В ростовском издательстве «Мини Тайп» вышла моя книга «Степан Разин», посвященная легендарному донскому казаку Степану Тимофеевичу Разину, которого великий поэт А.С. Пушкин назвал «единственным поэтическим лицом русской истории». Продолжаю поглавно публиковать эту книгу в своей Дзен-студии.
На очереди был Симбирск!
Небывалая скорость, с какой Степан Разин покорял со своими казаками и примкнувшей к нему голытьбой сильные поволжские города с крепкими гарнизонами, породили в народе песню:
Еще как-то нам, ребята, пройти?
Астраханско славно царство пройдем с вечера,
А Саратовску губерню на белой заре;
Мы Самаре-городочку не поклонимся,
В Жигулевских горах не остановимся;
Вот мы чалочки причалим все шелковые,
Вот мы сходенки положим все кедровые,
Атаманушку сведем двое под руки,
Есаулушка, ребятушки, он сам сойдет.
Как возговорит наш батюшка атаманушка:
Еще как бы нам, ребятушки, Казань город взять!”
А войско Степана Тимофеевича тем временем стремительно росло, новых сотни и тысячи людей, злых на власть имущих, бурно вовлекались в антифеодальную борьбу. Кого только не было в армии Степана Разина: русские, чуваши, марийцы, мордва, татары, калмыки! Сотнями шли они в войско батьки Степана Тимофеича, и Разин формировал из них отряды, вооружая новичков тем, что было под рукой, копьями, ружьями, саблями, косами, а то и просто дубинами или заостренными кольями. Значительно усилилось войско Степана и донскими казаками, прибывшими из рассеянных по Хопру казачьих городков. Это были закаленные в многочисленных боях прирожденные воины, готовые постоять за свободу, которую они ценили дороже жизни.
Разин не довольствовался стихийным притоком бунтарей в его армию, но и рассылал надежных и расторопных агитаторов во всех концы необъятного Русского государства. С “прелестными” письмами атамана его люди сумели проникнуть в далекие лесные пределы Новгородской, Пензенской, Тамбовской областей государства. Оттуда посланцы Степан прошли еще далее на север, достигнув берегов студеного Белого моря. Наиболее смелые и отчаянные из атамановых агитаторов проникли-прошмыгнули в боярскую Москву, подбивая жителей первопрестольной на бунт против “изменников государевых”.
Тайком и в открытую читались атамановы обращения к народу, и народ внимал им. “Пишет вам Степан Тимофеевич, всей черни, - говорилось в одном из “прелестных” писем Разина. – Хто хочет богу да государю послужить да и великому войску, да и Степану Тимофеевичу, и я выслал казаков, и вам бы заодно изменников вывадить и мирских кровопивцев вывадить. А мои казаки како промысь станут чинить, и вам бы иттить к ним в совет, и кабальные и опальные шли бы в полк к моим казакам…”1
“От донских и от яицких атаманов молотцов, - читали агитаторы атамана в другой грамоте, - от Степана Тимофеевича и от всего великого войска Донского и Яицкого память… розных сел и деревень черней русским людям и татарам и чюваше и мордве. Стоять бы вам, черни, русские люди и татаровя и чюваше, за дом пресвятыя богородицы и за великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича и за благоверных царевичей, и за веру православных христиан…” Далее в грамоте придлагалось “черни” переписывать эти “памети” и “отдавать списки по селам церковным причетчикам и дьякам”, с тем, чтобы они в свою очередь снимали с “прелестных” писем копии и распространяли среди населения.
При рассылке разинских воззваний Степан учитывал местные особенности. Так, в “прелестных” письмах, направленных на Украину Разин обращался прежде всего к горожанам, как наиболее активной антифеодальной силе, способной прийти на помощь его войску. Письма, посылаемые к татарскому народу, учитывали религиозные особенности мусульманской веры. В одной из грамот этого периода, отправленной к татарам Поволжья говорилось: “От великого войска, от Степана Тимофеевича. Будет вам ведомо, казанским посадцким басурманам и абызом начальным, которые мечети держат, басурманским веродержцам, которые над бедными сиротами и над вдовами милосердствуют,… от Степана Тимофеевича в сем свете и будущем челобитье. А после челобитья, буде про нас спросите, мы здоровы, и вам бы здравствовать. Слово наше то – для бога и пророка и для государя и для войска, быть вам заодно; а буде заодно не будете, и вам бы не пенять после. Бог тому свидетель – ничего вам худова не будет, и мы за вас радеем”. 2
“Прелестные” письма Степана Разина широко разлетались по великим просторам Руси, проникнув даже в правительственные войска, собираемые государем для похода на бунтарей. Послания эти имели так же свои особенности, но общим в грамотах Степана Тимофеевича было одно: призыв к решительной борьбе за свободу, за лучшую долю. А кому ж не хочется лучшей доли! Разин прямо говорил “черни”, что идет со своими казаками истреблять бояр, дворян и приказных чиновников, и вообще всякую власть, направленную против трудового люда, и установить на Руси казачье устройство и учинить так, чтоб всяк всякому был равен. “Я не хочу быть царем и повелителем вашим, - говорил Степан Разин бедноте, - я хочу жить с вами, как брат и защитник ваш!”
В своей пропаганде Разин умело использовал недовольство различных слоев населения Русского государства с целью вовлечения народа в единое русло народного движения. Весьма точно это подметил историк Николай Костомаров. “В одном месте, - писал он, - проповедовали казацкое устройство и полное уничтожение властей, в другом возбуждали толпу именем царевича, обещающего народу льготы и волю; здесь ополчали православных на гонимого патриарха; там подущали старообрядцев враждою против нововведений, за которые обвиняли того же патриарха”.1
Выступая в целом против крепостнической системы, разинцы в то же время оставались “царистами”. Степан Разин использовал имя царевича, умершего 17 января 1670 года, для придания большего веса и авторитета своим действиям. В его флотилии, как сообщали иностранные очевидцы, находился специальный струг, изукрашенный дорогим красным бархатом, на котором, как шепотом говорилось всем, плыл сам царевич Алексей, “стоявший за народ”. Степановы агитаторы толковали голытьбе, что царевич не умер, как объявили изменники-бояре народу, а спрятался от деспотичных суровости “тишайшего” отца и свирепой злобы бояр и приказных людей, и что теперь атаман Степан Тимофеевич со своим войском идет возводить царевича на престол.
- Царевич Алексей, - горячо убеждали “черный люд” агитаторы атамана, - приказывает всех бояр, думных людей, злых дворян, всех помещиков и воевод искоренять, потому что все они изменники и народные мучители, а как он на царство венчается, то будет всем воля и равность”. Кто не верил, что царевич заодно с атаманом и его казаками, тому Разин показывал “живого царевича”, роль которого играл князь Андрей Черкасский, захваченный повстанцами в плен в Астрахани.1 И многие люди искренне верили этому и падали ниц перед “царевичем”. В далеком от взбудораженной Волги древнем Смоленске один из сторонников Степана Разина уверял черный люд, собравший на площади, что своими глазами видел царевича и даже говорил с ним. Его схватили воеводские люди и, не мешкая и долго не разбираясь, вздернули “очевидца” на виселице: коль видел – не говори!
Для придания авторитета и политического веса своему движению Степан Разин использовал имя бывшего патриарха Никона. Еще в 1668 году атаман предпринял попытку связаться с опальным духовным главой России, позовавшимся определенным авторитетом в народе, считавшим, что Никон пострадал за истинную веру.* В разнородном войске Степана Разина был специальный струг, оббитый черным бархатом. На нем, как объяснялось любопытным, плыл сам патриарх Никон, роль которого не без успеха играл один из казаков Степана. На самом деле опальный митрополит в это время находился в неволе в далеком Ферапонтовом монастыре. Но сам народ искренне верил, что патриарх благословляет и поддерживает атамана.
За действиями Разина пристально следили государевы люди. Старательные и глазастые лазутчики доносили царским воеводам Тамбова, Козлова и других городов, что “воровские казаки меж собою… похваляют бывшего Никона патриарха, что он, Никон, будет на Москве патриархом по-прежнему… А пришол де он, вор Стенька, к Москве, и бояр и всяких начальных людей побьет, и ево Никона возьмут и посадят на Москве на патриаршество по-прежнему. А нынешнего патриарха бранят они, воровские казаки, матерно. Далее лазутчики сообщали,, что “Никон к Стеньке Разину писал, чтобы он, Стенька, собрався с воровскими казаками, шол на бояр к Москве, а ево, Никона, бояре согнали с Москвы напрасно”.
Тревожные сведения о “воровских” связях Разина с Никоном попали к царю. “Тишайший” взволновался и велел усилить охрану опального патриарха, пока не объясняя ничего и не предъявляя ему никаких обвинений. Пройдет немного времени и архимандрит Чудова монастыря Павел посетит Никона и предъявит ему обвинение в связях с Разиным. Поверженный владыко с поразительным самообладанием выслушает архимандрита и спокойно ответит:
- Которые казаки у меня были, тех казаков прислал ко мне дворянин Степан Наумов* с стрельцами, а с кем имянно, того я не помню. Те воровские казаки говорили мне: “Есть у нас в сборе человек с двести и больши в Белозерском уезде, а где именно, того они не сказывали”.1 Потом ироническая усмешка поползла по умному лицу патриарха, и он добавил: “Не по пути мне с воровскими людьми, архимандрит Павел!”
Степан пытался завязать связи и с персидским шахом. Посольство, везшее письмо атамана к кизылбашскому владыке, было обезглавлено, только одного казака шах приказал оставить в живых. “Иди, вор, и скажи своему разбойному атаману, что на такого зверя, как он, я скоро пошлю своих охотников!” Больше Степан не делал попыток заиметь шаха в качестве союзника.
Огромная агитационная работа разинцев, павшая на готовность народа к бунту, дала свои плоды: бунташные люди поднимались повсеместно и шли к атаману Степану Тимофеевичу в великой надежде, что он поможет им избавиться от угнетателей. Огромное пространство между Окой и Волгой на юг до саратовских степей, а на восток до Рязани и Воронежа было охвачено всепожирающим пламенем классовой борьбы. Повстанцы “верстались” в партии, ватаги и отряды, громили имения своих господ, жгли монастыри, посады, уничтожая наиболее ненавистных помещиков и предавая огню кабальные документы.
От Москвы до Оки, до широкой реки,
Волновались по селам крестьяне.
И шумящей волной над родимой землей
Шла молва о лихом атамане.*
В страшной панике бежали от своих вотчин бояре, дворяне, помещики. Воеводы малых городов, вместо организации обороны своих городов и крепостей. Бросали все и бежали из районов восстания за надежные стены больших приволжских городов. Однако и здесь отныне было небезопасно…
… В то утро царь поднялся, как всегда рано. Еще не брезжила заря, а он уже клал исступленные поклоны перед старинными иконами. На душе было сумрачно и Алексей Михайлович решил пригласить к себе патриарха Иосафа и попросить у духовного владыки помощи и совета. Он пришел после заутрени. Престарелый патриарх слабым мановением руки благословил царя и тяжко опустился в кресло, поставленное расторопными служками невдалеке от царского трона. Первым заговорил царь:
- Да будет тебе, великому святителю ведомо, что вор Стенька Разин взбунтовал холопов наших, взял многие городы поволжские и грозит идти в богоспасаемую столицу нашу. В его богомерзкую шайку идут холопы, презревшие страх, но есть там и люди богобоязненные и боголюбивые, коих надо отвратить от вора Стеньки. И ты бы, великий святитель, объявил в церквах божиих, по городам и по острогам, по селам и деревням, дабы люди всякого чина и возраста, помятуя крестное целование нам, великому государю, твердо блюсти, мужественно и храбро стояли против вора Стеньки за веру православную, за святыя божии церкви и за нас, великого государя”.
Иоасаф молча слушал, подслеповато глядя на взволнованное лицо государя, старческая, вся в прожилках, рука владыки лежала на патриаршем посохе.
Когда царь закончил говорить, патриарх еще минуту молчал, осмысливая сказанное, потом тихим голосом проговорил:
- Великий государь, грамота наша христовой пастве нашей к утру дня завтрашнего будет отправлена к архимандритам, игуменам, иеромонахам, протопопам и всякого церковного чина людям, чтоб к вору Стеньке люд христовый не приставал. Да поможет нам всемогущий и всемилостивый господь бог. Аминь!” Услужливые руки внимательных служек подхватили тщедушное тело Иосафа, помогли подняться, патриарх благословил государя и тихо удалился, постукивая посохом по плитам царского дворца.
На следующий день патриаршая грамота, размноженная усердными писцами, полетела с нарочными во все концы России. И загудели мощными голосами архимандриты, иеромонахи, протопопы и протодьяконы, призывая царелюбивых православных Московии не присоединяться к “вору” Стеньке Разину и его “воровскому” собранью. “Благословение великого господина святейшего Иоасафа, патриарха Московского и всея Руси, - пели в церквах попы, - по городам и по острогам, по черте и в уездах, по монастырям и по селам. Искони ненавидя добра диавол, обретя злобы своея сосуд, подлости и лукавства, лиющ желчь, огорчевавшую сердце правоверных и яко аспид, испущающих яд свой, уязвляющ телеса невинных. И иже изниче ис пещеры аспидский вор и изменник, крестопреступник казак донской Стенька Разин с подобными ему таковыми ж проклятыми с товарыщи своими изыде, яко змий из ложа своего… и оболсти в Астрахани, и на Царицыне, и на Саратове, и на Самаре духовный чин и тех городов жителей приведе в ту же клятву крестопресступления, возмутив мирно живущими под державой единою великого государя… и подвиже браты на браты и отцы на чад и чад на родителей.
И вы бы, православные христиане, ни к какой шатости не приставали и ни на какие прелести вора и изменника Стеньки Разина с товарыщи не прельщалися и никаким ево воровским прелестным письмам ни в чем не верили и против ево вора стояли и бились мужественно и городов ему не сдавали и великого государя воевод и всяких приказных не выдавали.
Тако ж и вам самим, духовного чина и иноческого и мирского, и всего церковного причта, великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу во всем верным быть и ни к каким шатостям не приставати. И никакие прелести вора и изменника Стеньки Разина с товарыщи не прельщатися, и никаким ево воровским письмам, или от кого и духовного чина какие прелестные письма, подобные ево воровским объявятца, ни в чем не верити, и городов ему не здавати, и воевод и всяких приказных людей не выдавати.
И за то вам и всем хранящим обещание свое от господа бога милость, а великого государя честь и вечная слава, а от нас, патриарха, благословение и молитва да будет. А будет хто в ком какую шатость уведает, как в духовных, так и в мирских людях, то направляти их на путь прежнего мира и любви… И да сокрушатся врази благочестивого великого государя державы яко сосуды скудельничи… И да укрепит вас господь бог на всякого врага видимого и невидимого, и да благословит вас и домы ваши на веки вечные, и вора и крестопреступника, великому государю и всему Московскому государству изменника Стеньку Разина с товарыщи да покорит господь бог великому государю…”1
Но ни царевы увещания, ни патриаршие угрозы не могли остановить разгоравшийся пожар крестьянской войны.
А войско Разина уже подбиралось к Симбирскому краю. Обширный край этот издавна считался бунтарским. Еще во времена восстания Ивана Болотникова, бушевавшее в начале семнадцатого столетия, местное население – курсышане, алатырцы, арзамасцы – жители других городов и селений обширных симбирских земель приняли живое участие в этом антифеодальном движении. Незадолго до прихода разинцев, в Симбирском крае началась новая полоса волнений. Для усмирения бунтарей в Казань, Нижний Новгород и Алатырь, а так же другие города были посланы опытные, надежные сыщики из числа дворян, чтобы, собрав из местных городов пушкарей и стрельцов, выловить беглых и уничтожить бунташный люд. Вытесняемые из пределов Среднего Поволжья карателями, беглецы от крепостной неволи и притеснений стали уходить в низовья Волги. Но туда правительство, не мешкая, направило подвижные сыскные отряды. Однако борьба продолжалась, и к началу разинского движения классовая борьба в этом районе выросла до больших размеров. И царское правительство, стремясь подавить ее, направило сюда партию сыщиков из Разбойного приказа. Формируя карательные отряды, эти даровитые мастера сыска разоряли “разбойные” станы, беспощадно предавая смерти не только “бунтовщиков”, но и тех, кто укрывал их, а также лиц, отказавшихся помогать царским сыщикам. За полгода до появления в Симбирском крае Степановых молодцов под влиянием его агитаторов восстали городовые казаки Саранска и Ломова. Бунт жестоко подавили, но весь край жил напряженным ожиданием прихода Степана Разина. И этот день настал.
Ранним утром четвертого сентября 1670 года три тысячи повстанцев во главе с Разиным на двухстах больших стругах подошли к Симбирску. Сюда же берегом прибыло две тысячи конных казаков, растревожив шумом и лошадиным ржанием тихие окрестности города. Воеводой Симбирска в это время был окольничий Иван Богданович Милославский. Его агенты давно сообщали, что народ волнуется и откровенно ждет прихода “батюшки Степана Тимофеевича”. По всему краю гуляли “прелестные” письма Разина, призывая “чорный люд” вливаться в ряды восставших, жечь боярские и дворянские кабальные документы, уничтожать “мирских кровопивцев”. Очень быстро воевода понял, что с наличными силами, хотя они и были значительными, города ему не отстоять. Нужна помощь государева… Из воеводской резиденции в Симбирске полетели скорые гонцы в Казань, другие города по соседству. Они везли в переметных сумах крик души воеводы Милославского, вопль его о скорейшей помощи, иначе падет град Симбирск, а там “воровские” отряды, умножась числом и укрепясь сознанием величия приобретенных побед, доберутся и до Казани…
В Казани, где воеводствовал князь и кравчий Петр Семенович Урусов, получив тревожные вести из Симбирска, верно оценили ситуацию и стали готовить в помощь Милославскому сильный отряд стрельцов и солдат иноземного строя во главе с князем Юрием Барятинским. Но сбор войска шел медленно, дворяне записывались в полки неохотно и раздраженный этим Барятинский писал царю: “А по спискам, государь, у меня в полку гораздо малолюдно, а по наряду московские люди, помещики понизовых городов, многие не бывали, живут в домах своих, а иные поехали к Москве. А с малолюдством, государь, с таким вором без пехоты в дальних местах промыслу учинить над ним нельзя”.1
Симбирск кипел, стрельцы и верные воеводе горожане готовились к отражению штурма разинцев. За несколько лет до осады Симбирска, он был отстроен. Весной 1648 года по указу царя Алексея Михайловича укрепления города начали возводить одновременно с засечной черты в направлении Суры. Симбирск состоял из двух частей: внутренней и наружной. Наружная часть крепости, длиной восемьсот и шириной двести сажень, имела форму четырехугольника и была обнесена бревенчатой стеной, по углам которой стояли башни. Глубокий ров окружал стену и дополнял оборонную мощь Симбирска. Эта часть города находилась на венце Симбирской горы и называлась крепостью или рубленым городом. Вокруг него располагался посад, обнесенный валом с бревенчатой стеной и глубоким рвом. В Симбирске к этому времени насчитывалось около шестисот дворов и жило более полутора тысяч жителей. Город охраняли стрельцы и пушкари, жившие в отдельной слободе в нескольких сотнях метров от рубленого города и от посада по берегам реки Свияги. Здесь же селились мастеровые и торговые люди. В городе находились большие запасы продовольствия, было двадцать пять железных и медных пушек, семь затинных пищалей, огромный запас ядер и пороха; гарнизон состоял из четырех полков стрельцов старой службы, испытанных в боях с местными повстанцами. Стрельцам хорошо и исправно платили, они были довольны и не помышляли о переходе на сторону повстанцев. Их подкрепляли дворяне, укрывшиеся за стенами Симбирской крепости от ярости “чорного” люда. Они горели неистребимым желанием отомстить бедноте за свои страхи, за сожженные усадьбы, потерянные поместья, богатства и крепостных. Предстояла нелегкая борьба за Симбирск…
Царь Алексей Михайлович с тревогой следил из Москвы за развертыванием событий на симбирской земле. Одну за другой шлет он грамоты воеводе Ивану Милославскому с требованием прояснить обстановку в подвластном ему крае. А ситуация была нерадостной, и воевода просил подкреплений. “Вор Стенька Разин, - писал Милославский государю, - хочет быть под Симбирском на Семенов день (1 сентября – М. А.) и того часу хочет приступать к Симбирску всеми силами, чтоб ему, вору, Симбирск взять до приходу в Симбирск кравчего и воеводы князя Петра Семеновича Урусова с ратными людьми. И только, государь, замешкаютца твои, великого государя, полки чаять от него, вора, над Симбирском великой беды, потому что в Симбирску, государь, в рубленом городе один колодезь, и в том воды не будет на один день, в сутки не прибудет четверти аршина. А кравчий и воевода князь Петр Семенович Урусов из Казани и окольничий князь Юрья Никитич Борятинский с Саранска с ратными людьми в Симбирск августа по 27-е число не бывали. А от симбирян, государь, в воровской приход чаять опасения большого, несмотря на низовые городы, что низовые городы ему, вору сдаютца. А мы, холопы твои, за милостью великого бога и заступлением крепкой християнской помощницы пресвятой богородицы, и за молитвы великих чудотворцев, и за твоим великого государя счастием станем сидеть в Симбирску до самой смерти московских приказов з головами и с стрельцами и з симбирянами добрыми людьми, которые обещаютца тебе, великому государю, служить верно”.
Царь прочитал эту грамоту воеводы, и сметное настроение заполонило его душу. Ох, тяжкие времена грядут на Русь! Борони и спаси господи!
Разин торопился взять город до подхода помощи симбирцам, но опоздал: князь Юрий Барятинский сумел опередить атамана и занял оборону на дальних и ближних подступах к крепости и острогу. Уяснив обстановку, Степан понял, что вступать в бой с закрепившимся противником по меньшей неблагоразумно.
Он быстро высадил свой отряд у Чувичинского острова, лежавшего в некотором отдалении от Симбирска, а затем под спасительным покровом темноты вывел свою рать на берег с северной стороны. Туманным холодным рассветом пятого сентября Степан Разин стремительно напал на рейтар князя Барятинского, которого поддержали стрельцы Милославского. Завязался яростный бой. Здесь впервые показали себя в ратном деле крестьяне, недавно влившиеся в повстанческое войско.
Разинцы дружно и напористо ударили по центру и флангам позиции Барятинского. Степан сражался в первых рядах, его призывной голос слышался в самой гуще боя, воодушевляя повстанцев, которые упорно рубились с профессионалами воинского дела, какими были рейтары князя Барятинского. Яростные крики, пальба, звон сабель, стоны раненых, последние крики убитых – все смешалось по всему фронту. Быстро таяли силы князя, наступил критический момент. Но тут на помощь Барятинскому из крепости вышли новые сотни стрельцов, яростно налетевших на разинцев. Это были опытные и умелые бойцы и, прежде, чем погибнуть, они уносили с собой десятки разинцев.
Бой затих только под вечер, а наступившая ночь окончательно развела противников на их прежние позиции. Обе стороны лихорадочно готовились к новому сражению, обиходя раненых и подбирая и предавая земле убитых.
С чадящим факелом в руке, в сопровождении верных друзей и сподвижников Разин обходил ряды своего войска, выясняя потери, перегруппировывая силы. Для решающей атаки он формировал отборные сотни бойцов, куда прежде всего входили сильные и опытные казаки. Наутро они должны были прорвать боевые порядки князя Барятинского, внести смятение в стойкие ряды стрельцов и рейтар и на плечах противника, если удастся, ворваться в Симбирск. Наступила беспокойная ночь …
Лишь только солнце первыми лучами блеснуло из-за горизонта, разинцы начали шумную атаку на позиции князя. Атака была успешной. Первыми, не выдержав дружного натиска повстанцев, начали “утекать в домы свои” татарские мурзы, служившие у Барятинского. Почти одновременно с этим гарнизон острога и жители посада перешли на сторону разинцев. Это был удар огромной силы: смятый князь Барятинский отступил от Симбирска к Тетюшам, но сумел закрепиться здесь, сохранив значительные силы.
С высоты крепостных стен Симбирска за отступающими войсками Барятинского с душевной горечью и слезами на глазах наблюдал воевода Милославский, считая, что отныне город обречен и его ждет страшная судьба, сродни той, что было с Астраханью, Царицыным, Самарой. Приказав надежней затворить все ворота крепости, Милославский усилил караулы, уповая на чудо, ибо только оно могло помочь ему…
Высокородный князь Барятинский, надеявшийся в первом же сражении разнести в клочья “воровскую шайку” Степана Разина, вынужден был, смирив гордыню, отметить, что повстанцы, представляющие сильное и неплохо организованное войско, дрались превосходно, показав умение биться не только днем, но и ночью. Богатый обоз князя полностью достался разинцам, охранявшие обоз стрельцы лежат ныне посеченные на окровавленной траве… Вечером, при свете костров, Барятинский диктовал писарю нерадостное донесение царю, в котором отмечал, что “бой был великой”, что сломили его Степановы “работнички”, и он, гордый князь Юрий Барятинский, “видя, что без пехоты с ним делать нечево, отошел и полки… отвел в целости; опричь того, которые побиты и ранены в боях”. Барятинский поразмыслил и велел дописать: “А надобно бы, государь, мне конных и пеших людей дать, чтоб мне было с кем на поле надежно стоять, чтоб было мне, холопу твоему, с кем над вором промысл чинить и черту удержать. …Как черту удержим, по-прежнему все твое, великий государь, будет, и Астрахань за тобою, великим государем, будет. А то с ним, вором, такой же бой будет и ево самово воры казаки связав отдадут или убьют”.1 Потом, вспомнив о неотложном, князь велел добавить: “Вор Степка Разин обоз у меня, холопа твоего, взял и людишек, которые были в обозе, посек и лошадей отогнал и тележенки, которые были и те отбил, и все платьишко и запас весь побрал без остатку. Милосердный государь царь и великий князь Алексей Михайлович, пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, мне дать судно и гребцов, на чем бы людишек и запасишко ко мне прислать”. Барятинский сокрушенно окинул взором свое истерзанное войско и почти навзрыд произнес: “Царь государь, смилуйся, пожалуй!”.
Крупная победа Степана Разина над отрядом князя Юрия Барятинского еще больше подняла моральный дух повстанцев. Она вызвала небывалый подъем народного движения на огромной территории междуречья Оки и Волги. За короткий срок отряды Разина пополнились несколькими тысячами крестьян и посадских людей. Всю эту массу народа надо было вооружить, и Степан, не мешкая, объявил поголовную мобилизацию кузнецов и плотников для изготовления оружия. На помощь восставшим пришли также сотни работных людей, крестьян, представителей городских низов.
И закипела работа! И днем и ночью ярким горячим огнем полыхали горны, ковалось оружие повстанцев. Воевода Милославский и стрельцы, запертые в Симбирске, с ужасом наблюдали за приготовлениями разинцев, ожидая скорого штурма.
Михаил Астапенко, член Союза писателей России, академик Петровской академии наук (СПб).
1 Крестьянская война…Т.2. Ч.1. С.65.
2 Там же. С.52.
1 Костомаров Н. Бует Стеньки Разина. С.296.
1 После пленения Разина князь Черкасский сопровождал в составе конвоя пленного атамана в Москву на пытки и казнь.
* Никон (Никита Минов) (1605-1681 гг.) – был патриархом с 1652 по 1667 гг. В поэме Вл. Гиляровского “Стенька Разин” есть сцена встречи ссыльного Никона с Разиным. Степан, обращаясь к патриарху, говорит:
Благослови, отец святой,
Мне постоять за волю,
И с твердой вынести душой,
Что суждено на долю.
Тебе я каюсь: кровь пролью
Широкими реками,
Народа недругов побью
Расправлюсь я с царями.
Кто угнетал народ – я всех
До сатаны отправлю.
Отец святой, деяний тех
Во грех себе не ставлю.
Ведь я иду не на разбой,
Не на беду народу,
Иду в открытый честный бой
За правду и свободу. (Гиляровский В. Стенька Разин. М.,1922. С.7-8.)
* Дворянин Степан Наумов был приставлен к Никону в Ферапонтовом монастыре в качестве охранника.
1 Крестьянская война…Т.3. С.359.
* Князев В. Волжский сокол. С. 19.
1 Крестьянская война…Т.2. Ч.1. С.80.
1 Крестьянская война…Т.2. Ч.1. С.48.
1 Крестьянская война… Т.2. Ч.1. С.56.