В предшествующей главе мы говорили о Синьхайской революции, которая ниспровергла династию Цин и подвела черту под многовековым существованием китайской монархии. С отречением Айсиньгёро Пу И и его матери-регента Поднебесная стала республикой. Однако ожесточённая политическая борьба на этом отнюдь не закончилась, скорее наоборот. События 1911-1912 годов явились отправной точкой грандиозного по своему масштабу и продолжительности процесса - Большой Гражданской войны в Китае, которой и посвящена настоящая работа. Уже в ходе ликвидации императорской наследственной власти проявилась во всей наглядности (даже географически) глубокое внутреннее разделение, раскол китайского общества. К началу весны 1912 двоевластие в собственном смысле как будто было преодолено, стороны взаимно признали друг друга, интегрировались в единую государственную вертикаль, где Юань Шикай занимал пост президента, а представительные органы были представлены прежним южным Сенатом. Однако латентно, подспудно оно сохранилось - и все понимали, что маятник должен качнуться в ту или иную сторону, сложившееся положение вещей носит временный характер. Стране, впервые ступившей на путь демократии, пускай и ограниченной, предстояло пройти чрез череду выборов. Именно их итоги должны были устранить приставку «временный» из названий должностей, определить новую политическую конфигурацию. По крайней мере именно так полагали в лагере сторонников Сунь Ятсена.
Остаток зимы и весна 1912 прошли для Тунмэнхоя в масштабной организационно-кадровой и общественно-политической работе. Формировались ячейки, оборудовались помещения, принимались в ряды движения новые люди. Когда-то начинавшая как конгломерат, объединённый общим стремлением покончить с маньчжурским господством, теперь организация осознавала себя как партия в вестернизированном значении слова. Шёл процесс переосмысления программных основ. Ключевая задача прежнего этапа была решена, и встал вопрос: за что же теперь в первую очередь борется Тунмэнхой? Любопытно, что одновременно наметилось два процесса: окончательно канула в лету память о прежних организациях-образующих, когда то сплотившихся в Объединённый союз, но параллельно на смену им пришли новые внутренние фракции с довольно чётким размежеванием идейно-теоретического толка. Правый Тунмэнхой, представленный значительной частью эмигрантских кругов, занимавшихся вне Китая не только политикой, но и бизнесом, к которым постепенно начали примыкать средней руки буржуа внутри Поднебесной, стремился к скорейшей стабилизации страны на умеренно-республиканских основах. Радикальный Тунмэнхой, представленный опытными борцами-подпольщиками, возможно наиболее прозорливо настаивал: нужно готовиться к следующему раунду сражения за свободу - Шикай с бэйянцами мало чем лучше императоров с их двором. Наконец Левый Тунмэнхой, представленный влившимися в партию выходцами из сельской бедноты, требовал передела не только политической власти, но и собственности. Наиболее образованная его часть имела представления о марксизма. Именно с её подачи в обновленную программу движения впервые оказалось внесено словосочетание «государственный социализм» в качестве цели и требования.
К какому из крыльев тяготел лично Сунь Ятсен? Как и прежде, лидер стремился выступать сплачивающей фигурой, которая может объединять всех республиканцев-патриотов, невзирая на некоторые разногласия. Именно с целью подчеркнуть этот образ был затеян своего рода ребрендинг Тунмэнхоя. В течение лета 1912 к Объединённому союзу выразили желание присоединиться несколько малых обществ и партий, которые прежде действовали сугубо внутри Поднебесной, не имея выхода на эмиграцию. Разница в весе между ними была такова, что Тунмэнхой мог легко поглотить их все без каких-либо экивоков. Однако Сунь Ятсен решил подчеркнуть и раздуть средствами пропаганды происходящее как проявление массового порыва китайцев встать под общим национально-революционным знаменем. 2 апреля 1912 Сенат принял решение о переносе (де факто оставлении, поскольку Нанкин не успел в полной мере состояться в подобном качестве) столицы Китая в Пекин. И именно в Пекине 25 августа 1912 в преддверии грядущих выборов Тунмэнхой сменил Гоминьдан (Китайская Национальная партия), в том или ином виде существующий по настоящее время. Лидером остался Сунь Ятсен, его заместителем, теперь уже официально, был избран Хуан Син. А третьим человеком в Гоминьдане стал Сун Цзяожэнь - и на этой фигуре следует остановиться подробнее.
Один из сооснователей Тунмэнхоя, старый друг Хуан Сина и вполне убеждённый революционер-республиканец, он умел когда нужно быть прагматиком. Именно Сун Цзяожэнь обратил внимание своих товарищей, что приманкой для рыбы должно служить то, что нравится ей, а не рыбаку. Либо последнему стоит задуматься над сменой места лова. Дело в том, что к исходу лета 1912 определились контуры актуального избирательного законодательства, по которому предстояло пройти первой выборной кампании республиканского Китая. И оно оказалось весьма далеко от широкого популистского охвата, который Тунмэнхой/Гоминьдан всё более уверенно избирал в качестве своей основной тактики. Президент и исполнительная власть навязали национал-демократам многоступенчатую систему и целый ряд цензов, которые позволили сохранить право голоса 40 миллионам человек из почти полумиллиардного населения Поднебесной. Данную реальность следовало или признать, или бороться с нею, тем самым до предела обостряя взаимоотношения с главой бэйянцев. Цзяожэнь считал: если партия не готова немедленно выступать против Юань Шикая, ей следует играть по правилам, а не так, как её самой хочется. И переориентировать свою агитацию на состоятельных, уверенно стоящих на ногах деловых людей. К доводам Сун Цзяожэня прислушались - именно он стал главным лицом, отвечающим в Гоминьдане за выборы. Им же велась львиная доля переговоров с представителями элитных групп севера, ранее не имевших дела с людьми Сунь Ятсена. Следует признать, что Сун Цзяожэнь блестяще справился с задачей.
Во-первых, он сумел убедить элитные группы - и в том числе северян, часть из которых довольно долго сохраняла пассивность в отношении разворачивающегося на юге революционного процесса, а теперь опасалась воздаяния: Гоминьдан в состоянии справиться с проявлениями экстремизма в собственных рядах. С партией можно договариваться и достигать компромисса. Она в целом контролирует сама себя, а потому на слова её руководителей допустимо полагаться. Во-вторых, отчасти благодаря всё тому же умело выстроенному взаимодействию с влиятельными акторами, располагающими свободными средствами, Сун Цзяожэнь не позволил возникнуть за год, прошедший с момента отречения династии Цин и до выборов, ни одной хотя бы относительно равновеликой Гоминьдану организованной политической силе. Нет, в принципе на партийном поле появилось большое количество свежей зеленой поросли, но никто не пожелал поливать тот или иной росток потоками финансовых вливаний, чтобы тот сравнялся в своей высоте и раскидистости кроны с дубом, выращенным Сунь Ятсеном. Никто не хочет поддерживать аутсайдеров, тратиться на заведомо вторы и третьи номера. Сун Цзяожэнь сумел убедить общественность в том, что, если даже Гоминьдан не возьмёт сходу прямого большинства, все остальные конкуренты будут располагать таким маленьким числом кресел, которое потребует формирования широкой коалиции. И либо для её создания потребуется сплотить вообще всех, чтобы оставить за бортом главного политического тяжеловеса Поднебесной, либо с партией Сунь Ятсена всё равно придётся иметь дело. В итоге какое-то подобие отдельного коалиционного движение попытались изобразить лишь крайне правые промонархические силы, которые так скоро после Синьхая априори не могли рассчитывать на успех. Да и то им во многом помогла негласная поддержка со стороны Юань Шикая. Все остальные участники избирательной гонки в целом признали свою роль мелкой рыбы, идущей в фарватере у громадного кита. Наконец Цзяожэнь заставил своих товарищей по Национальной партии уделить необходимое внимание процедурально-юридическим аспектам. В итоге, хотя у президента и его союзников была надежда ещё до окончания выборов подловить гоминьдановцев на том, что те действуют по принципам «революционного правосознания», чтобы перекинуть им мяч обвинения в попытке установить диктатуру, сделать это главе бэйянцев так и не удалось.
Выборы прошли в несколько этапов в конце 1912 - начале 1913. Протяженность процесса определялась его непрямым характером. Избиратели выбирали выборщиков. Те - депутатов. Наконец последние выбирали президента Республики. Наличие цензов пытались компенсировать репрезентативностью другого рода. В избранном двухпалатном Национальном собрании были представлены не только реально контролирующийся временным правительством провинции Китая, но также и Внешняя Монголия, Тибет, а также китайская диаспора за рубежом. Теоретически, взяв 392 места из 870 (269 мест в нижней палате и 123 в верхней), Гоминьдан не смог получить большинства. Однако, как и предполагал Цзяожэнь, разрыв между Национальной партией и ближайшим её соперником был огромен. Первые же попытки повести дело к созданию коалиции быстро продемонстрировали реальное положение вещей. Малые партии и независимые депутаты льнули к лидеру. Некоторые прямо переходили в ряды Гоминьдана. Вообще, поскольку вестернизированная демократия была для Поднебесной в новинку, имели место и курьёзные с точки зрения европейцев или американцев вещи. Так, не все в Китае понимали, что нельзя одновременно состоять в нескольких партиях сразу. Почти все люди, заявлявшие о своей приверженности целом ряду движений, когда настал решающий момент также предпочли остальным именно многообещающее и весомое членство в Гоминьдане. Как итог, уже фракция сторонников Сунь Ятсена в Национальном собрании стала большинством почти сразу после завершения процедуры его формирования, причём в обеих палатах (суммарно 438 мест).
Теоретически это означало, что национально-революционные силы одержали верх над консерваторами. Им оставалось сделать лишь последний шаг, причём в рамках закона не существовало преград, которые помешали бы им его совершить: выбрать нового президента, распрощавшись с главой бэйянцев в качестве временного лидера государства. Вот только у Юань Шикая на этот счёт были совершенно иные планы.
Нельзя сказать, что президент вообще игнорировал избирательный процесс. Как минимум, он негласно поспособствовал консолидации правого лагеря, о чём говорилось выше. Усложнение выборного законодательства и введение ограничений - тоже его рук дело. Однако основную свою ставку генерал делал на нечто совершенно иное. Юань Шикай рассчитывал сохранить власть опираясь на два столпа: преобладание в чистой военной силе и поддержку крупнейших иностранных игроков.
Первое понятно - лидер бэйянцев рассчитывал на их боевую мощь и прежде. А вот на втором следует остановиться подробнее. Читатель помнит, что в эпоху поздней Цин Китай представлял собой полуколонию, был коллективным объектом эксплуатации держав, входивших в Альянс восьми, подавлявших Восстание ихэтуаней, да и не только их. Всё-таки имеет смысл обозначить группу основных и второстепенных интересантов. Так, не имеющая колоний и имеющая довольно ограниченные экономические связи с Азией Австро-Венгрия, или скажем куда сильнее зависящие от заморских рынков, но в целом сравнительно скромные Нидерланды лишь косвенно входили в круг вершителей судеб Поднебесной. Даже такая мощная держава, как Франция, в большей степени ориентировалась на хозяйственное освоение собственных владений в Индокитае и лишь той части территории империи Цин, которая непосредственно примыкала к ним с севера. Автор данного исследования считает возможным и справедливым выделить Большую пятёрку в составе России, Японии, Германии, США и Британии - вот те, кто больше всех получал от Китая и влиял на него особенно сильно. Попробуем кратко обозначить, каковы были основные стратегические цели Петербурга, Токио, Берлина, Вашингтона и Лондона в Поднебесной, а также как именно оказались восприняты ими события Синьхайской революции.
До 1904 года Российская империя была едва ли не лидером экономического освоения империи Цин. Уступая по валовым объёмам торговли лидерам, таким как Великобритания и США, русские сумели добиться практически полного преобладания в цельном обширном регионе - Маньчжурии, который в хозяйственном отношении успел сделаться элементом российской экономики, связи с которой там оказались даже более прочными и обширными, чем с собственно китайской. КВЖД стала инфраструктурной осью провинции. Харбин, основанный русскими как железнодорожная станция - её самым быстро растущим городским центром. Русская диаспора Маньчжурии насчитывала десятки тысяч человек. Не приходится сомневаться в том, что конечной целью Петербурга являлось постепенное отторжение как минимум большей части маньчжурских территорий, а то и всей провинции целиком. Вообще на рубеже XIX-XX веков Россия попыталась предпринять стратегический разворот на Восток, стремилась превратить своё тихоокеанское побережье в наиболее динамичную часть страны, область предпринимательской свободы, где не будут иметь силы традиционные проблемы, характерные для её европейской зоны, проистекающие ещё из недостатков крестьянской реформы 1861 года. Отчасти мы стремились получить свою Калифорнию, Лос-Анджелес и Сан-Франциско. Но… Жесткий клинч с Японией и последующее поражение от неё меняют всё. Становится очевидно, что поворот к Востоку не может быть частичным. Чтобы предпринять гипотетическую попытку реванша за Порт-Артур, Мукден и Цусиму, России требуется, причём предварив это масштабными стройками, которые уменьшат уязвимость слабость логистики, задействовать в Азии такие объёмы сил и средств, в том числе военных, которые не позволят ей выступать на равных с великими державами континентальной Европы в случае начала там очередного дипломатического кризиса. Для правительства империи, связанного союзными (и финансовыми) обязательствами с Францией, а также традициями политического мышления, это было категорически неприемлемо. Уже Боснийский кризис 1908 года продемонстрировал, что Петербург возвращается к европейским приоритетам во внешней политике. В целом возможности страны оказались более ограниченными, чем элиты привыкли думать. Опыт Русско-японской потребовал инициировать довольно масштабную реформу вооруженных сил. Революционный процесс, активно шедший в 1905-1907 годах, также не позволял излишне вольно разгуляться империалистическим амбициям.
Таким образом в период с 1905 года и далее императив Петербурга на китайском направлении: сбережение уже достигнутого. Причём возможно более экономными средствами. Российская империя не была готова помогать сохраниться на троне династии Цин. Она не сразу воспользовалась новым статусом Тувы и Монголии (где-нибудь в 1900-1901 такие вещи определённо решились бы в течение буквально нескольких месяцев), не могла и не желала кредитовать Юань Шикая. Однако в целом была заинтересована в скорейшей стабилизации. И в качестве силы, её обеспечивающей, генерал-бэйянец выступал для тогдашнего отечественного истеблишмента более понятной фигурой, чем вчерашний революционер Сунь Ятсен с его вызывающим изжогу пламенным республиканизмом.
Об интересах Токио мы ещё будем более подробно говорить позднее, а пока выразим краткую суть: желая изменить баланс сил в Поднебесной в свою пользу, Япония пока не готова была за это драться. Русско-японская война потребовала от страны огромных расходов. Дредноутная революция вынудила значительно нарастить траты на морские вооружения, чтобы непоправимо не отстать от лидеров. В Токио ценили свой союз с Лондоном и сознавали, что односторонние несогласованные шаги в Китае вызовут большое неудовольствие партнёра по альянсу. Присоединение Кореи, состоявшееся в 1910 году, обещало со временем крупные выгоды, однако пока что новая колония требовала скорее вложений в инфраструктуру, а также повышенного внимания к своей социально-политической сфере. Наконец, в 1912 году 30 июля скончался великий император Мэйдзи, что запустило поистине тектонические сдвиги в японской внутренней политике - пока ещё не осознанные до конца, однако некоторыми уже ощущающиеся.
Германия при всей амбициозности своей Вельтполитик не могла одновременно с равной поступательной мощью усиливаться повсюду. В условиях досадного дефицита свободных рынков сбыта для продукции всё более крепнущей индустрии Китай мог бы оказаться очень ценным для Берлина. Однако это определённо было дело будущего. До появления базы в Циндао экономические связи двух стран имели довольно ограниченный характер. Положение менялось, однако, стартовав в 1898, догнать тех же британцев, начинавших ещё до Опиумных войн, было трудно. К тому же и Лондон, и Париж стремились всеми способами ставить немцам палки в колёса. Германия ещё не так много вложила в Поднебесную, чтобы дрожать от одной мысли о переменах, однако, судя по всему, встретила Синьхайскую революцию без энтузиазма - поскольку она в очередной раз продемонстрировала, до чего скромным влиянием обладает пока Берлин на Дальнем Востоке. Могущественнейшего (по крайней мере по собственным убеждениям) игрока Европы толком никто ни о чём не спросил. Сунь Ятсен, как мы помним, ездил на Альбион и некоторое время там прожил. Он подолгу бывал в США, а в Японии просто жил. Германию своим визитом основатель Тунмэнхоя не удостоил ни разу. Китайская армия, как, впрочем, и многие другие, с большим уважением относилась к немецкой военной машине. Львиную долю иностранных инструкторов, обучавших бэйянцев, составляли именно подданные кайзера Вильгельма. Это, конечно, не давало немцам оснований считать Юань Шикая своим человеком. Тем не менее, считалось, что с ним, пожалуй, удастся договориться. Ко всему, его консервативные стремления были понятны кадрам МИДа Второго Рейха - так уж вышло, что именно статс-секретариат по иностранным делам являлся одним из самых стойких приверженцев старого сословного духа в Германской империи (да, в куда большей степени, чем даже армия - там по крайней мере давно уже не восторгались австро-венгерскими сановными аристократами просто за древность их фамилий).
Наиболее крупные обороты в торговле с Китаем имели Великобритания и США. Проникновение английского капитала в экономику Поднебесной было более локализовано в географическом отношении, поскольку на протяжении многих десятилетий важнейшей опорной точкой для него выступал Гонконг. Американцы всё более масштабно оперировали в Шанхае, где их доля в Международном сеттльменте была одной из самых крупных. Оба упомянутых центра относятся к югу Китая (южнее Янцзы), где популярность и авторитет маньчжуров и столичного Пекина неуклонно падали ещё с 1880-х (после отстранения князя Гуна). Британцы имели контакты с Сунь Ятсеном ещё в то время, когда тот делал первые шаги как политик - в период существования Синчжунхоя. В свою очередь Тунмэнхой долгое время получал большую часть средств (за вычетом тайных вливаний, по-видимому осуществлявшихся японским правительством) именно от американской части китайской зарубежной диаспоры. Сунь Ятсен несколько раз публично признавался в своей симпатии к американским демократическим институтам и республиканизму. Казалось бы, именно на него англосаксонским державам имело смысл делать ставку. В реальности всё было несколько сложнее.
США вышли на арену большой международной политики и стали позиционировать себя как сила, готовая действовать не только в пределах Западного полушария, сравнительно недавно - в ходе Испано-американской войны 1898 года. Хотя с тех пор Соединённые Штаты заметно укрепили свои вооруженные силы - в частности как один из мировых лидеров вели Дредноутную гонку, возможности американской сухопутной армии оставляли желать много лучшего. Американцы получили не самый приятный опыт войны с противником ,пусть и уступающим значительно в уровне технического развития и военного искусства, но опирающимся на хорошее знание местности, численное превосходство и полупартизанскую тактику - речь идёт о Войне 1899-1902 годов на Филиппинах, где отдельные рецидивы вооруженного сопротивления вспыхивали и позднее вплоть до 1913.
То, что Юань Шикай не намерен отдавать власть без боя, в США поняли достаточно рано. Победа Гоминьдана на выборах и проведение решительных реформ гипотетически могли бы дать американцам то, что представлялось им самым желательным сценарием для Поднебесной - курс, который позднее реализуется в виде «Политики открытых дверей и равных возможностей». Соединённые Штаты категорически не хотели образования внутри Китая устойчивых национальных сфер влияния, куда будет закрыт доступ товарам других государств. В идеале они были бы рады ликвидации колоний-факторий, подобных Гонконгу и Вэйхайвэю, которых сами были лишены, способных выступить отправной точкой для формирования таких вот исключительных экономических зон. Вот только успех Сунь Ятсена будет означать не это, а гражданскую войну, где без поддержки извне он скорее всего проиграет более сильным бэйянцам Шикая. И Вашингтон не был готов таковую оказывать. Ни в материальном плане, ни в политическом. Так не лучше ли гарантировать сохранение в общем удовлетворяющей США общественно-политической ситуации в Поднебесной, минимизируя риски? Сделать сильную позицию временного президента ещё более прочной, чтобы полноценная борьба в принципе не завязалась? Остаться при своих…
Сходным образом смотрели на вещи в Лондоне. Под влиянием соперничества с Германией англичане пошли на изменение самых основ своей внешнеполитической доктрины. Весь XIX век прошёл под знаком Большой игры и противодействия России - теперь в 1907 году подписано Англо-русское соглашение. Совсем недавно открыто воспевалась «блестящая изоляция» империи, над которой никогда не заходит солнце, её самодостаточное величие. Теперь Британия всё более активно прощупывает почву на предмет коалиции с государствами континентальной Европы. Это, хотя формального союза не было заключено, ясно показал Агадирский (или Марокканский) кризис 1911 года, когда Лондон в решающий момент поддержал французов против немцев. Казалось бы, та же логика противодействия Германии могла бы подтолкнуть англичан к вмешательству в китайские дела с целью изменения сложившегося при поздней Цин статус-кво: хотя бы ради ослабления влияния Берлина и изгнания немцев из Циндао. Кроме того, возможны были и более масштабные варианты развития событий. Есть основания полагать, что как минимум часть элит Кантона, примыкающего к Гонконгу, позитивно восприняла бы установление британского протектората. Именно принадлежащий англичанам порт являлся центром местной экономической жизни. Удалённый от Пекина, всегда со скрытой неприязнью смотревший на маньчжуров регион, как мы помним из истории борьбы Синчжунхоя, нёс в себе зёрна сепаратизма ещё в конце 1890-х. При желании их можно бы было подкрепить, причём в том числе используя этнический аспект. Именно на крайнем юге Поднебесной, в Гуанси и Гуандуне/Кантоне проживает вплоть до настоящего времени большинство неханьских народов Китая тайского корня. В апогее существовал шанс выкроить некое территориальное образование, которое протянется аж до Бирмы, соединяясь таким образом по суше с Британской Индией. Чертовски заманчивая перспектива. Причём не только в виде сбывшего факта, но и как угроза, которую в дальнейшем в рамках переговорного процесса с центральными властями Поднебесной можно будет на что-нибудь обменять.
Для реализации данного сценария требовалось подстегнуть и так идущий процесс дестабилизации Китая, а также обеспечить необходимую трансляцию силы. Теоретически, как первое так и второе не должно было стать для Лондона такой уж проблемой. Гонконг обеспечил бы всю необходимую логистику. Но такое масштабное вмешательство во внутрикитайские дела по определению не могло быть быстрым. Вложившись в проект, британцам пришлось бы ожидать отдачи. Между тем в Европе ощутимо сгущались тучи. События, последовавшие в 1914 году за Сараевским убийством, действительно явились неожиданностью для львиной доли политического класса Старого света, включая и Великобританию, но только в тактическом отношении. Мало кто предполагал, что именно этот кризис так стремительно и резко приведёт к началу Великой войны. Однако в целом в то, что скоро отношения придётся выяснять с использованием оружия, предвидели многие. При этом англичане, выделяющиеся в ряду прочих тем, что их вооруженные силы комплектовались на добровольно-контрактной основе, не могли себе позволить распылять силы и средства. Уже англо-бурская война показала: чем больше войск Лондон направляет в колонии и чем дольше они вынуждены там оставаться, тем большую смелость позволяют себе в отношении Великобритании её европейские партнёры-конкуренты. Конечно, империя оставалась Владычицей морей, а потому угроза вторжения на Альбион даже при самом скромном «гарнизоне» островной метрополии по большому счёту отсутствовала. Тем не менее, именно теперь, стремясь выступать медиатором во всех основных конфликтах (Париж и Берлин тягались из-за Агадира, а потом вмешались англичане и безальтернативно разрешили их спор в русле собственной выгоды), Лондон был крайне заинтересован в том, чтобы в его готовности никто не сомневался. Случись Синьхайская революция не в 1911-1912 годах, а лет на 10 пораньше - в премьерство маркиза Солсбери и при живом Сесиле Родсе - всё могло бы быть иначе. Но теперь Британия хотела добиться стабильности: своих доходов и прав в Поднебесной, восточного альянса с Японией, да и внешнеполитической позиции молодой Китайской Республики тоже - от избыточного давления Лондона, чем не шутит дьявол, та могла бы броситься в объятия к кайзеру.
Сунь Ятсен не один год прожил в Гонконге. Был глубоко вестернизированным человеком и гораздо лучше понимал Англию, чем бывавший, помимо Китая, только в Корее Юань Шикай. Однако... Сунь Ятсен был патриотом. Юань Шикай - прагматичным циником, заинтересованным прежде всего в укреплении режима личной власти. И в этом смысле последний представлялся Лондону, да и не только ему, существенно более предсказуемым. То доверие, которое лидер Гоминьдана оказал умеренному Сун Цзяожэню, вроде бы свидетельствовало в пользу его договороспособности, как и некоторые эпизоды из прошлого. Однако Сунь Ятсен полностью солидаризировался в своё время с лозунгами Хугуанского восстания, где «защитники железных дорог» резко бичевали иностранное вмешательство и зависимость Китая. Резкое неприятия китайскими низами заграничных инвазий во внутреннюю жизнь страны было вещью общеизвестной. Сунь Ятсен же вполне искренне ратовал за народовластие. Что если, пусть даже ему лично хватит мудрости не начинать немедленной ревизии положений Заключительного протокола и прочих неравноправных договоров, руководителя Гоминьада принудят сделать к этому вовлечённые с его подачи в политику массы? Юань Шикай - это твёрдая диктатура, где, пока режим стоит, на гарантии главы государства можно достаточно уверенно рассчитывать. И вот Лондон делает выбор…
Вообще переговоры тогда ещё премьер-министра имперского правительства с дипломатами великих держав, как мы помним, начались ещё осенью 1911. После отречения Пу И и утверждения Шикая временным президентом состоялся второй их раунд. А уже весной 1912 генерал начинает получать всё более ощутимую финансовую поддержку извне. С апреля по август 1912 года западные державы перечисляли по 6 миллионов юаней ежемесячного в счёт будущего «реорганизационного займа». Распоряжался ими президент практически единолично - и направил данные средства на дополнительное укрепление и модернизацию Бэйянской армии (у которой, скажем, в эти годы появляются аэропланы). А также - на подкуп отдельных политиков юга, особенно не состоящих в Гоминьдане руководителей местных региональных клик.
Другим инструментом в руках Юань Шикая являлся контроль над развернувшимся процессом демобилизации. И Юг, и Север за ноябрь-декабрь 1911 поставили под ружьё довольно существенное количество людей. Впрочем, тут наблюдалась известная диспропорция. Если бэйянцы предпочитали брать качеством, то именно южные, революционные войска пополнило множество ранее не служивших добровольцев. Временный президент, раз уж в стране установился внутренний мир, решил реорганизовать объединённые вооруженные силы с параллельным их сокращением. И… Гоминьдан и южные элиты никак этому процессу не препятствовали, что, с учётом тех форм, которые он принял, следует счесть их крупной ошибкой. Сначала отправили по домам вчерашних гражданских - ведь они неумелые бойцы. Затем в качестве ведущих стали педалировать экономические мотивы. Так или иначе, к марту 1913 года вооружённые силы провинций Цзянсу, Аньхой, Цзянси, Хунань и Сычуань потеряли в совокупности 16 дивизий. Параллельно в середине 1912 в отставку с поста главкома юга был отправлен Хун Син, а точнее оказалась упразднена сама занимаемая им позиция. Опять же, всё по виду логично: не имеющий специального образования революционер, получивший к тому же возможность заниматься легальной публичной политической деятельностью - пусть баллотируется в парламент, с чего ему быть генералом? Судя по имеющимся у нас данным, Хуан Син воспринимал происходящее болезненно и предпочёл бы воспротивиться распоряжениям временного президента. Однако его сковывало миролюбивое видение Сунь Ятсена, подкреплённое успехами Сун Цзяожэня, а также то, что по-настоящему революционных соединений, готовых выступить по первому требованию, почти не осталось - устранение добровольцев размыло их былой настрой.
В конечном счёте к середине зимы 1913 военное преобладание Юань Шикая и бэйянцев стало куда более полным, чем год тому назад. Временный президент сумел постепенно склонить на свою сторону губернаторов юго-западных провинций Юньнань, Гуанси и Гуйчжоу. И, когда в феврале 1913, Гоминьдан по праву большинства решил сформировать однопартийный кабинет с Цзяожэнем во главе не поинтересовавшись мнением «отыгранного» Шикая, тот начал действовать. Сначала он выражает резкий протест, требуя создать коалиционный кабинет, намекая, что это необходимо для успокоения страны. Затем озвучивает нарочито смутные угрозы. А 20 марта 1913 на Сун Цзяожэня совершают покушение в Шанхае, из-за полученного в ходе которого тяжелого ранения он скончается два дня спустя.
Это был сигнал. Более чем доходчивое послание. Естественно, официально временный президент был совершенно ни при чём. Непосредственным исполнителем покушения являлся Ву Шийинг - человек радикальных монархических взглядов, вполне искренний и независимый в своей ненависти к высшим гоминьдановским функционерам, таким как Цзяожэнь. Однако гораздо более интересным был вопрос об организаторах. Шийинг откуда-то знал, что у группы парламентариев, прибывших в Шанхай, охрана будет предельно слабой. Многие сходились в том, что её саботировали намеренно по указанию Ин Гуйсиня. Последний являлся весьма любопытной личностью и может являть собой коллективный портрет тех деятелей, на которых Юань Шикай делал ставку на юге Китая. При поздней Цин Гуйсинь был лидером так называемой Зелёной банды Шанхая, которая представляла собой нечто среднее между тайным обществом и преступным синдикатом, т.е. явлением, близким по своей сути к триадам. С началом революции она стремительно выходит из тени. Ян Гуйсинь становится кем-то вроде начальника разведки при временном региональном правительстве, сформированном местным Совещательным комитетом. Затем он становится главным инспектором провинции Цзянсу, руководя всей полицией региона. А в 1913 - как раз после гибели Цзяожэня - вскоре получает пост командира личной гвардии президента. Вот такая вот занимательная карьера и биография. Также всплывало в ходе расследования имя Чжао Бинцзюня - временного премьера правительства, которого и должен был сменить на посту покойный Цзяожэнь. Судя по всему, именно Бинцзюнь курировал операцию из Пекина в качестве главного контролирующего лица. Ну а в целом инициатива определённо принадлежала Шикаю.
Ввиду отсутствия прямых улик, временному президенту никто не осмелился официально предъявить обвинения - собственно, даже Ин Гуйсиня не удалось окончательно уличить: главным образом по той простой причине, что с участникам расследования ближе к осени 1913 тоже начали происходить странные и загадочные происшествия. Люди пропадали, а затем возвращались, внезапно меняя после этого своё мнение об убийстве на прямо противоположное. Или не возвращались вовсе. Впрочем, самому Гуйсиню его преступление тоже не пошло впрок. Позднее, когда Юань Шикай окончательно укрепил свою власть, он решил, что концы всё равно лучше спрятать понадёжнее. А точнее обрубить - причём в буквальном смысле. В январе 1914 Ин Гуйсинь был зарезан двумя вооруженными мечами людьми в поезде, который вёз его из Шанхая в Пекин. В командование президентскими гвардейцами бывший главарь банды так никогда и не вступил…
Однако вернёмся на арену большой политики. Насильственная смерть Сун Цзяожэня стала очень болезненным ударом для Гоминьдана. Оказался устранён именно тот человек, который вёл львиную долю переговоров и давал гарантии от лица партии. Для множества партнёров на севере Китая, да и в целом умеренно-политизированной части элит это стало зримым проявлением слабости. С другой стороны Гоминьдан был совершенно не готов к немедленному выступлению. Президент, и так делавший соответствующие намёки на стадии формирования однородного гоминьдановского правительства, окончательно обвинил бы сторонников Сунь Ятсена в попытке узурпации власти - и с лёгким сердцем применил бы силу. Тем не менее, автору этих строк представляется, что именно март 1913 был более предпочтительным моментом для начала открытого противостояния. Время играло против Гоминьдана. Они уже немало упустили его ,сложив все яйца в корзину выборов и победы на них, однако дальнейшее промедление лишь ухудшало их положение.
Судя по всему, гоминьдановцы не желали начинать раньше, чем возникнет кризис легитимности. Парламент забаллотирует кандидатуру нового президента - а большинство именно за Национальной партией, Шикай откажется уходить, и вот тогда, после того, как генерал явным образом обозначит пренебрежение к институтам республики, главкома бэйянцев можно будет объявить вне закона. Взвешенная и разумная позиция… для устоявшейся демократии с развитым гражданским обществом. Вот только Поднебесная образца 1913 года ни разу не являлась ею! Массам было наплевать на юридические тонкости - они ждали организаторов, понятных лозунгов, а особенно - соединения во многом абстрактных для них эмпирей борьбы в верхах со своими практическими нуждами. Условно говоря, Шикая нужно бить потому, что он продаёт страну иностранцам и препятствует переделу собственности в интересах клик и старых сидящих на земле богачей. Позиция самого генерала, к слову, была в этом отношении много более чёткой и доходчиво-понятной: во-первых, нужно покончить со смутой, во-вторых, нельзя просто взять и с лёгким сердцем расстаться с учениями и традициями предков, накопленными за 4 000 лет. Последнюю фразу Юань Шикай прямым текстом озвучит во время своей инаугурации на президентский пост уже без временной приставки. Революционный процесс не признаёт театральных пауз. Люди могли пойти на опасную борьбу ради близкой им, меняющей их мир демократии прямого действия, но не во имя многоступенчатого цензового избирательного процесса, где побеждает Гоминьдан, который и так есть - единственный из всех - прямо здесь, в ближайшем городке. Но молчит и чего-то выжидает. Бэйянцев сковывала воинская дисциплина, коррумпированных лидеров клик поменьше, запродавшихся Шикаю за весну и лето 1912 - круговая порука. Крупная буржуазия всё больше тянулась к сильной руке, которая опять загонит Поднебесную в ясную колею без резких поворотов. Средняя и мелкая - боялась и колебалась. Неимущие классы могла бы повести идея углубления революции, но её всё никак не озвучивали внятно и чётко, вычисляя наилучший момент и разными способами к нему подводя. Годами возглавлявший структуры, ориентированные на вооруженное восстание, Сунь Ятсен в чём-то парадоксальным образом упустил важность силовой компоненты, или уж хотя бы её демонстрации. У Гоминьдана не появилось своих военизированных отрядов, улицы не дрожали от шагов колонн, идущих под синим знаменем с белым солнцем. Отчасти это объяснялось недостатком средств - так, пытавшийся заниматься подобными вопросами Хуан Син жаловался на досадное безденежье. Однако при наличии политической воли проблема была решаемой. В конце-концов деньги можно взять и не из партийной кассы, а прямо у врагов революции. Этого сделано не было. А потому стремительно приближался неизбежный финал…
Национальная партия ограничилась в связи с убийством Сун Цзяожэня словесными протестами, причём в общем безадресными. То есть сотрясанием воздуха. В практическом плане Гоминьдану так и не удалось поставить своего человека на вершину пирамиды исполнительной власти. Юань Шикай умело тянул время, постоянно возникали разного рода процедуральные проволочки. Тем временем с начала апреля 1913 Бэйянская армия начала переходить в режим повышенной боевой готовности. Ближе к концу месяца временный президент от лица Китайской Републики подписывает с представителями Великобритании, Франции, России, Германии и Японии соглашение о предоставлении так называемого Реорганизационного займа размером в 25 миллионов фунтов стерлингов. Скандальным тут было буквально всё. Условия и проценты кредита оказались откровенно кабальными. В свою очередь объяснялось это тем, что Китай расплачивается за срочность: дескать экономика страны пришла в такой упадок, что ей немедленно требуется финансовая подпитка. Подспудно в комплекте с этим тезисом подводилась мысль о Синьхайской революции как о бедствии. Как и прежде, Шикай никого не подпускал к распределению полученных средств, распоряжаясь ими едва ли не единолично (и вместо помощи хозяйствующим субъектам тратя на своих бэйянцев). Наконец, он действовал не имея на то санкции парламента. Вопрос о том, в какой степени она требовалась президенту формально, можно считать дискуссионным. Однако то, что Юань Шикай даже не попытался осведомиться у депутатов об их мнении, являлось демонстративной пощёчиной.
В знак протеста против подписания договора о Реорганизационном займе гоминьдановские министры (из которых лишь часть действительно приступила к исполнению своих обязанностей, сменив временных предшественников), подала в отставку. Президент совершенно спокойно санкционировал формирование нового кабинета из представителей других партий. Большинство из них относилось к главкому бэйянцев лояльно.
К лидерам Гоминьдана наконец пришло понимание, что они опасно запаздывают. Дата голосования, на котором состоятся перевыборы президента, оказалась отложена аж на осень. За этот период самовластие Шикая грозило приобрести ещё более вопиющие формы, а главное - войти в систему. Требовалось немедленно отыскать повод, чтобы спровоцировать кризис власти. И он был найден, когда 20 марта 1913 временный президент подписал договор с Российской Империей о Внешней Монголии.
Официальный Китай не признавал монгольскую независимость. Мы помним, что представители Внешней Монголии участвовали в парламентских выборах. Монголы входили в пять цветов, то есть считались одним из государствообразующих народов Поднебесной в трактовке Гоминьдана. Реальность значительно отличалась от умозрительных доктрин - Государство Монголия к маю 1913 существовало уже почти полтора года. Тем не менее, довольно иезуитское признание фактического положения дел (Шикай от лица Китая гарантировал России то, что та и так уже имела в рамках двусторонних соглашений с монгольскими властями), действительно юридически подпадало под обвинения в превышении полномочий и даже измене. Особенно ставили временному президенту в вину отказ Республики от размещения во Внешней Монголии своих войск, поскольку это вправду по сути означало отказ от борьбы за её реинтеграцию. Впрочем, не этот так другой: на рубеже весны-лета 1913 некий предлог перевести подспудно тлевший конфликт в публичное поле всё равно нашёлся бы. Обе стороны нуждались в нём.
Итак, 20 мая Юань Шикай подписывает договор с Россией. В это же время и даже чуть раньше Гоминьдан начинает мобилизацию верных себе войсковых соединения для неминуемого силового сценария. Отдельные части передислоцируются ещё с начала месяца. Скажем 8-я дивизия Ли Чуна вступает в Ухань. Целый ряд командиров вновь явочным порядком прекращает исполнять приказания, исходящие из Пекина, если они не подтверждаются местными инстанциями на уровне провинции. Опять даёт себя знать политико-географическое разделение Поднебесной: описанные события имеют место быть только на юге. 22 мая 1913 гоминьдановское большинство в парламенте выражает своё недоверие временному президенту и требует его отставки. Юань Шикай заявляет, что никуда не уйдёт до перевыборов. Теоретически, наплевав на процедуру, Гоминьдан мог бы тут же их и организовать - с понятным результатом. Однако это подорвало бы весь пафос их позиции как поборников законности и республиканского институционализма. И не даром тут же подала голос правомонархическая Прогрессивная партия, прикормленная Шикаем: дескать Сунь Ятсен и его сторонники готовят государственный переворот. Главком бэйянцев не признал бы легитимности экстренного голосования более ранней датой. Так или иначе всё должны были решать люди с оружием, прочее стремительно превращалось не более чем в подспорье их определяющей борьбы.
И снова Гоминьдан уступил инициативу. Чтобы начать то, что уже получило в Китае название Второй революции, руководство партии и депутаты парламента должны были организованно оставить Пекин, который - как минимум на начальной стадии - определённо будет находиться в руках противника. перебраться, скажем, в тот же Ухань, занятый 8-й дивизией, Шанхай или Нанкин. Но это означало бы сожжение за собой мостов. А кроме того - стало бы признанием бесплодности и ошибочности политики, проводившейся партией целый год с весны 1912 по начало лета 1913. Заколебались те, кто ранее присоединялся к Национальной партии как карьерному трамплину. В уязвимом и двусмысленном положении оказалась гоминьдановские отделения в тех провинциях, которые уверенно контролировали бэйянцы. Тем временем Юань Шикай довольно уверенно нащупал болевую точку противника: между расквартированными на юге дивизиями, где были сравнительно сильны республиканские и национально-революционные настроения, а также партийными функционерами существовала промежуточная прослойка, передаточное звено в лице региональных руководителей и членов прежних Совещательных комитетов. Почти исчезнувшая при Хуан Сине как главкоме в декабре 1911, за минувшие месяцы она восстановилась вновь, ведь земляческие связи и экономические первоосновы бытия клик сохранились.
9 июня 1913 Юань Шикай заменил поддерживающего Гоминьдан губернатора провинции Цзянси известным читателю Ли Юаньхуном, который к этому времени окончательно перешёл в лагерь главкома бэйянцев и являлся (какая награда за неизменный оппортунизм) вице-президентом Республики. 13 июня был вроде бы рокирован, а на деле отставлен, поскольку его назначили в неподконтрольный правительству Тибет, губернатор Гуандуна и член Гоминьдана Ху Ханьмин.
30 июня - губернатор провинции Аньхой и член Гоминьдана Бай Вэнвэй. Наконец в этот же день с санкции президента начались аресты «подпольщиков-заговорщиков» - то есть начавших возникать на юге членом прореспубликанских ополчений, готовящихся примкнуть к революционным войска в качестве добровольцев. Причём начали не где-нибудь а в Ухани - явно намеренно. И провокация удалась. Солдаты 8-й дивизии освободили арестованных. А у президента появились основания говорить о том, что его действия продиктованы стремлением подавить вооруженный мятеж. Впрочем, все основные приказы были отданы загодя. Ещё до публичных заявлений о необходимости задействовать военных, Юань Шикай 3 июля 1913 отправил бэйянскую 6-ю дивизию на юг с распоряжением взять под свой контроль ключевые точки провинции Цзянси.
На рубеже первых и десятых чисел июля разрыв между прогоминьдановским югом и пропрезидентским севером стал фактом. Начались первые вооруженные стычки. Хуан Син уже был на юге, Сунь Ятсен также перебирается на туда. А вот основная масса депутатов парламента фракции Гоминьдана так и осталась в Пекине, частью не сумев, а частью не пожелав оттуда выезжать - печальное следствие и одновременно апогей прежних ошибок. Так или иначе, 12 июля ранее отстранённый как мы помним губернатор Цзянси Ли Лецзюнь объявляет о том, что вновь берёт власть над провинцией в свои руки, а она одновременно отказывает в повиновении президенту и правительству, готовая при необходимости осуществлять самооборону. Ли Юаньхун не смог и не отважился ему мешать. Вторая революция началась! 15 июля Хуан Син прибыл в Нанкин, вторично принимает на себя обязанности главнокомандующего революционно-республиканскими войсками юга, а также декларирует неповиновение и самооборону провинции Цзянсу. Губернатору Ченг Дэцюаню было предложено присоединиться и возглавить местные силы, но тот предпочёл бежать. 17 июля к процессу присоединилась провинция Аньхой. 18 августа Чэнь Цимэй установил революционную власть в Шанхае. 18 июля Чэнь Цзюнмин ответил на призыв Сунь Ятсена и провозгласил неподчинение Пекину и самооборону провинции Гуандун.
19 июля Сунь Даорен и Сюй Чжунчжи разослали телеграмму с аналогичной декларацией от лица провинции Фуцзянь.
Казалось бы, события развиваются для Гоминьдана достаточно успешно. Однако это была лишь видимость. Та однозначная массовая поддержка низов, которая сопровождала падение династии Цин, теперь была выражена куда слабее. Как и в случае с начальной стадией Синьхайской революции у национально-революционных сил единый организующий центр отсутствовал, или являлся таковым лишь по имени. Провинции выступали разрозненно и на образование единого фронта им требовалось время. Между тем в 1911 году Тумнэнхой действовал из эмиграции и подполья, а в 1913 Гоминьдан был крупнейшей партией страны, так что равнозначность результатов при столь разных стартовых позициях - это провал. Главное же: несравненно более напористой, активной и жесткой стала теперь противная сторона. Маньчжуры ни разу не стеснялись насилия и жестокости, рубили головы, однако общая обветшалость системы ограничивала масштаб и скорость их операций. Кроме того, Юань Шикай, на которого двор был вынужден опереться, очень рано повёл свою игру, где его интерес в ослаблении цинского режима был ничуть не меньшим, чем у революционеров. В 1911 бэйянцы брали тот же Ухань так, чтобы не дай бог не овладеть им раньше времени. Теперь в 1913, когда Юань Шикай уже сидел в президентском кресле, всё стало совершенно иначе.
Активная фаза боевых действий уложилась всего лишь в месяц - с 20-х чисел июля по 20-е числа августа 1913 года. И всё это время инициатива целиком и полностью принадлежала бэйянской армии. Первый удар был нанесён по провинции Цзянсу, большая часть которой расположена севернее реки Янцзы. 22 июля национально-революционные силы потерпели решительное поражение в районе города Сюйчжоу от 2-й дивизии армии бэйянцев во главе с генералом Фэн Гочжаном и отступили в направлении Нанкина. С моря наступление сухопутных сил поддерживал флот. Причём, что весьма важно и симптоматично, уже с первых чисел августа содействие пропрезидентским ВМС начинают оказывать военные корабли третьих стран, в частности тех, что предоставили Юань Шикаю Реорганизационный займ. Шанхайский порт оказывается блокирован и лишён возможности принимать оружейные поставки извне. С 22 по 28 июля повторяющиеся попытки революционных сил контратаковать 2-ю дивизию оканчиваются тяжелой неудачей. Бэйянцы выходят на ближние подступы к Нанкину. То, что остановить их не удастся, становится очевидно даже отважному Хуан Сину - и главком, чтобы сохранить руководство над сколь-либо организованным сопротивлением, эвакуируется на юг в провинцию Хунань, чтобы консолидировать там существующие национально-революционные войска и набрать новые.
Однако - и тут мы видим глубокое отличие от Синьхайской революции - действующие отдельными группировками бэйянцы активно наступают в нескольких регионах сразу. Из всех провинций Юга разве только Гуандун может считаться относительно спокойным тылом. Подобное движение широким фронтом создаёт определённые риски и усложняет логистику, но зато оно позволяло Юань Шикаю решить ключевую задачу: не позволить врагу нивелировать его стартовую разобщённость. Вносило хаос и сумятицу. И провоцировало региональных лидеров, сталкивающихся с бедой здесь и сейчас, на компромиссы и предательство.
31 июля соединения Бэйянской армии атаковали Фынтай - ныне часть городского округа Хуайнань, а тогда отдельного города провинции Аньхой. Схватка вышла короткой. Уже 2 августа Фынтай пал. 4 августа была предпринята попытка революционизировать провинцию Сычуань, однако и туда уже входили войска, посланный с севера - времени на организацию и укрепление обороны не осталось. Любопытно, что уже на этой стадии бэйянцам начинают содействовать отдельные южные клики. Так в подавлении национально-революционных сил в Сычуани участвовали люди генерала Тан Цзияо, чьей базой являлась провинция Юннань. 5 августа антишикайский лагерь потерял центральную часть Аньхоя, что спровоцировало раскол местной клики. Ху Вантай поспешил примкнуть к тем, кого считал победителями. К 11 числу теперь уже совместно с ним бэйянцы заняли столицу провинции - Аньцин.
Тем временем вокруг Нанкина разворачивалась целая военно-политическая драма. После отъезда Хуан Сина в городе возник относительный вакуум власти. региональные элиты вступили в переговоры с северянами, чтобы на приемлемых условиях сдать им Нанкин. Но ещё с последних чисел июля город обороняли в ряду прочих одни из наиболее стойких в своей поддержке национально-революционного движения бойцы 8-й дивизии. И, когда они узнали о подготовке сделки… 8 августа, подчиняясь требованиям солдат, гражданские официальные лица во главе с Хэ Хаймином были вынуждены дублировать прежнюю декларацию о неподчинении и самообороне. Но процесс уже зашёл слишком далеко. К непонятливым бойцам из 8-й прямо в казармы направили парламентёра, который после долгих дискуссий всё же сумел добиться своего, так что к вечеру декларацию опять отозвали. В некоторых случаях на фоне всё более очевидно обозначавшегося распада революционной власти на юге Китая (впрочем, распадается нечто, бывшее ранее целым, а тут скорее кусочки так и не склеились с самого начала), дела принимали трагикомичный оборот. Скажем губернатор провинции Фуцзянь переметнулся к Юань Шикаю просто уведомив сторонников и противников о том, что отныне и далее он верен Пекину, путём рассылки соответствующей телеграммы.
Перелом наступил 10-11 августа. С этого времени дрались уже не столько революционный юг с консервативным пропрезидентским севером, сколько разные фракции южан между собой, где одна часть хотела поскорее сдаться и выторговать этим себе прощение (а то и разного рода поблажки), а другая - сражаться до конца. Первыми были гоминьдановцы и идейно заряженная часть рядового и младшего офицерского состава. Вторыми - региональные клики. В Нанкине победил дух борьбы. 2000 солдат 8-й дивизии восстали и дали ясно понять всем, что станут оборонять город кто бы ни приказывал им передать его в руки врага. Параллельно в Гуанчжоу (и шире в Гуанси), куда бэйянцы ещё чисто физическим не могли добраться, переприсягнувшие Юань Шикаю местные варлорды, начав 11 августа действовать, к 13 числу заняли столицу провинции, переведя сопротивление революционно-демократических сил в партизанский формат. Также 13 поддержанные пропрезидентскими ВМС клики Фуцзяни повернули свои штыки. Примерно с 15 числа города и веси посыпались с ногам марширующих на юг триумфаторов-бэйянцев точно спелые плоды. 18 августа армия под командованием Ли Чуня захватила Наньчан. 19 августа соединения бэйянцев вошли в Хэфэй. Как венец всего 1 сентября после кровопролитного штурма Увэйский корпус Чжан Сюня захватил Нанкин. К этому моменту национально-революционными силами не контролировалась больше ни одна провинция. Отсутствовал организованный тыл, устойчивая иерархия и единоначалие, сколь-либо ясный план дальнейших действий, особенно на оперативно-стратегическом уровне. Да и лидеры. Они тоже уже отсутствовали.
Ввиду всего произошедшего и на фоне вступающего в кульминационную стадию разгрома Сунь Ятсен оказался вынужден в последние дни августа 1913 совместно с Хуан Сином и Чэнь Цимэем покинуть Китай.
Совсем недавно - победитель, успешно воплотивший в реальность свою казавшуюся несбыточной мечту об установлении республиканского народовластия в Поднебесной, ныне он вновь стал изгнанником, лишённым возможности возвратиться на Родину, и опять поселился в Японии.
Дольше всех - до 11 сентября 1913 - сопротивлялся Чунцин. Собственно в последние дни его удерживали с одной-единственной целью: чтобы как можно больше активистов успело перейти на нелегальное положение и скрыться тем или иным способом. 12 числа в город, руководство обороны которого буквально растворилось в воздухе и пропало в неизвестном направлении, вступили войска, верные временному президенту. Вторая революция (она же первый, но далеко не последний из эпизодов Большой гражданской войны) завершилась. Юань Шикай мог праздновать победу. Всё дальнейшее было для него делом техники. Партией, которую можно доигрывать разными способами по своему вкусу.
6 октября депутаты обеих палат парламента должны были, наконец, избрать президента Китайской Республики. Теоретически большинство оставалось за Гоминьданом, однако по понятным причинам выступать открыто против Юань Шикая, или выдвигать кандидатуру эмигрировавшего Сунь Ятсена депутаты боялись. Сознавая, что глава бэйянцев всё равно лишит их так или иначе политического будущего, а также подчиняясь партийной дисциплине гоминьдановская фракция отважилась на своего рода бойкот, раз за разом воздерживаясь при голосовании. Два тура таким образом не дали результатов. Тогда юань Шикай, которому надоело ломать комедию перед всей этой утратившей всякую полезность компанией, посчитал нужным наглядно продемонстрировать что по чём. Он приказал закрыть двери зала и не выпускать оттуда никого, пока каждый делегат на проголосует. Причём депутатам делались предельно прозрачные намёки в духе «караул устал». Oкружившие здание Национального собрания солдаты громко выкрикивали: «Пока не выберете угодного нам президента, не покинете здание!». Угрозы, уговоры и откровенный подкуп сделали свое дело. Шикай в случае нужды наверняка изыскал бы какой-нибудь иной способ, а в крайнем случае просто сам провозгласил бы себя избранным президентом. Однако в реальности депутаты-гоминдановцы успели-таки запятнать себя малодушием. Напоследок. 10 октября 1913 состоялась инаугурация Юань Шикая как президента Китайской Республики. А уже 4 ноября, обвинив Гоминьдан в антиправительственных выступлениях и подстрекательстве к вооруженному бунту (будто что-то изменилось здесь по сравнению с сентябрём месяцем!), президент потребовал запрета партии и исключения её фракции из Национального собрания. В течение 10 дней все гоминьдановцы, которые не успели перебежать к кому-то ещё, были лишены мандатов. А 15 ноября Юань Шикай вовсе распустил Национальное собрание, так как без Национальной партии в нём не набралось необходимого кворума, и оно больше не имело юридических оснований для продолжения работы. Формально работа парламента была просто «временно приостановлена». Де факто он так больше никогда и не собирался до самой смерти главкома бэйянцев. Наступил период открытой, безоговорочной диктатуры.
Что больше всего волновало Юань Шикая к исходу осени 1913 года? Едва ли разного рода внутрикитайские формальности. Гораздо серьёзнее генерал относился к признанию со стороны зарубежных держав, но в целом он обеспечил его себе ещё в 1912. Став президентом без временной приставки Шикай ещё раз подтвердил свою приверженность соглашению по Внешней Монголии от 20 мая, которое было дополнено аналогичными положениями в отношении Тибета (заинтересованность в котором проявили англичане), а также обязательствам принятым на себя в рамках Реорганизационного займа. В принципе этого оказалось достаточно. Сформировав новый кабинет министров, добрую половину кресел в котором заняли генералы-бэйянцы во главе со своим бывшим начальником штаба и побратимом с 1879 года Сюй Шичаном, Юань Шикай принялся за реформирование и переустройство китайского внутриполитического ландшафта. И тут перед нами именно тот случай, когда личная выгода политика вступает в прямое противоречие с долгосрочными государственными интересами.
Юань Шикай собирался править до самой кончины (что в итоге ему и удалось), а также уже задумывался о реставрации монархии с основанной им династией во главе. Генерал не верил в могущество идей, но хорошо знал силу пушек. Разгромив Гоминьдан в 1913 году, президент считал, что без базы и времени на то, чтобы развернуть организационные и мобилизационные мероприятия, революционеры сравнительно слабы. Соответственно основную угрозу представляет отнюдь не сидящий в Японии Сунь Ятсен и отдельные группы его приверженцев, ушедшие в подполье внутри Поднебесной. В конце-концов та же империя Цин, а уж она, одряхлелая и старомодная, была не чета тому режиму, который установил Шикай, довольно долго обращала на деятельность Синчужнхоя и Тунмэнхоя не больше внимания, чем на комариные укусы. Нет. Основная опасность - это некий гипотетический региональный лидер, который, ведомый личными амбициями (опять же, очень понятный персонально президенту мотив) предоставит свою территорию как плацдарм революционным демократам - естественно с условием получения в дальнейшем достойного вознаграждения. Клики и в 1911 и 1913 достаточно легко торговали своей лояльностью, а вот встроить их, изначально существовавших параллельно старой системе, в жесткую вертикаль власти, покончить с автономизмом региональных вождей, было очень сложно. Соответственно имелось две возможные парадигмы действий. Первая, более дорогая, медленная и рискованная, но способная обеспечить в будущем социальный прогресс для Поднебесной, это последовательная ликвидация клик: реорганизация армии, передел собственности, отделение бизнеса от военного командования. Другая - обещающая быструю отдачу, но глобально консервирующая проблему: задобрить провинциальных заправил, повести с ними дело в эдаком полуфеодальном духе. Невмешательство и бенефиции в обмен на верность, долю от доходов и вооруженную поддержку в случае «созыва знамён». Нетрудно догадаться, на чём остановился Юань Шикай.
Зримым воплощением этой линии стало появление, наряду с гражданским, поста военного губернатора провинции. Иногда на практике они совмещались. Порой возникала иерархия, где тот или иной губернатор оказывался фактическим начальником, а другой - подчинённым. Принципиально важно было иное. Отныне в мирное время и вне чрезвычайных обстоятельств войска на уровне провинции возглавлялись одним конкретным человеком - как правило, местным выходцем, который держал отчёт напрямую перед президентом-главкомом, а больше по существу ни перед кем. Он же выступал своего рода «крышей» и верховным распорядителем для всех региональных межэлитных споров - ввиду особых отношений с центром и опоры на подавляющую вооруженную силу.
Соответствующие решения были приняты и претворены в жизнь Юань Шикаем в мае-июне 1914. А 28 числа в далёком городе Сараево Гаврило Принцип убил эрцгерцога Франца Фердинада и его жену. Через месяц, 28 июля 1914, Австро-Венгрия объявила войну Сербии. А спустя ещё несколько суток конфликт, резко разросшийся в своём масштабе, принял черты общеевропейской коалиционной войны. Началась Первая мировая.
Для Китая сложилась уникальная ситуация: великие державы, прежде, хотя и конкурируя между собой, проводившие в отношении Поднебесной скоординированную политику, утратили эту возможность. Некогда принудившие Пекин подписать Заключительный протокол страны теперь в большинстве своём ожесточенно сражались друг против друга. Теоретически это давало Китаю большие шансы на то, чтобы ревизовать ранее навязанные ему неравноправные договоры, уменьшить степень своей зависимости от воли иностранных государств, или даже вовсе избавиться от неё. Балансируя между враждующими лагерями и укрепляя свой реальный нейтралитет Поднебесная могла добиться многого - особенно после того, как в Европе завершился начальный период схватки и большинству руководителей, как в военной, так и в гражданской сфере сделалось очевидно, что она перешла в затяжную фазу. Но для этого внутри Китая должен был существовать субъект, способный и желающий проводить курс на укрепление суверенитета. Будь во главе Республики некто вроде Сунь Ятсена, весьма вероятно он не упустил бы случай воспользоваться историческим шансом. Отчасти того, что лидер Гоминьдана начнёт действовать именно так - без чрезмерно резких движений, однако поэтапно и непреклонно примется избавляться от элементов цинского наследства во внешних сношениях - заинтересованные в коллективной эксплуатации китайского хозяйства игроки ожидали и опасались ещё на излёте Синьхая. Юань Шикай смотрел на вещи иначе. Для него поддержка зарубежных выгодоприобретателей выступала ещё одной дополнительной подпоркой, укрепляющей его личную власть. Конечно, зависимости не следовало позволять доходить до абсолютных значений: меньше всего президент Китая желал бы превратиться в номинальную фигуру, зиц-председателя. Его благорасположением должны дорожить как конкурентным преимуществом. Партнёрам следует ценить Шикая как наилучшего, самого сильного гаранта сохранения устраивающего их статус-кво. К сожалению, как для главкома бэйянцев лично, так и для Поднебесной в целом, президент Республики не учёл одного важного аспекта: грандиозное противоборство, сковывающее признанных грандов мировой политики, открывает окно возможностей не только для китайцев.
Ранее мы уже кратко останавливались на Японии и её интересах в Китае. Теперь поговорим о том, как трансформировалась позиция Токио под влиянием изменений глобальной конъюнктуры. Прежде всего отметим, что империя Восходящего солнца вступила в войну 23 августа 1914 года, поддержав Антанту. Казалось бы, японцев должен был подтолкнуть к этому существовавший с 1902 года альянс с Великобританией. Вот только на деле всё несколько более сложно. Во-первых, договор был оборонительным, а Британия 4 августа 1914, пусть и в ответ на агрессию в отношении нейтральной Бельгии, сама объявила войну Германской Империи. Во-вторых, сферой действия союза была исключительно Азия: нормы договора предусматривали общие и специальные интересы англичан и японцев. Общие интересы сводились к сохранению мира в областях восточной Азии и Индии, к обеспечению независимости и целостности Китая и к принципу равенства всех народов в торговле и промышленности в Китае. Специальные интересы у каждого союзника были различны. Специальный интерес Англии — в безопасности индийской границы. Специальный интерес Японии — в Корее, которая признавалась Англией состоящей под исключительным влиянием Японии. Наконец, в третьих, сами британцы не так чтобы горели желанием видеть Японию в числе воюющих держав, даже и на своей стороне. Британский министр иностранных дел сэр Эдуард Грей боялся, причём более чем обоснованно, что в случае участия в войне, Япония, не оказав существенной помощи союзникам (было очевидно, что своих войск в Европу, где должны были разгореться основные сражения, она не пошлёт), расширит свои владения сверх всяких пределов, а, прежде всего, достигнет преобладания в Китае.
В конечном счёте английский истеблишмент принял за основу иную точку зрения, которую условно можно выразить краткой максимой - «лучше с нами чем без нас». Причём, что любопытно, во многом определяющей оказалась позиция Первого лорда Адмиралтейства, которым в описываемый период являлся ни кто иной, как сэр Уинстон Черчилль. В этом качестве он обязан был решить непростую проблему: при всей мощи Королевского флота, его сил на то, чтобы одновременно надёжно блокировать немецкий Флот Открытого моря, гарантируя победу над ним в случае попытки прорыва, и на то, чтобы при этом иметь значимые эскадры в дальних морях и колониях очевидно не хватало. Черчилль избрал по-видимому верный путь концентрации на основном противнике. Таким образом, в связи с тем, что все британские дредноуты были сосредоточены в Европе, на Тихом океане, да даже и в Индийском тоже, остались только сравнительно старые тяжёлые корабли. Отстаивая правильность такого расположения сил, Черчилль ещё в марте 1914 года во время выступления в палате общин заявил, что поражение главных сил британского флота в Европе сделает маленькую эскадру на Тихом океане беспомощной. Любая британская эскадра в этом районе неизбежно будет уступать главным силам флота европейских противников: "…два или три дредноута в австралийских водах будут бесполезны после поражения британского флота в отечественных водах".
Как следствие этого, Черчилль боялся, что подчёркнутый отказ от помощи японцев вызовет их раздражение и недоверие, а нехватка собственных сил на удалённых ТВД может привести к такому нежелательному исходу, как самостоятельная экспансия империи Восходящего солнца, вне связи с Британией и её, пусть даже косвенного, контроля. Наконец, в самом худшем случае, существовал риск, хотя и очень скромный, но совсем игнорировать его британцы не могли, что Япония вообще будет сражаться на стороне Германии. 11 августа 1914 года Черчилль, опасаясь, что Грей всё-таки выступит против участия Японии в войне или постарается ограничить такое участие, заявил ему:
Я думаю, что вы можете окончательно расхолодить их. Я не вижу середины между их участием и неучастием. Если они вступят в войну, мы должны приветствовать их как товарищей. Ваша последняя телеграмма в Японию почти враждебна. Я боюсь, что просто не понимаю хода ваших мыслей, и в этом аспекте не могу следовать вашим намерениям. Эта телеграмма заставляет меня трепетать. Мы все составляем единое целое, и я хотел бы оказывать всемерную поддержку вашей политике. Но я категорически возражаю против препятствий японцам. Вы легко можете нанести смертельный удар нашим отношениям, последствия которого будут ощущаться ещё слишком долго. Шторм вот-вот разразится.
В конечном счёте виконту Грэю пришлось пересмотреть свою позицию, хотя в своём корневом предположении он был, безусловно, прав: Японию интересует не разгром европейских врагов Лондона (и своих солдат туда она определённо не пошлёт), а достижение собственных целей в Азии под прикрытием коалиционной борьбы. Впрочем, с этим и Черчилль не спорил. Действительно, когда 15 августа 1914 года японское правительство предъявило Германии ультиматум, требуя отзыва немецких войск с Тихого океана, никаких по-настоящему существенных противоречий между Токио и Берлином не имелось. Средний японец же при этом вообще не понимал, зачем нужно воевать: в Японии никто не чувствовал никакой угрозы со стороны Германии. По существу, убеждённое что при любом мыслимом исходе противостояния в Европе, страна всё равно останется в безопасности из-за своей удалённости, мощи ВМС и истощения участников грандиозной бойни, японское правительство искало предлог для масштабного силового проникновения в Китай. Именно он служил первым (да, в общем, и единственным) побудительным мотивом.
Более подробно о процессе выбора руководством Японии нового государственного курса, его подоплёке и боевых действиях на Тихом океане автор пишет в другой своей работе, посвящённой японской экспансии в целом. Здесь мы сосредоточимся на том, что имело прямое касательство к Поднебесной. Основное же внимание Японии было приковано к Циндао. База Кайзерлихмарине в Китае располагала довольно современным укреплениями, причём защищающими её от атаки не только с моря, но и с суши. Тем не менее, сам факт начала Первой мировой, превративший бурно развивающийся торгово-промышленный форпост одной из ведущих индустриальных держав мира в отрезанный, находящийся в глубоком стратегическом тылу у противника ощетинившийся штыками островок сопротивления, был для Циндао гибельным. Даже безотносительно вступления в войну Японии, по всей вероятности, город пал бы. Но, конечно, вмешательство армии и флота империи Восходящего солнца резко уменьшило сроки агонии.
Японцы, в чём автор настоящей работы совершенно убеждён, задействовали против Циндао нарочито избыточный наряд сил, В конечном счёте крепость капитулировала 7 ноября 1914 в виду полного исчерпания боеприпасов, не позволившего продолжать оборону далее. При несколько меньшей интенсивности ведения боевых действий и контрбатарейной борьбы Циндао протянул бы в лучшем случае на 1-1,5 месяца дольше. И атакующие легко могли это себе позволить - ведь деблокада была совершенно исключена. Между тем Императорская армия сосредоточила под Циндао контингент, превосходящий противника количественно по меньшей мере в 6 раз - и готовила штурм, который частично состоялся даже несмотря на поднятые защитникам крепости белые флаги. Якобы рано утром японцы при плохом освещении их не увидели. На деле атака должна была состояться при любых условиях, поскольку нужна была ради демонстрации мощи. И отнюдь не Германии.
Во-первых, японский экспедиционный корпус, установивший вокруг Циндао кольцо осады, высаживался на нейтральной, китайской земле, причём так, словно бы право Японии нарушать суверенитет Поднебесной являлось вещью само собой разумеющейся. Тут стоит отдельно напомнить, что площадь находящейся под немецкой арендой колонии Цзяо-Чжоу, на которой располагалась ВМБ Циндао, составляла 552 километра - и при желании атакующие вполне могли отыскать место для высадки и разгрузки так, чтобы не вторгаться в пределы Китая.
Во-вторых, хотя, когда им это было нужно чтобы упредить союзников, японцы прорвали первую линию обороны немцев в сентябре 1914 за 4 дня, они предпочли после этого взять паузу в месяц чтобы подвезти и развернуть тяжелую осадную артиллерию. Действия Императорской армии под Циндао выбиваются как из стратегии минимизации издержек (тогда осада велась бы дольше и без лишней чреватой потерями суеты), так и из линии на скорейшее завершение операции. Зато они прекрасно вписываются в логику психологического давления. 1 октября 1914 японцы начали интенсивный артиллерийский обстрел города и порта, выпустив за неделю было 43 500 снарядов из крупнокалиберных орудий. И поспешили как можно громче раструбить об этой цифре. Наконец, уже после завершения сражения Япония сделала несколько знаковых жестов. В частности - даже символически не включила в состав оккупационной администрации Циндао британских представителей, хотя 1 500 солдат Его Величества Георга V участвовало в операции совместно с японскими военными.
Параллельно японцы как бы по умолчанию «перехватили» все немецкие концессионные права в основном Китае вне Цзяо-Чжоу, хотя Пекин продолжал официально придерживаться нейтралитета. Япония вела себя как хозяйка. Но это было лишь начало, пробные шары. По-настоящему гром для Поднебесной прогремел 18 января 1915 года, когда было оглашено и предъявлено правительству Республики так называемое «21 требование». Пять групп вопросов об отношениях с Китаем, которые имели для Японии принципиальное значение.
К ним мы вернёмся чуть позже, поскольку представляется необходимым дать небольшое пояснение относительно того, что параллельно происходило в самой Поднебесной. А там Юань Шикай начал прощупывать почву на предмет монархической реставрации. Варианты прорабатывались различные. Часть из них предполагала использование наследника прежней династии: Пу И продолжал жить в Запретном городе, и Шикай подумывал о том, чтобы женить его на своей дочери. Одновременно сам президент, вроде бы ни на что такое не претендуя, посылает понятные большинству китайцев намёки в пространстве знаков и символов. Скажем, проводит ритуалы в пекинском Храме неба, осуществляя в ходе них те действия, которые прежде исполнялись императором. Начинает, когда одет не в мундир, носить больше желтого. Последний, как многие знают, традиционно считался в Поднебесной императорским цветом. Все эти шаги не вызвали какого-либо сопротивления. Тем не менее, покончить с Республикой, за которую совсем недавно с таким ожесточением боролись десятки и сотни тысяч - это выглядело рискованным даже в отсутствии явной гласной оппозиции. Внутриэлитный консенсус установлен. Однако как отреагирует простонародное большинство? Юань Шикай позиционировал себя как человека, который одновременно способен привнести в Китай внутренний покой и покончить с его деградацией и отсталостью. Он, оставаясь консерватором на фоне Гоминбдана, никогда не выступал однозначно против прогресса - особенно если тот можно было увязать с укреплением Поднебесной как государства. Да, по сравнению со временами династии Цин страна при президенте Шикае де-факто уменьшилась на Внешнюю Монголию и Тибет, но это можно было подать как следствие слабости прежнего режима. К тому же Пекин, заключая вполне однозначно трактуемые международные соглашения, на внутреннем поле никогда не признавал независимости отколовшихся территорий. Всё будет возвращено, дайте только срок. Ведь Китай героически стоит во Вселенной. Это если что название и первая строка нового гимна, утверждённого с подачи президента 23 мая 1915. Достаточно красноречивая заявка. Резюмируя, меньше всего Юань Шикаю, готовящемуся сесть на трон, нужно было публичное унижение от иностранной державы. Да только история не собиралась ждать господина президента…
21 требование, как было сказано выше, делилось на 5 групп вопросов. Первая, наиболее логично вытекавшая из событий осады Циндао, касалась именно арендованного немцами региона в провинции Шандун. Империя Восходящего солнца требовала признания Китаем всех соглашений, которые могли быть заключены между Германией и Японией относительно захваченных территорий. И, если на это у японцев имелось известное если не формальное, то моральное право как у победителя, то последующие пункты данной группы, предусматривающие также передачу Японии прав на постройку железных дорог в этой провинции и открытие для японской торговли главных городов и портов, уже не имели никакого отношения к событиям и коалициям Первой мировой. Это были вещи, касавшиеся исключительно двусторонних японо-китайских связей.
Но дальше - больше. Вторая группа требований касалась Южной Маньчжурии и восточной части Внутренней Монголии. В первую очередь, вопроса об аренде Люйшуня (Порт-Артур, Рёдзюн), Даляня (Дальний, Дайрэн), Южно-Маньчжурской, Аньдун-Мукденской и Цзилинь-Чанчуньской железных дорог. Дело было в следующем: по итогам Портсмутского мира Российская империя передавала японцам исключительно те арендные права, которые были у неё самой (в сущности иначе и быть не могло). Согласно же русско-китайским договорённостям, срок аренды составлял 25 лет. Конечно, если бы не Русско-японская, он, очень вероятно, был бы продлён, но в реальности юридически выходило, что японцы, если на то не окажется доброй воли Пекина, должны будут убраться вон из Манчжурии в 1923. Теперь Японская империя настаивала на 99-летней аренде, а также предоставлении японским частникам права приобретения и аренды земель в Манчжурии, свободы проживания и передвижения, права на ведение добычи полезных ископаемых и занятие торговлей и промышленностью.
Первые две группы были неприятны, но, в общем, вполне терпимы для Китая. В целом, они не требовали отдавать ничего, что он бы и так уже не потерял ранее, только в пользу других хозяев. Но этим притязания японцев, к большому сожалению руководства Поднебесной, не ограничивались. Третьей группой требований предлагалось превратить в смешанное японо-китайское предприятие Ханьепинский промышленный комбинат, объединявший рудники и металлургические заводы в Ханьяне, Дае и Пинсяне. Формально Япония предлагала долгосрочные инвестиции в производство. Фактически – брала под контроль и опеку единственное крупное и прилично оснащенное металлургическое предприятие Китая, без продукции которого зависимость страны от внешних поставок любых современных деталей и металлоконструкций делалась абсолютной. То же – в отношении вооружений.
Четвёртая группа запрещала Китаю отчуждать и сдавать в аренду гавани, бухты и острова вдоль китайского побережья. И вот это уже очень серьёзно – речь идёт о явном ограничении суверенитета. Впрочем, Китаю на начало 1915 было к подобному уже не привыкать. Интереснее другое. Налицо и урезание по сравнению с Японией прав третьих стран, в том числе ведущих держав современного ей мира. И если, скажем, позицию Германии и её союзников японцы теперь могли во внимание не принимать, рассчитывая на их итоговое поражение в войне, то Великобритания и Франция были заняты лишь временно. Предположим, британцам едва ли были нужны какие-то дополнительные базы и станции, кроме уже имевшихся Гонконга и гораздо менее известного, но существовавшего с 1898 года Британского Вэйхая, плюс успешная история англо-японского союза дополнительно уменьшала напряжённость между двумя странами. Впрочем, даже в этой ситуации Владычица морей могла пойти на принцип. Что до Франции и, особенно, США, то их четвёртая группа не устраивала в ещё большей степени. На 1915 ни первая, ни вторая, конечно, не могли открыто, тем более вооружённой рукой бороться с Японией, но потом, позднее...
Наконец самой важной в 21 требовании была их пятая группа. Согласно ей предусматривалось приглашение японцев в качестве советников по политическим, финансовым и военным вопросам при центральном правительстве Китая, признание права земельной собственности в Китае для японских храмов, больниц и школ, создание японо-китайских военных заводов при научно-технической помощи Японии, предоставление Японии прав на строительство железных дорог на китайской территории, консультации с Японией по вопросам строительства железных дорог, рудников и портов в провинции Фуцзянь, предоставление японцам права религиозной пропаганды в Китае.
По сумме 21 требование делало всю громадину Китая, пусть не по названию, но по сути своей протекторатом Японской империи. Только японцы смогли бы извлекать основную коммерческую выгоду из китайского рынка, они получали бы приоритетные права на добычу и продажу китайских природных ресурсов, а главное – сперва негласно, а потом публично направляли бы через институт советников всю политическую и общественную жизнь Поднебесной. Именно советниками именовались английские представители в туземных княжествах и государствах Британской Индии. Японцы готовили Китаю очень похожую судьбу. И, преуспей они, ставших локальными царьками и ванами вместо магараджей командиров военных клик тоже встречали бы в Пекине строго нормированным количеством орудийных залпов…
Вероятно в случае его согласия Япония могла бы оставить за Юань Шикаем номинальное лидерство - и даже признать за ним императорский титул. Но, к чести президента Китайской Республики, главкома бэйянцев всё же не устраивала роль декоративного попугая в золотой клетке. Мог ли Шикай отказать Токио? Теоретически - вне всяких сомнений. Вот только Япония располагала невиданной прежде свободой рук. Первая мировая война находилась в самом разгаре. Пекин мог быть уверен, что действия страны Восходящего солнца мало кому понравятся, предполагать, что они встретят дипломатическое осуждение, но лишь надеяться — и довольно робко — на то, что кто-то сможет реально надавить на японцев достаточно сильно, чтобы те были вынуждены отказаться от своих замыслов. А что если они предпримут интервенцию? Пойдут от Циндао на север, или высадят десант где-нибудь под Тяньцзинем? Причём, что особенно плохо, Токио вполне может в принципе отказать Юань Шикаю в легитимности. В стране Восходящего солнца находится Сунь Ятсен - отчего бы Японии не воспользоваться этим? Или поднять на знамя лозунг поддержки «законных владык» Поднебесной из династии Цин?
Некогда Бэйянская армия одерживала верх над своими врагами за счёт лучшего оснащения и выучки. Однако, насколько бэйянцы превосходили своих внутрикитайских конкурентов, на столько же (и это как минимум) Императорская армия Японии возвышалась над ними самими. Единственным способом дать отпор вторжению могла быть мобилизация значительных сил региональных клик, дающая Китаю большое численное превосходство. И здесь без пяти минут монарх Поднебесной столкнулся с издержками своей прежней политики. Санкционированная в 1914 и имеющая давние корни полуфеодальная система очень быстро успела стать для Китайской Республики пронизывающей всё реальностью. Провинциальные варлорды готовы были выступать на стороне Пекина против внутренних выступлений и смут по двум основным причинам: во-первых, это представлялось сравнительно безопасным на фоне общего стратегического неравенства сил и ресурсов, во-вторых, они тем самым обороняли тот социальный порядок, в сохранении которого имели кровную заинтересованность сами. Но насколько стойко и честно они станут сражаться с грозным внешним врагом, где, безотносительно будущего Китая в целом, их конкретный регион - кормовая база может очень тяжко пострадать, да и личную безопасность в схватке с Японией тоже невозможно станет по-настоящему надёжно обеспечить? Юань Шикай очень боялся «вскрывать карты», поскольку сам был не уверен в своих козырях. Между тем никто не мог гарантировать, что в случае слишком явного нежелания принимать условия японцев те просто не пойдут от Циндао на север, к столице, по дороге заключив все необходимые договора с каким-нибудь особенно амбициозным генералом, которого и сделают новым главой Китая.
Так как же поступить? Затянуть время! Стоит закончиться баталиям главных хищников планеты, как своеволие Японии резко пойдёт на спад. Ей просто не дадут единолично взять сразу так много! Кроме того, если получится продержаться где-нибудь годик, то 1916-й можно будет встретить уже императоров, устранив порождённую намеченной трансформацией власти внутреннюю слабость. Как выигрывать время? Отказывать - но не окончательно. Спорить по частностям. И побольше публичности, чтобы привлечь внимание третьих стран. Юань Шикай действовал с традиционной для себя хитростью: с одной стороны он фактически дал добро на четыре первых группы требований, что, в общем, тоже давало Японии большие выгоды и преимущества. С другой – громко, публично, призывая весь мир в свидетели, при том, что японцы предполагали сугубо двусторонний и секретный характер переговоров, отклонил пятую – решающую. Реакция держав могла обнадёжить скорее правительство страны Восходящего солнца – все были слишком сильно заняты, очень уж не хотели получать дополнительного потенциального противника в виде Японии, чтобы реально помогать Китаю. Исходя из этого, пятая группа требований с повестки не снималась. Китайцы тянули время как только могли. В марте 1915 они, наконец, кое-чего дождались: госсекретарь США Уильям Брайан передал Токио 13 марта 1915 года так называемую «ноту Брайана», в которой, признавая «особые интересы» Японии в Маньчжурии, Монголии и Шаньдуне, выражал обеспокоенность ущемлением суверенитета Китая.
На самом деле, конечно, будь Китай образца 1915 нормальным государством, находись он хоть в относительно пристойной форме, такого рода ноты должны были бы вызывать закономерное негодование, а затем официальный недвусмысленный и резкий ответ – фактически американцы признавали, что на части территории Поднебесной японцы вправе распоряжаться и хозяйничать, но настоятельно просили не заглатывать всё целиком. Однако, в реальности данный документ был воспринят едва не как спасение. Он придал Юань Шикаю смелости на оставшуюся часть месяца. Ну а дальше началась уже внутренняя политика. Президент окончательно решился пойти по пути реставрации монархии. В этих условиях, как ни посмотри, нужно было проявлять твёрдость. Во-первых, принять требования японцев значило сразу и резко подорвать свой авторитет в массах. Новый император мог сделаться популярным, а власть его – прочной только в том случае, если он будет восприниматься (не обязательно быть, но хотя бы казаться) сильным, не таким, как свергнутые маньчжуры. 21 требование в полном их виде сделались бы величайшим унижением в истории Китая со времён Опиумных войн – а ведь во многом именно из-за усталости от постоянных унижений вспыхнула Синьхайская революция. Во-вторых, в случае принятия японских условий, реальная власть новоявленного императора оказалась бы более чем ограниченной. А в третьих Юань Шикай держался на вершине в первую очередь за счёт исключительных умений по политическому манёвру (вплоть до степени “вовремя предать означает предвидеть”), а 21 требование слишком жестко завязывало его именно на прояпонские силы и делало врагом для всех тех, кто не желал терпеть вмешательства Японской империи, и таких определённо оказалось бы больше. Наконец, вообще императорский статус в том же году слишком явно смахивал бы на щедрую оплату измены. Юань Шикай не столько из патриотизма, сколько из желания банально не свернуть себе шею, решил отказать Империи Восходящего солнца – впрочем, как всегда, не полностью, оставляя себе лазейки для отступления. 26 апреля 1915 китайцы подтвердили, что твёрдо и безусловно отвергают пятую группу требований. Теперь мяч был на стороне Японии – она могла как счесть это окончательным отказом, так и продолжить переговоры, смягчив условия.
Попутно, очевидно, именно при Юань Шикае китайцы начали продумывать, в общем, довольно детскую, но, как им казалось, спасительную хитрость. Суть её проста: Китай должен был примкнуть к Антанте. Естественно, ни в каких реальных военных действиях армия Поднебесной участвовать не могла, да и не собиралась, благо вероятность появления наземных контингентов Центральных держав в Восточной Азии была строго равна нулю. Но зато китайцы очень хотели оказаться в стане победителей и, пользуясь этим, дезавуировать с опорой на союзников японские притязания. Ведь мы же тоже были с вами в чёрный час опасности и риска! Суровая реальность международной политики была такова, что даже вполне деятельное участие в боях не всегда вело к учёту политических требований и интересов – хорошо прочувствуют это на себе после окончания ПМВ арабы. Но, отложим до поры тему Китай и Антанта, благо в 1915 он к ней и не присоединился. И вернёмся к ответным шагам японцев.
Итоговый вариант их ответа имел классический для дипломатии вид уменьшения объёма требований с одновременным их ужесточением. Пятая группа – наиболее принципиальная, чреватая для Китая постепенным превращением в колонию, оказалась удалена, но оставшиеся 4 были вновь переданы Юань Шикаю уже в виде ультиматума 7 мая 1915. Срок ответа – 2 дня. Юань Шикай никак не мог пойти на риск войны с Японией, и вообще ему лично куда как более импонировала стратегия «умиротворения». Империя Восходящего солнца получила утвердительный ответ. Договор был подписан 25 мая.
Бесспорно для Поднебесной это стало большим унижением. Уже в 1915, несмотря на те риски, которые это несло в себе с учётом возможной реакции президента, некоторые общественные и политические деятели открыто именовали 25 мая «Днём национального позора». Шикай отчасти сберег собственную репутацию, а также избежал необходимости проверять в деле лояльность региональных клик, однако последствия случившегося были глубже и хуже, чем виделось главкому бэйянцев. Между тем, развязавшись на внешнеполитической арене, Юань Шикай форсирует тот процесс ,который полагает главным. В августе 1915 года, хотя и не высказываясь в публичном пространстве лично, он приказал начать агитационную кампанию в поддержку реставрации монархии. Ещё с конца 1913 года в Поднебесной существовал своеобразный назначаемый совещательный квази-парламент/госсовет из 66 человек, именовавшийся Национальной ассамблеей. Предполагалось, что именно он обратиться к президенту с просьбой принять корону. Однако, то ли Шикай в последний момент передумал, то ли изначально его игра была более тонкой и имела двойное дно, но когда 11 декабря 1915 года ассамблея единогласно избрала главкома бэйянцев императором, он торжественно «отказался». Для завершающего хода требовалось сперва гальванизировать один как будто давно почивший труп. Юань Шикай «уступил» и, скрепя сердце, согласился нести бремя абсолютной власти после того, как с аналогичной просьбой к нему выступило Национальное собрание. Вообще это, конечно, был тот ещё трагифарс. Боясь непредвиденных последствий, реально разогнанный парламент не стали созывать на полноценную сессию даже в усечённом виде без гоминьдановской фракции. По сути волеизъявление Нацсобрания как института подменили сбором и ни к чему не обязывающим опросом группы депутатов. Но Шикаю хватило и этого - лишь бы создать в низах, не особенно разбирающихся в нюансах, видимость примирения с ним старых оппонентов, осознавших «незаменимость» президента. 12 декабря 1915 Юань Шикай официально принял на себя императорские полномочия. Эра правления нового монарха получила девиз Хунсян. И тут…
Чутьё изменило старому лису. Выше автор уже отмечал, что президент/император недооценил значимость последствий принятия большей части японских требований и всей сопутствующей этому истории. Большинство населения Поднебесной, хотя и не было готово бунтовать или как-то иначе проявлять неповиновение власти, не испытывали по поводу новопровозглашенной династии и её основателя ни малейшего энтузиазма. И, соответственно, отсутствовала возможность на них опереться. Юань Шикай работал почти исключительно с элитами. А здесь всё выходило весьма неоднозначно. То, что Юань Шикай тянул зимой-весной 1915 года время, заметили многие. Но как минимум часть варлордов, особенно из южных клик, по-своему расставила акценты. Президент не стал жестко оппонировать Японии по той причине, что желал сохранить в неприкосновенности свою Бэйянскую армию, которую требовалось непременно иметь в готовности на случай некоего события. Какого? Очевидно - поставления на трон. За которым последует интенсивная консолидация власти. То, что может терпеть президент, недопустимо для императора. Любые вооруженные формирования, которые не проявят желания встроиться в жесткую вертикаль власти (а может и вообще все, кроме бэйянцев) окажутся зачищены. Монарх станет бить клики по одной. И, пока ещё не слишком поздно, нужно срочно данный сценарий упредить.
Больше всех обеспокоились генералы из провинции Юннань. Они имели меньше остальных связей с северными военно-экономическими элитами, мало в чём проявили себя в ходе подавления Второй революции 1913. Наконец оба юннаньских губернатора - и Тан Цзияо, и Цай Э, который, несмотря на то, что был сменён первым, остался в провинции и сохранил там влияние, некогда являлись членами Тунмэнхоя. В Гоминьдан при реорганизации августа 1912, когда вопросы членства стали регулироваться более строго и формально, они не вступали, но ведь и без того революционно-демократическое прошлое всё равно могут припомнить...
Сценарий восстания оказался уже традиционным. 25 декабря 1915 Юннань опубликовала декларацию неповиновения и самообороны. Только, в отличие от предшественников образца лета 1913, Тан Цзияо и Цай Э не собирались отдавать противнику инициативу. Они предвидели провозглашение империи, готовились к нему. А потому созданная ими Армия республики (она же Армия спасения родины) почти сразу перешла в наступление. Их силы вторглись в провинции Гуйчжоу и Гуанси, а также сформировали завесу прикрытия с севера в Сычуани. Император по понятным причинам отреагировал бурно. Следствием этого стало то, что Юань Шикай решил задействовать в контрударе достаточно крупные по меркам внутрикитайских сражений 1911-1913 годов силы - около 80 000 солдат и офицеров. Вот только на подготовку к отправке в слабо связанный в инфраструктурном отношении с большей частью страны регион (в частности речь идёт об отсутствии железнодорожной магистрали) потребовалось время. В ретроспективе избранную главкомом бэйянцев стартегию следует признать ошибочной. Пауза с ответом позволила юннаньцам достаточно успешно провести свою кампанию и, частью громя, а частью присоединяя к себе войсковые контингенты других клик Юга, вовлечь в движение Гуйчжоу, опубликовавшее декларацию неподчинения и самообороны в феврале 1916. Затем то же самое произошло и в Гуанси месяцем позднее.
Что же шикаевские войска? А они потерпели тяжелое и крайне досадное для императора поражение в Сычуани. Данных об этих боях на европейских языках очень мало, но автор настоящей работы рискнёт предположить, что причиной явилось невнимание к вопросу снабжения, воздействие на тылы. Во всяком случае подобный сценарий видится наиболее вероятным. Ситуация начала приобретать для Пекина очень неприятный оборот. Откладывалась торжественная коронация. Пользуясь случаем, активизировались подпольщики, состоящие в Гоминьдане или связанные с ним. В Шанхае попытался поднять восстание нелегально вернувшийся в Поднебесную и имевшие в городе хорошие связи Чэнь Цимэй. Неудачно, но он сумел отступить со своими людьми южнее в провинцию Чжэцзян, выводя из равновесия уже её. В апреле 1916 при поддержке частей Армии спасения родины поднялся Гуаньдун, где влияние Сунь Ятсена и его сторонников было особенно сильно. Сам находящийся в эмиграции революционер начал подумывать о том, чтобы вновь ступить на землю отечества. Юань Шикаю срочно требовалось организовать новое масштабное наступление, натиск на юг, однако тут он столкнулся с фрондой и сопротивлением там, где никак не ожидал их увидеть. В рядах Бэйянской армии.
Цинский премьер, временный, а затем постоянный президент Республики, новоявленный император - в действительности каждый из этих статусов был вторичен по сравнению с тем, чем Юань Шикай обладал до 1911 года и всё время сохранял: контролем над самой боеспособной вооруженной силой страны. Именно дисциплинированность, единство бэйянцев - и отсутствие у главкома сопоставимых внутренних конкурентов, позволяли ему, наряду с личной хитростью, добиваться успеха. Лидерство Юань Шикая никто не оспаривал и теперь, но… К 1916 году президенту/императору исполнилось 56 лет. Ещё вроде бы не так много, но достаточно, чтобы у соратников стали появляться мысли о фигуре преемника. И, разумеется, им должен был стать другой командир-бэйянец. В этом отношении идея династического правления входила в противоречие с подобными планами. Терпеть ещё лет 15 доказавшего свои качества политика Юань Шикая нижестоящие генералы были ещё готовы. А вот его потомков, да ещё если они породнятся с Пу И, позволяя вновь поднять голову старой маньчжурской аристократии - нет. Латентное недовольство зрело всю вторую половину 1915. Да и излишние вольности для региональных клик, где всякая мелкая шваль с откровенно дрянными войсками под рукой получала больше прав и свободы, чем проверенные бэйянские товарищи выбившегося на вершину Шикая, тоже раздражали. В середине марта 1916 тайное стало явным. Пока его враги занимали Гуанси и начинали вторжение в Гуаньдун, находящийся в Пекине глава государства вынужден был бороться с разбродом в собственных рядах.
Любопытно, что всё устаканилось достаточно полюбовно, а главное - кулуарно. Основные события, вероятно, произошли 15-16 марта. На следующий день, совещаясь с вице-президентом Ли Юаньхуном, Юань Шикай обсуждал способы оформления уже принятого решения. Естественно, происходящее нельзя было подавать как уступку южным мятежникам. В конце-концов всё подали так, будто императора одолела таки скромность. 22 марта Юань Шикай обнародовал решение о ликвидации монархии и уже на следующий день объявил о своем возвращении в должность президента. В общей сложности юридически последняя Китайская империя просуществовала 83 дня. Война на юге на этом сразу же не окончилась, однако произошла её определённая трансформация. Все бунтующие провинции поспешили отозвать декларации неповиновения и самообороны, чтобы гарантировать себя от удара тяжелой руки бэйянцев. Но вот сводить счёты со своими конкурентами из других региональных клик никто и не думал прекращать! Отдельные боестолкновения продолжались вплоть до июля 1916. Дополнительно подогревал клокочущий котёл упорно курсирующий слух о грядущем японском вмешательстве. Его не то чтобы боялись в государственно-патриотическом смысле - скорее ждали как момент очередного большого передела, к которому лучше подойти во всеоружии. Чтобы окончательно вернуть дела в нормальное русло, Юань Шикаю потребовалось переутвердить ряд южных провинциальных губернаторов, а также - самая большая уступка, которая дала возможность главам региональных клик унять более проникнутые революционным духом воинские низы, объявить о своей готовности открыть в конце лета 1916 обновлённый парламент Республики.
Так или иначе, хотя в той же Юннани власть Пекина к исходу мая месяца признавали скорее номинально, Юань Шикай опять мог считать себя победителем. Да только иная, оказавшаяся необоримой сила уже занесла клинок над головой самого изворотливого из китайских деятелей первой четверти XX столетия. Возможно на организме президента негативно сказался стресс. Как бы то ни было, состояние его здоровья начало стремительно ухудшаться. 6 июня 1916 самый могущественный человек Поднебесной, тот ещё мерзавец, но не без признаков великолепия, скончался от уремии.
И тут же Китай рухнул в хаос первозданный. О нём, а именно об эре варлордов-милитаристов, десятилетии хаоса 1916-1926 годов мы и будем говорить в следующий раз.