Были в юности мы так легки,
И ценили девчат за походку.
За свободою шли в рыбаки,
Кое как одолев мореходку.
Кораблей нам хватало сполна —
Быстро строились сроками сжатыми,
И гордилась родная страна
Суперами своими и Батами.
«Суперфлот» 25.04.2014 г.
Моряк — как красиво, как гордо звучит это легендарное слово. Оно в одном ряду с такими героическими, как лётчик, космонавт, шахтёр. Море — оно занимает большую часть поверхности нашей планеты. Оно до сих пор таит в себе столько тайн, что их хватит на несколько поколений следующих людей, решивших посвятить свою жизнь его просторам. Наше поколение — поколение Советских моряков, сделало своё дело. Мы разведали рыбные богатства мирового океана, построили наш Суперфлот, накормили страну дешёвой качественной рыбой. Нам есть чем гордиться и что вспомнить.
Не скрою, очень приятно и интересно вспоминать свои молодые годы. Ведь это, пожалуй, лучшие времена нашей жизни, только понимаешь это с высоты прожитых лет.
Тебе семнадцать, позади средняя школа, выпускные экзамены, последний бал отгуляли — многих своих одноклассников и учителей я больше не увижу никогда. Ещё пара недель праздного безделья и вот он, тот рубеж, за которым начинается новая жизнь.
Для меня выбор дальнейшего пути был давно предопределён. Я с шестого класса школы знал, ну или, скажем, стремился связать свою жизнь с морем. Причём, увлечение радиотехникой предопределило и выбор профессии. Радиотехнический факультет Калининградского Высшего Инженерного Морского Училища был моей заветной целью. Желание поскорее свалить с родительских плеч, толкнуло меня на попытку поступления в Калининградскую среднюю мореходку после восьми классов. Но она, к счастью, провалилась. Экзамены я сдал хорошо, но не прошёл медкомиссию. Пролетели два года, и вот я с аттестатом твёрдого хорошиста, с грамотами по физике и географии, в которых отмечено, что по этим предметам у меня всегда были пятёрки, с двумя вторыми взрослыми разрядами по волейболу и настольному теннису, и наконец, с зашитым пупком, готов был сделать всё, чтобы попасть в высшую мореходку.
Чтобы увеличить шансы поступления, я пошёл на подготовительные курсы. Там натаскивали на решение математических заданий, которые могут попасться на вступительных экзаменах.
Тёплым июльским утром 1970 года я приехал автобусом Полесск — Калининград в областной центр. Несмотря на то, что Полесск находился всего в 45 километрах, мне не часто доводилось бывать в Калининграде, не каждый год, и поэтому было очень интересно знакомиться с городом. Не без труда я разыскал Молодёжную улицу, где находилась мореходка. Это был тихий закуток на краю города по соседству с Ботаническим садом. С другой стороны, сразу за зданием ДОСААФ начиналось поле, поросшее за послевоенные годы густым кустарником. Мореходка выглядела внушительно. Тёмно-красный, благородный кирпич, три высоких этажа, величественный фасад с широченной лестницей, два боковых крыла, образующих обширный внутренний двор, массивная изгородь с воротами и КПП. Позднее я узнал, что у немцев в нём и в однотипном здании ДОСААФ, что было неподалёку, размещался штаб военно-воздушных сил. В послевоенные годы на месте мореходки находилось военное артиллерийское училище, а затем средняя школа №44, и школа интернат.
Нас, прибывших на подготовительные курсы, поселили в общежитие на улице Генделя. Это был самый центр города рядом с площадью Победы. Общежитие являлось частью большого здания, где размещался Калининградский Технический Институт. Здание было настолько большим, что в нём ещё размещалась и городская тюрьма. Из наших окон, выходивших во внутренний двор, были видны аудитории, где занимались студенты, а справа колючая проволока, и сами зеки. Мореходка арендовала у института часть здания, точнее четыре этажа в заднем крыле со стороны улицы Генделя.
Утром, мы спешили на занятия в мореходку, добираясь на улицу Горького на трамвае – шестёрке или автобусе — четвёрке. Остановка шестёрки была совсем рядом, но если трамвай ушёл у тебя перед носом, то можно было пройти по Советскому проспекту пару остановок до улицы Нарвской, а там останавливались и шестёрка, и четвёртый автобус.
Вскоре я обзавёлся новым товарищем. Володя Ситин был, как и я, не местный, из области. Он был постарше, после армии, но сближало нас именно то обстоятельство, что мы оба были не Калининградцы. После занятий мы вместе садились на какой-нибудь трамвай и просто катались по городу. Эдакая экскурсия за три копейки. Трамваи были старые, ещё немецкие, двери открывались в ручную, залезть в него или сойти можно было в любой момент, если он шёл не очень быстро. Калининград 70-го года был ещё полон развалин. Королевский замок уже снесли до основания, но Биржа и Кафедральный собор всё ещё стояли в руинах. Многочисленные кирхи были заброшенными.
Первый экзамен был письменная математика. Я решил свой вариант, затем помог Вовке, с его заданием, он специально сел передо мной. Затем мы отправились гулять по городу. На следующий день мы пришли посмотреть результаты. Их вывесили на металлической решётке забора при входе на территорию мореходки. Меня в списке сдавших не было. Это был шок, я был на грани отчаяния, а Вовка наоборот счастливый, он то в списках был. Вот тут надо сказать ему большое спасибо! Если бы не он, не его тройка в листке на заборе, я бы, наверное, смирился со своей участью, и поехал домой готовиться к призыву в армию. Но как же так? Это ведь я ему решил и втихаря, сильно рискуя, передал его задание. Он так жалобно, так беспомощно оглядывался на меня, что я не смог ему отказать. И вот теперь он в списках, а меня нет. Несправедливость этого была настолько вопиющей, что я подумал — это какая-то ошибка, и решил докопаться до истины. Поспрашивав подвернувшихся людей, я разузнал, что по этому вопросу надо обращаться в приёмную комиссию. В помещении, где находилась комиссия, я попросил секретаршу показать мою работу. Она, покопавшись в пачке листов, извлекла мой вариант. И что я там увидел? Там стояла четвёрка, но она была кем-то перечёркнута и рядом выставлена двойка. На мой вопрос: «В чём дело?» — секретарша сказала, что это решает председатель комиссии, и что у меня, если я не согласен, есть право обратиться прямо к нему. Чувство несправедливости, которое кипело во мне со страшной силой, придавало решительности, и я ринулся искать председателя. Наконец я нашёл его и положил перед ним свой листок. «Молодой человек, — спокойно сказал председатель комиссии, — давайте не будем сейчас искать, кто вам четвёрку заменил на двойку, я своей властью ставлю вам тройку, — при этом он перечеркнул двойку, поставил рядом тройку и расписался, — сдадите остальные экзамены, а там посмотрим».
Наверное, это был первый случай в моей жизни, когда я вступил в неравную борьбу с коррупцией в государстве и добился положительного результата. Лишь гораздо позднее, умудрённый жизненным опытом я понял, откуда у той двойки «выросли ноги». Не сказать, чтобы конкурс в мореходку был очень высокий, но всё же три с половиной человека на место было. Чтобы продвинуть «своих», надо было кого-то отсеивать. Ребят после армии брали по распоряжению свыше, лишь бы что-нибудь соображали. «Валили» простых, наивных провинциалов без связей. Я не исключаю того, что это сам председатель комиссии «влепил» мне двойку, а потом изумлённый моей дерзостью и может быть настойчивостью, не свойственной провинциалам, снизошёл до тройки.
Остальные экзамены я сдал без проблем и, пройдя по конкурсу, вскоре был зачислен в мореходку. Володя Ситин тоже всё каким-то образом сдал на тройки и без конкурса, как после армии, оказался в мореходке в одной со мной группе радистов 70-Р2.
…
Сколько мореходок было в СССР? Сколько разных учебных заведений готовили будущих моряков по всей стране от Бреста до Курил? Сколько молодых ребят в тельняшках прошли через их стены? Торгаши, рыбаки, речники, военные, их были десятки — мореходки и морские училища в самых разных городах страны. Казалось бы, город Ташкент, ну какое он имеет отношение к морю, а мореходка в нём была.
Сегодня в интернете, особенно на форумах, где бывшие курсанты делятся своими воспоминаниями, можно много узнать о тех временах. Можно пообщаться с однокашниками, которые припомнят такие эпизоды, память о которых казалось бы навсегда стёрта. Но вот кто-нибудь из них говорит: «А помнишь, как «Гоша» — дежурный офицер, поджёг мусорку в коридоре и ждал, как быстро будет обнаружен очаг пожара?» И тут, каким-то волшебным образом процессор мозга находит путь к той ячейке памяти, в которой, оказывается, вечно храниться информация о событиях той ночи, и ты вспоминаешь (ха-ха-ха), что вслед за мусоркой загорелся весь коридор.
У каждого моряка своя «мореходка» — та, которая дала ему шанс приобщиться к славному племени людей, связавших свою жизнь с морем. Да простят меня мои товарищи по профессии, мореходцы других училищ, что я, как тот кулик, пою про свою. И да пусть будет у каждой мореходки свой, достойный её воспеватель.
Их было тогда четыре — высших мореходки МРХ СССР, которые были у нас на слуху. В Мурманске, Одессе, Владивостоке и у нас в Калининграде. Про другие, не рыбные, лично я имел очень смутное представление. Да и зачем мне было интересоваться другими? Вот она, моя заветная, так вовремя появившаяся именно здесь, в моём родном краю, чтобы стать счастливым воплощением юношеских мечтаний.
…
«Артёмов! — Я. Вавилов! — Я. Городилов! —Я…» С этих фамилий начиналась утренняя поверка в нашей роте. Она состояла из трёх взводов судоводителей и двух взводов радистов. Размещалась рота на третьем этаже общаги на Генделя в кубриках (небольших комнатах) по 9-10 человек. Панцирные койки стояли в два этажа, занимая всё пространство комнаты. Была заставлено даже стенка с единственным окном. Ещё на этаже было большое помещение — «аппендикс», там вообще жили человек 30. После переклички шли умываться и собираться.
Общага на Генделя стала для меня домом на целый год. Не смотря на то, что осенью мои родители переехали жить в Калининград (маму пригласили на работу в Калининградский рыбоконсервный комбинат), домой первокурсников не отпускали. Мы должны были пройти закалку армейским бытом со всеми его тогдашними традициями, которые насаждали те несколько человек, которые были после армии. Я долго не мог привыкнуть спать на панцирной койке, которая глубоко проваливалась под телом и нещадно скрипела, когда на ней шевелились. Некоторые ребята подкладывали под матрас доски. Зимой бывало так холодно, что я принёс из дома «козла» — самодельную электропечь, которую у нас через месяц конфисковали дедки и поставили у себя. Окно нашего кубрика выходило во внутренний двор. Там, под окнами была натянута сетка. Дело в том, что из окон курсанты постоянно выбрасывали во двор пустые бутылки. Большая их часть падала на сетку, но некоторые долетали и до асфальта. По утрам было слышно, как дворник подметает наши стекляшки. Эта сетка однажды спасла жизнь одного из курсантов. Он ходил в самоволку и возвращаясь пытался залезть по водосточной трубе на третий этаж. Труба не выдержала, и он упал на сетку. Интересных случаев, связанных с жизнью в общаге конечно было много, но я не буду их здесь пересказывать — они по большей части личные. А мне бы хотелось говорить о том, что для нас, курсантов тех времён, было общим. А общим у нас было: длинный коридор, застеленный коричневым линолеумом, который нам постоянно приходилось начищать мастикой до зеркального блеска; бытовка с утюгами, где мы наводили стрелки на брюки и фланки перед заступлением в наряд; комната для занятий, из её окон была видна городская столовая, куда по вечерам серая лошадь притаскивала телегу для сбора отходов; ну и конечно гальюн, будь он не ладен, на четыре очка — однажды пришлось его чистить по дурацкому приказу дежурного офицера и мы, четыре попавших под руку неудачника, битым кирпичом стёрли остатки фаянса с унитазов, придав им на короткое время молочно-белый цвет.
По началу нам выдали форменную одежду без парадки. Тельники — летние и зимние с начёсом, трусы — чёрные семейные, носки, носовые платки, х/б робу, гюйсы, ремни, башмаки — «гады», мицухи и бушлаты. Потом, кажется после колхоза, уже всё остальное — ботинки, суконные брюки, фланки, шинели, зимние шапки. Немного разочаровывало, что именно с нашего набора, перестали выдавать куртки, белые рубашки и галстуки, заменив всё на фланки. Теперь Высшая мореходка перестала выделяться своей формой среди других училищ.
«Рряз — рряз, ряз — два — три-и!» — орал старшина роты Синько, ведя нас от общаги на Генделя сначала по площади Победы, затем по Горького и до самого училища на улице Молодёжной 6. Эдакая получасовая физзарядка с утра. Впереди шагали три самых высоких почти двухметровых судовода. Мы, «малыши» из 70-Р2, еле поспевали за их гигантскими шагами, иногда переходя на бег. «Рёта-а!» — орал по поводу или без повода Синько, и мы чеканили строевой шаг, выполняя команду старшины. Он был из армейских. Типичный «дедок», который принёс из армии всё то, что так ненавистно новичкам — унижения, хамство, несправедливость. К счастью, он продержался не долго. Его исключили из мореходки за драку в ресторане «Вечерний» на улице Черняховского — в простонародье «Свиное рыло». Помню, было даже комсомольское собрание, на котором многие из нас сказали ему в глаза то, что о нём думали. Жаль, что вместе с ним исключили ещё одного паренька, который случайно оказался с ним тогда в одной компании.
Утро в мореходке начиналось с завтрака. Столовка размещалась в просторном подвальном зале с правой стороны. Слева была раздевалка, где мы оставляли свои бушлаты и шинели. Есть надо было быстро, без болтовни, иначе не успеешь. Обычно это была каша, кусочек масла, который мы размазывали на два куска хлеба, яйца, ну и конечно чай или жидкий кофе. Минут через десять звучала команда: «Встать, выходи строиться!»
Ровно в 8-00 начиналась вторая перекличка уже в стенах училища. Радиотехнического факультета ещё не существовало. Он появился позже, в 72 году. Весь третий этаж занимал Судоводительский факультет, к которому были приписаны и радисты. Наше крыло было справа. Радиотехнический факультет и сейчас находится там-же. Перекличку проводили старшины взводов, после чего мы отправлялись на занятия. Если это была лекция, то в классе находились оба взвода, а практические занятия проходили по отдельности. Три «пары» — занимали наше время до обеда. После обеда «сампо» — самоподготовка до полдника. После полдника личное время до ужина. Затем — строем в общагу. Шаг в сторону — наряд вне очереди. Всё под контролем старшин. На воскресенье отпускали домой, если нет замечаний. В 8-00 понедельника ты должен быть на поверке в училище. Больше всего из тех времён запомнилось постоянное чувство голода. Это молодой организм привыкал к строгому распорядку дня. Приходилось носить в кармане куски хлеба.
Точно не помню, но кажется через неделю или две весь первый курс отправили на уборку картошки. Мне удалось «откосить» от этого мероприятия, ссылаясь на ещё не совсем заживший после операции пупок. Таким образом я попал в группу художников — оформителей, так как не плохо рисовал. Пока наши ребята работали на картошке, группа оформителей под руководством профессионального художника из Литвы по фамилии Блауберг (его сын учился вместе с нами на судовода) сделала два больших заказа. Одним из них был витраж на рыбацкую тему на втором этаже, занимавший всё большое окно у лестницы. Другим — огромная мозаика на стене в центре третьего этажа, изображающая молодого судоводителя с биноклем. Сверху была надпись: «В морях твои дороги». Эта мозаика до сих пор украшает стену третьего этажа, где справа от неё Радиотехнический факультет, а слева Судоводительский. Есть на этой мозаике одна плитка в нижнем правом углу, на которой расписались те, кто участвовал в её создании. Почти все они из нашей роты. Судоводы — Юра Носов, Коля Блауберг, радисты — Валера Елохин, Саша Рывкин. Есть там и маленький квадратик мозаики с буквами «Ш.А.», который я прилепил незаметно, под шумок. Моей росписи там нет, так как я занимался другой работой — оформлением наглядной агитации.
Первый семестр прошёл без особых приключений. Я старательно учился, не пропуская занятий. Физику преподавал Михаил Мельник — он казался мне слегка высокомерным, но в то же время снисходительным. В нём было что-то от доброго барина. Мог улыбнуться, заметив уснувшего на лекции курсанта, пошутить. Он требовал, чтобы мы всё конспектировали. Есть конспект, считай зачёт в кармане. Нет конспекта, пиши пропало. Высшую математику вела Екатерина (забыл фамилию). Она была женщиной строгой, требовательной, но почему-то все её любили, по крайней мере уважали. У меня прорезался особый талант. Я мог, посмотрев на формулу, нарисовать ту или иную поверхность второго порядка или фигуру третьего порядка в соответствии с формулой. Екатерина садила меня за первый стол и просила нарисовать то, что она объясняла курсантам. Затем она показывала всем мой рисунок. Я с удовольствием использовал свои способности — четвёрка мне всегда была обеспечена. Так же легко мне давалась начертательная геометрия. Я без труда рисовал сложные сопряжения разных фигур и писал чертёжными шрифтами.
Самая большая проблема в учёбе для меня был английский язык. Всё, что я запомнил в школе в области английского — это умение считать и сильно волосатые ноги нашей молодой симпатичной англичанки. Волоски завивались густыми клубками под её капроновыми чулками. Спасло меня от трояка в аттестате то, что я наизусть выучил довольно большой текст в учебнике под названием «Ленин в Лондоне» и несколько раз, в том числе и на экзамене, воспользовался этим обретением.
Наш преподаватель английского, завкафедрой, Владимир Николаевич Харитонов, был обаятельнейший человек. Авторитет его был непререкаем. Бывший военный переводчик, проработавший много времени в Англии, он говорил нам: «Нет-нет, это типичное нето. Истинный англичанин так никогда не скажет». Я внимательно всё слушал, очень старательно пытался понять в чём секрет грамматики английского языка, но никак не мог переварить все эти пресмыкания глагола to be. Харитонов для нас, тупых, придумал специальную таблицу, где на одной полу страничке на конкретных примерах отображались все формы времён.
И вот, подошло время зимней сессии, а я уныло сижу на сампо и тупо пялюсь в табличку, в очередной раз пытаясь понять в чём её секрет. «Да это же просто, как дважды два, — сказал мне заглянувший в аудиторию дружок-земляк из Полесска Витя Исаев, он учился курсом старше». Ткнул пальцем в табличку, посмотрел на меня, как на конченного дурачка и ушёл. Вот эти его слова «просто, как дважды два» и послужили тем спусковым крючком для выстрела у меня в мозгу. Накопленное количество перешло в качество, я «просёк» таблицу и понял всё про времена в английском языке, включая герундий. С тех пор я практически не делал ошибок в переводах и даже участвовал в олимпиадах, которые устраивал Харитонов, обещая курсантам автоматический зачёт. На радостях я побежал искать Витька и мы, пожертвовав ужином, пошли отмечать это эпохальное для меня событие в пивбар на площади Победы. Их было в Калининграде всего три, пивных бара. Один на площади, другой в подвале гостиницы Калининград, а третий за рестораном «Атлантика». В моём портфеле (в те времена все ходили с портфелями) в переднем отделе лежал вяленый лещ, которого мы и употребили под три кружки пива на каждого.
Следует заметить, что к тому времени, мы — первокурсники, уже слегка заматерели, и позволяли себе некоторые вольности. Например, утром не топать строем в мореходку, а тихо смыться и доехать за пять копеек на четвёрке, всякий раз пытаясь не платить под предлогом ношения формы. Иногда это прокатывало, если кондукторша была сердобольной. А иногда мы сбрасывались по 10 копеек и вчетвером ехали до мореходки на такси. В само здание, чтобы не быть замеченными, мы пробирались через кочегарку. Она располагалась в подвале правого крыла. Лезть надо было в окно, через которое подавался уголь.
Кстати, это обстоятельство помогло моему товарищу, которому я помог на экзаменах при поступлении, Володе Ситину, благополучно сдать первую сессию. Дело было зимой. Нас было четверо. Мы, улизнув из строя, побежали в сторону телевышки на остановку четвёрки. Автобус подошёл переполненный людьми настолько, что двери уже не закрывались. Мы трое как-то втиснулись на подножку, уцепившись за поручни, а Володя поскользнулся на снегу и попал под заднее колесо. Переполненный автобус переехал ему ноги от колен до паха. Мы, естественно, выскочили, а автобус поехал дальше, ничего не заметив. Затем была скорая помощь, наше опоздание на поверку. Каково же было всеобщее удивление, когда Володя появился к обеду в училище. Он слегка опирался на палку, и в доказательство того, что его на самом деле переехал автобус, приспускал штаны, демонстрируя огромные синяки. Когда он появился на экзамене по математике с клюкой, еле переставляя ноги, Екатерина тут же без вопросов поставила ему тройку. Так же было и на других зачётах и экзаменах. В общем, мореходку он всё-таки умудрился закончить. Но благосклонности судьбы для него не были вечными. Через пару лет после выпуска он погиб в драке на танцах у себя в родном городке Гвардейске.
Хорошо помню, как 7-го ноября я заступал в наряд по училищу. Когда я рано утром вышел из общаги на Генделя, валил густой снег. Площадь Победы гудела — это вояки подогнали с аэродрома турбоустановку, и расчищали площадь для парада. Я заскочил на заднюю площадку в трамвай и поехал в училище. В конце улицы Горького, на эстакадном мосту, под которым проходят железнодорожные пути я открыл дверь и спрыгнул на дорогу, рассчитывая сократить путь по улице Лесной вдоль Ботанического сада. Но тут меня кто-то строго окликнул: «Товарищ курсант, ко мне!» Это был Огнев — начальник ОРСО (Организационно-строевой отдел). Он тоже ехал в училище, но только на передней площадке. Не будь я наивным первокурсником, я бы и ухом не повёл, а постарался просто ближайшее время не попадаться ему на глаза. Но я честно побежал вслед за трамваем, а через сто метров, когда он остановился, подошёл к начальнику ОРСО и доложил: «Курсант Шматов по вашему приказанию прибыл». Василий Денисович посмотрел на меня с нескрываемым удивлением, сыпать нарядами не стал, а узнав, что я спешу на дежурство, и вовсе улыбнулся, и мы вместе пошли в училище.
Я сейчас не помню, на какой пост я тогда заступил, может на КПП, или ещё куда. В памяти сохранились эмоциональные ощущения, которые мы испытывали заступая на тот или иной пост.
Самый строгий был на входе кафедры ВМП. Необходим был идеальный внешний вид и постоянная концентрация. Из блатных — это в столовку, где можно было хорошо поесть, и в спортзал или на стадион, где тебя и напарника никто не видел и не контролировал. Там, рядом со спортзалом, помню кто-то притащил старинную повозку, которую мы называли «фаэтон». Она довольно долго стояла во дворе, и мы в ней частенько сиживали. Стенки фаэтона внутри были сплошь исписаны курсантскими стихами и афоризмами. Было очень романтично распить вечером чекушку водки сидя в фаэтоне и читая стихи типа: «Я не забуду нашей встречи, Тоня. Ты отдалась мне в этом фаэтоне…»
Я не знаю, как было в других мореходках, но в нашей, всё ещё проходящей путь становления были такие, казалось бы не совместимые со строгим курсантским бытом вещи, как уютненький буфетик, где можно было не выходя из училища выпить пивка. Нигде не встречал упоминания, о том, что пиво можно было купить и выпить прямо в стенах училища. А между прочим в буфете, который располагался в левом крыле второго этажа, оно свободно всем продавалось. На переменах между парами там перекусывали преподаватели. А когда начинались занятия, буфет пустел, и туда заглядывали курсанты. Ну, например, вместо лекции по истории КПСС мы иногда с приятелем шли в буфет, брали по бутылке Жигулёвского, по кусочку копчёного рыбы-меча, порезанного ломтиками на блюдце, садились за один из столиков и балдели, не веря своему счастью. Если заглядывали преподаватели, то они сразу уходили. Пить на глазах у курсантов, да ещё и вместе с ними никто не решался. Так продолжалось, кажется, до весны 71 года. Когда мы пришли с летних каникул на второй курс, буфета точно уже не было.
Хорошо запомнился случай в столовой. Однажды на обед подали такой суп, что мы отказались его есть и устроили настоящий бунт. Вместо мяса в кастрюлях были кости и плёнки. Мы выложили всё это в тарелки в виде инсталляций, напоминающих индейские вигвамы и позвали дежурного офицера. Разразился грандиозный скандал, в результате которого в очередной раз была выгнана «бригада поваров», которая состояла сплошь из женщин, живущих по соседству с мореходкой, а на её место пришла точно такая же, которую выгоняли в прошлом году.
Нас серьёзно «пугали» преподаватели физкультуры — кто не подтянется к концу первого курса 10 раз, будет отчислен. Среди нас были такие, кто не мог подтянуться даже один раз. То же обещали, если не проплывёшь 50 метров любым стилем за любое (в разумных пределах) время. Плавать ходили на озеро, которое было по соседству в кустах. Там были натянуты канаты, обозначавшие дорожки, стояли тумбы для ныряния. Я плавал плохо, не быстро, но с задачей справился. А были те, кто вообще не могли держаться на воде, сразу тонули. Как бы то не было, но к концу первого курса наши дистрофики окрепли, и никого не отчислили.
…
Наверное, не все, кто учился в Калининградской высшей мореходке знают или помнят сведения о её становлении, поэтому мне кажется будет небезынтересно показать, как всё начиналось.
1966 г. — Постановлением Совета Министров СССР № 330 от 30 апреля организовано Калининградское высшее мореходное училище — КВМУ.
13 июня 1966 г. приказом министра рыбного хозяйства ректором КВМУ назначен — Юрий Поликарпович Клетнов. 16 июня он приступил к исполнению обязанностей. В то время он был самым молодым среди руководителей ВУЗов страны. Ему было всего 36 лет.
В кратчайшие сроки сформирован состав ректората, управленческого аппарата, профессорско-преподавательского коллектива и учебно-вспомогательного состава.
В августе 1966 года были проведены вступительные экзамены и произведен первый набор курсантов. На 1-й курс было зачислено 300 человек:
Судовождение на морских путях — 100.
Радиотехника — 50.
Эксплуатация судовых силовых установок — 50.
Эксплуатация судового электрооборудования — 50.
Холодильные и компрессорные машины и установки — 50
Кроме того, сразу на 2-й курс принято 39 курсантов на специальность «радиотехника» (основная часть переведена из КТИ).
Обучение велось на единственном факультете — Морском.
Вот что писала газета «Калининградская правда» об открытии училища.
… Этот день, 1 сентября 1966 года войдёт одной из самых примечательных страниц в историю нашей области: состоялось торжественное открытие Калининградского высшего мореходного училища Министерства рыбного хозяйства СССР.
… Перед высоким просторным зданием училища в чётком строю замерли курсанты. Ректор училища Юрий Поликарпович Клетнов отдаёт рапорт заместителю министра рыбного хозяйства СССР Г.В. Елисееву о готовности училища к открытию. Заместитель министра объявляет приказ об открытии училища и от имени министра горячо поздравляет курсантов с началом первого в их жизни и жизни училища учебного года.
— Вам посчастливилось стать первыми — училище будет расти и развиваться, — говорит он. — Если сейчас принято всего 300 человек, то за время пятилетки, к тому моменту, когда вы станете дипломниками, количество курсантов возрастёт до нескольких тысяч…
…Митинг окончен. Распахнулись двери нового высшего учебного заведения. В его коридоры вливается поток курсантов. Впереди 5 лет настойчивой учёбы, впереди годы воспитания воли, мужества, любви к труду.
…14 часов дня. Все курсанты собрались в актовом зале на первую лекцию. Её читает Леонид Александрович Жигалов. Тема вступительной лекции — «История и перспективы развития рыбной промышленности Калининградской области» …
Корабль высшего мореходного училища отправился в свой трудный рейс к знаниям. Счастливого плавания!
Калининградская правда. — 1966. — 2 сентября
Все курсанты находились на казарменном положении и размещались на третьем этаже училища по кубрикам. В распоряжении училища была только часть корпуса, в другой размещалась школа-интернат. Как курьез можно отметить, что звонки, подаваемые в школе, были слышны в училище и часто воспринимались как сигналы к началу или окончанию занятий.
1967 г. — На базе морского созданы судоводительский и судомеханический факультеты.
1969 г. — КВМУ переименовано в Калининградское высшее инженерное морское училище — КВИМУ.
Наверное, не все знают в чём разница между мореходным и морским училищем. В морских готовят офицеров ВМФ, а в мореходках нет. Появилась военно-морская кафедра в нашей мореходке — и стала она морским училищем.
Отечественный флот остро нуждался в высококвалифицированных специалистах в области радиотехники. Все это способствовало тому, что в 1965 году на базе Калининградского технического института рыбной промышленности и хозяйства (КТИ) был сделан первый набор студентов на специальность «Радиотехника» численностью 50 человек. Одновременно была открыта подготовка по этой же специальности по заочной форме обучения. Это событие стало началом истории радиотехнического факультета.
В 1966 г. эта специальность была переведена во вновь образованное Калининградское высшее мореходное училище, впоследствии инженерное морское училище (КВИМУ). Сначала подготовка велась на судоводительском факультете, где в 1970 г. была создана кафедра радиотехники, которую возглавил тогда Валентин Александрович Василенко. Первыми преподавателями специальных дисциплин кафедры стали Григорий Давыдович Чертков, Нина Лазаревна Баева, Владлен Михайлович Воробьев, Тамара Владимировна Николаева, Михаил Иванович Зибирев. Организация учебного процесса была сопряжена с большими трудностями – недостатком преподавателей, учебных лабораторий, литературы и общей неустроенностью. Для чтения специальных дисциплин приходилось приглашать преподавателей других учебных заведений и специалистов из различных организаций.
Особо сложным было становление лабораторной базы, которая создавалась с нуля. Значительная помощь была оказана институтом (КТИ), кое-что из оборудования было получено из Калининградского высшего военно-морского училища. И все же часть занятий пришлось проводить в лабораториях института и даже авиационно-технического училища (КВАТУ)
В 1970 году состоялся первый выпуск 35 радиоинженеров в КВИМУ. Они явились первым отрядом радиоспециалистов высшей квалификации на предприятиях и базах рыбной промышленности. Часть курсантов в звании лейтенанта была направлена на службу в кадровый состав военно-морского флота. Успешное продвижение по службе выпускников — радиоинженеров убедительно доказало целесообразность и своевременность организации их подготовки в стенах высшего инженерного морского училища.
Значительную роль в улучшении учебной, методической, воспитательной и научной работы сыграл приход на кафедру в 1972-1973 годах молодых кандидатов технических наук Георгия Александровича Грошева, Игоря Ивановича Коржа, Владимира Фёдоровича Козулова и Арсения Георгиевича Кологривова. Эти молодые ученые стали командой единомышленников, на много лет составив костяк преподавательского состава факультета.
…
Теперь, когда я привёл сведения из официальных источников, отражающие этапы становления нашей альма-матер, не откажу себе в удовольствии продолжить делиться личными воспоминаниями.
Первая двойка.
Начался третий курс. В училище появляется новый преподаватель, кандидат наук Ветохин. Он с судомеханического факультета, читает нам курс ТОЭ (теоретические основы электротехники). На экзамене половина группы получает двойки. Начальство нашего факультета в шоке. Ветохину указывают, что курсанты не тупые, это он что-то делает не так. В результате переэкзаменовка и все двоечники получают по крайней мере трояки.
Похожая ситуация происходит с появлением новых преподавателей на нашем Радиотехническом факультете.
Запомнилась самая первая лекция Арсения Георгиевича Кологривова. Никаких конспектов, всё по памяти. На нём явно новый форменный чёрный костюм с нашивками. Такое ощущение, что он его впервые в жизни надел. На улице и в классе тепло, почти жарко. На лице Арсения Георгиевича крупные капельки пота. Он сильно волнуется, но старается не показывать вида.
Георгий Александрович Грошев тоже запомнился своей необыкновенностью. Он писал на доске по памяти длинные формулы. Причём начинал писать левой рукой, а дойдя до середины доски перекладывал мелок в правую и продолжал дальше. Быстро исписав таким образом всю доску, он со словами: «Ну это понятно», — стирал написанное и начинал писать снова. Успеть за ним всё переписать в конспект было физически невозможно.
Оба они и Грошев, и Кологривов были для нас как бы из другого измерения. Они искренне верили, что курсанты не только успевают за ними записывать, но и понимают, то о чём им говорят. Результаты проверки наших знаний по их предметам были плачевными. Даже те, кто до этого не имел троек, заваливали экзамены. Они, конечно, потом поняли с кем имеют дело, и начальство указало, что так не годится, что курсанты не стремятся в кандидаты наук, а будут обслуживать электронику на судах флота. Но по началу двоек было получено много, и многие ребята лишились стипендий и летних отпусков. В их числе был и я. И всё же, эти преподаватели, добавлю к ним ещё Козулова Владимира Фёдоровича, пришедшего в училище в то же время, были очень уважаемы в курсантской среде. В коридоре на стене висел стенд, где демонстрировались их патенты на изобретения, названия научных работ и т.п.
Другое дело наши «старые» преподаватели. Они то уж знали, как добиться от нас нужного результата. Вот, например, Воробьёв Владлен Михайлович, за глаза все называли его Киса, он хоть и вёл лекции по конспекту, но смог вдолбить в наши головы фундаментальные основы теории цепей. «Что такое четырёхполюсник? — объяснял он «особо одарённым», — это мясорубка: ты суёшь в неё кусок мяса — это входной сигнал, крутишь ручку — это источник питания, ножи и сетка — это то, что внутри, элементы схемы, а на выходе получаем желаемый результат, рубленое мясо. Понятно? — улыбался он. «Понятно, Владлен Михайлович, — отвечал курсант. — Я как источник питания должен постоянно подзаряжаться, — он хлопал себя по животу, иначе вся схема работать не будет». Киса не требовал знания формул наизусть. Главное, чтобы ты вёл конспект и мог внятно объяснить, что там записано. В последствии он вместе с женой Ниной Лазаревной Баевой, работавшей секретарём кафедры, а затем факультета, ушли из мореходки. Он возглавил лабораторию в АтлантНИРО и многие наши выпускники работали в этой лаборатории. Меня с ним связала многолетняя дружба, так как я работал в разведке, управление которой размещалась в одном здании с лабораторией. Мы постоянно с ним общались и даже вместе ходил в рейсы.
Михаил Иванович Зиберев, молодой совсем, напрочь не выговаривал букву «Р». Мы частенько его передразнивали: «Тгланзистогль откглывается, конденсатогль лазгляжается. Куда он разгляжается? На сопглотивение».
Другим преподавателем, кто выделялся своим оригинальным произношением слов, был Игорь Иванович Корж. Он вместо буквы «е» всегда произносил «э». Мы так и звали его — «Элэмэнт».
Николаева Тамара Владимировна. Душевная женщина. Она нам преподавала «лампы». Надо было быть отъявленным разгильдяем, чтобы умудриться не сдать ей зачёт.
Чертков Георгий Давидович, и внешне и внутренне чистейший интеллигент из морских офицеров. Он при образовании Радиотехнического факультета стал его первым деканом. Всегда спокойный, доступный для общения, он пользовался авторитетом и уважением у всех. Однажды, в конце третьего курса я был вызван к нему «на ковёр». Ситуация была критической — я попал под «каток» новых преподавателей и не смог вовремя сдать зачёты, а это в свою очередь вело к не допуску на экзамены по всем предметам, и в итоге к исключению из училища за неуспеваемость. «Александр Александрович, Вам надо выбрать — или музыка, или учёба, — строго отчитал он меня, узнав, что я играю в училищном ансамбле». «Учёба, Григорий Давыдович, — заверил я его, — только учёба, с музыкой покончено». Он своей властью разрешил мне сдавать экзамены и тем самым спас от исключения. В последствии, уже на пятом курсе, он стал моим куратором при подготовке дипломного проекта, который я успешно защитил.
…
На втором курсе все местные, в том числе и я, жили по домам. Некоторые ребята снимали комнаты поблизости с мореходкой. Остальные тусили в общаге на Генделя. А тем временем на улице Горького достраивалось новое общежитие. Тогда в 71-м году впервые было организовано мероприятие — «посвящение в курсанты». Руководил всем Мюд Александрович Пискарёв — командир роты радистов-старшекурсников, капитан третьего ранга. Личность в нашей мореходке яркая, легендарная. Харизматичный, юморной, он пользовался любовью у курсантов. Про него ходило множество слухов и историй, но главное, от него никто из нас не ждал «гадостей». А вот были ещё такие же кап-три — Лазарев и Чернов, так все старались обходить их стороной. Если встретишь их, не дай Бог, в городе, так обязательно к чему-нибудь придерутся, будь то подворотничок или ботинки, или почему идёшь один, без строя, и без наряда вне очереди уже не обойдётся.
Мюд Александрович, мы его между собой звали Пескарь, был хорошим организатором. Кстати МЮД это — Международный Юношеский День. Так вот, Мюд собрал команду, в основном из радистов нашего курса, которые были на ролях чертей, и прочей свиты Нептуна. Не знаю кто готовил сценарий праздника, но это было действо, наподобие тех, что устраивают при переходе экватора. Только вместо палубы корабля был наш училищный стадион. Праздник прошёл хорошо, весело, в общем удался и стал традицией. Мне особо запомнился один из курсантов-механиков, кажется Миша Капелян, он изображал эдакого вождя викингов в окружении дружины. Небольшого роста, он густым мощным басом пел арию Варяжского гостя из оперы Римского-Корсакова. Человек он был вообще заметный, так как единственный из курсантов приезжал на занятия на мотоцикле «Ява», ставя его прямо у ворот училища рядом с КПП.
Через год я уже и сам принимал участие в этом мероприятии, как руководитель училищного ВИА «Морские Звёзды». А организатором праздника был назначен Гоша Арутюнов, преподаватель с кафедры ВМП.
Как я уже сказал, второй курс начался с того, что всех Калининградцев отпустили жить по домам. Надо было освобождать место в общаге для нового набора. Кстати, замечу, что судоводов стали набирать уже не 100, а 125 человек, а когда мы заканчивали мореходку их набирали уже человек 200. Слишком много ребят-судоводов отсеивалось во время учёбы. Из 100 человек первого набора выпустилось только 50. Одновременно было разрешено всем иногородним уходить на частные квартиры, но далеко не у всех была материальная возможность снимать жильё. Стипендия была 12 рублей. За комнату надо было платить 8-10 р. с человека. Если отказаться от завтрака и ужина в училище, то это давало ещё немного денег, рублей 17 от пищевого довольствия, которое было кажется 27 рублей. Жить на такие деньги на съёмной квартире без родительской помощи было трудно, но многие курсанты в складчину снимали комнаты на Северной горе по соседству с училищем.
Второкурсники, я имею в виду тех, кто остался жить в общаге на Геделя, строем в мореходку не ходили. Добирались кто как хотел. Дорога назад была полна соблазнов. На каждом углу стояли бочки с пивом, которое стоило 22 коп. за кружку. Если идти пешком в сторону общаги, первая бочка была прямо рядом с училищем, метрах в пятидесяти по дороге к остановке трамвая на Горького. Вторая — рядом с остановкой у гастронома. Третья — у большого гастронома на углу, где Горького пересекается с улицей Озерова. Ещё две бочки были у Северного вокзала. Итого, если даже никуда не сворачивать, целых пять точек заправки курсанта по пути в общагу всего за рубль и десять копеек.
Помню, как в конце второго курса мы сдавали физику Мише Мельнику. Ребята разузнали у старшекурсников, что он любит хорошее пиво. Где-то не то в Зеленоградске, не то в Светлогорске раздобыли дефицитный «портер», положили шесть бутылок в дипломат, добавив пачку хорошего табака (он курил трубку), и … сдали физику без двоек. Миша периодически выходил на несколько минут освежиться, а мы тем временем успевали освежить свои знания предмета в узких рамках вытянутого билета. Таким образом, мы как бы получили хорошую учебную практику решения поставленных задач, с которыми нам предстояло не раз потом сталкиваться в жизни. Нечто подобное нам удалось провернуть на пятом курсе при сдаче госэкзамена по ВМП. С помощью дипломата (портфели уже вышли из моды) в котором было уложено шесть бутылок коньяка, и одного из преподавателей, мы знали где какие номера билетов лежат на столе. Каждый выучил наизусть один билет и подходя к столу «выбирал» свой. Почти у всех были пятёрки, и только один из нас, всё тот же баловень судьбы Володя Ситин, настолько замандражировал у стола с билетами, что взял не свой. Ему смогли передать листик с ответами на билет — всё тот же преподаватель. Он получил свой трояк, но наш товарищ, Саша Ртищев, рассчитывавший на пятёрку, получил только четыре.
Из занятий на ВМП запомнились лекции по истории военно-морского искусства — ИВМИ. Мы сидели в аудитории и ждали появления преподавателя. Звенел звонок и через несколько секунд через открытую дверь раздавался его голос: «Товарищи курсанты, открыли конспекты, записываем…» Дальше он начинал диктовать, его голос становился всё громче и наконец он появлялся в дверях. Это был Гоша Арутюнов большой оригинал, харизматичный человек, оставивший в моей памяти неизгладимый след. Он так же вёл у нас курс стрелкового оружия, заставляя выучивать наизусть всё про пистолет Макарова и автомат Калашникова. Никаких снисхождений, наизусть и всё! Мы выучивали, сдавали как стихотворение, и через пару дней уже не помнили какое там «шептало» входит в какой-то «сообщающийся выступ». Не помню точно, кажется на четвёртом курсе, он повёл нас на стрельбище сдавать стрельбу из АК. На полигоне мы подговорили ребят из обслуги, и они устроили так, что когда стрелял он, то мишени не падали, а когда мы, то наоборот. Он сильно расстроился, но когда исстреляв целый рожок понял в чём дело, ругаться не стал, по достоинству оценив курсантскую проделку, ставшую училищной легендой.
…
Третий курс начался сурово. Нас всех без исключений загнали в новое общежитие на Горького. Конечно, жить там было немного комфортнее, чем в старой, на Генделя — койки не двухъярусные, по 4 человека в комнате. Но казарма есть казарма, а мы уже за год привыкли жить по домам свободно, как студенты. Не обошлось этой осенью и без картошки. Всех с первого по третий курс отправили на уборку. Нашу группу 70-Р2 в колхоз Маршанский Гурьевского района. Поселили в местном клубе. Там прямо в зале были сколочены из досок настилы, служившие нам кроватями. Выдали по два полосатых мешка, один как матрас, другой — подушка. Их надо было набить соломой. Жили не скучно. Раздобыли где-то магнитофон, усилитель с колонками, и потянулись к нам по вечерам местные девчонки на танцы. Клуб всё-таки. Длилось всё это почти месяц.
Теперь о знаменитом массовом отравлении. Это легендарное событие резко изменило нашу курсантскую жизнь.
Не помню точно день, когда произошло это чрезвычайное происшествие (в интернете на форумах мореходцев называется 4 ноября 1972 г.), но хорошо помню, что ночью уже подмораживало. Я где-то под утро встал по малой нужде, но попасть в туалет не смог, там было полно народу. Поняв, что ждать нет смысла я пошёл на улицу. Зрелище было шокирующим. За зданием общаги, заголив зады, в одну шеренгу сидели десятки курсантов. И, что характерно, все сидели лицом к своей общаге, а задами к такой же общаге КТИ, где проживали в том числе и девушки. Впрочем, было ещё довольно темно и лиц всё равно не было видно, а вот остальное, как потом рассказывали знакомые девчонки, было вполне узнаваемо. Нечто подобное творилось и в общаге на Генделя, где всё ещё находилась какая-то часть наших курсантов. Там был «облагорожен» внутренний дворик.
В училище на построении наш командир Ушанов объявил, что произошло массовое отравление, столовая закрыта, и что теперь все могут расходиться по домам и съёмным квартирам. Меня, да и не только, это очень обрадовало. Я чудесным образом избежал отравления, пропустив тот злополучный обед с не проваренной уткой, так как был на репетиции ансамбля — мы очень серьёзно готовились к участию в городском конкурсе в котором потом заняли первое место. Бригаду поваров в очередной раз уволили, а им на смену опять пришли те, которых увольняли в прошлый раз.
На следующий день в общаге на Горького из Ушановской роты радистов, состоящей из примерно 100 человек второго и третьего курса, осталось жить человек 10-15, по одному два человека в комнате. Некоторые комнаты вообще пустовали.
…
Интересно устроен мозг человека. Прошло полвека с тех пор как я учился в мореходке. Казалось бы, всё давно забыто, кроме самых ярких моментов, навсегда врезавшихся в память. Но вдруг, какими-то искорками, из глубин сознания выскакивают те или иные эпизоды нашего курсантского быта, о которых никогда на протяжении жизни не вспоминал. Вот снова увидел взгляд своего командира, Владимира Ивановича Ушанова. Он по-отцовски строгий и добрый одновременно.
Он не был ярким, как некоторые командиры рот, заслужившие у курсантов персональные клички. Всегда спокойный, в меру требовательный, без панибратства. Но, что важно, можно было всегда рассчитывать, на справедливое решение возникающих проблем — а это так необходимо было в те, наши юношеские времена, когда вера в справедливость ещё кипела в крови. Как сейчас вижу, как наш командир ведёт свою роту радистов в училищном строю на праздничную демонстрацию. Мы не участвовали в военном параде, а маршировали по Площади Победы вместе с трудящимися города. Но наш проход был в режиме парадного марша под музыку училищного духового оркестра под неизменным управлением ПалПалыча — ветерана войны и главаря «банды трубачей», готовых два раза в году «выдуть медь» за освобождение от нарядов. Для этого события нам выдавались белые перчатки, но не лайковые, как у военных моряков, а нитяные, рабочие.
Если уж говорить о праздниках, то самыми важными для многих из нас, были те, когда в училище устраивались танцы. Они были довольно часто, по крайней мере один – два раза в месяц. Инициатором служила какая-нибудь рота, неизменно под предлогом какого-нибудь знакового события, например, день рождения Пушкина. Девчонки сбегались со всего города. Актовый зал часто не вмещал всех желающих. Тогда на КПП их просто переставали пускать. Осенью, когда ребята старшекурсники возвращались с практики, при деньгах, в актовом зале устраивались «чаепития». Каждый курсант должен был привести свою девушку. В зале расставлялись столики, разносился в чайнике чаёк, а точнее замаскированный под него коньячок. Если девчонок не хватало, шли на КПП и выбирали из собравшихся там посимпатичнее. Стоит ли говорить, что курсанты мореходки были завидными женихами. Наверное, половина из нас таким образом обрели своих спутниц жизни. Наш ансамбль «Морские Звёзды» почти каждую субботу приглашался поиграть на той или иной курсантской свадьбе. Не было, наверное, в Калининграде и окрестностях ни одной столовки, кафе и ресторана, где бы мы не отметились игрой на курсантской свадьбе. На четвёртом курсе, кажется в декабре, я и сам увидел со сцены одну девчонку, которая мне так понравилась, что … Словом, мореходку я закончил в компании курсантов-женатиков.
В Самые большие праздники, такие как Новый Год, училище арендовало сначала Дворец культуры рыбаков, а с 1971 года, когда тот закрылся на большой ремонт, это был Областной драмтеатр. Новогодний бал в конце декабря 1970-го года, был первым мероприятием такого рода, куда попали и мы первокурсники. Я не помню, что там было в качестве культурной программы, может какой концерт или фильм, а вот танцы запомнились хорошо. Они проводились не в зале, а в большом фойе, где на ярусе второго этажа играл училищный ансамбль «Морские Звёзды» — те первые, от которых мы потом переняли название. Они так здорово выдавали тогдашние суперхиты Елоу Ривэ и Шизгару, что все требовали повторять их снова и снова. Я тогда с завистью смотрел на этих музыкантов, среди которых были Олег Газманов, Саша Пячин, Валера Вилков, ещё не подозревая, что в следующий Новый Год сам буду играть на танцах, но уже в Драмтеатре. Тот первый состав «Морских звёзд» вскоре распался — кто-то из ребят ушёл на морскую практику, кого-то отчислили. Свято место пусто не бывает. Осенью 71 года в училище образовалось сразу три ансамбля. Репетировали по очереди. На танцах играли вместе. Ещё через год остался только один, новые «Морские Звёзды», который просуществовал до 76 года. Вот его состав: Александр Шматов 70-Р2 (руководитель, бас гитара), Алексей Клявин 72-С2 (соло гитара), Юрий Милков 71-Р1 (ударные), Виктор Вечорко 70-Р1 (клавишные). В разное время к ним примыкали: Анатолий Барал 70-Х2 (гитара), Александр Болотин 69-С2 (гитара), Александр Киселёв 71-Р2 (ударные). Ансамбль был популярен в Калининграде. Дважды занимал первые места в городских конкурсах ВИА, в 1973 и 74 годах.
…
Четвёртый курс, — что можно сказать про то время? Память почти ничего не сохранила из той рутины повседневности заматеревшего курсанта, когда уже ничему не удивляешься: ни очередной драке с местными, когда дежурный взвод поднятый по тревоге гонял шантрапу по району, ни пожару на втором этаже, когда выгорел целый класс. Каждое утро я пешком шёл из дома до училища на утреннюю поверку. Дорога занимала 22 минуты. Всё успевал, и учиться без троек и залётов, и руководить ансамблем. А ещё участвовать в оперативном отряде, где я был редактором стенгазеты, то есть считался одним из руководителей. Собирались два-три раза в месяц и под руководством офицера милиции, проводили рейды, отлавливая хулиганов и бомжей.
Как-то незаметно вокруг училища появился забор и ещё один КПП. Выросла новая столовая, правда повара были всё те же — хорошо знакомые женщины из соседних домов.
На пятом курсе мы чувствовали себя элитой мореходки. Пять лычек на рукаве вызывали почтительные взгляды младших курсантов, уважение командиров и преподавателей. Зимой мы сдали госэкзамены по ВМП и пошли на двухмесячную практику на военные корабли. Я попал на СКР «Гангутец», он стоял на ремонте на заводе «Янтарь». Ещё на первом курсе нас водили на экскурсию на военный корабль, и это был тот самый «Гангутец», на котором мне потом довелось проходить военную практику и принять присягу. Таким образом, это был единственный действующий военный корабль в моей жизни, на котором я побывал.
В 6-00 подъём, получасовая зарядка на берегу в классическом прикиде — гады, штаны, тельняшка. Зима, снежок, мы бежим строем по территории завода. Морозец бодрит, быстро изгоняя остатки сна из наших молодых тел. Завтрак в узком длинном кубрике. Сидим на нижних койках, две верхние над ними пристёгнуты к переборке. Интересно, что некоторые любители поспать умудрялись прихватить вместо зарядки ещё пол часика в пристёгнутой койке. На завтрак — каша, чай, хлеб с маслом, сыр, яйца. К 8-00 выходим на палубу на подъём флага. У причалов завода много военных кораблей. С десяток СКР-ов (сторожевой корабль), 3-4 БПК (Большой противолодочный корабль). Всё это построено здесь на «Янтаре». На стапелях завода видны корпуса новых строящихся кораблей. Среди них почти готовый паром «Сахалин 1». За два месяца нашей практики мы были свидетелями сдачи военным морякам нескольких новеньких СКР-ов и БМП. Вот слышатся сигналы горнов с соседних БПК, они второго ранга, у них горнисты, флаг и гюйс на носу. У нас третий ранг, только флаг, но всё равно чувство торжественности момента каждый раз пронзает тебя мурашками. В нас со школьной скамьи воспитано чувство гордости за свой флот. В нас со времён Петра уже на генетическом уровне укоренено понятие, что мы великая морская держава. Мы в мореходке досконально изучили все славные победы нашего флота под руководством Ушакова, Нахимова, Орлова, Сенявина. Некоторые скептики заметят, что со времён Цусимы, русский флот не участвовал в крупных сражениях и не имел больше громких побед. Но для того и штудировали мы курс ИВМИ (Историю военно-морского искусства), чтобы понять, что времена больших морских сражений ушли в прошлое, что важна не победа в отдельной схватке, а работа по защите своих границ и коммуникаций, и нанесение ущерба вражеским. Именно это позволяет выигрывать войны, что и было доказано в Великую Отечественную.
Флаг поднят. Звучит команда «приступить к проворачиванию боевых и технических средств». Мы разбегаемся по боевым постам. Никакой фальши, всё по-настоящему. Включается вся техника и проверяется в работе. Пушки на носу шевелят стволами, крутится башня, вращаются антенны локаторов. Мы, курсанты, будущие командиры БЧ-1-4-РТС, на боевом посту учимся управлять комплексами дальнего и ближнего обнаружения воздушных целей. Специальный тренажёр выдаёт сигналы, мы их обнаруживаем, захватываем, ведём, и «сбиваем» когда они достигают зоны поражения. Всё это мы уже проделывали на практических занятиях по ВМП в мореходке. Мы изучили принципиальные схемы, сдали зачёты, но это было не то, как бы не настоящее. Здесь на корабле, на боевом посту, особая атмосфера — и звуки, и запахи, и бег нормативных секунд, и мимолётные взгляды товарищей, заставляют тебя действовать, как будто бы ты уже в бою и от тебя зависит всё — жизнь своя и товарищей, судьба корабля, флота, страны. Мы Брестская крепость, мы Подольские курсанты, мы Панфиловцы. Вот внезапно звенят колокола громкого боя, звучит команда «Боевая тревога!». Матросы чётко выполняют что им положено, что-то задраивают, что-то надевают, докладывают на ГКП. И так каждое утро, каждый день!
После обеда тихий час. Я не любитель спать днём, никогда этого не делаю до сих пор, но тогда, на корабле почему-то с удовольствием отдавал дань этой морской традиции. После полдника, что бы как-то себя занять мы, курсанты, увлеклись вырезанием картинок на дощечках. Набрали на заводе фанерных обрезков, отшлифовали, нанесли чёрную краску и острым пёрышком вырезали понравившуюся гравюру скопировав её из какого-нибудь журнала. Затем покрывали лаком и дарили кому-нибудь из наших офицеров. Одна из таких картинок — парусник в бушующем море, до сих пор висит у меня на стене, напоминая о тех временах. На выходные нас, калининградцев, отпускали по домам до понедельника, до утреннего построения на подъём флага. И всё бы хорошо, но вот однажды, один из нас, всё тот же Вовка Ситин, о котором я уже не раз упоминал, поддался на уговоры матросов-дедков и согласился пронести им на корабль несколько бутылок водки. На заводской проходной он струхнул, замандражировал, и его задержали. Он нёс восемь (!) бутылок водки — четыре за поясом и по две в рукавах шинели. Ну что тут скажешь, «повезло» нам с товарищем. Командир, озлобившись за такую неблагодарность (хороший был каплей), отменил все увольнения. Вовка Ситин опять чудесным образом избежал исключения из училища, (с пятого курса уже не исключали), но отношения с нами были безвозвратно испорчены.
Мне ещё повезло, — на корабле были ребята, которые пытались организовать свой музыкальный коллектив. Узнав, что я в теме, они попросили помочь им научиться играть на гитарах. Это было очень кстати, так как помполит отпускал меня с ребятами на репетиции в морской клуб, который был за территорией завода. Таким образом я получил возможность отлучаться домой на свидание с любимой женой. Через две недели мои подопечные выступили на каком-то конкурсе, заняли почётное место, наш корабль прославился, и командир снова разрешил увольнения. А ещё через неделю мы устроили в морском клубе настоящие танцы. Правда для этого пришлось позвать моего друга-солиста из «Морских Звёзд» Лёшу Клявина, и мы там устроили настоящий фурор. В следующую субботу в морской клуб на танцы собралось столько народу, что, как говорили старожилы, они такого и не припомнят: «Какие-то трое с «Гангутца» так жарят со сцены, как будто бы всю жизнь играют вместе!» Ещё три или четыре субботы мы, музыканты, наслаждались своим триумфом собирая полный зал, куда толпой повалили девчонки со всей округи, но вот стажировка подошла к концу и мы, приняв присягу, покинули наш славный СКР. Впереди была защита диплома.
…
Весна 75 года. Мне 22. Какое замечательное время. Позади вся учёба, впереди светлое будущее. Через месяц ничегонеделанья, я наконец внимательно вчитался в бумажку на которой была тема моего дипломного проекта. Надо было приступать. Григорий Давидович Чертков, мой куратор, не стал меня упрекать за то, что я откровенно затянул начало подготовки проекта. Он всё понимал и лишь слегка доброжелательно улыбался. «Вот, молодой человек, возьмите список литературы и хорошенько проштудируйте вашу тему. Когда почувствуете, что готовы, прошу снова ко мне».
Рекомендованные книги и статьи пришлось искать в областной библиотеке. Я со спортивным интересом перелопатил всё, что касалось моей темы, а найти удалось не много, — однополосные передатчики только-только появлялись на свет. Когда я на следующей консультации пожаловался на скудость материалов по моей теме, Григорий Давидович меня успокоил: «Вы достаточно хорошо поработали, и вряд ли есть ещё литература по вашей теме. Сколько способов формирования однополосного сигнала вы определили? — Всего три, — ответил я. — А больше их пока и не существует, молодой человек, — улыбнулся он, — идите пишите свой диплом, желаю Вам удачи». В общем, мне было понятно, как и что делать. Ну, опишу три способа, нарисую блок –схемы, принципиальные, на лампах, на транзисторах… Оставалось не понятным условие, по которому в проекте должно быть определённое количество листов с математическими расчётами. Что рассчитывать, как, зачем, этот вопрос не давал мне покоя. Нужен был образец дипломной работы, чтобы покончить с этим вопросом. В результате проведённых почти детективных изысканий, мне с моим товарищем, удалось установить, что все папки с дипломными проектами предыдущих выпусков хранятся на чердаке училища. Попасть туда было не просто, всё под замками. Но разве могут какие-то замки остановить двух любопытных курсачей. Воскресным днём, когда в училище почти никого не было мы через каморку ПалПалыча, в которой репетировал духовой оркестр, пробрались на крышу, а затем через одно из окон пролезли на чердак. Полазив по чердаку, мы нашли что искали — пыльные папки с дипломными проектами радистов. Я выбрал тот, в котором стояла отметка отлично. Свой диплом я тоже защитил на отлично.
…
На распределении я оказался в очереди в середине списка — двадцать седьмым. Было немного обидно, что меня отодвинули из первых рядов, ведь если считать баллы, то я набрал больше всех. Но это были так называемые общественные баллы, за руководство ансамблем, за участие в оперотряде, редакторство училищной стенгазеты, и т.д. и т.п. Количество моих баллов было настолько большим, что руководство их просто не учло. Было не естественным, что один человек может получить столько много. Но, как бы то ни было, я получил, что хотел. Ещё на предварительном распределении я выбрал «Запрыбпромразведку». Она находится в Калининграде, там у моей мамы друг главбухом работает. О том, что это, пожалуй, самая передовая на то время организация на рыбном флоте, находящаяся на острие технического прогресса, я не имел никакого представления. Для меня, женатика, было важным, что она находится в Калининграде.
Промразведка выставила две заявки, одна из них досталась мне. Почему-то у ребят особо котировались Рига, КБТФ, Мортрансфлот, а обе заявки от разведки так и оставались на столе, пока я не взял одну из них. Многие ребята из второй половины списка попали на Дальний Восток в Находку, Петропавловск, а вот на военный флот никого из нас тогда не брали. Это случилось года через три, когда с нашего выпуска «замели» на службу человек семь, сильно напугав остальных.
Выпускной отмечали в ресторане «Москва». Со многими своими однокашниками мы виделись в последний раз. Было и весело, и грустно одновременно…
…
У меня в руках моя трудовая книжка — она удивительно хорошо сохранилась. В ней на первом развороте где отражены «Сведения о работе», под большим синим штампом «Запрыбпромразведка» сделана первая запись: «19.08.1975. Принят на должность гидроакустика СРТМ по окончании КВИМУ»
Через две недели я уже был в море. Моим первым кораблём стало Научно-производственное судно «Эврика» — РТМ типа Атлантик, специально оборудованное под научное судно. Мы ушли в Южную Атлантику на Китовый хребет искать и осваивать богатства Мирового Океана.
Ссылка на весь контент:
Предыдущая книга автора: