Середина ноября. Снега еще нет, но к утру земля покрывается инеем. Комья на вскопанном огороде поблескивают на солнце, переливаются, что тебе самоцветы. Она, земля, и есть драгоценность – кормит, поит, одаривает красотой.
На восьми сотках мама вырастила разных овощей с избытком, хватит на зиму не только ей, но и нам, дочерям, живущим в городе. Картошку уже сама спустила в погреб. Насолила капусты, да еще и свежей в траншею убрала, до весны сохранится. Там же, в земле-кормилице зимуют свекла, редька, пастернак, морковь. В предбаннике играет молодое вино. А банками с соками, вареньями-соленьями уставлен весь подвал.
И все - сама. В помощниках не нуждается. Вот и сегодня приказала съезжаться к вечеру, когда баня будет готова. Да мы и не можем раньше – пятница, рабочий день.
Подходим к старенькому дому уже в сумерках. Впереди долгий осенний вечер. Пахнет дымом. Топится баня по-белому, но коптит, с дымоходом что-то неладно. А мастеров нет посмотреть. Летом мамам сама переложила печь, а с дымоходом не справилась, оставила как есть. Коптит-то снаружи, а внутри чада нет.
Зятья курят у крыльца. Обговаривают, что будут делать завтра. Хорошая у них теща. Огород вскопала. Картошку выкопала, перебрала, на всех поделила. Вина надавила. Из отжимов первача выгнала. Но сегодня надо не увлекаться: после бани, так, для здоровья, по стопочке-другой пропустить.
Завтра - большая работа: старый орех спилить, разделать его, чтоб в дровяник вместился. Дров сухих напилить-наколоть. Воды в баню натаскать, чтоб запас был к следующей пятнице. Они-то не приедут, а старуха баню не пропустит.
Стемнело совсем. Включили свет над крыльцом.
-Ну как там баня? Хороший пар, мама?- спросил старший зять у тещи, которая несла из предбанника графин молодого вина.
-Идите, сынок, идите, устало ответила она,- А мы с девчатами уже после вас. Вы парьтесь, как надо. Мы потом дверь отворим.
Молодые жены хлопочут у стола. Все мама приготовила. Осталось только по тарелкам разложить. К ноябрьским резали свинью и теперь всего еще вдоволь – домашняя колбаса с чесночным душком, сальтисон, пузанина, копченая грудинка, окорок. А в кипящий индюшиный бульон осталось только лапшу свойскую бросить - полотняный мешочек с ней висит у грубы.
На улице стал срываться снег – крупка, сухая, колючая. Шелестит по оконным стеклам.
-Ветер поднялся,- сказала мать,- Пойду, белье сниму.
Она скоро вернулась с охапкой похлопывающих крыльями пододеяльников, успевших схватиться неожиданным морозцем. Зябко повела плечами:
-Ох, не завидую я сейчас тем, кто в чистом поле дорогу ищет. Поземка по-зимнему уже метет.
-А я люблю позднюю осень,- откликнулась младшая дочь, перетирая фужеры.- Работа вся сделана, всего много, на столе вкуснотища. После баньки да за такой стол – милое дело! Славный осенний вечер, мам! Пусть дует, пусть метет. У нас тепло.
А пироги у тебя сегодня с чем?- заглянула она под полотенце.- Сладкие есть? Давай самовар поставим, ну его, чайник, дома надоел. Из самовара вкуснее.
Ох и напьюсь я сегодня твоего чая душистого, а потом, как запою!- мечтательно сказала она.
- Айда, Зойка, в баню, поторопим наших мужиков, а то перепарятся, не в голосе будут… Я ведь, мам, не столько баню твою люблю, сколько посиделки наши. В городе мы так уже не сидим - застолье есть, а песни не поются. Караоке - совсем не то, души в нем нет, один ор. А у тебя, мама, все – песня: и баня, и еда, и сами песни.
Смеясь, она обняла мать и закружила ее по комнате.
Стукнули входные двери.
-Эй, смена, ну и прогрели мы для вас баньку! Извиняйте. Напарились вволю. Ваша очередь.