёл в ближний круг соратников Юань Шикая. С 1896 года Цижуй занимает пост начальника артиллерии Бэйянской армии. После Синьхайской революции он станет военным министром, а также успеет непродолжительное время побыть и главой кабинета. К моменту смерти президента в 1916 году Дуань Цижуй являлся с 23 апреля государственным секретарём Республики, а 29 июня сменил этот пост на должность председателя Госсовета. Впрочем, всё это было глубоко вторично по отношению к главному. Цижуй являлся главой Аньхойской клики - первого из тех новообразований, на которые разделилась Бэйянская армия. Здесь, к слову, имеет смысл сказать о ней дополнительно несколько слов. В своём первоначальном цинском составе бэйнцы насчитывали в собственных рядах шесть дивизий, ни одна из которых не размещалась в провинции Аньхой. Вместе с тем уже в начале 1910-х к Бэйянской армии в расширительном смысле причисляли все войска «нового строя», базирующиеся в северном Китае. Пост-синьхайские пертурбации внесли ещё больше путаницы. Юридически Бэйянская армия вовсе перестала существовать. Реально - довольно заметно приросла в своих размерах.
В военном отношении Дуань Цижуй опирался на трёх китов. Во-первых, он официально командовал 6-й дивизией, во вторых неформально руководил всеми войсками, расквартированными в Аньхое, наконец, но не в последнюю очередь, он завязал на себя аньхойское землячество в рядах бэйянцев -вне зависимости от того, где именно служили уроженцы провинции. В свою очередь, опираясь на этот базис, он повёл своего рода экспансию, причём, видя главных соперников в других бэйянцах-северянах, преимущественно на юг, инкорпорируя тамошние клики. К 1917 году Цижую так или иначе подчинялись вооруженные силы, размещавшиеся в провинциях Аньхой, Чжэйзян, Фуцзянь, Хунань и Сычуань. Южные военные вожди примыкали к главе аньхойцев достаточно охотно. С одной стороны, Цижуй был силой. С другой, что не менее важно, южане с этузиазмом смотрели на возможность, потеснив часть ранее сплочённых северян, стать частью того нового могущественного центра, который будет в дальнейшем оказывать определяющее влияние на центральное правительство. Однако, вместе с тем, они всё-таки сохраняли, особенно в более удалённых от Аньхоя регионах, существенную автономию.
Главным соперником Дуань Цижуя выступал Фэн Гочжан.
Бэйянец, выпускник всё того же военного училища в Тяньцзине, с 1909 он являлся начальником Генерального штаба, а в 1914 получил звание фельдмаршала. Под конец жизни Юань Шикая Гочжан сильнее других сподвижников повздорил с президентом, критикуя его монархические замашки. Впрочем, ни о какой искренней приверженности идеалам демократии речь не шла: весьма вероятно, ключевой причиной отстаивания фельдмаршалом республиканской формы правления было то, что он давно уже видел именно себя преемником главкома бэйянцев - а никак не его детей да уже выброшенных на обочину истории маньчжурских принцев. Относительная опала несколько ухудшила стартовые позиции Фэн Гочжана в развернувшейся гонке за лидерство. Тем не менее, именно он 7 июня стал вице-президентом при Ли Юаньхуне, когда тот, поднявшись на ступень выше, должен был сдать прежний пост. Гочжан встал во главе Чжилийской клики - и здесь, точно также, как у аньхойцев, многое было замешано на земляческих связях. Фельдмаршал родился в городе Хэцзянь. Сейчас это часть современной провинции Хэбэй. А Чжили - её старое название. Чжилийцы не обладали единоличным влиянием в своём корневом регионе, ввиду его близости к Пекину, однако уверенно контролировали провинции Шаньдун, Цзянсу (в которую в те годы входили крупнейшие после столицы города Китая - Нанкин и Шанхай), а также, подобно Дуань Цижую, не без успеха искали себе партнёров на юге.
Наконец в периферийной Маньчжурии выкристаллизовалась третья наследница Бэйянской армии - Фэнтяньская клика. Прежняя вотчина старой династии в 1912-1916 годах держалась несколько наособицу. Синьхайская революция, хотя и повлияла на регион, но военных действий там не было. Что до борьбы, развернувшейся в Поднебесной в 1913 году, то она считай вовсе Маньчжурию не затронула. Тому имелся целый ряд причин. Это и общая отсталость региона, и особенно мощное влияние иностранцев, почти единолично задававших тон в хозяйственной жизни края, и недавно окончившаяся губительная чума, и этнический фактор - многие маньчжуры обоснованно опасались привлекать к себе излишнее внимание составляющих большинство населения страны китайцев-хань, чью бы сторону в магистральных конфликтах, раздирающих Поднебесную, они ни держали. Вообще шёл довольно бурный процесс слома ставшей разом из выгодной достаточно опасной маньчжурской идентичности. Последнее, разумеется, тоже сказывалось. Не разобравшись до конца в самих себе, жители Маньчжурии не были готовы решительно выступать на общекитайскую арену.
Тем не менее, к лету 1916 доминирующее положение в занимающей край группе провинций занял Чжан Цзолинь.
К слову, самый молодой из лидеров пост-бэйянских фракций. Родившийся в 1875, Цзолинь не учился в Бэйянской академии и вообще по молодости лет был разбойником-хунхузом. Только после Синьхая он примыкает к бэйянцам - и достаточно быстро получает относительно важный пост, поскольку считается человеком, хорошо понимающим свой регион. Цзолиню дали 27-ю дивизию. Не входящая в ядро Бэйянской армии, она, конечно, заметно уступала 6 дивизиям, составлявшим бэйянскую первооснову. Тем не менее, это уже было совсем не мало. Цзолинь хорошо проявил себя в 1913, когда пресёк в зародыше любые поползновения Гоминьдана, нацеленные на дестабилизацию Маньчжурии. Фэнтяньская клика возникла вокруг 27-й дивизии - ну и, конечно, куда без землячества? Чжан Цзолинь появился на свет в городе Хайчэн современной провинции Ляонин. Именно она и являлась исторической Фэнтянью. После смерти Шикая, будучи слабейшим из бэйянских варлордов, Цзолинь долгое время занимал позицию «третьего радующегося» и пользовался своим статусом «дикой карты», способной, неожиданно примкнув к одному из основных соперников, спутать другому расклад. Это дало ему возможность последовательно усиливаться. Новое пекинское правительство назначило Чжан Цзолиня фэнтяньским губернатором (одновременно военным и гражданским), а также инспектором Трёх Провинций Северо-Востока и позднее маршалом.
Наконец, помимо трёх клик, о которых мы говорили выше - Аньхойской, Чжилийской и Фэнтянтьской, существовало ещё две силы, достаточно могущественные, чтобы влиять на глобальную общекитайскую повестку. Во-первых, это Гоминьдан. Ещё Юань Шикай в рамках мер, направленных на разрешение кризиса, вызванного его попыткой сделаться императором, дал обещание вновь созвать в стране полноценный парламент. Ли Юаньхун счёл за благо воплотить в жизнь решения своего предшественника в президентском кресле. Воссоздание парламента Поднебесной прошло по довольно любопытной схеме. Опасаясь ангажировать относительно широкие массы населения участием в избирательном процессе, а также будировать темы, связанные с выборным законодательством, правами и полномочиями народных представителей, вместо созыва новой палаты депутатов была как бы опять возвращена к жизни старая. В самом деле, ведь некогда Шикай не ликвидировал Национальное собрание в конце 1913 года, а «приостановил» его деятельность. Теперь ему предстояло собраться вновь тем же самым составом. Безусловно, это создавало немало сложностей и нюансов, причём даже не только касающихся репрезентативности/легитимность подобного парламента, а самых разных. Часть депутатов, избранных в 1912, успела ко второй половине 1916 эмигрировать из Китая, или вовсе отойти в мир иной. Под влиянием конъюнктуры, или же переосмысления собственной политической позиции люди меняли свою партийную принадлежность. Часть организаций, пытавшихся бороться за место во власти в период, последовавший за Синьхайской революцией, благополучно сошла со сцены. В общем, вопросов хватало. И только одно в глазах наследников Бэйянской армии было до обидного бесспорным: фракция Гоминьдана по-прежнему сохраняла большинство.
Статус самой крупной партии Поднебесной в 1916 году оказался крайне двусмысленным. Выдвинутые Юань Шикаем обвинения в антигосударственной деятельности никто не пытался, да и не сумел бы теперь в полной мере дезавуировать. И в ходе событий 1913, и в 1915-1916 годах гоминьдановцы с большей или меньшей степенью влияния на дела стояли в первом ряду противников властей в Пекине. Лидеры Национальной партии, находящиеся за границей, в принципе не считали Юань Шикая, а, соответственно, и его преемников, теми людьми, которые имеют право управлять Республикой. Тем не менее, отчасти основываясь на старых, берущих своё начало ещё в 1911 году, связях Ли Юаньхуна, стороны достигают своеобразного перемирия, временного и крайне неустойчивого компромисса. Гоминьдан заинтересован в легализации своей деятельности и в целом возвращении политического процесса в мирное русло, поскольку своей сколь-либо значимой вооруженной силы у него нет. Президент, в целом пока ориентирующийся на Дуань Цижуя и аньхойцев, ищет для себя некий запасной аэродром, если в ходе обострения борьбы клик-наследников кто-нибудь настоятельно попросит его на выход. Кроме того, на роли посредника между милитаристами и парламентом можно было и в моменте зарабатывать там и тут какие-то политические очки, выгадывать дивиденды. Стать чем-то большим, чем совсем уж картонная ширма. К сожалению, обе стороны довольно быстро разочаровались в перспективах сотрудничества. Ли Юаньхун не обладал возможностями повлиять на местных варлордов достаточно сильно, чтобы те реально перестали ставить Гоминьдану палки в колёса. Сунь Ятсен так и не решился (по видимому, мудро), возвращаться на родину. С другой стороны президент обнаружил, что партнёры не готовы предоставить ему сколь-либо прочных гарантий политического будущего, если кто-то из пост-бэйянских клик вздумает его убрать.
К этим сюжетам мы ещё вернёмся позднее. Также автор считает, что пока будет правильнее лишь контурно наметить абрис ещё одной силы - монархистов, выступающих за повторное обретение всей полноты прав домом Айсиньгёро. Сейчас стоит поговорить о другом: расстановка фигур обозначена - а какие задачи и вызовы стояли перед Поднебесной в целом?
Летом 1916 года в самом разгаре была Первая мировая война, окончательно ставшая великим бедствием народов. 7 июня, когда в Китае Ли Юаньхун стал президентом, во Франции немецкие войска овладели фортом Во под Верденом.
Поднебесная не участвовала в конфликте, со взятием Циндао бои на её территории прекратились, однако косвенно великая бойня всё равно оказывала на китайцев более чем существенное влияние. Под воздействием войны изменилась структура мировой торговли. Объёмы экономических контактов Китая с ведущими державами, ранее столь активно осваивавшими его рынок, резко просели. и грамотное правительство могло бы обернуть эту ситуацию к выгоде своей страны, воспользоваться ею для начала процесса импортозамещения и укрепления национальных производительных сил. Однако, как мы знаем, политическая разобщённость в Поднебесной достигла невиденных ранее масштабов. Партикуляризм клик крайне плохо сказывался на связях внутренних хозяйствующих субъектов. Освобождение масс крестьянства от сословного гнёта мало что дало ему на практике, поскольку для утверждения в деревне капиталистических отношений отсутствовала техника и средства, необходимые для модернизации. Те в Китае, у кого были деньги, вкладывались в 1912-1916 годах в совершенно другие вещи. В частности по необходимости в то, чтобы заручиться поддержкой той или иной вооруженной группировки. Как следствие, уменьшение торговли с иностранцами обернулось, наряду с прочим, серьёзным экономическим кризисом. Нарастающая раздробленность страны вела к снижению налоговых поступлений. Правительство остро нуждалось в займах, а сражающиеся между собой сильные мира сего готовы были их предоставить только на условиях сближения Пекина с соответствующим военным альянсом.
О возможности вступления Китая в Первую мировую войну раздумывал ещё Юань Шикай. Теперь решительным сторонником данного сценария стал Дуань Цижуй. Лидер Аньхойской клики, судя по всему, исходил из трёх основных предпосылок. Здесь и сейчас в обмен на присоединение к Антанте (Китайская Республика была со всех сторон окружена территорией относящихся к ней государств, так что вариант с Центральными державами заведомо не рассматривался) Поднебесная обрела бы возможность получить столь необходимые ей займы, причём на приемлемых условиях. Далее, минимизировав своё действительное участие в войне, китайцы получат право сесть за общий переговорный стол в одном ряду с другими победителями (общий перевес противников Германии и Австро-Венгрии к середине лета 1916 уже ощущался достаточно явно). И на этой основе - шанс пересмотреть ряд навязанных им международных договоров, а особенно принятую Пекином часть японских Требований. Наконец, формально военное положение, которое утвердится в Китае после присоединения к антантовской коалиции, создаст условия для дополинтельной консолидации власти в руках аньхойцев - их ставленникам как законному союзному правительству станут помогать в этом зарубежные партнёры.
То, что Национальное собрание, новая сессия которого открылась 1 августа 1916 года, выступит против, было вещью достаточно предсказуемой. Гоминьдан негативно относился к заграничным кредитам, так как они увеличивали зависимость Поднебесной от воли и без того активно вмешивающихся в его жизнь держав, а также позволяли внутренним консерваторам оттягивать экономическое оздоровление и реформы. Депутаты, так или иначе, представляли довольно многочисленные слои населения, которое в подавляющем большинстве не понимало, за что ему предлагается воевать и не желало этого. Перспектива укрепления власти Дуань Цижуя при поддержке иностранных штыков также не могла вдохновлять Национальную партию. Куда любопытнее то, что в оппозицию замыслу встал также и президент Ли Юаньхун. Почему? Во-первых, стареющий оппортунист боялся такого решительного шага. Во-вторых, увидел в неуступчивости возможность несколько набить себе цену при взаимодействии с аньхойцами. Вдобавок по некоторым данным Юаньхуна элементарно подкупали немцы.
Раздражённый Дуань Цижуй своим всё более настойчивым давлением на президента добился лишь того, что спровоцировал активизацию лидера чжилийцев Фэн Гочжана, который увидел в происходящем возможность подставить ногу конкуренту. Ответом Аньхойской клики стала активизация собственных сепаратных контактов с зарубежными интересантами, в частности с Японией. Именно аньхойцы стали позиционировать себя как главных гарантов, способных после смерти Юань Шикая обеспечить соблюдение Китаем взятых на себя обязательств перед Токио, невзирая на очевидные тенденции к анархии и регионализму. Получая от японцев негласную поддержку Дуань Цижуй осенью 1916 попытался перевести затеянную им игру с империей Восходящего солнца в открытую фазу на уровень межгосударственных договорённостей. С его подачи правительство Республики вознамерилось назначить специального представителя в Японии Цао Жулиня, наделённого полномочиями для заключения договора о займе с японскими банками на сумму в 5 миллионов долларов. Однако для подобного шага юридически требовалось одобрение парламента, а Национальное собрание поспешило заблокировать инициативу лидера аньхойцев. Тогда тот поспешил указать «зарвавшимся» депутатам на их истинное место в китайской политике. В ответ на отказ парламента утвердить назначение Цао Жулиня Аньхойская клика, прогнув «заигравшегося в демократию» президента, созвала в Пекине 1 января 1917 года совещание военных губернаторов провинций (т.е. читай вождей крупнейших клик страны), на котором лично Дуань Цижуй сделал абсолютно незаконные, но от того не менее весомые заявления о том, что парламент отныне лишается права на вмешательство во внешние сношения страны и даже ту часть её внутренних дел, которая связана со сферой международных отношений.
Сам по себе съезд-совещание, где вождь Аньхойской клики выступал как несомненный верховный арбитр, стал для него важной победой в противостоянии с конкурентами из пост-бэйянских фракций, однако мало способствовал решению исходной задачи. Между тем заграничные партнёры подгоняли. Грандиозная битва на Сомме, начавшаяся для Антанты достаточно успешно и многообещающе так и не привела к полноценному прорыву немецкого фронта во Франции. Всё более очевидным становилось глубокое военное истощение России, которое, соединившись с застарелыми социально-экономическими проблемами, возникшими ещё до войны, привело к острому политическому кризису. Союзники питали известные надежды на то, что Февральская революция поспособствует дополнительной активизации наступательных операций на Восточном фронте, однако не могли не принимать во внимание те риски, которые влекло за собой нарастающее расшатывание прежней вертикали власти, выстроенной самодержавием. В этих условиях любое укрепление коалиции, противостоящей Центральным державам, виделось Лондону и Парижу вещью исключительно важной и срочной. Европейцы стимулировали Японию обещаниями уважать её интересы и достижения в Поднебесной, а Токио в свою очередь подталкивал к решительным шагам Дуань Цижуя. И тот предпринял их. 14 марта 1917 года Дуань Цижуй заявил о разрыве Китаем дипломатических отношений с Германией.
Все формальные приличия были отброшены, а декорации - убраны. Дуань Цижуй не имел юридических полномочий, зато обладал реальной властью. Тем не менее, то обстоятельство, что даже Ли Юаньхун оказался буквально поставлен перед фактом, следует считать ошибкой лидера Аньхойской клики. Причём проистекающим из непонимания психологии президента. Дуань Цижуй, судя по всему, полагал Юаньхуна трусом, который готов фрондировать ровно до тех пор, пока на него не цыкнут. Президент действительно мог быть податливым, однако это совершенно не означало, что он не способен, уходя от прямого противоборства, подготовить интригу у обидчика за спиной. Это при Юань Шикае Юаньхун едва ли решился бы на нечто серьёзное, а вот теперь, когда имелись силы, уступающие Дуань Цижую, но не столь уж сильно. Ко всему, совсем уж демонстративное пренебрежение напугало президента. Он полагал осенью 1916, что его «оппозиционность» намерениям аньхойцев не переходит определённую неписанную границу, а теперь подумал, что его так и так собрались списать в утиль, а потому отступать всё равно поздно.
Между тем Дуань Цижуй ковал железо, пока оно горячо. 25 апреля 1917 он вновь созвал в Пекине конференцию милитаристов — военных губернаторов девяти провинций, а также представителей ряда других клик, не присутствовавших лично на конференции. Формально такого органа в китайском правовом поле вовсе не существовало. На деле это были люди, коллективная воля которых весила в Поднебесной образца 1917 года куда больше любого закона. Помимо самого Цижуя, участников съезда «обрабатывали» также и зарубежные дипломаты - посланники союзных государств Антанты, всячески склоняя их ускорить объявление Китаем войны Германии. Итог был предсказуем. 28 апреля 1917 года конференция военных губернаторов приняла решение настаивать на вступлении Поднебесной в Первую мировую. В принципе, дальнейшее становилось как будто делом техники. Вопрос был передан президентом на рассмотрение нижней палаты парламента, собравшейся специально для этой цели 10 мая 1917 года. Никто не ожидал особенного сопротивления - слишком очевидными виделись возможные последствия. Но тут…
Во-первых, несмотря на прямые угрозы, парламент отказался объявить войну Германии. Более того, Национальное собрание потребовало оправить Дуань Цижуя в отставку, предъявив ему обвинения в коррупции, а косвенно и в государственной измене, ведь подразумевалось, что деньги он брал в том числе у японцев - и за вполне конкретные изменения в политическом курсе китайского государства. Во-вторых, что стало для всех ещё более поразительным, президент Республики Ли Юаньхун признал волю парламентариев и действительно снял главу аньхойцев с поста 23 мая 1917 года. План, задуманный, судя по всему, в начале 20-х чисел марта, воплотился в жизнь.
О том, насколько координировали свои шаги парламент с его гоминьдановским большинством и президент судить сейчас очень трудно. Если какие-то договорённости и существовали, то, естественно, сугубо устные и строго секретные. Скорее всего, так оно и было, иначе смелость Национального собрания стало бы очень уж трудно объяснить. Собственно, даже при изначальном единодействии Ли Юаньхуна и принадлежащей Национальной партии фракции большинства, замысел всё равно оставался весьма рискованным. На что рассчитывал обыкновенно столь осторожный президент? Во-первых, на конкуренцию пост-бэйянских претендентов. Чжилийскую и Фэнтяньскую клику должен был столь сильно обрадовать сам факт опалы Дуань Цижуя, чтобы они не обратили внимания на то как, в какой форме всё произошло. Во-вторых, Ли Юаньхун договорился с ещё одним игроком, который соглашался поделиться с ним своей военной силой в обмен на шанс впервые заявить о себе громко и прямо.
Выше автор уже кратко говорил о китайских монархистах. Теперь нам стоит несколько детализировать картину. Прежде всего, не стоит путать две совершенно разные вещи. С одной стороны в Поднебесной имелись монархисты опереточные. Их прикормил и использовал в своих целях ещё Юань Шикай в 1912. Они были представлены той частью прежнего цинского госаппарата, которые, сожалея об окончании прежних времён, даже и не думали драться за реальную власть. В лучшем случае их намерения сводили к тому, чтобы осторожно воздействовать на истинного лидера страны, содействуя его «поправению». Это - подпевалы в хоре, славящем Шикая весной-летом 1915, когда он примерялся к трону, причём где-то во втором ряду. С другой стороны существовали в Китае и монархисты подлинные, готовые к решительным действиям, однако сознававшие до поры, что время для них ещё не пришло. Среди них был генерал (с 1913 года - фельдмаршал) Чжан Сюнь.
К началу Синьхайской революции он был одним из офицеров Бэйянской армии. А вот начинал Чжан Сюнь свою военную карьеру в гвардии как один из личных телохранителей императрицы Цы Си в годы Боксёрского восстания. В 1911 генерал был, пожалуй, самым честным сторонником маньчжуров среди всех высокопоставленных бэйянцев. Когда дом Айсиньгёро отрёкся от своих прав на престол, Чжан Сюнь демонстративно не стал обрезать косицу - старый символ верноподданической лояльности, а также настоял на том, чтобы их сохранила львиная доля его подчинённых. При жизни Юань Шикая генерал был достаточно лоялен к нему, но объяснялось это двумя основными причинами: надеждой на то, что президент сам реставрирует в какой-то момент Золотой род на троне (возможно в родстве с собственными потомками), а также жаркой ненавистью к противникам главы бэйянцев из национально-революционного лагеря. Именно Чжан Сюнь командовал войсками, штурмовавшими Нанкин во время Второй революции 1913. И позволил своим солдатам изрядно покуражиться в захваченном оплоте южных республиканцев.
Когда ничем окончилась попытка Юань Шикая сделаться императором, а затем он и вовсе умер, Чжан Сюнь оказался достаточно уравновешен, чтобы воздержаться от немедленного выступления. Слишком многие в Поднебесной всё ещё ценили синьхайское наследие и готовы были драться за него, что продемонстрировали отчасти и события конца 1915 - начала 1916 годов. Нет, Чжан Сюнь знал и верил, что труп его главного врага сам проплывёт перед ним в речном потоке, если запастись терпением. Нарастающая анархия вынудит миллионы китайцев вспоминать об эпохе Цин с ностальгией. А затем, когда вспыхнет очередной неизбежный кризис, придёт час Чжан Сюню выйти на передний план.
Судя по всему, Ли Юаньхуна генерал подкупил тем, что практически ничего не просил взамен за своё участие в готовящейся интриге. Ни должностей, ни голов тех или иных оппонентов. По мысли президента роль Чжан Сюня сводилась к следующему: в самый острый момент кризиса, когда Дуань Цижуй будет готовить ответный шаг, вступить с войсками в Пекин, обеспечив его оборону - ну и продемонстрировав себя со своей косицей, обозначив наличие в Китае и такой части политического спектра. Одновременно это позволило бы купировать возможный рост влияния парламента и, как следствие, Гоминьдана. А также не столь явственно опирать на Фэн Гочжана - терпеть всевластие чжилийцев в тех же формах, в каких оно проявлялось у аньхойцев, Ли Юаньхуну совсем не хотелось. Была ли задумка президента наивной? И да, и нет. С одной стороны Чжан Сюнь объективно был не соперником «большой тройке» бэйянских наследников с точки зрения боевой мощи и ресурсной базы. Попытка «выйти за флажки» оказалась бы сопряжена с таким коллективным ответом, парировать который у него нет шансов. Вот только это отнюдь не означало, что бравый и заждавшийся окна возможностей монархист не станет пытаться…
Итак, на дворе начало лета 1917. Дуань Цижуй, не признав предсказуемо своей отставки, уехал из столицы, чтобы мобилизовать верные ему подразделения Аньхойской клики. Многие милитаристы «второй лиги» поддерживают его, поскольку видят в действиях президента покушение также и на их коллективную волю, выраженную на апрельском съезде/конференции. В целом аньхойцы и их союзники пошли по пути, испытанном некогда национально-революционными силами: подконтрольные им провинции принимали декларации о неповиновении центру и самообороне. Общим требованием инсургентов являлась отставка Ли Юаньхуна, которого, напомню, никто не избирал на его пост - он «унаследовал» его как вице-президент после кончины Шикая, и перевыборы президента. Фэнтяньская клика заняла нейтральную позицию. Чжилийцы безмолвствовали. Предполагалось, что они поддержат президента, но только тогда, когда тот обозначит размеры куша и условия дальнейшего сотрудничества. Ли Юаньхун, как он и намеревался, обращается к фельдмаршалу Чжан Сюню. Формально тому надлежит выступить посредником в переговорах с Дуань Цижуем, но до момента их окончания на его плечи также возлагается задача обеспечения обороны Пекина. 8 июня его войска концентрируются в Тяньцзине, т.е. примерно в 100 километрах к юго-востоку от столицы - что и было оговорено заблаговременно. А вот дальше начинаются «чудеса». Отчасти их можно объяснить также немецким влиянием. Дипломаты Второго рейха в кои веке оперативно сориентировались в непростой внутрикитайской обстановке и осознали: именно победа Чжан Сюня, или, как минимум, максимальное затягивание возникшего кризиса - самый верный способ оттянуть, либо вовсе предотвратить вступление Поднебесной в войну. Деньги немцы генералу давали точно. Насколько он в целом ориентировался на их указания - вопрос открытый.
Так или иначе, уже 9 июня Чжан Сюнь начинает выдвигать громкие требования, причём не к «мятежникам»-аньхойцам, а к президенту. Он настаивает на признания конфуцианства в качестве национальной религии, включении в конституцию положений, гарантирующих привилегии дому Айсиньгёро, а также - на роспуске парламента. Ли Юаньхун и правда хотел при помощи Чжан Сюня поддавить на Национальное собрание с заседающими там госиньдановцами. Но это было всё таки слишком. И президент отказывает. Тогда Чжан Сюнь без лишних экивоков отправляется с войсками в Пекин, чтобы навести там устраивающий его порядок самостоятельно. Первые части его армии оказываются в столице уже к вечеру 9 июня, что свидетельствует о предварительной проработке фельдмаршалом данного сценария. Чжан Сюнь разгоняет парламент (что Ли Юаньхуну пришлось легализовать), берёт под свой контроль ключевые точки в городе. Дальше начинается комедия положений.
Дуань Цижуй и аньхойцы понимают: у той стороны что-то пошло не так. Однако как именно следует реагировать - неясно. Договариваться с Чжан Сюнем? С президентом? Выступить против обоих? И как отреагируют чжилийцы? Слишком много вопросов, так что Дуань Цижуй, продолжая свои военные приготовления, предпочитает пока немного потянуть время. Фэн Гочжан и Чжилийская клика - в похожей ситуации. Только что они готовились взвешивать предложения Ли Юаньхуна и торговаться с ним. А теперь стоит ли вообще принимать во внимание ставшего едва ли не заложником президента? Что тот реально способен дать? С другой стороны чжилийцев категорически не устраивает внезапное появление ещё одного амбициозного игрока в «высшей лиге». Вот только, если ударить по Чжан Сюню, выставить его вон из Пекина, не воспользуется ли этим проклятый лидер аньхойцев? У Гоминьдана нет войск. Все пост-бэйянские клики и новоявленные монархисты для них - разновидности известной субстанции. Но не стоит ли, пользуясь хаосом на севере, вновь попытать счастья на юге Поднебесной? Нет, пока всё слишком запутано - а потому рискованно. Тем не менее, руководство Национальной партии даёт указание депутатам своей фракции перебираться в южный Гуаньчжоу…
Но что же сам Чжан Сюнь? К 19 июня его войсковая группировка окончательно втянулась в Пекин. Ли Юаньхун оказался под домашним арестом. Любопытно, что в это же время в столицу Китая прибыл Кан Ювэй, который, ради сохранения государственного единства Поднебесной и уничтожения всевластия клик выразил готовность помогать Чжан Сюню. И вот, наконец, 1 июля 1917 самый важный ход был сделан. Чжан Сюнь объявил о реставрации династии Цин и вступлении на трон Айсиньгёро Пу И.
Последнему к тому времени исполнилось 11 лет, и править он, конечно, ещё никак не мог. Но важнее было само по себе символическое наполнение подобного шага. Никто ещё прежде, начиная с 1911 года, не пытался столь явно отрицать Синьхайскую революцию - даже Юань Шикай во время своей монархической авантюры не порывал напрямую с её наследием. По большому счёту оптимальным сценарием с точки зрения Чжан Сюня и его соратников была бы полная ликвидация всех тех перемен, которые потрясали Китай в 1911-1917 годах. Кан Ювэй смотрел на вещи несколько более прогрессивно и одновременно трезво. Но всё это имело сравнительно мало значения перед лицом того обстоятельства, что контроль Чжан Сюня над Пекином не мог сохраниться долго.
Итак. 1 июля Ли Юаньхун, по-прежнему находящийся в городе, перестаёт быть президентом. Его даже, не считая хоть в чём-то опасным, отпускают из-под стражи. Он укроется в японском посольстве и ещё будет некоторое время пытаться позиционировать себя легитимным главой Республики, но всём уже станет откровенно наплевать. Ключевые вопросы решали совсем другие люди. Фэн Гочжан благополучно успел оставить столицу - и теперь на пару с Дуань Цижуем определял будущее Китая. В конечном счёте, сделка состоялась. Гочжан должен был поднять с поста вице-президента в кресло главы государства. Лидер аньхойцев - вернуть своё место председателя правительства, а также получить то, чего он домогался в последние месяцы - официальное объявление войны Германии. Республикой будет править чжилийско-аньхойский дуумвират, учитывающий мнение фэнтяньцев и отдельные игроков юга, которые не вышли из бэйянской шинели. Остальных - и в первую очередь выскочку Чжан Сюня - предстояло зачистить.
Реставрированная империя Цин просуществовала ещё меньше, чем Китайская империя Юань Шикая - ей даже месяца не удалось протянуть. Аньхойцы с союзниками начали наступление на Пекин 5-6 июля. Армия Дуань Цижуя намеренно наглядно демонстрировала своё качественное и особенно техническое превосходство. Один из самолётов аньхойцев, хотя в этом не было никакого военного смысла, бомбил с воздуха Запретный город. Уже 12 июля состоялся штурм столицы, войска Чжан Сюня, не дожидаясь разгрома, по большей части разбежались.
Дуань Цижуй триумфально вернулся в Пекин. 17 июля были произведены необходимые формальности. В период с 1 по 12 июля глава аньхойцев провозглашал президентом Китая себя. Затем, освободив Ли Юаньхуна, он вроде бы как признал его статус, однако не дал тому ,что называется, и рта раскрыть. Наконец с 17 июля Фэн Гочжан становится главой Китайской Республики. Дуань Цижуй ещё с 14 июля возглавляет кабинет министров. Несчастного Пу И - не в первый и не в последний раз за его биографию - «разжаловали» из монархов. Чжан Сюнь умудрился скрыться и покинуть страну, но его политический вес стал равен нулю. Последняя попытка воссоздать в Поднебесной империю провалилась.
Вот только кризис отнюдь не закончился. Напротив, разброд и анархия только начинали набирать обороны. Выше мы говорили о том, что фракция Гоминьдана и некоторые ей сочувствующие депутаты стали после разгона парламента перебираться в Гуаньчжоу. 14 августа 1917 по согласованию с президентом правительство Дуань Цижуя официально объявило войну Германии. Южному квази-парламенту (он состоял из примерно 100 человек, т.е. юридически не имел кворума) потребовалось несколько больше времени, чтобы наладить свою работу. Но, как только 18 сентября 1917 открылась его первая сессия, он сделал целый ряд резонансных заявлений. Во-первых, он объявил неконституционными действия Дуань Цижуя, объявившего войну Германии без санкции Национального собрания. Во-вторых, он не признал избрания Фэн Гочжана президентом - по той же причине. Наконец, по предложению Сунь Ятсена, было единогласно принято постановление о восстановлении нейтралитета Китая по отношению ко всем воюющим странам.
Да, руководитель Гоминьдана опять вернулся в Китай. На что он и его сподвижники рассчитывали? На ревность южных клик: наследники бэйянцев переделили в Пекине власть, а их толком даже никто не спросил. На то, что альянс между аньхойцами и чжилийцами не будет прочным. Наконец, но не в последнюю очередь, на то, что самые широкие массы населения Поднебесной не хотят воевать непонятно где и с кем, отрабатывая иностранные займы. Если уж всё равно сражаться, то не лучше ли поднять оружие против ненавистных внутренних угнетателей, лишивших Китай покоя и внутреннего мира - разномастных милитаристов?
К сожалению, даже таким убеждённым борцам, как Сунь Ятсен, иногда приходится прагматично торговать своими принципами. 26 сентября 1917 года южный квази-парламент и сформированное им правительство также было вынуждено объявить войну Германии. Но сделало оно это по прямой просьбе представителей Великобритании, США и Японии - и это стало своеобразной формой скрытого признания. Внешние игроки согласились занять нейтральную позицию в схватке между Национальной партией и пост-бэйянскими группировками. Более того, они не препятствовали оказанию Гоминьдану помощи извне, что было для него особенно важно из-за связей в диаспоре. 3 октября Сунь Ятсен был избран в Гуанчжоу «генералиссимусом Южного Китая» и принял командование над вооружёнными силами «Южной федерации независимых провинций». Кем конкретно он мог командовать? Наибольший интерес к сотрудничеству с Гоминьданом проявили уже известный нам Тан Цзияо - губернатор провинции Гуйчжоу, Лу Жунтин - губернатор Гуанси, а также юннаньцы.
И, хотя на словах они ратовали за истинный республиканизм и защиту конституции, их действительной целью было составление на юге полюса силы, равновесного бэйянским наследникам, что оказывалось возможно только при коллективном единодействии. В том случае, если бы их допустили в «высшую лигу», они с большой долей вероятности «слили» бы Сунь Ятсена (если, конечно, тот не сумел бы к тому времени обзавестись собственной вооружённой опорой).
Именно такой вариант видел оптимальным Фэн Гочжан - с начала осени 1917 он стоял за переговорный процесс, как способ урегулирования сложившейся ситуации. Дуань Цижуй, который считал, что уже и так отдал другим слишком большой кусок своей былой власти, имел куда более жесткий настрой. Поначалу с обеих сторон, северной и южной, верх одерживали умеренные. Ещё 7 октября 1917 года Сунь Ятсен от имени «Южной федерации независимых провинций» объявил войну милитаристам севера под лозунгом защиты конституции, однако никто не спешил реально открывать боевые действия. Глава Гоминдана мог именоваться генералиссимусом, но слушались войска на деле Лу Жунтина, который отнюдь не стремился вступать с пост-бэйянскими фракциями в жесткий клинч. Одновременно Дуань Цижуй не рисковал начинать единоличный усмирительный поход против юга силами одних лишь аньхойцев, опасаясь того, что Чжилийская клика обретёт над ними решающий перевес, причём практически вне зависимости от результата. Переговоры, начавшеся закулисно уже в середине осени 1917, не спеша - а иначе и быть не могло, продолжались вплоть до конца зимы.
Однако времена менялись: масштабные процессы происходили вне пределов Китая - и их значение оказалось столь велико, что Поднебесную вновь привело в движение их могучее эхо. Начинался 1918 год, и многие понимали, что именно в нём определится сторона-победитель Первой мировой. Конец 1917 ознаменовался сразу несколькими событиями, чьё значение должно было в полной мере проявиться лишь несколько позднее. В октябре месяце одновременно окончательно рухнул после Октябрьской революции Восточный фронт, а первые американские части и соединения заняли своё место на фронте Западном. К декабрю 1917 года Антанта потерпела тяжелое поражение в битве при Капоретто в Италии, которое наглядно продемонстрировало принципиальную способность немецкой армии прорвать позиционный фронт и вести широкомасштабные наступательные операции с решительными целями. Начало мирных переговоров в Бресте практически исключило возможность сковать по-настоящему значимую часть армий Германии и Австро-Венгрии в России, а значит весной 1918 союзникам во Франции предстояло столкнуться с беспрецедентно мощным натиском противника.
От способности выдержать его зависело всё - благо положение партнёров Берлина по Четверному альянсу тоже оставляло желать много лучшего. Австро-Венгрия была истощена и стремительно утрачивала внутреннее единство. Османская империя потеряла к концу 1917 года почти всю Месопотамию, оставила стратегически важную позицию на краю Синайской пустыни, позволив британцам взять Иерусалим, в целом перенося борьбу в Палестину и Левант. Болгария из последних сил удерживала Салоникский фронт на Балканах.
Всё вышеперечисленное подвигало лидеров Антанты активнее использовать те ресурсы и резервы, которые ранее задействовались ограниченно. Китайская Республика, вступив в войну, так и не послала на передовую ни одного солдата. Её участие ограничивалось направление в распоряжение союзников своеобразных «трудовых армий» - масс дешевой рабочей силы, которую можно было использовать для всевозможных вспомогательных нужд в тылу. Осенью-зимой это в целом устраивало союзников, но теперь им хотелось бы получить от Китая больше. Либо существовал альтернативный сценарий. Точно также ни единого бойцы не выслала в Европу и Япония. Последнюю можно бы было простимулировать - разумеется, за счёт гарантий в отношении её послевоенной роли в делах Поднебесной.
Любопытно, что Дуань Цижуй, прежде активнее всех ратовавший за войну, теперь смотрел на гипотетическое формирование китайского экспедиционного корпуса едва ли не с наибольшим скепсисом. Его энтузиазм изначально был связан с политическим манёвром, а отнюдь не истинной приверженностью делу Антанты. С 1916 года он успел ещё сильнее сблизиться с Токио, откуда ему также посылали сигналы о нежелательности подобного сценария. Наконец, лидер Аньхойской клики, наблюдая за ростом нестабильности в России, считал, что лучше иметь большую свободу рук, чтобы воспользоваться ей для ловли рыбы в мутной воде. Нет, естественно, и речи не шло о какой-то китайской интервенции в собственно российские пределы. А вот, скажем, о реинтеграции Внешней Монголии… Когда в середине лета 1918 монгольские власти согласились разместить в Урге китайский батальон, тем самым де факто отказываясь от независимости в пользу автономии, последний состоял именно из аньхойцев.
В конечном итоге китайские солдаты так и не поехали драться на поля Фландрии и Пикардии. Там обошлись без них. 21 марта 1918 года началась операция «Михаэль»: первая из череды сражений Кайзершлахта - немецкого генерального наступления на Западе. За ней последовали «Жоржетта» (9 — 29 апреля), «Блюхер-Йорк» (27 мая — 6 июня) и «Гнейзенау» (9 — 13 июня). И, хотя Германии удалось достигнуть заметных успехов, стратегические цели так и осталась для Второго Рейха недостижимой. Не удалось ни отсечь и разгромить британскую армию, выйдя на широком фронте к морю, ни взять Париж, ни, тем более, вывести французов из войны. 8 августа уже Антанта перешла в большое Стодневное наступление на Западе. Параллельно остальные фронты Центральных держав начали попросту разваливаться. 30 октября 1918 Мудросское перемирие подписали османы. 3 ноября аналогичным образом поступили власти Австро-Венгрии. Наконец 11 ноября в Компьене склонила голову перед победителями и Германия.
Первая мировая война окончилась. А значит для Китая наставали поистине судьбоносные дни. За перемирием должен был последовать собственно мир. А для его подписания требовалось созвать представительное собрание всех стран-участниц борьбы, представляющих лагерь Антанты. И было совершенно очевидно, что его положения зададут основу новой системы международных отношений, как некогда это сделал Венский конгресс после Наполеоники. Причём, ввиду глобального характера конфликта, незатронутых регионов на планете по существу не будет. Новый порядок и правила обсудят и примут практически для всех.
Сама Поднебесная только-только начала входить относительно нормальное русло, хотя ростки будущих проблем уже можно было наблюдать невооруженным взглядом. Несмотря на сохраняющееся разделение страны, призрака очередного раунда вооруженного противоборства как будто удалось прогнать. Лу Жунтин и другие южные милитаристы, по мере того как развивались переговоры с центром, решили окончательно обезопасить себя от гипотетически возможных самостоятельных действий Гоминьдана. В начале мая 1918 года Лу Жунтин потребовал упразднения звания «генералиссимуса», присвоенного Сунь Ятсену, реорганизации командования Армии защиты конституции (с созданием совета из 7 представителей провинций и регионов вместо нормальной военной иерархии) и расширения состава правительства за счёт включения в него своих ставленников. Сунь Ятсен, понимая, что отказ вызовет раскол, а то и свою отдельную гражданскую войну на юге, которой могут воспользоваться наследники бэйянцев, скрепя сердце пошёл на поводу у хозяина Гуанси. Больше всего лидер Национальной партии опасался очередного разгрома и разгона парламента. И, ради его сохранения, согласился наступить на горло самому себе. Причём, одновременно от разочарования и дабы купировать возможные опасности, связанные с помещением под более или менее жесткий арест, Сунь Ятсен перебирается из Кантона в Шанхай.
Впрочем, всё-таки самым крупным политическим событием 1918 года в Китае стали выборы. С одной стороны они зафиксировали сложившийся раскол страны по линии Север-Юг, дополнительно углубив его. В выборах приняли участие лишь те провинции, которые прочно контролировали кликами-наследниками Бэйянской армии, в то время как правительство в Кантоне, несмотря на ослабление влияния Гоминьдана, отказалось их признавать. Основания для сомнений в честности результатов, бесспорно, были - и весьма весомые. Три четверти мест в парламенте получили представители партий, подконтрольных руководству аньхойцев, причём, помимо махинаций и манипуляций с волеизъявлением избирателей, в воздухе висела угроза, силового выступления Дуань Цижуя и его людей, готовых в случае нужды отстаивать свою власть и влияние вооруженной рукой. С другой стороны, при всех её многочисленных недостатках, Китайская Республика, впервые с 1912 года, разрешала вопросы своей внутренней жизни посредством хотя бы формально демократической процедуры, а не явственным и открытым диктатом сильного.
С точки зрения итогов, обращает на себя внимание ослабление позиций Чжилийской клики. Как мы помним, президента Поднебесной выбирал парламент. Исходя из возникшего в 1918 году расклада, возглавлявший страну после разгрома монархического путча и отстранения Ли Юаньхуна руководитель чжилийцев Фэн Гочжан имел сравнительно мало шансов сохранить кресло. Однако, судя по всему, он в принципе изначально занял относительно пассивную позицию - что и позволило аньхойцам столь уверенно победить. Отчасти это могло быть связано с той поддержкой, которую Аньхойской клике оказывали японцы. Сознавая в начале осени 1918, что Первая мировая вот-вот завершится, а с нею закроется и созданное войной окно возможностей для Токио, империя Восходящего солнца стремилась максимально укрепить свои позиции в Китае прежде, чем союзники по Антанте возьмутся за ревизию восточных дел. С другой стороны, вероятно, Фэн Гочжана начало подводить здоровье. В декабре 1919 он скончается в возрасте 60 лет. Забегая вперёд, кого-то особенного кризиса преемственности в рядах чжилийцев это не вызовет. Но вот в контексте роли Гочжана как видного сторонника переговоров с югом, его постепенный уход со сцены окажется вещью весьма существенной.
Итак, как было сказано выше, Аньхойская клика сумела взять в пекинском парламенте три четверти мест, в чём, несомненно, сыграло роль самоустранение прежнего президента, а также Сунь Ятсена. Ну а далее депутатами оказался уверенно избран президентом Сюй Шичан - аньхоец, но стоящий несколько наособицу от Дуань Цижуя, за счёт его старых связей с покойным Юань Шикаем (с которым, напомню, они побратались ещё в 1879 году).
Соответственно, именно он как президент юридически являлся тем лицом, которое отвечало за формирование политической линии китайской делегации на открывшейся 18 января 1919 года Парижской мирной конференции, а также её кадровый состав. Впрочем, на практике, несмотря на то, что 10 октября 1918 он даже ушёл с поста Председателя госсовета, последнее слово здесь, без сомнений, оставалось за Дуань Цижуем.
О самой Парижской конференции, задавшей основы нового мироустройства, можно говорить очень много. В целом она как самостоятельное масштабное явление выходит за рамки настоящего исследования. Тем не менее, применительно к китайской проблематике, все же стоит сказать несколько слов. Ещё в 1917 году после поражения, понесённого итальянцами при Капоретто, 5-7 ноября в городе Рапалло (курортное местечко неподалёку от Генуи) прошла межсоюзническая конференция держав Антанты, по итогам которой было принято решение сформировать в качестве органа управления коллективными усилиями альянса Верховный военный совет. Считалось, что он состоит из премьер-министров ведущих стран, сражающихся против Центральных дежражв, а именно Франции, Великобритании, США, Италии и Японии, а также представителей их генеральных штабов. На практике председателей правительства в них периодически замещали специальные уполномоченные, однако в целом Верховный совет функционировал со встречи в Рапалло и до конца войны. 12 января 1919, предваряя грядущее открытие Парижской конференции, в здании французского министерства иностранных дел на набережной Орсе встретились Дэвид Ллойд Джордж (премьер-министр Великобритании), Жорд Клемансо (премьер-министр Франции), Вудро Вильсон (президент США) и Витторио Орландо (премьер-министр Италии) с рядом советников. Юридически их собрание заседанием Верховного военного совета Антанты не являлось, однако понималось заседающими главами государств именно как таковое. Участники встречи организовали её, чтобы окончательно сверить между собой часы, дабы избежать впоследствии публичных эксцессов, а также, что особенно важно, финализировать свои договорённости по поводу того органа, который станет играть руководящую и направляющую роль в ходе конференции - в частности будет выдвигать для общего обсуждения свои заранее подготовленные коллективные предложения. И вот здесь произошло событие, которое можно назвать крупным дипломатическим успехом Китая (хотя сама Поднебесная не сыграла тут никакой роли и не приложила усилий к его достижению): невзирая на то, что британцы первоначально выражали намерение привлечь в проектируемый Верховный совет конференции представителей Японии, в итоге он возник как Совет четырёх (Великобритания, Франция, США, Италия). Позднее и итальянцы окажутся оттеснены от реальной руководящей позиции, а господствующее положение окончательно перейдёт к Большой тройке. Для Китайской Республики это означало, что позиция империи Восходящего солнца в Париже будут отнюдь не так сильны, как японцы могли бы надеяться. Вот только на практике никто в делегации Поднебесной и не помышлял в полной мере воспользоваться этим.
Тут необходимо сделать одну дополнительную важную оговорку. Китайская делегация была двуединой, составленной одновременно из лиц, уполномоченных северным и южным правительствами (хотя руководителем являлся Лу Чжэнсян, бывший министром иностранных дел при Юань Шикае на излёте его правления, понятно кому лояльный). То, что Поднебесная, несмотря на внутренние дрязги, оказалась представлена на конференции именно так, в решающей степени было заслугой США. Именно американцы сперва настояли на данном формате как таковом, а затем выступили посредниками. Зачем Вашингтону это понадобилось? С одной единственной целью: сделать китайцев инструментом проведения политики сдерживания в отношении Японии. А также - в русле той же задачи - уменьшить меру влияния Токио на саму делегацию Китайской Республики. Если бы неудобные для империи Восходящего солнца вопросы начала ставить в Париже на повестку дня делегация, состоящая исключительно из северян или южан, японцы без сомнений попытались бы на этом основании дезавуировать её легитимность. Последнее было особенно опасно, поскольку на рубеже 1918-1919 годов Япония вовсе озвучивала предложения взять на себя бремя представления китайских интересов на мирной конференции.
Тем не менее, американские усилия по большей части пропали втуне. Если для Вашингтона необходимость сдерживания амбиций и аппетитов Токио была значимой политической задачей, то Франция и Италия занимали сравнительно индифферентную позицию. Они не имели ничего против того, чтобы вывести не участвовавшую в европейских сражениях империю Восходящего солнца за скобки Верховного совета и в целом клуба основных победителей, но не более того, а на Поднебесную смотрели традиционно как на полуколонию. Что до Лондона, то Великобритания вовсе являлась союзницей Японии - и лишь позднее, на стадии подготовки уже следующей, Вашингтонской конференции, англичане и американцы достигнут широкого комплексного соглашения, в рамках которого первые согласятся пожертвовать этим существовавшим с 1902 года альянсом. Впрочем, едва ли не важнее мнения держав оказалась слабость собственно китайцев. Первые же препятствия, с которыми пришлось столкнуться делегации, показали, как уже говорилось выше, её неготовность вести содержательную игру и пользоваться пусть немногочисленными, однако в принципе имеющимися козырями. На первых порах Лу Чжэнсян делал довольно громкие заявления. Так, ещё добираясь в Париж, он выступил с небольшим коммюнике для печати, в котором специально отметил, что китайские дипломаты, наряду с требованием о возвращении в национальную юрисдикцию Шаньдуна (т.е. территорий бывшей немецкой колонии Циндао) будут добиваться согласия держав на восстановление тарифной автономии и отмену экстерриториальности. Вот только реально это оказалось всего-навсего блефом, причём направленным по большей части на внутреннего зрителя. Аньхойская клика не хотела, чтобы её уж слишком остро начали бы обвинять в сдаче национальных интересов в угоду японцам, а потому Лу Чжансяну и прочим предписали сперва «посопротивляться». А затем представители Республики чем дальше, тем очевиднее начали отступать от изначальных позиций. Под конец о китайцев с их молчаливого согласия уже просто вытирали ноги. Китай участвовал только в тех заседаниях, на которых обсуждались «чисто китайские» вопросы. Делегация Поднебесной находилась в полном неведении относительно того, в какой форме будет обсуждаться вопрос о Шаньдуне - и в итоге его рассмотрение было инициировано не представлением китайской стороны, а требованием японской делегации передать Японии бывшие владения и права, принадлежавшие Германии в Шаньдуне, как «честную компенсацию за ее заслуги и потери».
30 апреля 1919 Совет трёх удовлетворил японские притязания. В первых числах мая стало очевидно, что, невзирая на всю собственную риторику, китайская делегация намеревается согласиться с решением ведущих стран Антанты. А 4 мая сразу в нескольких городах Поднебесной начались массовые протесты. На начальной фазе основными их участниками являлись молодёжь и студенты - в частности Пекинского университета. По дате своего начала эти выступления остались в истории под именем «Движения 4 мая». Необходимо понимать, что парижские события послужили пусть значимым, но всё же поводом для высвобождения долгое время накапливавшегося недовольства. Некогда многим молодым людям по всему Китаю маньчжурская архаика и сословность виделись тормозами не только для развития страны, но и для тех социальных лифтов, которые могли бы поднять из низов их лично. Синьхайская революция покончила с монархией, упразднила привилегии, запустила процесс обновления элит, однако выиграли за счёт последнего лишь представители военной касты. Да и то тесно связанные со старым режимом, ещё в рамках него ставшие генералами и офицерами. Из-за экономической стагнации процесс модернизации Поднебесной замедлился. Образованные кадры не то чтобы вовсе не находили себе применения, но вынуждены были играть роль обслуги при многочисленных кликах с их жестким иерархическим порядком и постоянными конфликтами - и это ещё в лучшем случае.
Юноши и девушки, которые в числе примерно 4000 человек собрались 4 мая 1919 на площади Тяньаньмэнь, начали с лозунгов, касающихся внешнеполитической повестки: не передавать Японии прежние немецкие права в Шаньдуни, не подписывать документов, в которых будет содержаться данное положение, поменять состав делегации, работающей в Париже. Но очень скоро из-под всего вышеперечисленного выступил новый призыв: «твёрдо отстаивая суверенитет на международной арене, мы быстрее избавимся от врагов народа внутри страны».
Отдельные группы студентов после завершения общей акции подожгли пекинские особняки, принадлежащие не только непосредственно лицам, представлявшим Республику на мирной конференции, но и тем, кто, как считалось, их направлял. Власти отреагировали арестами, которые часто сопровождались суровыми избиениями. Аналогично не жалели кулаков банды оплаченных провокаторов, которых также привлекли к борьбе с протестующими. Тем не менее, в целом с учётом реалий тогдашнего Китая принятые правительством меры сложно назвать по-настоящему строгими.
Почему власти воздерживались от применения оружия? Дело в том, что сам формат «Движения 4 мая» не имел прецедентов и аналогов в истории Поднебесной. Традиционно ещё с первой половины XIX столетия, а на самом деле и более ранних времён, противники правящего режима в Китае стремились действовать скрытно, ориентируясь на примеры других тайных обществ, отказываясь от этой тактики лишь на пороге решающего выступления. Даже Синчужнхой и Тунмэнхой отчасти соответствовали в своей борьбе данной линии с поправкой на некоторые нюансы конкретной политической практики. Движение 4 мая изначально делало ставку на максимальную открытость. Они взаимодействовали с прессой, развивали новые для Китая методы наглядной агитации, в целом работали по европейско-американским, вестернизированным лекалам. Если при монархии любые формы публичного участия масс в политическом процессе считали вещью табуированной, то теперь, с установлением Республики, юридически протестующие оставались в своём праве. Понятно, реальное часто отличается от формального самым драматическим образом. Вот только - и это был второй новый козырь недовольных - они не ставили под сомнение ни основы сложившейся системы государственного устройства, ни даже полномочия лиц, занимающих руководящие посты. Студенты-демонстранты не призывали отправить в отставку президента, переизбрать парламент, не делали того, за что их можно бы было обвинить в мятеже и спустить на них всех собак. Большая часть озвучиваемых ими претензий относилась к анонимным врагам, пошедшим на предательский сговор с Японией. Начать в таких условиях выжигать их калёным железом, используя винтовки и пулемёты, означало бы для правительства кровью расписаться, что оно и есть тот самый продавший родину коллективный изменник.
Не стоит, конечно, также и преувеличивать возможностей этих новых форм протеста. Своей тактикой студенты могли выиграть дополнительное время жизни для своего движения, вот только со временем оно оказалось бы обречено заглохнуть без всякого насильственного подавления - просто в виду крайне скромной практической отдачи. Люди собирались, митинговали, требовали. Отдельные радикалы (от которых всегда потом можно было откреститься) «бузили» уже несколько крепче после окончания основных мероприятий. Ничто из этого не угрожало ни могуществу Аньхойской клики как таковому, ни хотя бы принятому её руководством решению пожертвовать Шаньдунем ради японской поддержки. Однако то, что знамя начатой 4 мая борьбы не опускалось довольно долго, в конечном счёте позволило протесту как бы перезапустить самого себя - и уже на ином, куда более опасном для режима (аньхойского и власти клик вообще) базисе. В начале июня 1919 года центр выступлений смещается из Пекина в Шанхай и ряд других приморских городов Поднебесной. А главное - меняется социальный портрет протестующих. Теперь это в первую очередь рабочие промышленных предприятий. Пролетариат. Ведущей же формой борьбы становятся политические стачки и забастовки.
Важность произошедшего трудно переоценить. Во-первых, рабочий класс в принципе впервые полноценно заявил о себе в китайской истории. Прежде крайне низкий уровень его политической грамотности, а также низкая доля пролетариата среди населения страны в целом не позволяли ему в полной мере осознать себя. С июня 1919 года положение начинает меняться. Во-вторых, стоит обратить самое пристальное внимание на то, почему и особенно за что китайские рабочие решили бороться? Если уже на молодёжно-студенческом этапе Движения 4 мая тема Парижской конференции была скорее средством открыть обсуждение роли и места Китая в современном мире в целом, то теперь стартовый предлог ещё сильнее отходит на задний план. Рабочих волновало отсутствие в Поднебесной единой хозяйственной политики, без которой тем более бесполезно было вести речь об эффективном трудовом законодательстве. Клики уверенно доламывали и без того не самый прочный с цинских времён общий внутрикитайский рынок - и при всём этом Республика самым прочным образом оставалось встроена в мировой. Про то, что Япония с концом войны намерена приступить к самому активному освоению Китая, настоящей экономической интервенции, знали многие представители буржуазии. Естественно в преддверии такого непростого испытания они стремились сократить издержки и «накопить жирок». Для тружеников то и друге означало чудовищную потогонку. Требования левой части интеллигенции трансформировались в рабочей среде в два основных лозунга: «За распространение науки!» и «За демократию!». Первый из них есть ни что иное, как продолжение широкой модернизации страны, особенно её хозяйства. Второе - нечто ещё более интересное. Увидев наглядно за 1912-1919 годы, какими формальными и бессодержательными могут быть институты парламентской демократии при всевластии военщины, пролетарии настаивали на передаче политических прав «вниз» - самоуправляющимся коллективам. И, устами наиболее образованных своих представителей, апеллировали к советскому опыту.
Коммунистическая партия Китая была основана на прошедшем нелегально в конце июля — начале августа 1921 года в Шанхае I съезде - позднее мы ещё поговорим об этом. Но сам Мао Цзэдун неоднократно высказывался в том ключе, что отправной точкой в истории КПК следует считать Движение 4 мая.
К 1919 в Поднебесной уже существовало несколько марксистских кружков. Тем не менее, только события конца весны - начала лета этого знакового года позволили им сделаться чем-то большим, чем абсолютно беспомощные собрания занимающихся самообразованием малочисленных маргиналов. Отдельной строкой: хотя на прошедшем 2-6 марта 1919 в Москве Первом конгрессе Коминтерна китайские коммунисты были представлены этническими ханьцами, давно живущими на российской земле (Чжан Юнкуй создал и возглавил Союз китайских граждан в России, Лю Шаочжу переехал в нашу страну и находился в ней с пятилетнего возраста), а роль этой международной структуры в Движении 4 мая можно смело назвать нулевой, в РСФРС обратили внимание на товарищей из Поднебесной. И сделали соответствующие выводы.
Движение 4 мая стало хорошей школой для многих китайских политиков той генерации, которая постепенно приходила на смену людям, сделавшим себе имя ещё при империи. Оно показало массам их силу, когда под давлением забастовщиков (в Шанхае, например, бастовали 50—70 тысяч рабочих, а также почти все торговцы) правительство проинструктировало делегацию Республики на Парижской конференции не подписывать от имени Китая Версальский договор. Другим важным следствием Движения 4 мая стало то, что оно обозначило поворот во взглядах китайской интеллигенции: массовую переориентацию с традиционной культуры на вестернизацию. В частности же это выражалось в том, что прекратились попытки поиска глобального «своего пути» – в Поднебесной ускоренно укоренялись и развивались европейские направления политической мысли. В том числе стремительно распространялись марксизм, национализм европейского типа, общее понимание того, что такое демократия, парламентаризм и тому подобное. Если в 1912 году Республика, президент, выборы и прочее подобное были непривычными жупелами, то теперь превращение всего этого из ширмы в реально действующий механизм стало целями борьбы для целого ряда политических сил, которые позднее и придут к власти в Поднебесной – обновлённого Гоминьдана, КПК и некоторых других. Тем не менее, в главной, титульной цели протестующие так и не преуспели: невзирая на формальный протест, на деле с подачи аньхойцев страна признала сложившийся статус-кво с японцами в Шаньдуни, не предприняв в их отношении ровным счётом никаких мер. Впрочем, стоит ли удивляться? Для Дуань Цижуя слишком уж многое было поставлено на карту: шанс обрести столь же уверенно доминирующую в масштаба Поднебесной военную силу, как та, которой когда-то обладал Юань Шикай, единолично руководя бэйянцами. Ещё в 1918 году под предлогом формирования китайского экспедиционного корпуса для отправки в Европу, на базе аньхойских кадров началось формирование пяти новых дивизий. Их оснащение шло на японские деньги - в рамках специальных целевых займов. Вот только, когда Первая мировая завершилась, империя Восходящего солнца продолжила перечисление средств - и как теперь, так и тогда, подоплёка тут была весьма прозрачной.
Бывший экспедиционный корпус, переименованный в «Северо-Западную пограничную армию», продемонстрировал свою силу в ноябре 1919 в ходе вторжения в Монголию. Эта акция, вне всяких сомнений, была показательным шагом Дуань Цижуя. С одной стороны она вроде бы как оправдывала само наличие новых дивизий и траты на них окончательной реинтеграцией отпавшей было от Китая провинции. С другой - в насилии не было никакой необходимости. Мы помним, что ещё с 1918 года в монгольской Урге находился китайский гарнизон. Монголия отказалась от полного государственного суверенитета в пользу автономии - и конкретные формы последней вполне можно было определить в ходе переговорного процесса. Да только Аньхойской клике требовался не столько результат, достижимый дипломатическими средствами, а процесс. Марширующие полки, за которыми наблюдает вся Поднебесная. И, что называется, мотает на ус. Имелся у спектакля также и дополнительный адресат: страны, поддерживающие противников Красных в Гражданской войне в России, а также прямо участвующие в интервенции. Дело в том, что как один из поводов для ввода войск китайское правительство обозначило защиту Монголии от возможного вторжения большевиков. Одновременно негативные высказывания из уст китайских официальных лиц звучали в отношении белых войск атамана Семёнова, якобы подстрекающих монголов бороться за независимость. Судя по всему, лидер аньхойцев собирался предложить свои услуги Японии в качестве союзника, способного помочь ей сохранить контроль над занятыми территориями российского Дальнего Востока.
Но оккупация Монголии стала тем камушком, который запустил вместо этого лавинообразные процессы в самом Китае. Уверенный рост влияния Аньхойской клики напрягал многих и до ноября 1919. Дуань Цижуй сумел мощно укрепиться за 1918 год и вплотную подошёл к тому, чтобы стать вторым Юань Шикаем, но в процессе испортил отношения с большинством других политических акторов Поднебесной. На юге знали, что именно аньхойцы противятся каким-либо сценариям воссоединяя страны путём переговоров. Это равно негативно воспринималось и Гоминьданом, и южными кликами. Чжилийцы, рассчитывавшие на более равное распределение властных полномочий после подавления монархического путча Чжан Сюня, убедились, что Дуань Цижуй готов воспринимать их сугубо как младших партнёров, но никак не ровню. Фэнтяньцы долго оставались нейтральными, однако неожиданный бросок Северо-Западной пограничной армии в Монголию очень обеспокоил их той потенциальной угрозой, которая возникала теперь для изолированной Маньчжурии, служившей им базой. Да и в принципе обиделись на то, что их не «пригласили к столу».
Во главе сил, оккупировавших Монголию, стоял генерал Сюй Шучжэн - твёрдый и верный аньхоец, который претендовал на место правой руки Дуань Цижуя.
Успешно проведённая короткая кампания, где китайцы обладали подавляющим преимуществом, резко повысила его популярность. В рамках сложившейся системы, у него имелись все основания считать, что Внешняя Монголия сделается его «ленным владением». Исходя из этого Сюй Шучжэн и действовал зимой 1919-1920. Тем не менее, президент не только не утвердил его генерал-губернатором занятой территории, но и отстранил от командования за самоуправство. Ранее уже говорилось о том, что будучи аньхойцем, Сюй Шичан занимал несколько обособленное положение. Как партнёр Юань Шикая он имел немало контактов и в других кликах, на которые раскололась прежняя Бэйянская армия. И в конечном счете людям, начавшим составлять своеобразный заговор против Дуань Цижуя, удалось найти к президенту подход.
Кто был душой аньтианьхойского альянса? У Пэйфу, сменивший скончавшегося Цзэн Гофаня во главе чжилийцев.
Именно он уже в ноябре 1919 организовал встречу сперва с представителями Фэнтяньской клики, а затем и с южанами - посланцами Тана Цзияо и Лу Жунтина. Стороны подписали тайное соглашение, в котором обязались совместно создать так называемую Армию спасения страны. Естественно, острых углов и подводных камней в наметившейся коалиции хватало. Консультации, в ходе которых стороны улаживали возникающие по ходу дела вопросы, продолжались до апреля 1920. В определённый момент, что в принципе закономерно при столь значительном сроке и большом количестве участников переговоров, о них стало известно Дуань Цижую. И тут глава Аньхойской клики допустил грубый промах, проистекающий из высокомерия. Он не стал искать путей к примирению со своими противниками - или, что было бы особенно перспективно, какой-то их частью. Вместо этого, приняв предложенные противником правила игры, Дуань Цижуй начал готовиться к вооруженному противостоянию, надеясь, что победа позволит ему разом покончить с неповиновением и превратившемся в хроническую болезнь внутренним расколом Китая.
Каждая из двух противоборствующих сил с одной стороны не желала уступать инициативу неприятелю, а с другой опасалась выступить первой без достаточной подготовки. Кроме того, хотя милитаристы никогда не придавали данному фактору большого значения, всё же ни аньхойцам, ни их врагам не хотелось выглядеть в глазах масс поджигателями очередной кровавой смуты. Показательно, что Дуань Цижуй в итоге поименует верные ему войсковые соединения Армией национального умиротворения/стабилизации. Тем не менее, гром должен был грянуть - хотя бы по той причине, что с определённого момента отступление и демонстрация готовности к компромиссу стала видеться соперникам слишком большой потерей лица.
Совокупная численность людей У Пэйфу с союзниками заметно превышала воинство Дуань Цижуя, однако уступало ему в качестве, а главное - было чудовищно разобщено. На начальной стадии противоборства на сколь-либо значимые подкрепления от южан рассчитывать не приходилось. По существу именно необходимость избежать разгрома по одному определила стратегию антианьхойского лагеря. В зависимости от того, нанесёт Дуань Цижуй свой первый удар по Чжилийской или Фэнтяньской клике, другой следовало, воздействуя на тылы аньхойцев, вынудить их свернуть операцию. Далее, по мере того, как время начнёт затягиваться, общее преимущество У Пэйфу и Ко постепенно начнёт сказываться - главное крупно не проиграть сразу. В то, что Аньхойская клика найдёт в себе силы и отважится на два одновременных разнонаправленных удара её противники не верили. Как показала практика, зря.
12 июля 1920 года целый ряд чжилийских и фэнтяньских военачальников ( Цао Кунь, Чжан Цзолинь, Ван Чжаньюань, Ли Шунь, Чэн Гуанъюань, Чжао Ти и Ма Фусян и другие) подписали коллективную прокламацию с обвинениями в адрес Дуань Цижуя, аньхойцев и их политического ответвления - клуба Аньфу. Её текст был распространён по стране при помощи телеграфа. Де факто это был ультиматум. И Аньхойская клика ответила. К началу июля 1920 аньхойцы располагали 5 дивизиями и 4 бригадами, готовыми немедленно действовать. Их ирмия была размещена на двух фронтах близ Пекина: Западный фронт охватывал окрестности Чжочжоу, Лайшуй и Гу’ань, Восточный - окрестности посёлка Лян и храма Северного полюса к западу от посёлка Ян. 14 числа оба фронта одновременно перешли в наступление. Аньхойцы (суммарно порядка 42 000 человек) начали атаку напористо и начали теснить противника. Помимо прочего, их начальный успех, судя по всему, объясняется также скрытной поддержкой японских военных советников. Два дня они, особенно их Западный фронт, уверенно продвигались вперёд - и постепенно ослабили внимание к собственным флангам. Совершенно неожиданно 17 июля У Пэйфу, лично командуя главными силами Чжилийской армии, совершил дерзкий обход с аньхойских сил. Выйдя в тыл неприятелю, он смог занять штаб-квартиру Западного фронта врага, взяв в плен аньхойского главнокомандующего Цюй Тунфэна и многих офицеров, включая командующего Первой дивизией. После этого дезорганизация Западного фронта Аньхойской клики нарастала лавинообразно. Захватив Чжочжоу, У Пэйфу преследовал отступающую аньхойскую армию до самого Пекина. В процессе, как нетрудно догадаться, отход при слабом контроле командования, обратился в бегство. За исключением Пятнадцатой дивизии, весь Западный фронт аньхойцев был разбит. Параллельно Фэнтяньская армия на вспомогательном направлении атаковала аньхойский восточный фронт. Ничего особенного она там не добилась, но, узнав о прорыве линии Западного фронта, командир Восточного фронта, начальник штаба аньхойцев Сюй Шучжэн попросту струсил, сбежал в Пекин, оставив свои войска сдаваться соединившейся чжили-фэнтяньской армии, что вскоре и произошло. Уже 19 июля Дуань Цижуй понял, что битва проиграна, и самоустранился от руководства Аньхойской кликой. 23 июля объединённые силы Чжили и Фэнтяня вошли в Пекин, после чего Аньхойская клика признала поражение и сдалась. В целом боевые действия продлились менее недели, а решающий перелом произошёл уже 17-18 числа, т.е. на 3-4 день.
Столь стремительного краха грозных аньхойцев не предвидел никто. И это породило серьёзную проблему. Участники антианьхойского альянса даже в качестве наилучшего варианта развития событий ожидали максимум серьёзного ослабления своего врага, но никак не его полного и окончательного разгрома. Соответственно договорённости по поводу дележа наследства аньхойцев были нечёткими о ограниченными - предполагалось, что подытожить их станет возможно лишь по итогам переговоров с побеждённым. Вместо этого Дуань Цижуй, и без того не имеющий формальных властных полномочий с 1918 года, бежал в японскую концессию в Тяньцзине, где и поселился как частное лицо, получая доход от сдаваемой в аренду жилплощади. Покоритель Монголии Сюй Шучжэн напросился в дипломатическую миссию, направленную Республикой в Италию, и далее под разными предлогами оставался в Европе до 1924 года. Клуб Аньфу был закрыт, входившие в его состав депутаты парламента теперь не желали иметь с потерпевшими поражение прежними патронами ничего общего. Всё прежнее достояние Аньхойской клики, претендовавшей на то, чтобы доминировать в Поднебесной, лежало теперь у ног триумфаторов. И, естественно, отношения между ними резко обострились в ходе его дележа.
Ведущую роль в военном успехе июля 1920 сыграли действия чжилийцев во главе с У Пэйфу. Соответственно, именно Чжилийская клика обоснованно рассчитывала на то, что получит львиную долю приобретений. Фэнтяньцы, которые и раньше были слабейшим из трёх пост-бэйянских осколков, в свою очередь страшились того, что диспропорция между ними и прежним ситуативным союзником окажется слишком велика. Настолько, что уже У Пэйфу, а не Дуань Цижуй, начнёт действовать в отношении всех прочих милитаристов с шикаевскими замашками. Как следствие, лидер фэнтяньцев Чжан Цзолинь повёл весьма гуттаперчевую политику. Во-первых, он вышел на Токио, демонстрируя свою готовность подменить аньхойцев в качестве проводника и гаранта японских интересов в Китае. У Пэйфу, о чём было многим известно, ориентировался в большей степени на англосаксонские державы - в военном отношении на Великобританию, а в экономическом - на США. Чжан Цзолинь, даром что в Русско-японскую чуть ли не партизанил против подданных императора Мэйдзи, в статусе руководителя клики в подобных пристрастиях замечен не был. Что куда более важно, фэнтяньцы обладали наилучшими стартовыми условиями для интенсификации контактов с Японией по сугубо политико-географическим причинам: у них имелась общая сухопутная граница с японскими владениями в Корее. Разумеется, процесс был отнюдь не мгновенным, однако в течение второй половины 1920 года Чжан Цзолиню удалось радикально укрепить международные связи своей клики - и начать получать от новых партнёров-покровителей материальную помощь.
Во-вторых, что не менее важно, фэнтяньцы заняли куда более мягкую позицию в отношении прежних аньхойских кадров. Если У Пэйфу считал, что людей, так бездарно проваливших кампанию июля 1920, продемонстрировавших свой оппортунизм, и в принципе давних противников чжилийцев следует отстранять от рычагов управления (а кое-кого и отправить в тюрьму), то Чжан Цзолинь адресно облегчал участь тех генералов, ранее служивших Дуань Цижую, которые теперь были готовы присягнуть уже фэнтяньцам. И, невзирая на сомнительный личные качества и дарования многих из них, такую линию следует в китайский реалиях начала 1920-х признать более дальновидной. «Мягкость» Цзолиня - истинная или мнимая - сильно облегчала ему поиск союзников. Не «толкаясь локтями» с чжилийцами в Хэбэе - единственном регионе, кроме крайне слаборазвитой и малонаселённой Внутренней Монголии, связывающей Маньчжурию с остальным Китаем, Фэнтяньская клика всё равно наращивала влияние в таких регионах, как Шаньдун и некоторые другие.
Но не забудем также и о Юге. Пока два осколка Бэйянской армии одолевали и уничтожали третий, там также происходили весьма любопытные события. Мы помним, что южные вожди, наряду с северными, также вошли в состав аньтианьхойской коалиции - и, судя по всему, тот же Лу Жунтин вполне серьёзно готовился к тому, чтобы отправить часть своих войск на подмогу чжилийцам и фэнтяньцам. В реальности этого не потребовалось, однако меры для обеспечения такой возможности были южными милитаристами предприняты. В их ряду на одном из первых мест стояло дополнительно сокращение и без того существенно упавшего влияния Гоминьдана и ориентирующихся на него групп. Положение Национальной партии грозило стать совсем уж жалким. С 1917 года она лишь неуклонно сдавала свои позиции. Сперва сошёл с повестки дня поход на север и однозначное непризнание легитимности Пекина. Затем лишился своих полномочий и даже вовсе оказался вынужден оставить Кантон Сунь Ятсен. На рубеже весны-лета 1920 гоминьдановцы почувствовали, что им больше некуда отступать. Партия играла роль пристяжной лошади в упряжке южных военных клик, чьи отличия от северных стали по существу косметическими. Продолжая двигаться тем же курсом, она не только ничего не приобретала, но теряла свой самый ценный актив - ореол исключительности и масштаба. У многих милитаристов имелись свои карманные политические проекты. Жонглировал мелкими партиями и движениями Юань Шикай, аньхойцы создали клуб Аньфу. Гоминьдан рисковал, продолжая идти на поводу у своих «друзей» стать такой же марионеткой для Лу Жунтина. Япония давно уже не оказывала Сунь Ятсену и остальным никакой поддержки, предпочитая ставить на людей вроде Дуань Цижуя, Чжан Цзолина и им подобных - прагматичных, готовых торговать национальными интересами и имеющих за спиной вооруженную силу. Охладел интерес к Поднебесной и со стороны диаспоры. Если некогда предтечи Гоминьдана смогли заразить тысячи людей мечтой о свободной и уверенно идущей вперёд родине, то теперь только слепой мог не заметить тот факт, что после Синьхайской революции Китай не стал ни могущественнее, ни благополучнее. Жители американских городов не могли и не хотели разбираться в борьбе фракций разномастных варлордов. Да и в принципе после только что окончившейся мировой войны свободных средств у жертвователей средней руки было не особенно много. Крупным же инвесторам нужны гарантии отдачи.
Гоминьдану остро требовалась своя армия. Её не было. Однако среди офицеров, служивших в войсках того же Лу Жунтина, имелись люди, сочувствующие национально-революционному делу. Особое место среди них занимал Чэнь Цзюнмин, о котором мы уже говорили ранее. Во многом несхожий с Сунь Ятсеном по своим взглядам, этот анархист оказался принужден жизнью скорректировать свои прежние воззрения. При всей его любви к автономизму и самоуправлению, даже Чэнь Цзюнмин ясно понял: нарастающая региональная вольница сулит Китаю отнюдь не торжество прямой демократии, а диктатуру множества князьков, всё более укрепляющихся в той мысли, что на своей земле они - самовластные ваны. Вождь анархистов располагал пусть и скромными, но разнообразными активами. Он де факто контролировал город Чжанчжоу в Фуцзяни, где его сторонники создали коммуну, а также ряд сельских районов на юге Поднебесной, прежде всего в Гуанси, что позволяло ему аккумулировать в своих руках определённый суммы свободных средств, часть из которых Чэнь Цзюнмин передавал уважаемым им людям в Гоминьдане, включая Сунь Ятсена. На него ещё с конца 1900-х ориентировалось несколько полуподпольных боевых групп. Наконец, но это, пожалуй, было самым важным, Цзюнмин являлся генералом - и, хотя его полководческие дарования едва ли могли быть велики, он имел под своим началом войска, среди которых с его разрешения анархистские и национально-революционные агитаторы могли распространять свою пропаганду.
То давление, которое Лу Жунтин оказывал на политизированных офицеров - здесь мы можем провести параллели с Учанским восстанием - лишь поспособствовало достижению ими внутренней готовности сделать определяющий выбор. Сунь Ятсен и гоминьдановские структуры, оценив обстановку, также посчитали, что настал подходящий момент, которым следует пользоваться, пока Север пребывает в хаосе и не способен вмешаться. Глава Национальной партии вновь возложил на себя полномочия генералиссимуса вооруженных сил Юга и в этом качестве отдал в конце июля 1920 года Чэнь Цзюнмину приказ атаковать силы Лу Жантина и аффилированных с ним более мелких клик в Гуанси. В отличие от Севера боевые действия тут шли вязко и отчасти напоминали Гражданскую войну в России готовностью войсковых соединений сторон под влиянием агитации менять сторону. Чэнь Цзюнмин никогда бы не смог победить, если бы все те силы, которые против него теоретически могли бросить южные варлорды, действительно выступили бы сообща. Однако на практике довольно существенное количество бойцов в более или менее жесткой форме отказало своим командирам в повиновении. Благодаря этому в октябре 1920 года Чэнь Цзюнмин захватил столицу провинции - город Гуанчжоу, а вскоре и окончательно вытеснил гуансийских генералов из Гуандуна.
Национально-революционная армия будет создана лишь в 1925 году - и мы ещё будем подробно говорить о её рождении в следующей главе, однако именно летом-осенью 1920 сложились первые предпосылки для её грядущего формирования. Впервые с момента окончания Второй революции у Гоминьдана появилась в полном смысле слова своя территориальная база, которая давала партии возможность развернуть всю необходимую инфраструктуру. В том числе - для военно-мобилизационных мероприятий. Да, идейно-теоретические различия между Чэнь Цзюнмином и Сунь Ятсеном нельзя вовсе списывать со счетов - и они ещё проявят себя позднее, однако оба они были друг для друга несравненно ближе, чем любой из милитаристов, всё политическое кредо которых сводилось за редкими исключениями к приумножению личной власти.
Естественно, Лу Жунтин и его партнёры не пожелали просто смириться с утратой Кантона. Мало того, что регион был одним из богатейших в Китае, проявленная осенью 1920 слабость могла дорого обойтись южным кликам на фоне наметившейся стабилизации Севера. Чжилийцы могли посчитать, что вместо переговоров с Жунтином и остальными, к чему они склоняюсь прежде, их разумнее будет проглотить - в духе устремлений аньхойцев. Параллельно Чэнь Цзюнмин также был заинтересован в расширении зоны контроля и в 1921 вступил с войсками в Гуанси. Против него Лу Жантин послал две армии — одну под командованием младшего брата его жены, Тань Хаомина, другую под командованием Шэнь Хунъина.
Эти силы отбросили противника и захватили Циньчжоу и Ляньчжоу. Однако, постепенно чаша весов всё-таки склонилась на сторону Чэнь Цзюнмина. Лу Жунтин был вынужден уйти с поста губернатора Гуанси в июле 1921 года. А к августу Чэнь Цзюмин окончательно занял всю провинцию.
Что позволило генералу-анархисту победить? В отличие от своих оппонентов он не имел военного образования и опыта службы, Лу Жунтин и лидеры других клик имели значительно больше времени, чтобы выстроить собственный тыл и наладить работу своей военной машины. Да, среди варлордов процветали кумовство и коррупция, но одного это едва ли оказалось бы достаточно, если бы не главный, ключевой фактор. К лету 1921 со смерти Юань Шикая минуло пять лет, а с начала Синьхайской революции - все десять. Народ устал. От всё более и более закручивающейся спирали хаоса. От гражданских войн, каждая из которых вроде бы была не столь уж масштабной по отдельности, однако ручьи имеют свойство постепенно сливаться в мощный поток. От того, что за ставшим обыденностью насилием не открывалось никаких новых перспектив. Победа любой клики выступала лишь раундом в их бесконечной борьбе - и даже если какой-нибудь из них удалось бы, подобно прежним бэйянцам, консолидировать под своей рукой всю страну, единство, навязанное силой диктатором, могло с лёгкостью смениться очередным расколом после его кончины. Гоминьдан, анархисты, протокоммунистические силы были слабы, небогаты, у них не имелось ни самолётов, ни пушек. Но зато они, единственный из всех, могли дать заждавшимся перемен людям позитивный образ будущего. Надежду на избавление. Боевой дух - вот преимущество национально-революционных сил в борьбе, разворачивавшейся в Гуанси летом 1921! Очень недурно вышколенные по меркам Китая аньхойцы начали разбегаться массами после того, как потерпели первое же серьёзное поражение. Солдаты Лу Жунтина дрались вполсилы, из раза в раз предпочитая осторожность риску. Почти изверившиеся в возможности продолжать полноценную борьбу истинные наследники Синьхайской революции сражались сперва с яростью отчаяния, а затем с энтузиазмом аутсайдера, неожиданно обнаружившего, что у него не пропали ещё шансы завоевать первый приз. Дистанция ещё далеко не пройдена.
В конце 1921 года Правительство защиты конституции впервые начало намечать контуры предстоящего Северного похода, призванного покончить с эрой милитаристов раз и навсегда. Впрочем, чтобы дерзкий замысел стал реальностью, Гоминьдану требовалось сделать ещё очень многое. Однако всё в том же 1921 начался процесс формирования новой силы, партии, которая на этой стадии Большой гражданской войны выступит с национально-революционными силами единым фронтом. Речь идёт о КПК. Выше автор уже анонсировал рассказ о её создании. ачинателем коммунистического движения в Китае по праву считается профессор Пекинского университета Ли Дачжао.
Выходец из крестьянской семьи, он, как и многие другие талантливые молодые люди в Поднебесной, при поддержке родственников получил образование за границей. В 1913—1917 годах Ли Дажчао изучал политическую экономию в Университете Васэда в Японии. Именно там он ознакомился с «Капиталом» Карла Маркса в японском переводе. После возвращения на родину в 1918 Ли Дачжао работал профессором и заведующим библиотеки Пекинского университета и был среди первых интеллектуалов в китайской среде, кто поддержал установление большевистской власти в России. К слову, его ассистентом в той же библиотеке являлся юный Мао Цзэдун, на которого начальник оказал очень большое влияние.
Ли Дажчао были основаны первые марксистские кружки, преимущественно студенческие, деятельность которых после событий мая 1919 привлекла внимание Коминтерна. В 1920 году в Китай прибыл Григорий Войтынский - член ВКП(б), заведующий дальневосточным сектором восточного отдела Исполнительного комитета Коммунистического интернационала. Что увидел перед собой в Поднебесной коминтерновский эмиссар? Широчайшее поле для роста и развития левого движения, на котором, однако, пока выделялись лишь самые первые немногочисленные всходы.
I организационный съезд КПК, прошедший с 23 июля по 5 августа 1921 года в Шанхае при организационной и финансовой поддержке Коминтерна, едва ли предвещал китайским марксистам их блестящую победную будущность и многочисленные свершения.
И это ещё слабо сказано. На съезде присутствовало 13 делегатов от 7 кружков с совокупной численностью участников в 53 человека. Впрочем, тот же Сунь Ятсен, как мы помним, когда-то начинал с похожих величин. Учредительный съезд проходил нелегально и тайно. Вечером 30 июля во время 6-го заседания в помещение неожиданно ворвался неизвестный человек - и делегаты почли за благо немедленно покинуть место собрания. Собственно, они вовсе покинули Шанхай. Следующее заседание было организовано на лодке на озере Наньху в городе Цзясин (провинция Чжэцзян), из-за чего на нём не присутствовали представители Коминтерна Маринг и Никольский (псевдоним Войтынского) - им попросту не хватило места.
С учётом немногочисленности актива, основным вопросом съезда являлся организационный. Впрочем, помимо создания единой Коммунистической партии Китая как такового, делегатам требовалось определиться с характером её политической платформы. По последнему вопросу мнения разделились: большинство съезда во главе с Чжаном Готао выступало за создание партии ленинского типа, сплочённой и организованной, установление диктатуры пролетариата и провозглашало построение в Китае социализма конечной целью борьбы КПК. В итоге съезд принял первую программу партии и «Резолюцию о текущей практической партийной работе», в которой была отмечена необходимость для коммунистов организовать рабочий класс и возглавить рабочее движение. Наконец, он избрал в качестве управляющего органа Временное бюро в составе: Чэнь Дусю (секретарь), Чжан Готао и Ли Да.
Понятно, советская власть и социализм в реалиях лета 1921 виделись китайским коммунистам синими птицами в далёкой вышине. Тем не менее, они активно взялись за текущую политработу - и довольно быстро добились первых практических результатов. Активисты КПК были инициаторами создания Всекитайского секретариата профсоюзов (прошло параллельно съезду в июле 1921). Участвовали в руководстве множества стачек, в том числе и в известной забастовке моряков в Гонконге в 1922 года. Ко II съезду, состоявшемуся в Шанхае год спустя после предыдущего (16-23 июля 1922), численность партактива возросла до 195 человек, что позволило избрать уже полноценный ЦК (к слову, одним из его членов стал и будущий Великий кормчий, на биографии которого мы остановимся подробнее в следующих главах), а также подать заявку на вступление в Коминтерн. Впрочем, по-настоящему принципиальные решения с далекоидущими последствиями КПК придётся принимать в 1923 году. На III съезде, где будет обсуждаться установление тесного сотрудничества с Гоминьданом. Однако к этому моменту многое в стране и мире успеет поменяться.
К весне 1921 в основном завершилась Гражданская война в России - и её итогом стала убедительная победа Красных, советской власти, руководимой и направляемой ВКП(б). Одновременно партии большевиков и Коминтерну стало очевидно, что революционная волна, зародившаяся в прежней Российской Империи, так и не сумела захлестнуть единым махом весь Старый Свет - а тем более мир в целом. Коммунисты не сумели одержать победу в имевшей стратегическое значение Германии, потерпели поражение в Венгрии, где возникшая было советская республика пала под ударами интервентов, соединившихся с силами внутренней реакции. Красная Армия оказалась неспособна сокрушить буржуазную Польшу. Молодое социалистическое государство РСФСР с окружающим его конгломератом малых республик (которым предстояло вскоре объединиться в СССР), очутилось в жесткой международной изоляции, вынужденное в одиночку преодолевать последствия разрухи, возникшей после событий 1914-1917 и 1917-1921 годов. Всё больше людей в ВКП(б) и ИККИ склонялись к той мысли, что настоятельно требуются принципиально новые решения. Во внутренней политике советского государства это вылилось в НЭП. А во внешней таковым виделся масштабный разворот на Восток, к колониям и зависимым территориям вместо метрополий.
Параллельно большие перемены намечались в Азиатско-Тихоокеанском регионе и другими игроками. 14 декабря 1920 сенатор Бора внёс в Конгресс США предложение о созыве конференции по ограничению морских вооружений. 24 февраля 1921 это предложение было включено в виде поправки к морскому биллю, принятому Конгрессом. Параллельно в феврале 1921 канадский премьер Мейген выдвинул предложение о заключении договора четырёх держав (США, Великобритании, Японии и Франции) взамен англо-японского союзного договора. План Мейгена обсуждался на Британской имперской конференции летом 1921. Наконец, 5 июля 1921, сразу после её окончания, английский министр иностранных дел лорд Керзон в переговорах с послом США Харвеем предложил включить дальневосточные и тихоокеанские вопросы в повестку дня гипотетической конференции держав, тем самым согласившись с американским проектом. Фактически уже в этот момент Британия “сдала” Японию, и судьба притязаний последней на господство в Китае и на российском Дальнем Востоке была по большей части решена. Что побудило Лондон сперва фактически, а потом и формально разорвать союз, который так долго и успешно объединял две островные державы - вопрос отдельный, требующий особого обстоятельного анализа, поскольку с точки зрения автора настоящей работы он является лишь частью большого закулисного комплекса англо-американских договорённостей о реорганизации глобального миропорядка. Интересующихся отсылаю в том числе и к собственному труду, посвященному японской экспансии, а конкретно его шестой главе. Здесь же позволю себе ограничиться общим утверждением. 10 июля 1921 государственный секретарь США Юз сделал публичное заявление с предложением созвать конференцию в Вашингтоне. Державам было послано официальное приглашение от имени правительства США. И для Токио, хотя там ещё не вполне осознали весь масштаб происходящего, начался обратный отсчёт времени до грандиозного унижения.
Наконец, за 1921 год резко и необратимо накалились отношения между Чжилийской и Фэнтяньской кликами. Фэнтяньцы переманивали к себе прежние аньхойские кадры, нашли взаимопонимание с президентом Сюй Шичаном ,а также, спровоцировав правительственный кризис, форсировали смену премьер-министра Цзинь Юйпэна на Лян Шии зимой 1922. У Пэйфу начал стягивать войска к столице. Чжан Цзолинь ответил. Обе стороны подошли к делу существенно ответственное, чем то было в ходе борьбы с аньхойцами в 1920, да и времени на подготовку хватало, так что к середине весны 1922 обе ведущие военные клики Поднебесной мобилизовали свыше 100 000 человек каждая. Ощущая мощные ветры, дующие в мире, как Чжилийская, так и Фэнтяньская клики стремились поскорее расправиться с оппонентом, пока изменения международной конъюнктуры не успели сказаться на внутрикитайском балансе. Оба соперника ощущали себя достаточно сильными и не искали компромисса. 10 апреля 1922 началась Первая Чжили-Фэнтяньская война. О ней, её последствиях, а также новой надежде для Китая на преодоление затянувшейся смуты, мы и будем говорить в следующей главе.
