Здравствуйте. Предлагаю вам прочитать три моих ранних рассказа про: диктатуру, что боялась дождей; уволенного работягу и его дальнейшую судьбу; повзрослевшую девочку Элли из известной сказки Александра Волкова. Спасибо вам, если прочитаете, а также благодарю, если оставите общий отзыв или комментарий, что понравилось/не понравилось в моём тексте.
Все события в данных рассказах являются художественным вымыслом и плодом моего воображения. Любые совпадения с реальностью совершенно случайны и не могут считаться умыслом автора текстов.
***
«AntiRain Inc.».
Годы заключения прошли для меня почти незаметно. Конечно, дух мой устал, а организм сильно постарел, но, в общем-то, чувствовал я себя неплохо. Пока длился мой срок, я сделал для себя много выводов, мысленно успел спуститься аж до ледяного озера Коцит и подняться обратно, через город Дит к непонятной, томящей скорби. Наконец, я стал просто счастливым, радуясь, что срок мой подошёл к концу, исчез, издох.
Двери моей камеры распахнулись, и суетливые канцелярии, шёпоты судебных заседаний, задумчивость охраны навсегда остались для меня позади. На выходе мне вручили большой зонтик и дождевик.
— Для чего? — спросил я у дежурного.
Он поморщился, словно услышал наиглупейший вопрос:
— От дождя, естественно. Под него ведь нельзя попадать, естественно. Странные ты вопросы задаёшь! Уж прогноз-то погоды всегда можно узнать.
— Мне не носили газет, — сдержанно ответил я.
Я забрал свои старые вещи и вышел наружу. В глаза мне сразу же бросилось свинцовое небо. Собирался дождь. И это было здорово.
По дороге к временной квартире для бывших заключённых я заметил, что все прохожие как-то странно на меня косятся. Их, видимо, смущало, что я шёл с нераскрытым зонтом, а дождевик просто прицепил к рюкзаку. Все же вокруг наглухо упаковались в резиновые плащи. Мне показалось смешным, что люди в дождевиках (все как один) держали над собой зонты… Подавляющее большинство этих вещей имело маркировку: «AntiRain Inc.».
Дождь всё ещё собирался.
«Странно, — подумал я тогда, — с ума все посходили, что ли».
***
Около моего нового дома стоял большой рекламный щит-телевизор, где показывали бойкий ролик об ужасах кислотных дождей. Ведущий сообщал, что товары компанииAntiRain Inc.» надёжно защищают от любой угрозы с неба. Реклама начиналась с громкого девиза: «Наши зонты охраняют будущее человечества».
С глупым пафосом, так характерным для рекламы, диктор говорил нечто вроде того, что наши предки из Эпохи Разобщённого Мира довели планету до экологической катастрофы; Эпоха закончилась несколько лет назад, и произошло это благодаря мудрому руководству Нового Вождя; отныне человечество обязано всеми силами бороться со своим главным врагом — кислотными дождями.
Последствия дождей показывались наглядно, убедительно и навязчиво, а временами мелькал, как я понял, двадцать пятый, тревожный кадр, разглядеть который было толком невозможно, но где-то в глубине головы он всё-таки фиксировался. Последние секунды рекламы доказывали преимущества товаров от «AntiRain Inc.» перед иными производителями. Диктор обвинял зонты и плащи других фирм, что они не подходят под общепринятые стандарты защиты.
Далее он предупреждал, что нарушители государственного постановления «Об обязательной покупке и ежедневном ношении товаров компании «AntiRain Inc.» будут отвечать перед законом. После слов диктора на экране появился логотип «AntiRain Inc.» — красно-белый зонт, смутно напомнивший мне символику какой-то другой организации, о которой я слышал массу противоречивых слухов ещё в юности.
В конце рекламного ролика показали счастливую семью, что покупает вещи только от «AntiRain Inc.». Довольный мужчина рассказал, как продукция «AntiRain Inc.» несколько раз спасла жизни членам его семьи. Он привёл в пример недавний сильный дождь, который даже показали по телевизору. Потоки того дождя буквально расплавили несколько человек, потому как они пользовались устаревшими марками зонтов.
— Но, — бодро продолжал мужчина, — наша семья всегда в курсе всех новинок, и даже кислотность класса А+ нам не страшна!
Женщина держала на руках ребёнка и тоже улыбалась.
Я заметил, что никто из прохожих не поднимал свой взгляд на рекламный щит. Эти футлярные люди понуро шли, спрятав головы под шапками зонтов и задумавшись о чём-то своём. Мне показалось, что реклама компании, качество её товаров и откровенно фальшивые улыбки известны людям слишком хорошо. Но если это действительно так, то почему они все молчат?
***
Всерьёз воспринять полученную информацию я не смог. Улицы были чистые, люди здоровые, дома не разъеденные, цветы тянулись к небу, деревья распускали листья, — разве смогли бы они выжить под частыми кислотными дождями?
«Что-то здесь не то», — подумал я, и решил в скором времени полней заняться этим вопросом; ведь происходящее выглядело если не как массовый гипноз рекламой, то уж точно как агрессивное подавление свободы слова или даже как проявление информационной диктатуры, давным-давно описанную одним польским фантастом. Отмечу также, что первые ростки всего этого я замечал ещё до тюремного заключения; но тогда я не верил, что подобная фантастика способна реализоваться в нашем мире.
Я прошёл регистрацию в квартире для бывших заключённых, и, после того как освоился с достижениями прогресса, собрался выйти в ближайший магазин за продуктами. Средств от дождя я не стал брать намеренно. Я решил провести свой первый эксперимент.
Дождь застал меня, когда я возвращался домой. Весь день тучи сгущались, координировались, и в итоге разродились сильными потоками воды и мощной грозой. С удовольствием я подставил лицо тёплым струям дождя. Так приятно было ощущать, как промокает одежда, намокает тело, отмокает уставшее сердце…
Я любил дожди, и поэтому много лет назад, до своего заключения, поселился здесь: в городе, где часто сгущаются тучи. А потом много лет я не мог почувствовать ласковый дождь, тихую морось, грубоватый ливень, так как окно моей одиночной камеры располагалось слишком высоко, не позволяя мне выглянуть наружу.
Я стоял под дождём и улыбался. В тот миг я, мокрый и свободный, был счастлив.
***
Из дождливого забытья меня вырвал высокий крик женщины. Я открыл глаза и увидел, как со всех сторон меня окружает море плащей, дождевиков, зонтов. С ужасом смотрело море на мою промокшую одежду и потемневшие ботинки.
— Его же разъест, — авторитетно заявляли волны.
— Давно такого не видел, — недовольно ворчали течения.
— Корпорация накажет за такую наглость, — единогласно сошлись во мнении капли.
Пока я осознавал происходящее, подъехала полицейская машина. На её крыше я увидел огромный металлический зонт производства всё той же «AntiRain Inc.». Я стоял, не в силах понять, что происходит. Одновременно хотелось рассмеяться всем им в лицо, обозвать дураками и попросить, чтобы мне всё объяснили.
Из машины вышли наглухо закрытые от дождя служители закона. Я заметил, как они торопились поскорее вернуться в машину. «Вы задержаны», — успел я услышать до того, как один из них щёлкнул чем-то вроде пульта. Яркая вспышка ослепила меня, и я потерял сознание.
***
— То есть Вы добровольно признаётесь, что такого-то числа такого-то года, будучи в здравом уме и адекватно понимая происходящее вокруг, в дождливую погоду намеренно ходили без любого из средств защиты от воды? — спросил меня государственный обвинитель.
— Да, — устало ответил я, — признаюсь.
Процесс шёл уже пятый час. Я порядком устал от фарса, участником которого я стал поневоле. Суть обвинения была проста: я вышел под дождь и не воспользовался ни одним из средств защиты, которые любезно, заботливо, матерински предоставила мне «AntiRain Inc.».
Своим поступком я нарушил не только постановление «Об обязательной покупке и ежедневном ношении товаров компании «AntiRain Inc.», но и, оказывается, ещё одно, не менее важное: «О необходимости самосохранения граждан в государственных целях».
— Вы освобождены из заключения вчера, так ли это? — спросил обвинитель.
— Именно так, — ответил я.
Комок внутри меня сжимался всё сильней.
— И Вы не обратили никакого внимания на предупреждение нашего дежурного, информацию на новостных щитах, реакцию окружающих людей?
— Нет, не обратил. Я не верю рекламе, — ответил я, пытаясь казаться храбрее, чем был на самом деле.
Общий вздох возмущения прокатился по залу. Люди шептались, указывали на меня пальцами, их лица кривились презрением, искажались ужасом, менялись жалостью. Судья несколько раз с силой ударил молотком по подставке. В наступившей тишине государственный обвинитель обратился к суду:
— В таком случае я вынужден просить уважаемый суд применить высшую меру наказания к подсудимому и осуществить для него казнь посредством инъекции.
Судья посмотрел на моего адвоката:
— Защита, имеете ли Вы какие-либо возражения?
Назначенный мне бесплатный адвокат почтительно встал со своего места, и, на мгновение скосив на меня взгляд, подобострастно ответил:
— Нет, уважаемый суд, у защиты возражений не имеется.
«Вот сволочь», — пронеслось в моей голове.
Моё последнее слово так и осталось невысказанным. Озвучить его мне попросту не предложили, а сам я не видел никакого смысла разговаривать с глухими и слепыми.
— Суд принимает решение признать виновным обвиняемого по всем пунктам обвинения и назначить ему высшую меру наказания, — медленно произнёс судья, в конце речи стукнув молотком. Стук этот показался мне последним стуком молотка по крышке гроба.
Слушание моего дела завершилось. Меня отвели в камеру, а в спину меня провожал презрительный, испуганный взгляд толпы. Даже сами конвоиры, казалось, испытывали ко мне почти физическое отвращение.
***
Из окна камеры я наблюдаю, как далеко на востоке заходит солнце. Его увядающие лучи проникают через оконные прутья моей последней комнаты. Они падают на стол, на моё уставшее лицо и на эту рукопись, которую мне позволили написать. Они пообещали растиражировать рукопись среди молодёжи «в назидание».
За горизонтом снова, как в день моего освобождения, сгущаются тёмные, грозовые облака. Вполне возможно, что завтра будет сильный дождь, и все жители дивного нового мира перед выходом из домов основательно снарядятся против воды.
Работники банков, фирм, офисов наденут плащи, дождевики и широкополые промасленные шляпы. Стареющие модницы возьмут с собой огромные зонты, которые прикроют их шикарные причёски, а студенты в дань беззубого протеста будут мокро шлёпать сапогами по лужам и во все стороны разбрызгивать влагу… Как хорошо, что этого я уже не увижу.
***
«Король».
Меня зовут Виктор. Я умер в тридцать лет. Всё началось с того, что меня уволили. Казалось бы: увольнение. Разве стоит его бояться? Но я не ожидал, что оно станет только началом моей смерти. В тот день уже на подходах к дому я увидел столб чёрного дыма. Как я узнал пару минут спустя, к дому можно было и не возвращаться.
Сгорело всё: импортная мебель на заказ, тяжеленные стопки журналов, шкафы с дорогой одеждой, ковры персидские, плееры импортные, какие-то книги по психологии успеха... Документы. Фотографии. Воспоминания. Моя жизнь. Всё нажитое непосильным трудом сгорело синим пламенем, но больше со мной ничего не произошло. Никто ко мне не пришёл, никто не попросил себя ударить за ночным баром. Я сам по себе отправился восвояси, не оглядываясь на оглядывающихся обывателей, пожарников, продавцов, детей, собак, велосипеды, камеры наблюдения, храмы иждивения, места посещения, салоны торжественного прибытия, бюро ритуального отбытия.
Мытарства по страховым фирмам ничего не дали. Начальника с последней работы мои проблемы тоже не интересовали. Из прошлой жизни у меня осталась только банковская карта и телефон. Друзья… Друзья отказались от меня сразу же, как узнали о моих новостях.
Сказать об этом прямо они не могли, конечно, но всё равно подобрали нужные слова. Мол, у нас у всех свои дела. Квартиры маленькие, зарплаты кончаются, человечности хватает, сверхчеловечности нет, машины не заправлены, блюда не приправлены, дети не обучены, диваны не продавлены, новости не просмотрены, завтра выплата по кредиту, завтра будет новый день, утро вечера не разумеет, стреляный конь на мякину не ведётся. Очень жаль, но помочь тебе ничем не можем.
И гудки в трубке: пип-пип-пип… Зато пили мы вместе.
***
В гостинице я жил несколько недель, но на работу устроиться так и не удалось, — работодателям была нужна печатная характеристика от моего прежнего начальства. Но этим дело не ограничивалось, ведь ещё они захотели получить: справку доходов, бумажку рождения, картонку образования, агитку здоровья, книжку военной службы, плакат страховки, листовку прописки, манускрипт заявления, извещение разрешения, уведомление посещения, расписку отсутствия, записку присутствия, выписку листовки, перечень грамоты, картонку агитки, лист справки, справку уведомления, извещение бумажки, книжку выписки, расписку прописки листовки, разрешение агитки справки, отчёт заявления выписки, доклад уведомления сообщения, выписку отписки выписки, лист перечня допуска, агитку отчёта заявления, письмо картонки бумажки, извещение записки трактата, папирус наличия отсутствия выписки книжки, рецензию сертификата лицензии извещения разрешения справки характеристики, две фотографии, паспорт.
Собрав этот первичный пакет документов, мне надо было бы проследовать в канцелярный отдел канцерной канцелярской канцелярии, где оформляют вторичный, расширенный пакет. Вот он я, персона нон-грата, enfant terrible, дионисийский человек, апполонический хомо, стою перед вами. Дайте мне хотя бы ящики разгружать! Нет.
Восстановить сгоревшие бумаги не вышло. Очереди от окошка до заката, жирные геморроидальные седалища, неготовность идти мне навстречу, но готовность безгрешно кинуть в меня каменный взгляд, — вот всё, что увидел я в том учреждении.
Вечерами они тащат свои пугливые наглые задницы в кредитные машины, по ненавистным пробкам сонно едут в казённые берлоги, раздражённо глотают насущный хлеб, недооценивающе здороваются с набившими оскомину супругами, переоценивающе говорят с отчуждающимися отпрысками, счастливо смотрят в зомбирующие порождения электрических разрядов в ионизированном газе, мирно засыпают на горизонтальных мягких поверхностях, яростно встречают новый день.
Я выпал из этого цикла, остался за бортом общественного корабля, стал аутсайдером, маргиналом и изгоем. Со временем опустился на самое дно. Там хорошо. Огромная толща океана социальной иерархии ломает многих. Меня она пока не сломала, зато других уже переломила как спичку. Каждый день я вижу их, моих новых соседей. Грязные, опустившиеся, пьяные, декадентские и небритые рожи бесцельно ходят, безнадёжно ищут, безнравственно живут. Они — моя паства, мой народ, мой электорат. Есть у меня и конкуренты, но с ними как-то уживаюсь. Как говорится, кровь пролили — территорию поделили.
Отныне мои дни проходят так: я вылезаю из-под теплотрассы, разминаюсь и иду на соседнюю помойку за едой. Там нахожу что-нибудь перекусить, а потом тащусь на дальнюю свалку за книгами. Последнее время их там часто вываливают в братские могилы разума. Что-то из книг я сразу определяю на растопку, а что-то забираю с собой почитать. Никогда бы не подумал, что так увлекусь чтением. Но больше здесь делать особо-то и нечего.
Вечерами я обычно поднимаюсь на вершину огромной помойной кучи, бросаю взгляд на гниющие, разлагающиеся, тёплые окрестности, социалистически смотрю в своё счастливое, безнадёжное, абсурдное будущее… И на душе у меня становится тихо так, спокойно, я бы даже сказал: могильно. А сегодня вдруг стало себя очень жалко. Я набрал воздуха в аскетичную, юшкину грудь, и громко крикнул, без смысла, без цели, — просто так. Криком этим я спугнул ворон на соседней куче, голодных тощих псов, своих соседей из племени человеческого...
Все испугались, но живут дальше. Люди уже привыкли ко мне и моим причудам. Вот они смеются, машут руками — спускайся, дескать. «Хоо!» — слышу я где-то с низов кучи ответ на мой крик. Улыбаюсь. И правда: пора бы уж мне с этой волшебной мусорной горы спускаться к поддатым мясникам. Сегодня с какого-то завода привезли и выкинули партию просроченных консервов, — и нам будет чем закусывать.
Меня зовут Виктор. Я родился в тридцать лет.
***
«Голоса прошлого».
Лифт доходит до девятого этажа и мягко останавливается, тихо раскрывая двери. Из лифта медленно выходит старая женщина, бредёт до железной двери своей квартиры и долго ищет ключи, прежде чем ей удаётся попасть внутрь. За несколько недель отсутствия хозяйки, которая пыталась покончить с собой, квартира запылилась. Пахнет чем-то затхлым, а вещи в своём печальном очаровании, освещаемом лучами заходящего солнца, стоят, ожидая чего-то.
Женщина замирает на пороге квартиры, словно боится зайти. Всё выглядит враждебно-чужим, отталкивая, прогоняя незваного живого гостя из царства мёртвых вещей. Она закрывает дверь, выпивает стакан воды и ложится в постель. Путаные мысли не дают ей покоя, стайками пугливых рыб они мечутся в её голове и зовут куда-то, но, наконец, женщина засыпает.
К ней тяжёлой поступью приходит тревожный, опасный и волнующий сон. К женщине приходит тот самый сон, который всегда навещает её в самые трудные моменты жизни.
Женщине снится, как давным-давно, во времена Великого и Ужасного правителя, ходили по земле разноликие, но дружные народы. Они любили носить одежду разных цветов и отличались друг от друга привычками, внешним видом, речью и мировоззрением. Но все различия были для них лишь добрым поводом посмеяться над чудаковатыми соседями, ведь каждый житель Волшебной страны чувствовал принадлежность к чему-то большому и важному, ощущал себя частью единого материка, который ни за что нельзя делить на отдельные островки и архипелаги.
Народы сообща возделывали землю, искренне плакали, если кто-то плакал рядом с ними, радостно прыгали от счастья, ободряюще подмигивали, когда кто-нибудь задумывал совершить трудное, полное опасностей путешествие в столицу Волшебной страны, — в далёкий Изумрудный город, дорога к которому вымощена жёлтым кирпичом. Но Изумрудный город перестал быть изумрудным с тех самых пор, когда в страну пришли толстые банкиры, неврастеничные юристы и лживые законодатели, принеся с собой счета, расписки, отчёты, приказы и постановления.
Женщине снятся сотни серых, тесных многоэтажек. Там, как во чреве библейского кита, ютятся несчастные жители Волшебной страны. Отныне им нужно заниматься совсем другими делами. На них, словно на новогодних ёлках, гирляндами висят банковские выплаты по кредитам, страховки, пособия, алименты. Здоровье у жителей испортилось, — город даёт о себе знать. Теперь им нужно ходить в больницы, чтобы не подвести семью и раньше времени не отправиться в страну Жёлтых туманов, откуда никто ещё не возвращался.
В распоряжении у них больше нет земельных наделов, и они обязаны каждое утро ходить в опостылевшие офисы только ради денег, а их едва-едва хватает на еду и оплату счетов. Жители Волшебной страны живут как все, ругаясь и ненавидя друг друга, а позже — как все — они умирают, и со вздохом облегчения дети хоронят их в последней из коробок: деревянном гробу, уценённом накануне долгих праздников.
Снится женщине старое соломенное Чучело, лежащее на чердаке одной из многоэтажек. От долгих осенних дождей солома почти сгнила, зелёный кафтан Чучела истлел, а краска с его лица сильно расплылась, смазав глаза, нос и рот, превратив лицо в непонятную мешанину из красок. Женщина смотрит на Чучело, и вот оно медленно поворачивается к ней. Цветное, будто бы трупное пятно лица смотрит в её сторону. Женщина слышит тихий свистящий голос:
— Элли… Вернись… Я — ложка… То есть, мне плохо…
Из головы Чучела вываливаются ржавые булавки, оно тихо всхлипывает и отворачивается лицом к стене.
В следующий миг женщина видит загнанного охотниками Льва. Прижав уши, Лев грозно рычит в намерении биться до последней капли крови. И вот время замирает, Лев смотрит на неё и злобно рокочет:
— Тварь! Ты нас предала!
После чего он отважно прыгает на охотника, но тяжёлые пули пронзают его раньше, чем он успеет вцепиться в ненавистного покорителя.
Ещё один миг, и женщина переносится на городскую свалку. Там, среди бытового мусора и отходов, вот уже много лет ржавеет Железный Дровосек. Проходит секунда, и Дровосек оживает благодаря своему сердцу, полному любви и грусти. Со страшным лязгом Дровосек собирает последние силы, поворачивает голову и говорит:
— Милая Элли! Я жду тебя всегда, и моё большое сердце очень скучает по тебе. Возвращайся…
Женщина плачет. Она хочет подойти и поднять Железного Дровосека, но не может сдвинуться с места, как бы ни пыталась. Дровосек ещё пару мгновений смотрит на неё, потом его глаза гаснут, а железное тело теряется в грудах мёртвых ненужных вещей. Женщина часто видит этот сон. Он совсем не похож на сны её детства, когда она сладко засыпала и видела чудесную Волшебную страну, где текли молочные реки, а на кисельных берегах смеялись счастливые жители…
Элли Смит просыпается в слезах. В окна её квартиры бьёт свирепая песчаная буря. Подобная буря давно не приходила в Канзас. Сквозь завывания ветра Элли слышит голоса прошлого, не покидающие её всю жизнь. Она слышит голоса, которые всегда приходят в самые трудные моменты.
Наутро после бури женщину находят мёртвой у самых границ пригорода, на обочине дороги. Элли почти полностью засыпана песком. Видимо, во время ночной бури она шла за горизонт, в сторону гор — туда, где лента междугородной трассы теряется в песках.
***
Ссылки на мой проект «Болтовня буквоеда»:
- Группа ВКонтакте: https://vk.com/bookwoed
- Канал Дзен: https://dzen.ru/bookwoed1
- Канал YouTube: https://www.youtube.com/@bookwoed2
***
Использованные картинки (в порядке появления):
- Статья «Профессия писатель»: https://www.kp.ru/edu/rabota/professiya-pisatel/
- Материал сайта Tara Brach: https://www.tarabrach.com/rain/
- Статья «Бюрократия под знаком +»: https://www.zoom-journal.ru/byurokratiya_pod_znakom
- Статья «Александр Волков: Настоящий волшебник Изумрудного города»: https://www.soyuz.ru/articles/55