В том повинен простой недостаток сна
И наглядность смертей чужих,
А своя — не наглядная, так как она
За границами зренья лежит.
Владимир Иванов. «Мальчик для бытия»
***
В снежной мгле не сразу поймешь со сна: это утро или ты уже едешь домой после суток. Досыпаешь в маршрутке. Февраль. Свет в зале режет глаза. Планёрка. Значит, утро. Живчики-интерны щиплют подруг, хихикают в углу, шуршат блокнотами. Коллеги рассаживаются впереди, заканчивая анекдоты, мрачнеют, предвкушая бесконечный день. Семёныч резко заходит в зал, напряженно усаживается за стол, раскрывает блокнот. Поднимает уставший взгляд. Ему тяжело. Лицо чуть припухшее, розовое. Опять давление. Вчера был юбилей у профессора, ведущего хирурга клиники. Акиров знает: этот поляну накрыть умеет и может преобильно. Ночной дежурант гундосит на трибуне про один огнестрел и три субдуральные гематомы, один вызов в урологию на катетер. Все спасены и благополучно переведены в реанимацию. Хоть и были трения по поводу мест. Их всегда как бы нет. Другу Акирова Сане пришлось еще возить четверых пациентов на томографию. На искусственной вентиляции это всегда морока. Ну ничего. Два часа даже поспали. Все сочувственно поеживаются. Семёныч кивает, принимает, что-то пишет. Теперь обсуждение плановости. Интерны, запинаясь, дрожащими голосами докладывают истории пациентов на операции. Семёныч возбуждается, морщится из-за несуразностей, но старшие лениво поправляют, объясняют, и доклад продолжается. Всё, как всегда.
Олег Акиров сегодня ургентный хирург. В помощь к нему заведующий почему-то назначает Мирославу. Сегодня на ней хрустящий, накрахмаленный халат, книга под мышкой, новенький фонендоскоп на куриной шейке. Она пьет чай с пирожками в кресле ординаторской и, распахнув глаза, слушает хирургические байки.
Акиров выходит с Саней покурить на улицу. Саня — горячий, нарывной и амбициозный анестезиолог. Традиции знает, всё понимает, но зачастую не может справиться с собственным темпераментом. Борец в спорте и по жизни. Акирову с ним весело, но не всегда легко. Иногда он начинает «бычиться»: «типа» «чисто конкретно» или: «с какой целью интересуешься?». И всё этом роде.
Покурили. Как и ожидал, Акиров выслушал несколько сальных шуточек и пожеланий по поводу Мирославы. Саня хохочет:
— Олежа! Стишок хочешь?
И, не дождавшись ответа, декламирует:
— Вскрываем тут недавно чувака. Ну, скальпель там трепан... хи-хи-ха-ха. Разрезали... А там река — луна, камыш, рыбак у костерка... Он нам: «Привет». А мы ему: «Пока». Ну и зашили на хер, от греха.
— Пошел ты...
Чай не допили. Звонок из приемного. Зовут две бригады: массовое поступление. Какой-то урод под утро взорвал «фенюшу» в квартире, где пьянствовала компания. «Фенюша» — ручная противопехотная граната ф-1. Везут пятерых выживших пострадавших. Акиров бежит с еще одним и с Мирославой.
В приемном «веселуха». Окровавленные бинты, мечутся фельдшеры «скорой», сестры, реаниматологи. Трое на каталках, с черными опаленными лицами и кровавыми руками орут высокоэтажным матом, пытаясь встать. Но веки выжжены, их не разлепить, и мужики тычутся культями оторванных пальцев в пустоту. Их перекладывают, вяжут к столам, ищут венозные доступы для капельниц. Двое других молча бледнеют под лампами. Лаборантки колют пальцы, берут кровь. Хирурги мнут животы, пытаясь разговорить молчаливых, но они без сознания. Мирослава кидается помогать орущим. Акиров ее останавливает:
— Мирочка, как же вы не помните основы сортировки раненых при массовом поступлении, а? К кому прежде всего должен стремиться врач в этом случае?
Румянец слетает со щек. Она смотрит боготворящим синим взглядом и пищит, рапортуя:
— Простите. Конечно, к тем пострадавшим, которые не кричат и не стонут!
— А почему?
— Потому что они могут быть в коме, в шоке. С остановкой кровообращения или дыхания. А значит, самые тяжелые.
— Молодец, Мирочка. Вперед, за дело. Помогай...
Мокрый от пота и крови, синеющий пострадавший. Вдох сделать не может. Длинный сиплый выдох. Зрачки расширены от смертельного страха. Начинается возбуждение. Он рвется с кровати, цепляется за всех. Говорить не может. Лёша, врач приемного, тщетно пытается найти вену, борясь со сто килограммовым дядькой. Наваливаются все. У сестры не получается уколоть. Акиров берет шприц с лекарством и в борьбе нечаянно попадает Лёше в кисть, прокалывает ее насквозь иглой. Тот тихо матерится и смотрит в глаза.
— Ё! Прости, дорогой! Мужик, хоть не «боткинский»? — шепчет Акиров.
— А кто его знает? Коли снова, только попадай, зараза...
Через две минуты лекарство введено. Дядька вдыхает, розовеет. Анестезистка с Мирой налаживают капельницу.
— Лёша. Прости, друг, я ж не нарочно... Ты хоть прививался?
— Ладно, всё понимаю... Прививался, не переживай.
Февральский день быстро темнеет и становится ночью. Они одни в зашторенной ординаторской. Поправив прическу, Мира надевает халат и сразу становится старше. Только недавно она спала на его руке и казалась маленькой. Как и в тот момент, когда, спустившись из операционной, они, не сговариваясь, вдвоем подошли к зеркалу. Акиров, стоя позади, чувствовал, как свежо хрустнул крахмальный халат, когда она подняла руку с расческой. Её голова в зеркале оказалась как бы у него на груди. Глядя на их отражения, она сделалась умилительно серьезной, обернулась и поцеловала Олега в губы долгим, пахнущим лавандой поцелуем.
Подойдя к холодильнику, она достала принесенные из дома буррито с курицей и еще Бог знает с чем, разогрела в микроволновке.
— Как тебе?
— Много. Вкусно и остро.
Ему хотелось холодного вина или пепси, но был только чай с мёдом. После пяти операций и изнурительного секса Акиров мечтал зарыться в плед до самой утренней планерки. И Мира ему помешать не могла бы, тем более что вся писанина в историях была на ней. Покурив у окна, он еще раз обошел больных, добрался до дивана и, немного поворочавшись, уснул.
***
Аромат свежего сена и новые горки овса подняли радостную кутерьму в клетках. Олег с улыбкой трепал прохладные кроличьи уши, чистил и вновь наполнял водой поилки. Он давно заставил себя не разговаривать с животными, как некоторые другие, стараясь ни привязываться, ни впускать в сердце. В детстве Олег просил отца дать молодым крольчатам клички, но тот всегда отказывался. Однажды отец признался, что ему так легче переносить те дни, когда приходило время выбрать одного зазевавшегося ушастого и нести его, визжащего, за сарай на лобное место. Единственная оставшаяся у Олега белая крольчиха уже второй год не приносила потомства. Как он ни старался, пугливую Белянку трудно было случить, а если и получалось, то всё впустую. На новую, породистую скопить с пенсии не получалось. Вот и теперь крольчиха, спрятавшись в приготовленный для родов домик, виновато смотрела на Олега. Он сразу же отогнал мысли о «виноватых» глазах, внутренне, в который раз горько и безнадежно вздохнул: «Ничего опять не выйдет... Вот и время уже подошло, а она ни гнезда не свила, ни пуха не натащила. Пустая опять...»
Ему было сорок пять, когда всё началось. С первыми обстрелами пришла весна, и город эхом затаился в тишине переулков. Оторопел от нереальности и страха. Олегу недавно назначили пенсию по инвалидности. С женой они то расходились, то вновь сходились. И в эти дни, пережидая канонаду в коридоре двушки, он мечтал только об одном — добраться до магазина и взять очередные пол литра. Запил он сильно, сразу после начала болезни, хотя и во время нее мог выпить часто, зная исход, оправдываясь законченностью жизни будущего инвалида. Они детей не имели, любили друг друга всегда, но любому женскому терпению наступает предел. Когда пришло письмо от его родителей с просьбой о помощи, Олег даже обрадовался возможности прервать созависимость жены своим отъездом. За родителями нужен был обычный ежедневный уход. Мать еще как-то соображала, хоть и почти ослепла, а отец совсем впал в маразм со всеми физиологическими сюрпризами.
После приезда в деревню Олег, сцепив зубы, перестал пить совсем, меняя памперсы, приводя в порядок дом, приготавливая супы и каши, стирая белье, ухаживая за обоими родителями и двумя оставшимися кроликами. Мать с его приездом ожила, радуясь сыновней заботе каждый день. Но через несколько дней Олега безжалостно накрыла «белка». Самый банальный делирий из-за отмены и абстиненции проявился в одну ночь такими красочными галлюцинациями, что на следующее утро он в измененном сознании отправился к главе сельсовета за помощью. Тот поначалу обрадовался визиту, пригласил посетителя в кабинет:
— Проходите, Олег Егорович! Как там у родителей дела? Понятно... Егор Павлович поднимается с кровати? Понимаю... Медсестра с уколами приходит? Что у вас ко мне?
Надвинув на глаза кепку и оглядываясь, Олег вошел в кабинет. Прикрыв плотно дверь, с порога стал шепотом, сбиваясь, рассказывать об «увиденном» ночью:
— Это диверсия... Они везде, только их не видно сразу.
— Кого?
— Вот то-то. Кого...
— О чем вы, Олег Егорович, дорогой? — испуганный глава перестал улыбаться и сел в кресло. Олег продолжал:
— Вчера ночью там, за огородами у речки... Вышел покурить, а в темноте из-за деревьев шестеро в камуфляже. Один с рюкзаком и пистолетом. Остальные с короткими автоматами. Видели бы вы... Прокрались к речке и как в воду канули. А? Это же десант. Теперь надо в район звонить!
— Зачем? Что вы? — чиновник машинально нащупал телефон.
— Пусть вышлют роту спецназа. Сейчас...
Глава сельсовета был лет на пять старше, и благодаря его мудрой, спокойной натуре тогда удалось избежать психушки. Он пообещал, что всё сделает, как положено. Олег ушел, а глава позвал врача. Задушевно побеседовав с Олегом, врач поселка приняла меры. Медсестра стала делать капельницы с этого дня. И через неделю он уже со стыдом вспоминал о своих ночных галлюцинациях. К главе Олег больше не ходил. Хоть и хотелось извиниться, но ноги не шли к сельсовету. При встрече у магазина они раскланивались с улыбками, будто ничего и не было.
С тех пор Олег взял правило выпивать понемногу и всего один раз в месяц. Сэкономив пару сотен, он брал у соседки хороший самогон, растягивал его на три дня. Потом, переболев, опять входил в норму.
У отца было двести томов «Библиотеки всемирной литературы». Олег стал читать, выбирая наугад. Всегда доходил до конца, даже если сперва не нравилось. Зачитанные отцом "Русский лес", "Обломов" и "Тихий Дон" он сначала подолгу разглядывал и гладил, вспоминая, как в детстве пахли свежие обложки только что принесенных из магазина томов. Тогда мать журила отца, что, несмотря на небольшую зарплату инженера, он подписался на дорогую библиотеку. А отец отвечал, улыбаясь: "Ничего. Потерпим. Мы не успеем, так внуки будут читать..." "Внуков не дождались, только вот сына алкоголика Бог послал" — сокрушался Олег. Потом пил чай, курил и смирялся: "Что наговаривать на себя? Не всегда же он таким был. В молодости трезво жил, был завотделением и хорошо зарабатывал, пока не заболел. Теперь дома этот конфликт, как они называют, и сколько это продлится, никому не известно. Его дело, зато простое и понятное — сыновний долг исполнять, — думал Олег. — Значит, так назначено ему нынче: ухаживать за родителями. Нечего пенять... Хорошо хоть готовить, да вести хозяйство в студенческие годы приучился. Вот и пришлось вспомнить. Как бы было правильно и спокойно: забрать когда-нибудь в родительский дом жену, встречать здесь вместе закаты, залечивать нанесенные друг другу раны. Ей бы кролики точно понравились. Лошади соседские тоже. Ничего, поживем — увидим...
Этот день начался плохо с утра. После разговора по Скайпу Олег не находил себе места. Как-то противно ныло в груди. Всё не ладилось на кухне. Потом вспомнилось, как вчера после захода солнца в комнату влетела летучая мышь. Как, покрывшись гусиной кожей от отвращения и открыв все двери и окна, он ждал на улице, пока та сама не вылетит.
— Плохая примета, — думал он, засыпая. А сегодня это вспомнилось к чему-то.
Они с женой не разошлись, встречались в сети два раза в неделю, и почти каждый раз после этого Олега мучил стыд и жгучая тревога за оставленного в опасном городе родного человека. Сегодняшнее ее приветствие обожгло, как никогда раньше. Она появилась на экране монитора, расстроенная чем-то и, горько усмехнувшись, протянула:
— А-а? Ты? Привет, привет, предатель...
Она никогда не жаловалась, но он-то знал, какая она на самом деле трусиха и как ей сейчас нужно, чтобы он был рядом. Кроме всего неожиданного, связанного с войной, нарастали бытовые проблемы: поломанная стиральная машина, текущие краны и ждущий замены радиатор отопления. То, что она сильная женщина и сможет справиться, еще больше угнетало, все сильнее выстуживало душу. Поднимало волну жалости к ней до давящей физической боли, до понимания сквозь никчемную обиду, как она была права, назвав его сегодня так.
После обеда пришло время переодевать отца. Когда не нужно было купать после опорожнения, Олег в душе тихо радовался и успокоенно благодарил его про себя. Но сегодня отцу требовалось много внимания и мытья. Вдобавок ко всему, он стал отчаянно сопротивляться, плакать, кричать благим матом. Потом полез драться с Олегом. Обычно удавалось окриками сдерживать безумную агрессию угасающего мозга, но сегодня и этого не получалось. А дело тем временем стояло — нужно было мыть и переодевать. Тогда Олег не выдержал, — влепил отцу две мощные затрещины. Тот охнул, пошатнулся и, обхватив голову, присел. У Олега подступило к горлу. Застряли слова, которые он не мог произнести. Он поднял голову к потолку и завыл, словно животное.
— А, сука! Мать твою! — прорычал он и стал уже без церемоний грубо выворачивать, сгибать, тянуть и поворачивать отца, подмывая и переодевая. Отец тот только стонал и повторял, плача: — Мамочка, мамочка моя...
В своей комнате Олег достал с полки семейный альбом, открыл на знакомой любимой странице. Мать с отцом, молодые и сияющие, стояли рядом в свадебных одеждах. Олег вздохнул: «Как же они красивы, эти вдохновленные светлым будущим лица хрущевской оттепели. Костюм, конечно, взятый напрокат, а платье она попросила у подружек студенток или сами сшили в общежитии из чего-то. Фата из тюля. Познакомились на картошке после второго курса. Она рассказывала, что ухаживать не умел, но был выше, красивее и сильнее всех на курсе. Конечно...» Это волновало Олега тогда и заставляло задавать вопросы:
— Па, скажи, а ты правда самый сильный был?
— А как же, — он расправляет плечи над чертежами. — Чтоб ты знал, я даже первое место занял на университетских соревнованиях по вольной борьбе! Понял?
— Да ладно...
— Серьезно. Не верит. Слышишь? Он мне не верит!
Мать, хохоча, рассказывает:
— Затащил его друг на соревнования. Там одного человека из его весовой категории не хватало. Пообещали что-то. Может быть, прибавку к стипендии. А тот вообще ни сном, ни духом, на тренировках ни разу не был... Взял и согласился. Дурачок.
— А как ты победил тогда? Выдумываешь?
— Вот тебе крест! — он поднимает руку в пионерском приветствии. — Пришли мы, значит, вызывают меня на бой. И моего соперника тоже. Я выхожу, а того нет. Не явился или не нашли. Так меня в победители без боя и записали... Не смейся... Я же честно вышел...
— Дыни твои крестные, — вспоминала она. Однажды на пятом курсе, когда я тебя уже носила, поехали студенты на овощную базу подработать. А ночью привез он мешок дынь в общежитие. Я с голодухи так натрескалась, что под утро начались схватки. Тем же днём ты родился. Студенческий ребенок... В годик ты чуть не умер от пневмонии. Он кровь три раза сдавал, чтоб тебе гамма-глобулин выдали. После него ты стал есть и поправился...
— Теперь понятно, почему я так дыни люблю.
Вечером мать принялась капризничать, отказываться от творога. Олег, досадуя, в сотый раз прочитал лекцию о пользе правильного питания. Потом за кормлением слушал небылицы из ее дневного сна. Уложив спать и оставив горящим ночник, вышел покурить на веранду. Летучие мыши кружили на фоне звездного неба, напоминая ознобом вчерашний визит.
Приметы... Мелькнуло в небе ярко. «Что это? Самолет? Нет, звезда упала. Загадаю...» С первой затяжкой Олег почувствовал, как страх заползает за пазуху и немеют пальцы рук. Потом сильнейшая боль сдавила грудь. Олег услышал свое сердце. Оно стукнулось изнутри о грудину, заторопилось галопом, взбрыкнуло. Он успел подумать: «Только не сегодня. Прошу!»
Потом погасли звезды.
Сознание вернулось, принеся с собой пустоту и неимоверную усталость. Олег попытался встать, но вскрикнул от боли в груди. Цепляясь за стену, заполз в комнату к матери. Она еще или уже спала. Отец поднялся, похоже, давно. Сидя на полу, он вязал в узлы простыню, что-то напевая. Олег придвинулся поближе и от удивления затаил дыхание: отец читал «Отче наш». Правильно, без запинки, нараспев. Снова и снова...
"Сколько я пролежал? Нужно пока могу напоить кроликов", — подумал Олег. "Позвоню врачу потом..."
В домике для родов, посередине аккуратного гнезда из сена, в окружении нежнейшего белого пуха барахталось семеро еще голых крольчат. Белянка испуганно жалась в углу, не мигая, смотрела на Олега. Он разлепил ссохшиеся губы и впервые заговорил с крольчихой:
— Спасибо, дорогая... Ты еще нужна мне. И я еще нужен. Обещаю тебе... Никого из них никогда пальцем не трону. Поняла? Всех назову. Пусть живут и плодятся. Сколько смогут.
Притаившаяся в ясенях горихвостка звонко пропела: «Пить-пить... Не-пить... Пить... Не-пить...»
На скошенном лугу еще блестела роса. Мать вышла на крыльцо, щурясь на солнце и прикрывая по привычке глаза ладонью. Каждое утро она ходила на встречу с большим кустом бордовых пионов. Казалось, и куст всегда ждал этого свидания, прихорашивался по утрам. Она посадила его год назад, когда еще хорошо видела. Прислонившись к клеткам, Олег смотрел издалека, как готовые вот-вот распуститься тугие шарики пионов с прожилками пурпурных лепестков шевелятся от легкого июньского ветра и льнут к ее потемневшим узловатым рукам.
***
— Вставай, отдежурил, — Саня стоял над ним с чашкой пахнущего новым днем кофе. — Твоя интернша уже к начмеду истории на подпись понесла.
— Ох, — Акиров сбросил плед и сел. — Саня, тебе снилось когда-нибудь твое будущее?
Олег усиленно поморгал и вгляделся в бодрую улыбку друга:
— Тебе вообще что-нибудь снится на дежурстве?
— Здесь некоторые спят... — Саня уже поглощал вчерашние буррито. — А мне в реанимации принимать и описывать этих, после взрыва которых надо было. Все жить будут. Зато я продолжение стишка придумал. Это, кстати, Вэ Иванов.
— Ну, давай... Только недолго.
— Зашили мы подальше от греха в покойнике живого рыбака. Там были также лес, луна, река. А это вам не хи-хи-хи ха-ха.
— Ну ты и... — Акиров уже полностью проснулся и пытался улыбнуться. — Ладно, спишем на молодость. Сигареты у тебя хоть остались?
Автор: Docskif
Источник: https://litclubbs.ru/articles/41053-sny-akirova-obeschanie.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: