Как я попала в кремлёвскую больницу

©РОЗЕНА Л. В.
                КАК Я ПОПАЛА В КРЕМЛЁВСКУЮ БОЛЬНИЦУ
                юмореска

Посвящается моей
  Помощнице Б. М.

Из книги: Розена Л.В. «Удивительные зигзаги любви» Воронеж, 2020, ООО «Эско» Екатеринбург, 2021, Ридеро.
Стихи взяты из книг: Розена Л.В. Как Божий мир красив, Воронеж, 1999, ЦЧКИ, отрывок: Розена Л.В. Вразумление Господне, Воронеж, 2008, ООО «Эско», Екатеринбург, 2021, Ридеро.https://stihi.ru/2021/06/20/2809

Внезапно я заболела циститом. Он развивался медленно, лениво, я, вроде бы, лечила и не лечила его. Цистит любит, чтоб на него налегли сразу с большим количеством процедур, иначе болезнь затянется, перейдёт в хроническую форму. Что ещё хуже, может развиться перерождение слизистой - лейкоплакия. И тогда неизбежна операция. И даже не одна.  Она повторяется. Надо сразу находить хорошего специалиста и лечить. Я затянула. Получилось нечто жуткое и нетерпимое. В России, в поликлинику, когда надо, сразу не попадёшь. Чтобы записаться к врачу урологу, необходимо вытерпеть битву на запись в регистратуре. Но деваться мне было некуда. Пришлось всё выдержать и хорошо обследоваться. Запустила очень болезнь. Эх, жизнь – жестянка! В итоге - направили в больницу. А денег у меня - пенсионерки нет. Ну, какие могут быть деньги, если сам еле выживаешь? Без обмана! Уже собираю вещички с собой в больницу, а чем позолочу ручку врачу, не знаю. Вдруг в мою судьбу вмешалось Провидение. Мне следует уже из дома выходить, неожиданно знакомые прислали двух студентов - квартирантов. Обрадовалась. Деньги с них за проживание взяла и помчалась в больницу. Так спешила, что даже упала в снег и запуталась в нём. Очень уж большие сугробы были!
А погода на улице как хороша! Всё блестит, переливается, сияет! Небо ясное - ясное, синее, даже жгуче синее. Редко такое бывает! Снег горит, завораживает, и сам, глядя на него, получаешь некое обновление. Жизнь дразнит своими красками, обещаниями, молодостью, силой. Кажется: всё сможешь, успеешь, нарисуешь, пропоёшь… Потом опомнишься и думаешь: если б лямблии внутри не было! Что-то завелось там, посасывает, тревожит. О, видно, вправду, Бог наказывает за грехи. А, ведь, когда грешишь, не чувствуешь… Вспоминаешь о грехах только тогда, когда заболеешь. Понимаешь – наказан, не хочется даже думать об этом, но всё-таки думаешь, и решаешь: наказан за дело! Сразу принимаешься плакать, умолять Бога о прощении. Всё, мол, понял, пообещал исправиться… Но вот выздоровел, забыл о наказании, и вновь по прежней, проторенной дорожке грешишь и грешишь…
Но мы отвлеклись немного в сторону. Так вот: и погода хороша и настроение было бы отличным, да внутри болит - ноет…
Поместили меня в палату, договорилась с врачом, что отблагодарю, после лечения, врач не реагирует. Тогда, поняв, что обещания не действуют, сразу выложила всё, что имела, и дело пошло мгновенно на лад…
Всё врач сделал, но недобросовестно, видно расчёт у него был такой: умный пациент - заставит переделывать, глупый – вновь заплатит. Вроде, врач и не виноват. Такое здоровье Ваше, подводит оно Вас! Я не была окончательной дурёхой и заявила: «Переделывайте по-человечески, денег вторично дам уже немного! Иначе, Вас Бог накажет!». Вновь сделал, и также с браком.
Но примечательным было то, что во время первой операции я увидела Саму Троицу. Вкололи мне морфий, я перестала ощущать реальность. И полетела через некий узкий туннель. Вдруг останавливаюсь. Вижу три прекрасных лица. Я всматриваюсь в среднее. Мы внимательно смотрим друг на друга. Лицезрю карие глаза с маленьким тёмными крапинками и длинными ресничками. Глазоньки эти смотрят на меня с необыкновенной любовью и тревогой. Потом услышала голос врача:
-Говори!
Я вижу себя под потолком, думаю: «Как говорить? Я – здесь, тело моё внизу, губы мои каменные», - и вдруг я заговорила. После поняла, что Господь боялся за меня: знал, много ещё нагрешу, наломаю дров… И я после операции плакала целый месяц, если что-то неправильно скажу или сделаю, боялась согрешить, но вскоре всё забыла… А на повторной операции я убоялась новой встречи с Господом, мне же нечего было Ему сказать. Вновь грешила. И я попросила дать мне дозу анестезии посильнее.
Уходя из больницы, услышала стенания одной женщины из нашей палаты:
-Девочки дорогие, денег у меня не было, поэтому, в каком состоянии я пришла сюда, в том же и ухожу. Врач не только не лечил, но даже не осмотрел меня. Продержал десять дней без лечения и конец. Ну а у меня, честное слово, денег совсем не было. Пенсия маленькая. Вот и плачу – что мне теперь делать? Жестокое у него всё-таки сердце! Посмотрите, на какой машине приезжает в больницу! Вон, под окнами, во дворе, его машина - иномарка стоит, думаю: несколько миллионов она стоит. Но, видно, он очень скупой. Говорят, жену бросил, чтоб не отдавать ей деньги, – мы, больные, промолчали в ответ на эти сентенции. Что могли мы сказать по такому поводу? Я подумала про себя: «Не помоги мне Бог с квартирантами, и я бы очутилась в таком же положении». А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо!
Когда я из больницы вернулась домой, увидела: мои квартиранты сломали мой новый телевизор и нажгли электричество на очень большую сумму. Возмещать убытки отказались. Не смотря на это, я не таила зла, подкармливала их. Они частенько голодали, чтобы купить какую-нибудь модную вещь, о чём обычно мечтают молодые ребята. Я всё понимала и жалела их, словно своих детей. Как-то я даже прочитала им свой рассказ о великих княжнах Ольге и Татьяне Романовых. (Божьей милостью, я – писатель). Особенно им понравилось одно местечко из рассказа, где описывается, как сёстры объясняются друг с другом после концерта.
«В Растрелиевой галерее прохладно. Казалось, слабый осенний свет на минутку забежал сюда зачем-то по шалости и скоро вот-вот исчезнет. Таинственно переливается серебристый, нежный воздух. В феерическом свете мерцают, словно дорогие камни, глаза сестер, светлые и каштановые пряди волос. Дыхание юности, наперекор холоду и неуюту, оживляет все вокруг. Среди утомленной тишины и покоя медленно прохаживаются великие княжны Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна, серьезные, сосредоточенные. Обе в шелковых платьях из темного белокоса с нежными разводами, подчеркивающих их стройность. Горячо обсуждая недавно прослушанный концерт знаменитого пианиста-виртуоза, Татьяна пылко объясняла:
– Мне понравилась программа, подобранная с хорошим вкусом и сама игра. Как великолепно удалось ему Шопеновское рубато! – она вся ушла в воспоминания, возвышенная, хрупкая, почти подросток. – Безусловно, мне нравятся фортепьянные сонаты Бетховена, но сознаюсь, entre nous,  очень люблю Фредерика Шопена – фантазию экспромт. Готова слушать ее и мечтать, мечтать с какой-то отчаянно-нежной грустью.
Лицо ее выражало искренность. Длинные пальцы сами собой, как бы подтверждая слова, неудержимо мчались по воздуху, словно наигрывая что-то на невидимом инструменте.
– И я сообщу по секрету – люблю Вольфганга Моцарта – фортепьянные сонаты,–поддержала Ольга, – часть первая – Аллегро – быстрая, веселая. Вторая – Анданте – медленная, грустная. Словно откуда-то с шумного бала случайно зашла в пустую, тихую комнату. И вдруг увидела в ней плачущего Ангела …Ты останавливаешься, пораженная встревоженная, сердце замирает… Третья часть – Аллегретто – вновь бравурная. И думаешь: «Было или не было? Было, что ты встретилась с сокровенным и душа другого приоткрыла свою боль? …»
Старшая сестра задумалась, погрустнела, будто ушла в себя, забыв где она и с кем… Глаза медленно наполнялись слезами…»
Закончив читать рассказ, посмотрела я на ребят и вздрогнула, над ними плыло облако некоей благодати. Увидела побледневшие лица, широко открытые глаза, устремлённые куда-то далеко, вглубь веков. Один из них сказал: «Да, какие девушки! Сейчас таких нет». Я ему ответила: «А  - я?», - имея в виду, о них ведь я писала. Второй же воскликнул: «Какой сочный язык, и как интересно написано!». Итак, ребятишки и я были довольны. Но после них я уже старалась не пускать никого  на квартиру.
Затем я переехала в другой, ещё более провинциальный городишко, но там я напала на хорошего врача. Познакомились, попросила его об операции. Всё он сделал мне, как следует, долго у меня ничего не болело. Но он, почему-то уехал из этого города в другое место. И я нашла другого, знакомого ранее, врача. И когда заболела вновь (цистит часто повторяется), то отправилась к этому врачу - женщине, дабы пристроила меня в больницу на лечение к хорошему специалисту. Она была подружкой моей двоюродной сестры. Эта врач долгое время начальствовала у себя в поликлинике. Стаж работы был большой. Думаю, тяжело балансировать на таком месте в наше неспокойное время! Висишь высоко, так держись крепче, чтоб не сорваться! Угождать ведь надо многим. Поистине, бедняжке приходилось крутиться, как белке в колесе!
И вот, когда я ей позвонила  и рассказала о своих проблемах, понесла она словесную околесицу. Может, захотелось насладиться чужой болью, испугом. Возможно, захотела перестраховаться. Ответила она мне так: «Я могу, конечно, пристроить тебя к хорошему врачу на лечение, (всё было б, безусловно, не заодно спасибочко), да только иди-ка в онкологию, думаю, тебе туда надо». Как она решила, разговаривая по телефону со мной, диагноз ставить? Не понимаю. Просто не захотела помочь? Наверное, решила, не получит от меня ничего хорошего? Вот такое интересное население в этом маленьком городишке. Скажете: беспардонные? Да не только. А всё почему? Просто я немного, недопоняла сразу. Она же дружит с моей родственницей: садисткой, скупердяйкой и крайне вредоносным человеком. Деньги в рост людям ссужает. А дружить с такой... К тому же эта врач не догадывается: сестра моя дружит с ней, используя её, когда ей выгодно, и тут же и оговаривает за углом. Возможно, врач по доброте душевной дружит с моей сестрой, совершенно не понимая её глубинной сущности? Как бы там ни было, город филистерский.
Вообще, кто такой обыватель? Он, например, звонит другому, спрашивает, как у него дела? Потом сопоставляет с собой. Если тот не похож на него, возненавидит, спать не сможет спокойно. Всё будет переживать: есть же, оказывается, и отличные от него! И добра-то у таких больше или чего другого! Непохожесть на других вызывает отвращение!
Села я после разговора с ней по телефону на диван и задумалась. Неприятно стало, сама себя упрекаю: «Ты же знала свою родню, зачем звонила к их подружке? Они – одно и то же». Пригорюнилась. Вдруг раздаётся звонок. Поднимаю трубку – французы, мои давние друзья, названивают. А познакомилась я с ним следующим образом. Рассылала я свои книги по издательствам и, случайно, набрела на них, или они на меня. Не помню. Завязалась переписка. Решили ребята, дети русских эмигрантов первой волны, помочь мне. Сложились и издали во Франции мои книги на русском языке. И возникла дружба. Итак, поднимаю трубку, кричу: «Ало!». С другой стороны  слышу тоже: «Ало!», и пошло, поехало. Слушаю, сама рассказываю. Выложила всё, вплоть до онкологии. И заплакала. Услышала в ответ: «Завидует тебе эта врач, голубушка! Во-первых, все врачи мечтают стать писателями, да не у всех, получается, быть Чеховым или Булгаковым. Во-вторых, она же знает, наверное, что рассекаешь по заграницам. В Америке вот недавно была по поводу издания книг. Как ты думаешь, такое знакомые люди спокойно переносят?». Мне стало смешно, я улыбнулась. Вдруг с той стороны поступает предложение: «Вот что, дорогая! Мы, французы, работаем в Москве, ты знаешь. Наша фирма заключила договор с кремлёвской больницей на лечение нас в случае болезни. Приезжай в Москву, не затягивай! Дадим тебе паспорт Лили, ляжешь с ним в больницу. Ты на неё похожа. Полечат тебя, всё устранят, добавят, подлакируют, выпустят восемнадцатилетней. Там хорошо лечат, себя не узнаешь! Только смотри, на обратном пути не закрути роман по дороге домой с кем-нибудь. Ты же не простая женщина – поэтесса! Обольстишь мальчишку, тебе-то ого-го! А ему до этого ого-го ещё много ого-го! Мужайся, скажи себе: «Нельзя детей тревожить, не в том я возрасте!» «Вы что, - смутилась я, - разве посмею?». Слышу ответ: «О, не такие смели! А ты - тем более. Как начнёшь свои стихи читать им, пропадут, запросто. А в остальном, всё будет ОК!». «А если заставят по-русски данные паспорта перевести в больнице? Я буду заикаться? Язык-то Ваш не знаю!». «Ну, напишем тебе на бумажке ещё всё и по-русски, выучишь. Это один вариант, а второй: скажи им на ломаном русском: «Ой, смотрите внимательнее, что в паспорте написано, то и списывайте. Не знаю значение наших улиц в переводе на русский!»
Вот так я и пролечилась в Кремлёвской больнице! И что вы думаете? Хорошо я запомнила наказ своего друга – на обратном пути домой – ни на кого не обращать внимание. Ни-ни! Я человек благоразумный, послушный. Обратила внимание - в самой больнице. Вернее, на меня обратили.

Так, что даже хотели удалить за нарушение больничного режима. Гуляла я с одним парнишкой долго, к ночи решили вернуться. Находились с ним в садике поблизости. Там - красиво, поэтично, словно всё создано для того, чтобы сидеть на скамеечке, да стихи читать и слушать.
Молодой француз попросил меня стихи свои почитать.
-Хорошо. Можно прочитаю стихотворение о поэзии?
-Да, безусловно, мадам.
Я окрылилась и начала:
-ПОЭЗИЯ
Что такое поэзия?
Мне кажется,
что это — струны небесной арфы,
которые натянул сам Бог.
Они не простые,
тонкие и звучные,
сделаны из тончайших
переливов души.
Протянуты они
между небом и землей
по воздуху.
И когда Бог
посылает на избранного
свое благословенье,
подходишь к этим
чарующим струнам
и начинаешь играть,
и забываешь про все в мире,
и увлеченная, вдохновенная, и пылкая
славословишь эту возможность игры
от всего переполненного сердца!
-О, мадам, восхитительно! Там, где мы ничего не видим, Вы находите утончённые, волнующие вещи! С Вами интересно! Хотелось бы ещё послушать…
-О, пожалуйста, - я продолжала:
МАРТ
Неподвижно и устало
Исчезал притихший день.
Жизнь весне стихи слагала,
Колебалась ночи тень.
Воздух, как заворожённый,
Слушал эти всплески дня.
И, весною напоённый,
Таял, нежностью звеня.
Вдруг смотрю: парнишка задумался, замолчал, его глаза зажглись каким-то странным феерическим светом, стали светиться в темноте, словно у котёнка. Он углубился в себя. Я бросила взгляд вверх, на небо. Между деревьев уже проглядывали серебряные рожки нового месяца. Звёздочки, находящиеся в его свите, оживлённо спешили за ним. Всё было, как всегда, и в то же время иначе. Сначала мне показалось, что нахожусь в некоем  странном вакууме. Затем, пространство расширилось. Стало вольнее, поэтичнее. Воздух свежел. Я зябко передёрнула плечами. Неожиданно молодой человек, взглянул на меня каким-то тревожно - заботливым взглядом и спросил:
-Вам холодно?
-Да нет, вроде, держусь пока.
-Ну, тогда, ещё почитайте, пожалуйста, свои стихи! Что-нибудь запредельное…
Я невольно улыбнулась. В далёком детстве моя мама заявляла мне, шутя, когда я просила у неё почитать книгу (у нас была большая домашняя библиотека): «Голубушка, отца с матерью надо было почитать». И я поспешила с ответом молодому французу:
-Пожалуйста, месьё, продолжаю:
Светлое, печальное
В сердце проникает.
Нежно — изначальное
Душу заполняет.
Плещется печальное
Светлым водоемом,
И душа хрустальная
Вторит перезвоном.
Светлое воздушное
Душу умиляет,
И она, послушная,
Сердце растворяет.
-О, благодарю Вас, мадам, от всего восторженного сердца! Мне сегодня так желалось помечтать, упиться чем-нибудь беспредельно воздушным, туманно обнадёживающим, рафинированным. И услышал дивное.
-Спасибо, месьё, за Вашу благодарность, но мне тоже хотелось бы встретиться с подобными лицами. О, где Вы, Волошины? (Был в России в двадцатом веке такой хороший поэт. Привечал творческую богему). Скучно мне в современном мире, уважаемый мэтр. Хочется в Вашу поэтическую компашку! Увы и ах, это было так давно, когда жила Ваша артель художников, писателей и поэтов!...
Посидев и помечтав, решили вернуться в больницу. Он-то попал к себе – его палата находилась на первом этаже, но моя – на третьем. Во входную дверь зайти не удалось – была уже закрыта. Пришлось через окно в его палате пробираться к себе. Засекли, обнаружили. Шум вышел большой, хотели даже удалить из больницы, но, побоявшись международного скандала (считали меня француженкой), оставили на долечение. Однако разве я виновата, если французы, из этого отделения, стихи любили слушать? Что Вы думаете? Ещё раз пришлось попасть в ту же ситуацию. То есть,  вновь пробиралась через нижнее окно к себе в палату, но с другим уже парнишкой. Первого выписали! Но во второй раз всё утряслось без шума. Главврач заявил при мне: «Что же делать? Ведь это французы! Всё у них: ля мур, да ля мур!». Я же про себя подумала «Вот-вот! Дорос, оказывается, наш народ до осознания высоких истин! Что же получается, я дала фору самим французам?! О том, что я русская никто не знал. Ведь даже сами французы ещё не оказывались никогда на таком уровне! Поистине, пресмешная ситуация получилась! Более повторять её я не рискую. Но самое главное, денег уже здесь с меня никто не брал за лечение, всё списали с фонда «Расходы на социальные нужды» фирмы, где работали Лили и другие ребята. Вот что значит взаимовыручка в современном мире! К месту, замечу, знакомые французы до слёз смеялись, услышав об этих происшествиях! То есть, как я занималась эстетическим просвещением их нации!

© Copyright: Розена Лариса, 2021
Свидетельство о публикации №121062002809