Аматтея довольно-таки часто посещала могилу старика Уту, самого последнего шумера, жившего на Дильмуне. Она даже уговорила Намтара, чтобы тот восстановил древний шумерский храм, в котором Уту пытался поддерживать хоть какую-то жизнь, и в этом храме, возраст которого уже исчислялся несколькими тысячелетиями, возобновились религиозные службы, и он постепенно оживал и у него даже появились свои постоянные прихожане, которыми стали жившие в соседних селениях халдеи, ведь многие из них ещё помнили, что их предки отчасти тоже являлись шумерами и до сих пор они поклонялись богам этого народа.
Аматтея и сама активно занималась делами храма, но с возвращением на Дильмун Набуэля, она полностью переключилась на любимого. Да тут и Эвтерпа всё больше стала отнимать у неё времени и сил.
С каждым днём у её дочки появлялось что-то новое. И это не могло не радовать.
***
Дочка Набуэля и Аматтеи росла жизнерадостной и живой девочкой. И уже вовсю щебетала на своём только ей понятном детском наречии. Впрочем, некоторые её слова можно было разобрать.
Аматтея и Набуэль не могли на неё надышаться. Но особенно её баловал Набуэль.
Между лидийкой и халдейским князем вновь, казалось бы, возобновились их прежние безоблачные отношения, они оба по-прежнему любили друг друга. Однако Аматтею по любому тревожила Хилина. Лидийка чувствовала, что эта женщина-вамп, эта хищница, где-то постоянно находилась поблизости и тоже имела свои виды на князя.
А ещё Аматтея была почти что уверена, что Набуэль хотя и изредка, но продолжал встречаться с ней.
***
Время было неспокойное. Это чувствовалось даже, казалось бы, в такой глуши, какой являлся остров Дильмун. И по сути неизвестно было, что завтра всё же будет. Будущее, казалось, неопределённым. Однако, чтобы не происходило, а Аматтея уже посчитала, что худший период в её жизни остался позади. Ведь почти год она находилась с любимым в разлуке. И ей было от этого тяжело. И прежде всего было тяжело ей на душе. Её совершенно ничего не радовало. Но вот князь возвратился на остров и у лидийки поднялось настроение, и она даже возликовала. А вместе с этим в ней произошли и изменения. И это как-то сразу же бросилось в глаза.
Лидийка вспомнила, что она женщина. Причём женщина ещё молодая.
И она взялась за себя.
***
Она стала намного тщательнее за собой следить. Теперь она ограничила себя в той же еде. А ещё она теперь постоянно завивала волосы, умащивала тело различными благовониями и подкрашивала брови и глаза. И даже не забывала красить ногти на пальцах ног, чего раньше никогда не делала, и считала это излишним.
Немаловажной частью её ежедневных омолаживающих процедур стало и купание в море. Она для этого даже облюбовала уединённую бухточку, находившуюся примерно в четверти фарсаха к западу от Аваля, и туда теперь почти что каждый день ездила на своей колеснице. Иногда в этих поездках её сопровождал и князь.
Сейчас она только что вернулась с морского побережья и сушила и расчесывала перед бронзовым зеркалом свои золотистые распущенные пряди, когда за её спиной вдруг послышались чьи-то шаги. Аматтея подумала, что это служанка принесла ей сухое полотенце или же любимые её аравийские благовония, и окликнула её, однако это оказалась не служанка.
- Здравствуй, Аматтея! - поприветствовала лидийку Хилина.
Аматтея впервые так близко увидела свою соперницу.
- Что тебе надо? - холодно спросила лидийка Хилину.
- Во-от, хочу переговорить с тобой… Если ты, конечно, не возражаешь…
Аматтея порывистым движением отложила гребень и резко повернулась всем телом.
И Хилина, и Аматтея буквально впились взглядами в друг друга.
Хилина первая не выдержала, вздрогнула и отвела свой взгляд. Куртизанка должна была признаться себе, что Аматтея оказалась и вблизи мила. А ещё от лидийки исходил какой-то внутренний свет. Она будто излучала его постоянно. И потом она была не просто прелестной женщиной, а ещё и одухотворённой. И, конечно же, очень талантливой. Даже можно сказать, необыкновенно талантливой. Ведь она по праву считалась лучшей поэтессой того времени. И поэтому Набуэля можно было понять, почему он, вчерашний закоренелый сердцеед и неутомимый ходок, прежде имевший связи со многими женщинами при дворе, не смог устоять и несмотря ни на что, влюбился по уши в эту лидийку, и, наверное, впервые в своей жизни, испытал подобное сильное и чистое чувство. Потому что он влюбился в неё, как какой-то мальчишка. И его даже не остановило то, что он при этом переходил дорогу не просто какому-то сопернику, а самому Великому царю, повелителю Ассирии, так как тот сам положил глаз на Аматтею, и получается, что халдейский князь, дерзнувший выстраивать свои отношения с этой поэтессой, поставил себя вне закона.
И ради чего? А всё ради любви. Любви к этой самой поэтессе. Ещё такой молодой, но уже сумевшей прославиться своим творчеством на весь Древний Восток.
- Что тебе надо? - повторила свой вопрос Аматтея. - Зачем ты пришла?
- Я хочу поговорить с тобой…- в ответ произнесла Хилина.
- Для чего? Мне с тобой не о чем говорить, - не скрывая своего раздражения заметила знаменитая поэтесса.
Хилина перед этим разговором пообещала себе, что будет сдерживаться, и поэтому она продолжала проявлять доброжелательность, и даже попыталась изобразить на лице какое-то подобие улыбки:
- Прошу тебя, ну не горячись, Аматтея! Не горячись! Ведь мы с тобой любим одного и того же мужчину…- примирительным тоном продолжила Хилина.
- Ну и что? Что это меняет? – в ответ всё так же с неприкрытой злостью заявила лидийка. - Я ему - законная супруга, у меня от него ребёнок, и он меня по-прежнему любит. Ты слышишь?! Он меня, именно меня, а не кого-то ещё любит! Ну а ты кто? Пока что - ты никто! Хотя тоже спишь с ним, как я подозреваю, - не сдержалась и сорвалась уж совсем на повышенные тона Аматтея.
- Да, я с ним сплю! - Хилина не вытерпела и тоже надерзила сопернице.
Аматтея, услышав это, на какое-то время замолчала, во взгляде её сверкнуло негодование, и ей захотелось немедленно прогнать прочь наглую куртизанку. Но вот она смогла взять себя в руки и произнесла:
- Ну и… ну и что, что спишь?
Хилина не захотела продолжать перепалку:
- Скажу тебе откровенно, я, к большому сожалению… Я хочу признаться тебе, Аматтея...я вряд ли смогу иметь детей, - более примирительным уже тоном добавила Хилина. - И детьми я никогда не смогу порадовать князя.
Аматтею слова Хилины не разжалобили. Лидийка произнесла:
- А кого ты в этом винишь? Ты всё время вела неподобающий и совершенно непотребный образ жизни, ты многие годы распутничала, пускалась во все тяжкие! И потому, ты теперь, как пустой кувшин! Ведь ты сама в этом виновата! И за это боги тебя покарали! - жестко парировала Аматтея.
Хилина не стала отнекиваться от брошенной ей в лицо уничижительной реплики:
- Да, я вела себя не безупречно… О-однако… я тоже имею право на чувство. И я поняла, что люблю князя. Так же, как и ты.
- Ну и что ты хочешь от меня? - раздражённо переспросила Аматтея. - Я тебе его не уступлю! Даже и не мечтай!
- Я хочу от тебя, Аматтея, понимания, - ответила ассирийка.
- Понимания? В чём? Ха! Ха-ха! Ты хочешь, чтобы я тебя всё-таки пожалела? А я тебя не хочу жалеть! Не хо-очу! - заявила со злостью в голосе Аматтея.
- Мне этого и не надо, - уже устало произнесла Хилина. Ей не хотелось продолжать ругаться и выяснять отношения. Она пришла ведь к лидийке не для этого. У неё были совсем другие намерения
- Тогда в чём я должна тебя понимать? - переспросила Аматтея.
- Я хочу от тебя понимания в том…в то-о-ом…- Хилина на полуслове запнулась.
- Да в чём? Ну-у-у? Говор-р-ри!!! Что ты замолчала?!!– проявила одновременно и нетерпение, и раздражение лидийка.
- В том, что я делаю. Вернее, в том, - поправилась Хилина, - что собираюсь скоро сделать. - Хилина тяжело вздохнула, и после долгого-долгого молчания, продолжила: - Я уже завтра покидаю Дильмун.
- Счастливого пути! И попутного ветра! Я не стану об этом сожалеть! – не удержавшись, съязвила лидийка.
- Но ты меня всё же выслушай! - продолжила Хилина. - Я покидаю остров, и всё ради него… Ради князя. И отчасти ради тебя и вашей дочурки.
- Ничего не понимаю, - покачала головой в ответ уже Аматтея. - Что ты хочешь этим сказать?
- Я сейчас всё объясню…
- Ну-у-у… и-и-и… Я слушаю! Объясняй же!
- Не перебивай только меня, - продолжила Хилина.
- Что ещё? Да объяснись же! - ещё более нетерпеливо и раздражённо высказалась лидийка.
- Набуэль осознаёт, - продолжила Хилина, - что Дильмун рано или поздно, но придётся покинуть… Потому что ассирийцы придут и сюда. Они обязательно придут на этот остров. И князь предусмотрительно пожелал договориться с нынешним правителем Элама Таммариту, что бы тот насмелился и предоставил ему и его сподвижникам, в том числе и тебе, Аматтея, убежище. Набуэль в последние дни был в поиске человека, который поведёт переговоры с эламским царём. Я узнала об этом. А переговоры с Таммариту предстоят долгие и я бы даже сказала, что чрезвычайно сложные. Ну и вот… именно я вызвалась стать переговорщиком… И смогла убедить князя, что с этим заданием справлюсь. Причём мне удастся это сделать даже лучше, чем кому-либо из его мужского окружения. Но сказать по правде, мне нелегко было это доказать князю. Князь долго колебался, однако я всё-таки уговорила его, чтобы именно меня он отправил в Элам. И…и теперь я отправляюсь в Сузы. Князь всё же доверил мне возглавить посольство.
- Хм-м... а это действительно так? –переспросила недоверчиво лидийка.
- Ну а зачем мне говорить тебе не правду? – ответила куртизанка.
- А всё-таки, почему это поручено именно тебе? – Аматтея так до конца и не поверила наглой сопернице.
Хилина в том же тоне продолжила:
- Да потому, что я между прочим знаю хорошо эламский язык. У меня были родственники эламитами. Брат отца был женат на эламитке. И ещё… я умею обходиться с мужчинами. Умею их обольщать! О-о, я это делаю как никакая другая женщина. У меня много преимуществ. И князь это всё-таки признал. Так что завтра утром я отплываю на триреме Абимильката к эламскому побережью. И вот об этом я и хотела тебе сейчас сказать. Не ревнуй только меня! Мы же с тобой женщины! И мы друг друга должны понять и поддержать! Я ведь хочу с тобой если и не дружить, то хотя бы…я хочу, чтобы между нами установился относительный мир…
И после этих слов Хилина развернулась и покинула покои лидийки.
***
Что было известно о новом правителе Элама? Об этом тоже необходимо рассказать...
Он являлся одним из трёх сыновей Уртаки, который правил страной до безумного циника и садиста Теумана. Того самого, который совершил тягчайшее преступление (убил свою мать), и после того, как проиграл сражение ассирийцам при Тулизе, был по приказу Ашшурбанапала на поле брани безжалостно зарезан вместе с двумя своими сыновьями. Засоленная голова его ещё несколько месяцев после возвращения Великого царя в Ниневию украшала покои Ашшурбанапала, как самый ценный трофей Эламского похода.
Во время достаточно продолжительного правления Теумана Таммариту, как и его старший брат Хумбан-никаш, нашли спасительное убежище в Ассирии. Когда же психически неуравновешенный Теуман был раздавлен и проиграл в чистую империи, Ашшурбанапал разделил побеждённую страну на несколько уделов, и каждый из них получил отдельного правителя. Это Ашшурбанапал проделал намеренно, чтобы ослабить извечного соперника.
Впрочем, через некоторое время, Хумбан-никашу удалось свести под свою руку почти весь Элам вновь, кроме восточных областей, где сохранили относительную независимость десять персидских племён, и после этого новый обще эламский правитель поддержал восстание сводного брата Ашшурбанапала. Однако эламиты и на этот раз оказались разбиты, а затем ассирийская агентура помогла Таммарити свергнуть Хумбан-никаша, и новый царь утвердился в Сузах.
Вся семья Хумбан-никаша была младшим братом казнена. Он никого не пожалел.
И вот теперь к этому мягко говоря не очень уравновешенному и уж заведомо неприятному типу, новому правителю Элама, и направилась для переговоров ассирийская куртизанка.
***
Если описать Таммарити очень кратко, и всего лишь в нескольких словах, то я бы сделал это примерно так…
Это был злобный, замкнутый, совершенно неуверенный в себе и закомплексованный мужичонка, да ещё и внешне очень неряшливый и невзрачный. Однако после казни старшего брата и всей его семьи, Таммариту почувствовал себя наконец-то настоящим хозяином всего Элама. А надоумил его расправиться с Хумбан-никашем и всеми членами семьи брата виночерпий нового царя, Индабигаш, с которым только и откровенничал Таммариту, и которого он почитал единственным и самым близким другом.
Индабигаш разительно отличался от Таммариту.
Виночерпий от рождения слыл разбитным, улыбчивым и симпатичным малым. Он умел находить со всеми окружающими общий язык. И теперь он определял политику эламского двора. Таммариту же во многом действовал по его указке.
- Государь, - обратился Индабигаш, которого на днях Таммариту возвысил из виночерпиев и назначил сразу же своим первым министром, то есть визирем, - встречи с тобой просит посольство, прибывшее с Дильмуна от князя Набуэля. Вчера под вечер оно прибыло в Сузы.
Таммариту провёл ладошкой по вспотевшей бугристой лысине, невольно потрогал своё огромное родимое пятно на пол лица, которое его уродовало и из-за которого он постоянно комплексовал, затем он сморщился, но всё же жестом дал понять, что готов принять посланника от князя.
На удивление Таммариту, посланником от бывшего губернатора Приморья оказалась женщина. Причём она была молодой и необыкновенно обворожительной.
Перед приёмом Хилина почистила пёрышки. Она навела на себя лоск и сейчас была готова к бою. Она выглядела совершенно неотразимо. И ей не составило никакого труда очаровать не избалованного женским вниманием нового эламского царя с первых же минут их общения. Причём уже на следующий день она оказалась в постели Таммариту и отдалась ему, а через три дня тот объявил о своей женитьбе на куртизанке Хилине.
И так эта прожжённая куртизанка стала супругой нового эламского правителя и заодно решила вопрос с предоставлением в Сузах убежища для Набуэля, Аматтеи и всех ближайших сподвижников халдейского князя.
***
Гроза, неожиданно для очень многих затянувшая небо над Ассирийской империей на Юге, прошла окончательно, и Ашшуобанапал явно успокоился.
Он возобновил свои утренние прогулки по Приречному парку Северного дворца. И зачастую он их вновь совершал вместе со своей любимицей и её шестью котятами. Прогулки эти длились пару часов и обычно никто не смел в это время тревожить царя, однако сейчас перед ним насмелился предстать Азимильк, нескладный и наголо обритый секретарь.
- Что тебе? - раздражённо произнёс царь, не поворачивая головы. - Что-то важное? Докладывай!
- Государь, пришли послания. Я не стал их откладывать. Ты уж меня прости.
Ашшурбанапал протянул руку. С опаской косясь на находившуюся поблизости чёрную пантеру Азимильк подал царю первую глиняную табличку. Текст в ней был составлен на аккадском. В нём сообщалось о том, что в Дур-Халдайе агентами князя Набуэля были сожжены все материалы, предназначавшиеся для строительства трирем, на которых великан Бел-ибни собирался перебросить ассирийских воинов на Дильмун, чтобы его захватить. И теперь эта экспедиция откладывалась на неопределённый срок. Во втором послании был очередной отчёт генерала Мардук-апла-иддина из Вавилонии.
Ашшурбанапал бегло пробежал его глазами. Затем раздражённо хмыкнул:
- Генерал Мардук-апла-иддин, конечно же, молодчина! Кампанию прошлого года он провёл выше всяческих похвал, блестяще! Он выиграл все сражения и у меня к нему нет никаких претензий! Я уже сообщил ему, что по возвращению его в Ниневию он удостоится триумфа, причём удостоится триумфа высшей степени, и получит от меня два имения, наградное оружие и три… не-ет, этого мало, пять, да, да, получит пять талантов золота! Всё это он заслужил! Заслужил по праву! Но осада с его стороны Вавилона что-то слишком уж затягивается… И вот это мне уже не нравится. Что-то ещё ты хотел мне дать?
- Д-да-а, Великий государь.
- Ну что там у тебя ещё?
- Во-от… - и секретарь Великого царя не смело подал Ашшурбанапалу третье послание.
- Что это? - недоумённо посмотрел Ашшурбанапал на своего секретаря.
- Э-это…а-а э-это…- голос у Азимилька дрогнул, и секретарь запнулся. - Я не знаю, как сказать.
- Н-ну-у, говори, как есть…
- Это особое послание. Это обращение… Оно личное…
- Да что ты тянешь?! От кого же оно?
- Э-это послание уже от твоего брата... От твоего сводного брата, Великий государь, - наконец-то, выдохнув, с очень большим трудом выговорил секретарь…
- От Шамаш-шум-укина?!!!
- Да, от него.
Ашшурбанапал принял послание от Шамаша и велел Азимильку немедленно удалиться.
Секретарь низко поклонился и поспешно попятился прочь.
Лилит ему вслед грозно зарычала. Она, как и царица-мать, не очень жаловала Азимилька.
Ашшурбанапал несколько раз перечитал послание от сводного брата. Это была слёзная мольба о прощении и о пощаде.
Шамаш в этом послании каялся. Каялся и посыпал голову пеплом. Он признавал себя самым подлым клятвопреступником и готов был на всё, лишь бы брат ему и его семье сохранил жизнь. Шамаш был даже готов сложить с себя царские регалии и удалиться в любую провинцию, хоть в самую глухую и отдалённую, в которую ему назначат для проживания.
Ашшурбанапал бросил на землю глиняную табличку с покаянным посланием брата и в сердцах наступил на неё сапогом и раздавил тут же её.
- По-о-оздно! Поздно, братец… - прошептал хмуро Великий царь. - Видят боги, слишком запоздало ты спохватился…Теперь тебе не удастся меня разжалобить. Я тебя не пощажу! И никому из твоего семейства не будет дарована жизнь! Ни-ко-му! Всех я вас изведу под корень и передавлю как ядовитых змей! Я вырву ваши жала! Никто не получит от меня пощады!
Ашшурбанапал даже не захотел отвечать на послание брата.
После всего того, что произошло в последние два с лишним года между братьями ни о каком прощении не могло быть и речи. Ашшурбанапал уже окончательно утвердился в мнении, что Шамаш-шум-укину и всем членам его семьи нельзя было ни при каких обстоятельствах оставлять жизнь. Теперь это и без советов Накии-старшей Ашшурбанапал прекрасно понимал.
Всеобщее восстание, организованное Шамашем, едва не подвело к краю бездны Ассирийскую империю, её судьба висела на волоске, и больше судьбой её Ашшурбанапал не собирался ни при каких условиях рисковать.
***
После того, как закончился эликсир вечной молодости, изобретённый египетским врачом и магом Сенусертом, и подаренный Накии-старшей, она впала в депрессию и стала не по дням, а буквально по часам меняться и стареть. Теперь она практически не покидала своего дворца и велела рабыням завесить материями все зеркала. Но всё равно, каждое утро она смотрелась в одно из них и чуть ли не теряла сознание, видя какие изменения претерпевала её внешность. Теперь она уже стремительно нагоняла свой возраст, а ведь ей было уже далеко за шестьдесят, и всего за каких-то два месяца она из моложавой и привлекательной женщины превратилась в настоящую старуху.
Каждый день по нескольку раз Накия спрашивала своего юного скульптора Филомея, как она выглядит, и когда её совсем ещё юный супруг, чтобы хоть как-то успокоить царицу-мать, отвечал, что она по-прежнему выглядит просто замечательно, и даже пытался набросать эскиз её, как всегда красивой, она не выдерживала и начинала рыдать или впадала в безудержную истерику.
В это утро Филомей проснулся первым. Солнце стояло уже высоко. Юный грек не захотел будить Накию, которая лежала на другом краю огромного ложа, а прошёл в свою мастерскую, чтобы закончить очередную работу. Теперь он исключительно ваял и рисовал супругу, и чтобы хоть как-то её успокоить во всех своих работах он её изображал ещё юной, а в некоторых работах и почти девочкой. Очередная картина с Накией им была закончена к полудню, и юноша решил её показать супруге.
Филомей вернулся в их общую опочивальню и позвал царицу-мать:
- Дорогая, что-то ты сегодня уж совсем заспалась! Пора вставать! Солнце уже стоит высоко!
Накия по-прежнему лежала и никак не реагировала на обращённые к ней слова.
- До-ро-гая… - вновь позвал супругу греческий скульптор и приблизился к ней вплотную. И тут Филомей всё понял.
Царица-мать уже не дышала. Она видно во сне умерла.
Филомей упал перед ней на колени и, впав в отчаяние, разрыдался.
***
Так завершила очень буднично свою долгую жизнь великая женщина, Накия-старшая, сыгравшая исключительно важную роль в истории Ассирийской империи на заключительном её этапе.
И с уходом её, Ашшурбанапал лишился бесценного советчика и главной своей опоры.
Сайт автора: vbartash.kz
Одноклассники автора: ok.ru/...443