Дверь четвертого корпуса с грохотом распахнулась, и тут же вслед вылетел мужик без пальто и без шапки.
Подбежал к дереву у скамейки, вскочил на нее, перекинул через нижнюю ветку веревку, сунул голову в петлю и повис, заелозив ногами о землю.
Мы с Таней стояли на крыльце, на секунду опешили, а потом кинулись к нему, обхватили, приподняли, освободили от удавки и упали в сугроб вместе с этим придурком. Он хрипел, силился чего-то сказать, дергался.
Все произошло так быстро, что казалось нереальным. Нас окружили врачи и медсестры, мужику что-то сунули нюхать под нос, сорвали с него пиджак, закатали рукав рубашки, вкололи укол, подняли и увели в палату.
Мы встали, отряхнулись. У меня дрожали руки. То ли нервишки, то ли от напряжения –тяжеловат оказался бедолага. Таня вдруг начала смеяться закашлялась, ее стошнило.
Она умылась пригоршней снега: «Уф… ну, и дела… Пошли в столовую, водички попьем. Видишь, Вова, что бывает от несчастной любви!»
Она узнала его. Это был муж «веселушки», которая плясала и пела у них в клубе лучше всех. Он приехал утром и ему, наверное, что-то успели насплетничать про жену…
Тихий час закончился, народ высыпал на воздух, и уже обсуждал случившееся. Новость распространилась мгновенно, обрастая нелепыми подробностями.
Вот тебе и лесная здравница! Я первый день на курорте - и такое ЧП!
В моем представлении, санаторий, вообще, рисовался, совсем иначе. У самого синего моря белоснежные корпуса, широкие мраморные лестницы, спускающиеся к причалам и пляжам. Террасы с пальмами, кругом розы в вазонах, чайки в небе. И бронзовые от загара люди, взявшись за руки идут к горизонту - все счастливы и довольны. Ну, как в кино показывают!
У прозы жизни - другие краски…
Санаторий под боком у города. До него ходит обычный рейсовый автобус. Полчаса, и ты у обшарпанных зеленых ворот. Дальше - через калиточку пешочком по дорожке к деревянному зданию администрации. За ним из-за сугробов между сосен выглядывают темные бревенчатые строения с крупными номерами: один, два, три… В небе каркают вороны.
По расчищенным аллейкам ходят дяди и тети в шубах. Солнце припекает - март месяц, но до капелей и трелей соловьев далеко…
Я дотащил свой чемодан до нужного мне четвертого корпуса.
На входе стояла девушка в лыжном костюме и без стеснения разглядывала меня: «Привет, Пионер! Сюда и детей направляют? За какие заслуги путевку дали?»
- А ты пионервожатая?
- Во-первых, не «ты», а «Вы», во-вторых, я не пионервожатая, а мать-кормилица, на раздаче в столовке работаю. Будешь ко мне с почтением относиться, добавку без очереди получишь, а будешь дерзить - муху в суп!
Чего опаздываешь? Все нормальные люди еще утром заехали, а «Ваша светлость» только к полудню пожаловала. Пошевеливайся, разгружай свой сундук - обед через двадцать минут.
Борщ со сметаной был вкусен, я от добавки не отказался. Попросил с почтением, и на «Вы».
- Оценил? У нас тут все вкусно. - Похвалилась Таня - так звали «лыжницу», что встретила у входа. - У меня мама здесь шеф-повар, а я ей помогаю.
Таня быстро сновала с подносом между столиками, ловко расставляла и убирала тарелки, шутила с отдыхающими.
В белом передничке и белой наколке-венчике она выглядела совсем школьницей, хоть и говорила позже, что окончила школу два года назад.
«В тихий час, если не заснешь, я тебе экскурсию по санаторию проведу. - Пообещала Таня. – Встречаемся на крыльце».
Встретились. Но экскурсия сорвалась. Тихий час получился «громким».
Нас два дня подряд допрашивали и главный врач, и участковый милиционер и следователь из прокуратуры - как все произошло? Что видели? Что слышали? Что знаете? А что мы могли рассказать – ничего, кроме того, что я уже рассказал вначале.
Хвалили за то, что быстро среагировали, догадались, как надо действовать. Мы же героями себя вовсе не чувствовали, и, если честно, перепугались оба.
- Караул! - Жаловалась Таня. - как теперь спать? Этот «висельник» сниться будет!
- Да, какой он «висельник» – жив, здоров, после ужина в обнимку с женой ходил. - Бодрился я.
Но и мне той ночью было не по себе – страшновато. Хорошо, что соседи рядом похрапывали, нас четверо в палате проживало.
Санаторий взрослый, народ пожилой. Я учился в десятом классе, никогда раньше в таких заведениях не бывал, попал сюда случайно. У мамы на работе оказалась «горящая» путевка, а мне как раз на медкомиссии в военкомате посоветовали подлечить желудок. Все здесь напоминало пионерлагерь – тот же режим, тот же тихий час, только вместо линеек процедуры, грязи и воды.
Я думал, что грязи и воды где-то на югах, куда Лермонтов ездил. А они рядышком - и источники с минеральной водой лесные, и грязи из соседнего болота – ничуть не хуже южных, а ванны - хвойные, жемчужные, с морской солью и радоновые – точно такие же, как на Кавказе… Никуда лететь не надо.
Моря нет - жаль. Зато лыжи есть. По лесу на лыжах в солнечный день пробежаться - удовольствие! Мы с Таней по десять - пятнадцать километров накатывали. Я на физре такие расстояние не мог пробегать, а тут запросто. И бутерброд с кофейком из термоса на морозце – ум отъешь!
Таня рано встает – в пять утра! До работы – у нее лыжная пробежка. И я втянулся. В клуб мы тоже вместе ходили. Кинофильмы там старенькие крутили, но хорошие, в основном кинокомедии, чтобы на позитив людей настроить.
- Народ к нам зимой постарше приезжает, а летом помоложе, - рассказывала Таня. - Первые дни все степенные, серьезные, жалуются друг другу - у кого что болит, кто чем лечится, вздыхают, кряхтят. Через неделю, смотришь – ожили: глазки заблестели, щечки порозовели - молодость вспомнили. Парами по аллейкам гуляют, а некоторые даже в обнимку не стесняются. И слышишь - анекдотики пошленькие про кустотерапию, хихи – хаха… Танцы-шманцы-прижиманцы.
В клубе у нас конкурсы всякие, так вот, та дамочка, из-за которой ее муж вешаться собрался – Марина - самая громкая была, самая певучая и самая неуемная. И цыганочку, и кадриль, и вальс - все умела! Лихо плясала, а, все равно, какой-то надрыв в ней чувствовался. Хохочет – а мне кажется - рыдает, натужная веселость, показная. Муж приехал, я еще утром заметила – и он мрачен, и она сердитая, сидят за столом, как не родные. Соседки говорили – весь день отношения выясняли.
- Разочаровалась в людях?
- Да, нет. Люди разные. Просто, когда оказываются оторванными от семьи и в замкнутом пространстве, тормоза слабнут. Хочется нравится. Ощущать внимание к себе. Трудно осуждать кого-то, я и Марину не сильно осуждаю. Они извинились перед главным врачом и перед соседями по палате за переполох, который устроили. Вроде помирились, уехали вместе. Но думаю, трудно им жить. Ей общение нужно. Хочется праздника. А он, говорят, домосед. Ревнивый.
Я помалкивал. Сложно взрослым оценки ставить.
Мои соседи анекдоты про кустотерапию не рассказывали, да, и не сезон. На танцы не ходили. По вечерам лежали с книжками или играли в шахматы, смотрели телевизор. Женщин не обсуждали, говорили про политику, про зарплаты, про то, что в стране так, а что не так. Один учитель, другой инженер, третий - зав. автобазой. Все семейные. При мне матом не ругались, никто из них не курил.
- Повезло тебе на соседей, - рассуждала Таня, - но розовые очки снимешь, глазоньки и откроются. Это в кино и книжках из-за любви красиво в омут бросаются, а так - сам видел - без музыки, и штаны мокрые. Я и Анну Каренину не понимаю! Сумасшедшая! Жизнь дороже любви!
Таня жила в поселке рядом с санаторием. Я иногда провожал ее после работы до дому.
Звала в гости, поила чаем из настоящего самовара на угольках, угощала пирогами и вареньем. А когда, отогревшись, я собирался обратно в санаторий, напутствовала: «Смотри, Пионер, в лесу волки водятся. Топай шустрее».
От ее дома до санатория недалеко. Огонечки корпусов видны, мигают маячками, но дорога пустынная. Шутливое упоминание о волках прибавляло скорости. Я ненамного опаздывал к «отбою» - на час, не больше.
Бабка – сторожиха, ворча открывала калитку, грозясь нажаловаться кому следует. Соседи по палате обычно еще не спали, и тоже грозились выпороть ремнем и поставить в угол. Беспокоились, мало ли что - лес, есть лес. Они приносили кефир из столовки и оставляли для меня, накрыв салфеточкой. Я с удовольствием выпивал его. Кефир, перемешавшись с чаем, пирогами и вареньем, урчал в животе и быстро убаюкивал.
- О, привет, Пионер! Не съели серые волки? - Здоровалась утром Таня. -Ты
сегодня первый на лыжне. Пока не растаяла - вперед и с песней!
Три недели пролетели быстро. И вот мы уже стоим на автобусной остановке. В целлофановом пакете мои пожитки. А в чемодане их место заняли десяток пирожков с мясом и трехлитровая банка черничного варенья. «Сама пекла – вкуснятина! Хвалилась Таня. - Лопать будешь – вспомнишь».
Подъехал автобус. Таня чмокнула меня в щеку: «Пока! Учи уроки, нагоняй класс! Двойку схватишь – приеду, уши надеру!
- Всегда готов!
Летом Таня поступила в институт – она хотела выучиться на инженера-технолога общественного питания, а я до осени уехал к тетке в деревню. Виделись редко. В каникулы на лыжах покататься с друзьями приезжал к ней раза два-три.
Щи, пироги, чай с вареньем, самовар на угольках и баня - всегда ждали нас. Ребята думали – это мои родственники так радушно встречают. Вечером грелись у печки. Таня говорила, что заведет кучу детей. Построит такой же дом, как у родителей, и поселится рядышком с ними. Плохо ли на курорте жить!
В санатории никаких ЧП больше не случалось, но поговаривали, что прикроют его на модернизацию – слишком уж стар.
Через год у Тани появился парень, ее однокурсник – высокий, приятный в общении, очень вежливый и улыбчивый. Может быть, приторно вежливый, но это я из ревности так думал. На гитаре он играл классно. Пел бардовские песни. Добрые песни…
Еще через год. Таня засобиралась замуж. Приглашение на свадьбу прислала. Я присмотрел подарок. Но что-то пошло не так. Свадьба расстроилась.
А сразу после Нового Года, позвонила ее мама: «У нас – беда! Таня в реанимации».
Мама сама толком ничего не знала. Поначалу думала, что дочка беременна, но живот не рос, а самочувствие ухудшилось. Будущий зять уже не появлялся у них дома. Про свадьбу забыли…
В то роковое утро мать, заглянув к Тане в комнату, увидела на полу пустой флакончик из-под снотворного и пачку от таблеток. Таня лежала на постели без признаков жизни. Вызвали скорую и, не дожидаясь неотложки, отвезли в санаторий. Там сразу определили – передоз. Врачи со скорой боялись, что не довезут, предупредили: надежда слабая, готовьтесь к худшему.
Две недели на грани жизни и смерти.
Но случилось чудо.
Таня вышла из комы.
Ее перевели в обычную палату.
Она похудела, была не слишком разговорчива и печальна.
- Привет, Пионер, ты не думай, я в омут не бросалась, просто не рассчитала дозу снотворного… Жизнь дороже любви. - Говорила она, но смотрела в стену. - В розовых очках не ты, а я ходила…
Танины подруги объяснили, что же произошло. Она очень неудачно сделала аборт. Теперь у нее никогда не будет детей…
На аборте настоял однокурсник, поставил условие: свадьбе быть, если избавится от ребенка, говорил, что безумно любит Таню, но не готов быть отцом - не созрел… Когда Таня вернулась с операции, узнала, что и свадьба не состоится – он де любит другую, что Таня его неправильно поняла, что она все придумала, что сама во всем виновата, не предохранялась, что он ей ничего не обещал…
Сильнейший стресс. Антидепрессанты. Снотворное горстями…
Она долечивалась дома, при санатории. Я часто навещал ее.
Зимним вечером за самоваром у теплой печки спрашивала с надеждой: «Пионер, а мне в детском доме детей разрешат взять или скажут, что психам не дают? Как думаешь?»
- Да, какой же ты псих, «вожатая», ты просто очень доверчивая девушка. Доучишься, получишь диплом, построишь здесь свой собственный детский дом на водах и грязях. Все будет хорошо.
- А меня еще можно полюбить, Пионер?
- Выздоравливай, Таня, женихи найдутся…
Владимир Лапырин