Романы в жанре альтернативной истории исправно публикуются книжными издательствами и онлайн-самиздатом. Эти произведения часто не признаны литературным истеблишментом, зато крайне ценны для социологов — как зеркало массового сознания, надежд и страхов, иллюзий и разочарований определённых групп населения. Социолог из НИУ ВШЭ Роман Абрамов изучил, как в современной российской «попаданческой» фантастике отражается утопическое мышление и ностальгия по СССР.
Тоскуя по великой стране
«Литература проигравших», «литература-компенсация» — так исследователи жанра альтернативной истории (alternate history) называют произведения, в которых главные герои, получившие некие сверхспособности и располагающие современными технологиями и знаниями, попадают в прошлое и радикально меняют его — с тем, чтобы предупредить «ошибки» настоящего и будущего.
Подобные сюжеты часто служат анестетиком или средством психологической реабилитации для тех авторов и читателей, кто ностальгирует по СССР или по Российской империи, неуютно чувствует себя в настоящем, недоволен жизнью, скучает и склонен к конспирологии. Солидаризируясь с «попаданцами» и «спасая» Советский Союз, такие люди уже не ощущают себя «проигравшими», мысленно восполняют свои потери.
По словам Романа Абрамова, в основе такой литературы лежит ресентимент (разочарование и негодование из-за исторических провалов, жажда реванша) — как следствие «постимперской травмы, фантомной боли за утраченные территории, техническую мощь и ценности». Многими авторами и читателями книг в жанре альтернативной истории движет тоска по прошлому, желание вернуться в более уютные и «понятные» времена. Речь идёт не только о личном детстве или юности, но ещё и о прошлом страны. Люди испытывают дефицит причастности к чему-то общему и великому — и вспоминают о Советском Союзе, Российской империи или даже Древней Руси.
Для таких писателей и читателей крушение Советского Союза — старая рана, которая всё ещё напоминает о себе.
Перезапуская неудачные истории
У альтернативной истории существует ряд поджанров. Один из них близок к криптоистории, основанной на допущении, что реальная история человечества была сфальсифицирована. Другой поджанр — «попаданческий» — описывает путешественников во времени, оказавшихся в прошлом и повлиявших на ход истории с помощью современных знаний и социокультурного опыта («послезнаний»). И он невероятно популярен.
В корпусе текстов альтернативной истории есть периоды-фавориты. Так, особенно популярны времена Ивана Грозного, XVII век, Петровское время, начало XX века и канун Великой Отечественной, «Оттепель» (1960-е) и «Застой» (1970-е). Попадая в прошлое, протагонист чаще всего пробивается в элиту, участвует в дворцовых переворотах и революциях, становится главнокомандующим, князем или даже царем, сотрудничает со спецслужбами — и с помощью «послезнаний» меняет ситуацию «в благоприятную для Отечества сторону».
Так, петровский флот вдруг получает броненосцы и легко бьёт шведов (Алекс Кун, «Броненосцы Петра Великого»). Крейсер «Варяг» прорывает блокаду японского флота (Глеб Дойников, «Варягъ»). Ветеран-афганец вселяется в тело Николая II и решает российские проблемы (Алексей Махров, Борис Орлов, «Господа из завтра»). Весь перечень сюжетов есть в энциклопедии попаданцев в прошлое, созданной Алексеем Вязовским и постоянно пополняемой.
Альтернативная история, адресуясь к прошлому, на деле апеллирует к настоящему, его вызовам. Просто прошлое — индикатор для настоящего. Иными словами, фантастика в жанре альтернативной истории — это ревизия настоящего через возможные сценарии прошлого. Авторы текстов ищут «точки расхождения», когда нынешняя реальность могла бы стать иной, если бы прошлое изменилось.
Отвечая на читательский запрос
С рубежа 2000–2010-х годов, на фоне ностальгии по СССР, «попаданчество» переживает расцвет. Выяснилось, что потребители альтернативной истории — это почти соавторы произведений. Многие тексты пишутся «совместно» с внимательными читателями, которые исправляют анахронизмы и помогают авторам придерживаться определенной идеологической линии, отмечает Роман Абрамов. На платформе «Самиздат» многие писатели обсуждают замыслы своих книг, публикуют фрагменты — для получения обратной связи.
Наряду с бумажными книгами, выходят и сетевые публикации «попаданческой» литературы. Она активно представлена в библиотеках цифровых версий книг, а в онлайн-сервисах продаются их аудиоверсии. Так что у альтернативной истории точно есть своя аудитория, и довольно массовая.
Авторы подобной литературы представлены, как минимум, десятками имён. Среди них есть и признанные писатели (например, Шамиль Идиатуллин, дважды лауреат «Большой книги», автор «Возвращения “Пионера”» 2022 года), и любители. Между крайностями — множество коммерческих авторов.
Произведения в жанре альтернативной истории часто включают элементы политического детектива, авантюрного и шпионского романа, конспирологии, мемуаров, мистики, боевика, любовного романа, фэнтези и прочих популярных жанров. Но всё же самое важное во всех этих книгах, что главные герои используют «упущенные исторические шансы» для того, чтобы Россия как империя (советская или дореволюционная) возродилась.
Основная аудитория — мужская. Примерный портрет читателя такой: средних лет, «отслуживший в армии, на обычной работе, не богач и не бедняк», с консервативными взглядами на политику, историю и пр.
Нащупывая точки бифуркации
Ностальгия реализуется по сценариям сравнения «неуютного» настоящего с лучшими практиками позднесоветского прошлого. Причем бытийный и институциональный миры советского прошлого описываются двояко: как экзотичные в силу временной удаленности, и, одновременно, как близкие, обжитые, связанные с детскими воспоминаниями и позитивной мифологией прошлого.
Нередко герой, попавший в своё детство или юность 1960–1980-х годов, сравнивает уютный мир советского «далёка» с «чужой» современностью, стремительность, индивидуализм и цинизм которой вместе с шоком технологических инноваций вызывают чувство экзистенциальной заброшенности. Часть романтизированных образов прошлого вдохновлена кинематографом, который нередко тиражирует глянцевые изображения исторических событий.
Один из фантастов рассуждает: «Если ты не поймешь, почему у нас в прошлом случилось неблагоприятное развитие событий, то ты не сможешь извлечь опыт». Другой автор полагает, что важно нащупать «точки бифуркации» — насколько ситуацию «можно было переиграть»: «То есть могло ли быть иначе? Что надо было сделать тогда, обладая той полнотой информации, которой мы обладаем?».
Один из опрошенных писателей объясняет бум альтернативной истории так: «Народ был настолько в тяжелом состоянии, настолько не удовлетворён жизнью <...>, поэтому жанр <...> шарахнул атомной бомбой, потому что народу хотелось хотя бы в книге узнать “а как бы могло быть, если бы…”».
Переживая вину за «исторический нокаут»
Если считать альтернативную историю проявлением «болезненной реакции» немалой части общества на «исторические разломы, связанные с распадом СССР», то это можно интерпретировать как «травматизированную структуру сознания», относящуюся к своеобразию утопического мышления определенной социальной группы. Речь идёт о «поколении общей судьбы» — тех, кто пережил деградацию советской системы и переломы 1990-х годов и прошёл через «исторический нокаут», поясняет Роман Абрамов.
Здесь уместно вспомнить моральное понятие вины. В случае с альтернативной историей это — «подсознательная вина в фатальном историческом проигрыше, которое потерпела советская система», комментирует исследователь. «Мне много лет было больно возвращаться к этой теме [распаду СССР], лишь потом, когда немножко эта боль от распада ушла, я всё-таки нашёл в себе силы вернуться», — признаётся один из писателей.
Функциональность «работы над ошибками» для авторов и читателей жанра сочетается с поиском виновных (помимо самих себя) в событиях, случившихся на территории бывшего СССР. И тут помогают разнообразные теории заговоров — обвал государства вместе с глубокими социальными катаклизмами 1990-х стимулировал сгущение атмосферы подозрительности и вызывал желание узнать, кто незримо управляет «мировым порядком», отмечает исследователь.
Криптоисторические мотивы о влиянии инопланетян, цивилизаций из параллельных миров, людей из будущего или тайных союзов на мировую геополитику с негативными последствиями для России присутствуют во многих романах в жанре альтернативной истории. По сути, такая фантастика аккумулирует общественные настроения, чаяния, фобии, которые ещё недавно находились в определенных нишах и «подвалах» массового сознания, а сейчас становятся все более значимыми в общественной повестке.
«Попаданчество» стало частью травматического аффекта, объединяя личную память с откликом на общественный запрос относительно «светлого прошлого». Это формирует пространство ухронического ресентимента, предполагающего воображаемый реванш проигравших. Участники литературной игры в альтернативную историю проводят «аффективную колонизацию исторического процесса», разыгрывая сценарии настоящего и будущего, демонстрируя травмы прошлого и тем самым «отсылая к актуальности настоящего», заключает Роман Абрамов.