Акушерки пили чай. Одна из них выглянула в окно, ко входу в приемное отделение подъехала скорая помощь.
— О господи, — протянула Аня, — еще одну привезли. И что им всем вздумалось рожать под Новый год. Мало того, что не повезло, и дежурство выпало в этот день…
— Не бухти! — перебила ее Вера Степановна, акушерка со стажем, сорок лет проработавшая в роддоме. — Родить нельзя погодить. Неизвестно еще, когда сама надумаешь: на Новый год или на Первомай.
— Ой, Степановна, — отмахнулась Аня, — я еще даже не беременная!
— Дурное дело нехитрое, — отрезала акушерка.
— Сколько их у нас уже? — спросила Аня.
— Эта седьмая, — ответила Степановна.
Седьмой оказалась хрупкая испуганная девушка невысокого роста с бесцветными бровями и ресницами. Ее жидкие волосы цвета прогнившей соломы торчали в разные стороны. И лишь огромный живот указывал на то, что перед Аней стояла не старшеклассница, а женщина, которая вот-вот станет матерью.
— Тебе восемнадцать-то исполнилось? — брезгливо протянула Аня, провожая девушку в предродовую палату. Она почему-то сразу почувствовала к этой девчонке отвращение и даже неприязнь, хотя видела ее впервые. Белобрысая кивнула.
— А муж есть? Не бросишь ребенка? — продолжала допрос Аня.
Девчонка отрицательно помотала головой.
— Все вы так говорите. А потом… — но Аня не успела договорить, на нее цыкнула Степановна.
— Не обращай внимания, Ирочка, — ласково сказала она девушке. — Вот здесь располагайся. Тебе не скоро. Врач сказал, часов пять еще.
Степановна аккуратно подтолкнула Аню к выходу.
— Сколько раз я тебе говорила — поласковее с роженицами, — шикнула она на молодуху. — Им и так не просто, особенно первородкам. Боятся, стесняются, особенно врачей-мужчин. А ну приляг да расщиперься перед чужим мужиком не в самом лучшем виде.
Аня фыркнула:
— Подумаешь, слово им не скажи. Королевны.
— Посмотрю я, когда ты сама придешь рожать, — снова сказала Степановна и улыбнулась лишь уголками губ.
— Да я тут столько насмотрелась, что ни в жись, — фыркнула Аня. — Вот говорила мне куратор не ходить в роддом, пока сама не рожу. Дура я, не послушалась. Ведь предлагали место в женской консультации. На деньги повелась, на подарки. А какие тут подарки? Один срам.
— Ну не знаю! — запротестовала Степановна. — Мне в прошлом месяце три коробки конфет преподнесли, бутылку вина хорошего, духи.
— Ну это вам! Вы же тут чуть не с рождения! — Аня смерила Степановну взглядом так, словно впервые видела.
— Я тоже была молодой как ты, и меня подарки уже тогда стороной не обходили. Правда жизнь была не такая как сейчас, и я простой шоколадке радовалась, а иногда и мяса могли приволочь деревенские. Эх, времена были! — расплылылась в улыбке Степановна. — Вот помню…
— Ой, не надо! — поморщилась Аня. — Я уже сто раз слышала. Трава зеленее, а небо голубее.
— Вода мокрее, — машинально поправила Степановна напарницу.
— Чего? — не расслышала Аня.
Но тут вошел доктор с картой назначений для вновь прибывшей Ирины Голиковой.
— Вера Степановна! И еще!
Аккуратнее с Рыжковой из третьей палаты, — попросил он. — Аллергия у нее лекарственная. Тяжелая форма.
— Ну, Альфред Семенович. Мы все делаем только согласно вашим назначениям.
Как только врач вышел, Анька закатила глаза.
— Ой, мамочки. Млею вся, как его вижу. Красивый, высокий, сильный. Такой как зажмет! — Аня блаженно покачала головой.
— Анька, ты че? У тебя ж муж!
Аня досадно махнула рукой:
— Да причем тут муж. Я вам про романтику. Ой, — встрепенулась она, — а девки болтают, что он со всеми… того! Правда это?
— Со всеми? — бровь Степановны поползла вверх. — И с тобой, значит?
— Не, мне он не предлагал, — торопливо ответила Аня.
— Значит, не со всеми, — отрезала Степановна. — Кстати, что там в назначениях.
Она открыла карту новенькой, но тут её позвали в смотровую.
— Выполни назначения, — бросила она Ане на ходу и убежала.
Мурлыкая под нос новомодную песенку, Аня зарядила капельницу и отправилась в предродовую.
Волосы у новенькой уже не торчали паклей, а были аккуратно собраны в резинку.
«Надо же вроде и не такая худая, как мне показалось сначала, и расчесаться успела. Во дает!» — удивилась Аня.
— Давай руку, капельницу поставлю, — обратилась она к ней.
Роженица хотела что-то сказать, но тут же провалилась в тяжелейшую схватку. Аня, не обращая внимания, поставила ей капельницу и вышла из палаты. Не успела она зайти в процедурную, как у нее зазвонил телефон. Аня обрадовалась, вставила наушники и погрузилась в разговор с мужем Володей. Примерно через полчаса в кабинет влетел доктор:
— Ты что вкатила Рыжковой? Я же говорил, у нее аллергия. Срочно в реанимацию. Отек у нее.
— Я Рыжковой ничего не ставила. Я помню про аллергию.
— Да ты именно Рыжковой Светлане вкатила! — взревел врач. — Ты перепутала карточки! Чьи назначения ты ей сделала?
— Нет, я новенькой Ирине, не помню фамилию, сделала, — спорила Аня.
— Потом разбираться будем, — кричал врач. — Срочно в реанимацию.
***
Владислав отвез жену в роддом, потоптался под окнами, поболтал с такими же мужиками как он сам, ожидающими рождения наследников. Покурив на лавочке, Слава позвонил закадычному другу Сашке:
— Шурка, у меня Светка рожает! — радостно сообщил он.
— Да ты что! — обрадовался друг. — А ты где? — спросил он.
— В роддоме, — ответил Слава.
— А че ты там торчишь? Давай ко мне. Прихвати по дороге! — и отсоединился.
«Реально! Че мне тут мерзнуть? Врач сказал, она точно до утра промучается».
***
Друзья уже приканчивали вторую бутылку водки, когда Сашка вдруг вспомнил:
— Так ты это… позвони… Как там она… может родила?
— Думаешь, уже? — посмотрев мутными глазами на друга, пробормотал Слава.
Сашка кивнул. Но именно в этот момент, полилась трель из телефона. Услышав первые же слова, Слава моментально протрезвел:
— Приехать? Прямо сейчас? Ночь на дворе! Все равно? Ладно. Еду.
Славу затрясло мелкой дрожью.
— Слышь, братан, поехал я! Там что-то случилось.
Слава был растерян, в глазах защипало, дурные предчувствия нагло заползали в мозг.
— Да брось ты! Щас вымогать начнут. А ну давай, поехали. Я с тобой.
— Не надо! — остановил друга Слава. — Ты пьяный.
— А ты нет? — спросил Саша.
— Я тоже. Но я отец. Ложись, я позвоню.
***
К Славе вышел красивый, высокий доктор. Славе казалось, что он шел к нему целую вечность. Слава привстал, потом снова сел, хотел встать, но сил не было совершенно. Врач что-то говорил, но парень ничего не слышал. У него в ушах стоял страшный гул.
— Подождите! — остановил он врача. — Как умерла? — повторил он то, что только что сказал доктор. — Почему?
Врач снова что-то говорил, говорил, но Слава ничего не понимал. Откуда-то снова вернулся хмель и так затуманил голову, что Слава не понимал, где находится и как оттуда выйти.
Очнулся он дома. Рядом в кресле дремала мама. Владислав попытался встать, но сил не было совсем, хотел что-то сказать, но язык ему не повиновался, руки тоже не двигались. Он вообще ничего не чувствовал. Мама очнулась. Увидев, что сын пришел в себя, заплакала.
— Сыночек, родненький, слава Богу. Если бы еще и ты, я бы не знаю как…
Слава хотел спросить, а кто еще, но не смог. Он силился вспомнить, что же с ним произошло, но у него это плохо получалось. Последний эпизод, возникший в памяти, напомнил, как он с Шуркой пил у него на кухне, а потом звонок, и всё — провал.
Слава снова впал в глубокое забытье, а когда очнулся, то рядом сидела сестра, она была легко одета в шифоновый сарафан. Краем глаза Слава увидел окно. Шея совсем ему не повиновалась. За окном буйствовала цветом вишня.
«Это что же происходит? Весна уже?»
Он снова хотел что-то сказать, но не смог. Рук и ног словно не было.
— Славик! — вскрикнула сестра, заметив, что брат открыл глаза. — Ты меня слышишь? Моргни, если слышишь!
Славик подчинился и моргнул. Он хорошо слышал Ленку.
— Ой, Слава! Как здорово, что ты меня слышишь! Мама обрадуется! — ликовала сестра. — Ты что-нибудь хочешь? — спросила Лена, но забыла добавить, что надо моргнуть. Но Славка догадался моргнуть сам.
Лена так обрадовалась, что даже прослезилась.
— Славик, а что хочешь? — задала вопрос Лена, ожидая ответ. Но тут же спохватилась, что не дала вариантов.
— Кушать хочешь?
Славик прислушался к себе. Голода он не чувствовал, поэтому моргать не стал.
— Пить? — спросила Лена.
Славик не хотел пить, но держать все время глаза открытыми было трудно, и он моргнул.
— Пить хочет. Пить! — радовалась Лена.
Но Слава не хотел пить. Он вообще ничего не хотел и ничего не помнил, а потому у него не было никаких желаний. Теперь он не пропадал так надолго. Вокруг него протекала какая-то жизнь, в которой он видел только маму и Ленку. Пару раз приходили еще какие-то люди, но он их не знал. Слава почти не спал, но однажды он уснул очень крепко и увидел Свету.
Она была красивая, в яркой одежде, с аккуратной прической. Вообще Светка не была красивой, но это не мешало Славе её любить. Света была маленькая и худенькая со светлыми волосами цвета соломы. Они всегда торчали в разные стороны, поэтому она их убирала в резинку. Света была грустная и звала его. Славик ясно услышал:
— Славочка, любимый, я скучаю. Я жду тебя.
Слава не хотел просыпаться, а хотел видеть Свету. Он даже долго не открывал глаза, думая, что будет продолжать ее видеть, но её образ улетучился. И тут он услышал голос мамы:
— Славочка, миленький, открой глазки. Сынок, открой. Ну пожалуйста.
Слава с трудом расцепил глаза. Мать плакала, склонившись над ним, но увидев, что он открыл глаза, посветлела лицом. Славик не хотел расстраивать мать, но к Свете он хотел сильнее. Поэтому почти всегда закрывал глаза, чтобы уснуть и увидеть ее. Света все настойчивее звала с собой.
И вот однажды Слава увидел и себя рядом с ней. Он взял ее руки и прижался к ним губами.
***
Хоронили Славу несколько человек. Лежал он вроде недолго, всего полгода, но для молодежи срок большой. Сначала ходили часто, потом все реже. Слава умер в июле, почти никого не было в городе. Вся компания ездила в это время в Сочи.
«Ну не откладывать же, может он и год пролежит!»
Не пролежал.
Татьяна Алимова
