Стоял ноябрь 1942 года. В районе Сталинграда и в самом городе продолжались напряженные бои. А в Генеральном штабе Красной Армии уже несколько недель в обстановке глубочайшей секретности шла детальная проработка плана операции «Уран» по окружению и разгрому вражеской группировки между Доном и Волгой.
В район будущего наступления неоднократно выезжали видные военачальники — Г. К. Жуков, А. М. Василевский, Н. Н. Воронов и другие. Они скрывали истинные цели своего приезда во избежание утечки информации. Представители Ставки Верховного Главнокомандования заслушивали доклады командующих фронтами и армиями, делали необходимые корректировки, убеждались в правильности замысла в целом. В войсках от генерала до бойца ощущалась готовность к решительным действиям.
На этом фоне резким контрастом выглядело письмо командира 4-го механизированного корпуса генерал-майора танковых войск Василия Вольского, адресованное лично Иосифу Сталину.
Спустя десятки лет Маршал Советского Союза Василевский вспоминал, что 18 ноября 1942 года он прибыл в Кремль. Пока шло заседание Государственного комитета обороны, Иосиф Сталин передал ему шифровку Вольского. В ней комкор сообщал, что запланированное наступление под Сталинградом при имеющемся соотношении сил и средств обречено на провал, и он как честный коммунист предлагает отложить его на более поздний срок.
Александр Василевский был крайне удивлен содержанием послания. Ведь накануне Вольский в беседе с ним заверил его, что лично он и его корпус выполнят поставленную задачу. После короткого и отнюдь не резкого телефонного разговора с комкором Сталин решил — генерал остается на своей должности, а окончательно вопрос о его судьбе будет ясен после действий корпуса в наступлении.
В этом смелом поступке проявились главные черты характера Василия Тимофеевича — кристальная честность и ответственность за порученное дело. Идя на такой шаг, он прекрасно осознавал его возможные последствия. Ведь план операции «Уран» был уже утвержден Верховным Главнокомандующим. Открыто высказывая свои суждения, да еще расходящиеся с мнением вождя, он рисковал служебной карьерой, а может быть и самой жизнью. Тем не менее, Вольский, всерьез обеспокоенный за результат предстоящей операции, в которой его корпус должен был сыграть ключевую роль, не побоялся открыто высказать свои сомнения, подкрепленные конкретными фактами. Учитывая реалии того времени, это был поистине акт гражданского мужества.
Но был ли Василий Вольский одинок в своих сомнениях? Уже после войны Главный маршал артиллерии Николай Воронов рассказывал, что во время командировок в район Сталинграда ему не раз приходилось от некоторых собеседников слышать один и тот же вопрос, — «Сами-то Вы верите в успех предстоящей операции?» Причины таких опасений были разные. Безусловно, бойцы и командиры Красной Армии твердо верили в победу над врагом. Но все-таки у многих успела сформироваться своего рода «оборонительная психология», сложившаяся в борьбе с сильным и опасным противником. Мысль о том, что его разгром начнется очень скоро, воспринималась как преждевременная. Поэтому надо было преодолеть такие умонастроения, настроиться на наступление, а значит на победу.
Но у генерала Вольского могли быть и другие основания для сомнений. Разве мог он забыть тяжелые и неудачные для наших войск бои в Крыму. Тогда он был инспектором автобронетанковых войск Красной Армии. Крымский полуостров оказался крайне неудобен для действий наших подвижных войск.
А чередование морозов и оттепелей зимой 1941–1942 годов делало дороги непроходимыми. Танки использовались децентрализовано, а не ударными группировками. Они застревали в грязи, порой становясь мишенями для вражеской артиллерии и авиации, выходили из строя из-за чрезмерных перегрузок.
А представитель Ставки ВГК Л. З. Мехлис, упрямо не считаясь с этими факторами, продолжал требовать от войск наступательных действий. Неудивительно, что Вольский опасался повторения такой же ситуации южнее Сталинграда. Ведь район предстоящих действий 4-го мехкорпуса был своеобразный. Генерал-полковник Н. И. Труфанов, в то время командующий 51-й армии, вспоминал:
«Рвать оборону противника было решено за межозерьем Цаца — Барманцак, на узком участке в 7 километров».
Возникли проблемы — как протиснуться армии в это узкое и топкое место, заросшее высокой травой; как подняться на скользкие восточные склоны Ергенинских высот, по гребню которых проходил рубеж обороны румынских войск?
Василию Вольскому как выпускнику военной академии им. М. В. Фрунзе еще до войны в числе первых доверили командовать механизированным полком, а затем и бригадой. А осенью 1942-го он был назначен командиром только что сформированного 4-го механизированного корпуса. Соединение было хорошо технически оснащено — в нем насчитывалось 220 танков, больше, чем в танковом корпусе. Но многие экипажи боевых машин еще не бывали в боях. Все это накладывало на Василия Тимофеевича особую ответственность, которая еще больше возрастала с учетом поставленной задачи. После прорыва обороны противника юго-западнее Сталинграда части корпуса должны были к 23 ноября выйти в район Калач — Советский и соединиться с частями 4-го танкового корпуса Юго-Западного фронта.
20 ноября 1942 года над приволжскими степями стояли низкие, плотные облака, стелился густой туман. С командно-наблюдательного пункта 51-й армии местность не просматривалась. В 7 часов 30 минут раздались залпы орудий. А через час в атаку устремились воины-пехотинцы правого крыла Сталинградского фронта.
Н. И. Труфанов вспоминал: «Еще с вечера приехали без предупреждения член Военного Сталинградского фронта Н. С. Хрущев и заместитель командующего генерал М. М. Попов… Начались доклады, справки командующих родами войск, начальников служб. Телефоны командиров дивизий все время были заняты… Тут же разместился и генерал Вольский. Вместе с ним приехал и генерал Т. Т. Шапкин, командир 4-го кавалерийского корпуса, который вводился вслед за 4-м мехкорпусом».
Стрелковые дивизии наступали успешно. К 10 часам туман стал постепенно рассеиваться. Маркиан Попов, заместитель командующего Сталинградским фронтом, вспоминал:
«Бой постепенно удалялся… Рубеж, на котором намечался ввод в прорыв 4-го механизированного корпуса, уже преодолен нашей пехотой. Вольский колебался, продолжая изучать поле боя».
Наконец около 11 часов комкор отдал по радио приказ: «Вперед!» Однако ожидаемых танков не было видно. Вольский, Попов и Труфанов выехали в район сосредоточения корпуса. Наконец показались первые две бригады. Но за ними никого не было. А оставшуюся 60-ю танковую бригаду подполковника А. Г. Карапетяна они застали в момент заправки машин горючим.
Было очень непросто ввести в бой такую массу людей и техники. Положение осложнялось отсутствием машин для перевозки раненых, снарядов, продовольствия. Две трети пехоты корпуса шли пешком по разбитой техникой дороге, утопая в выпавшем накануне мокром снегу. Кроме того, танкисты не могли найти сделанные в минных полях проходы, скрытые под снегом. Поэтому через заграждения противника пришлось идти медленно, соблюдая крайнюю осторожность. Вместо следования по запланированным трем направлениям вся эта махина фактически двинулась одной длинной колонной.
Прошли десятки лет, но в памяти генерал-лейтенанта Н. Г. Орлова, в то время командира танковой роты 4-го мехкорпуса, навсегда остались те бои в узком межозерном дефиле, заваленном техникой противника, изрытом воронками. Через эту горловину пробивались танкисты Вольского. Их удар был мощным, сокрушительным.
Невозможно назвать всех отличившихся воинов корпуса. На завершающем этапе его действий особую роль сыграл 26-й танковый полк майора Н. А. Дорошкевича. Командир полка в боевой обстановке никогда не терял хладнокровия и точного расчета. На пути к месту встречи фронтов Дорошкевич обратил внимание на отходившую из Бузиновки вражескую колонну. Комполка не только отдал приказ перехватить ее, но и сам с тремя танками устремился к противнику. Выйдя на шоссе, танки врезались в колонну, истребляя ее огнем и гусеницами. Противник понес огромные потери.
Наступление шло успешно, однако враг не сдавался. 22 ноября упорные бои шли за лагерь им. Ворошилова. Дважды противник переходил в контратаки, к вечеру его сопротивление прекратилось.
Не менее тяжелые бои шли за х. Советский. Здесь немцы потеряли сотни человек убитыми, нашими войсками были захвачены значительные трофеи — до 1000 автомашин, горючее, боеприпасы. Однако оккупанты не прекращали попыток вернуть этот важный рубеж, бросая в бой подкрепления.
36-я механизированная бригада подполковника М. И. Родионова продолжала удерживать Советский. Неожиданно в 15.30 с северо-запада показались колонны танков. В пылу боя невозможно было определить их принадлежность. Началась перестрелка. Разгоряченные танкисты Вольского успели подбить несколько подходивших машин. И вдруг над одной из них взвилась зеленая ракета, — «Свои»! Да, это были воины 4-го танкового корпуса под командованием генерал-майора А. Г. Кравченко Юго-Западного фронта. Досадный эпизод не омрачил радости встречи! Бежавшие навстречу друг другу бойцы и командиры двух фронтов слились в одну ликующую массу. В гигантскую западню попала немецкая группировка общей численностью в 330 тысяч человек.
Это был огромный успех. Но был ли он неожиданным? Ведь Вольский хорошо зарекомендовал себя и ранее, в первый год войны на Юго-Западном фронте, когда приходилось больше обороняться, чем наступать. В наградном листе командующий бронетанковыми и механизированными войсками генерал-полковник Я. Н. Федоренко отмечал, что в 1941 году
«…в должности зам. командующего по танковым войскам Вольский успешно руководил боевыми операциями 10 т. бр. и 3 кав. корпуса по обороне г. Белгорода, за что представлен к ордену Ленина».
Современники характеризовали его как вдумчивого военачальника, принимающего решения после тщательного изучения обстановки, умеющего правильно организовать бой, способного на решительные действия. Очень емко о Василии Тимофеевиче сказал воевавший рядом с ним Николай Труфанов, бывший командующий 51-й армии: «Он был на своем месте…»
Все эти качества в полной мере проявились в декабрьских боях, когда войскам корпуса пришлось отражать удар превосходящих по численности танковых и механизированных войск 4-й танковой армии Г. Гота, рвавшихся на помощь попавшей в котел группировке Паулюса.
В тяжелейших боях на реке Мышкова у хутора Верхне-Кумский воины 4-го мех.корпуса истребили сотни вражеских танков и бронемашин, тысячи солдат и офицеров. Х. Шейберт, бывший командир танковой рты 6-й немецкой танковой дивизии, так и не сумевшей прорваться через боевые порядки корпуса Вольского, позднее писал:
«…В наступательном порыве, стойкости и беспощадности к себе ему отказать ни в коем случае нельзя. Этому мы должны были снова и снова учиться у него».
Вечером 18 декабря из штаба Сталинградского фронта на имя Вольского пришла радиограмма, сообщавшая о преобразовании 4-го механизированного корпуса в 3-й гвардейский. Сотни отличившихся солдат и офицеров были удостоены орденов и медалей. Воины корпуса сделали великое дело — ценой невиданного героизма, беспримерной отваги они обескровили Котельниковскую группировку врага, позволили сосредоточиться севернее реки Мышкова 2-й гвардейской армии генерала Родиона Малиновского, которая окончательно разгромила вражескую группировку.
«Это герои, — писал в мемуарах бывший командующий Сталинградским фронтом А. И. Еременко, — которые первыми преградили путь фашистским войскам, рвавшимся освободить окруженных».
В конце декабря 1942 года газета «Красная Звезда» поместила статью «Образец умелого руководства подчиненными частями». Называя соединение генерала Вольского одним из лучших в Красной Армии, газета призывала советских офицеров учиться военному искусству у танкистов 3-го гвардейского мех.корпуса.
За Сталинградские бои Василий Вольский был удостоен ордена Суворова II степени, ему было присвоено звание генерал-лейтенанта танковых войск.
Сталинградская битва была тяжким испытанием для самого Василия Тимофеевича. Обострилось его давнее заболевание — туберкулез горла. В марте 1943 года комкора направили на лечение, после которого он был назначен заместителем командующего бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии. А позже Вольский успешно командовал 5-й гвардейской танковой армией. В августе 1944 года ее войска прорвались к берегу Балтики в районе Паланги, отрезав группу армий «Север» от Восточной Пруссии. Но командарму пришлось вступить в борьбу со своей болезнью.
Генерал-майор технической службы Ф. И. Галкин вспоминал: «Состояние командарма все ухудшалось. Заострились скулы. Поблекли знакомые искорки в глазах, пропали веселые нотки в голосе…»
Однако несмотря на это Вольский не допускал мысли о том, чтобы покинуть свой пост. Это не шутка — провоевать три с половиной года, провести удачные операции, повлиявшие на ход войны, и вдруг оказаться вне строя в момент, когда готовится решающий удар по курляндской группировке противника.
Накануне его отъезда в Москву командующий 3-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза А. М. Василевский направил Вольскому телеграмму: «…Сердечно благодарю за те славные подвиги, которые совершены были Вами на землях Прибалтики и Восточной Пруссии. С большим сожалением и огорчением расстаюсь с Вами».
Война для генерал-полковника В. Т. Вольского закончилась в марте 1945 –го. 22 февраля 1946 года его не стало.
Василий Вольский прожил короткую, но насыщенную яркими событиями жизнь. Среди его наград — два ордена Ленина, два ордена Красного Знамени, ордена Суворова I и II степени, медали. Он умер, когда ему не было 50-ти лет. Но за это время Вольский стал крупным полководцем, имевшим опыт как наступления, так и обороны. А Сталинградская битва стала для него еще одной академией, которую он окончил с самой высокой оценкой.
Лев Ларин