Блаженный Агапит Целитель
Некто из Киева, именем Агапит, постригся в монахи при блаженном отце нашем Антонии и, будучи самовидцем деяний святого, последовал примеру его ангельского жития. И как великий Антоний, скрывая свою святость, исцелял больных своей пищей: они думали, что получают от него лекарство, а выздоравливали благодаря его молитве, – так и этот блаженный Агапит, подражая святому старцу, помогал больным. Когда кто-либо из братии заболевал, Агапит, оставив келию свою, так как не было в ней ничего, что можно было бы украсть, приходил к больному монаху и служил ему: и подымал, и укладывал, и на своих руках выносил, и давал ему еду, которую варил для себя, – и таким образом, молитвою его, тот больной выздоравливал. Если же недуг продолжался, что было по благоволению Бога, дабы усилить и веру, и молитву раба его, то этот блаженный Агапит оставался при больном неотступно, молясь за него непрестанно, пока Господь не возвращал тому здоровья ради молитвы его. И поэтому был прозван Агапит «Целителем», так как наделил его Господь даром исцеления. И разнеслась по городу весть, что есть в монастыре некий целитель; и многие больные приходили к нему, и выздоравливали.
Был же во времена этого блаженного армянин родом //
л. 37 и верою, столь искусный во врачевании, как никто не бывал прежде него: только стоило ему увидеть больного, он сразу узнавал, когда тот умрет, и объявлял ему об этом, называя день и час, – и ничто не могло изменить его предсказания, – и такого больного он уже совсем не лечил. Один из таких больных, старший у князя Всеволода*, которого армянин привел в отчаяние, предсказав ему через восемь дней смерть, был принесен в Печерский монастырь. Блаженный же Агапит, дав больному еды, которой и сам питался, сделал его здоровым. И стал известным Агапит по всей Русской земле.
Но армянин, уязвленный стрелою зависти, стал укорять блаженного. Некоего человека, осужденного на смерть, он послал в монастырь, повелев дать тому смертного зелья, чтобы, приняв перед Агапитом яд, палмертвым. Блаженный же, увидев умирающего, дал ему монастырской пищи, и исцелил молитвою своею, и избавил от смерти осужденного. И после этого ополчается на Агапита иноверный, получив своих единоверцев, чтобы они дали монаху выпить зелье, желая его тем ядом жизни лишить. Но блаженный выпил зелье без вреда, ни в коей мере не пострадав от злого умысла. Ведает же Господь, как благочестивых от смерти избавлять; он говорил: «Если и смертоносное они выпьют, нисколько не повредит им; на //
л. 37 об. больных руки они возложат – и те здоровы будут»*.
В то же время разболелся князь Владимир Всеволодич Мономах*, и усердно лечил его армянин, но безуспешно, только усиливался недуг. Будучи уже при конце жизни, посылает больной с мольбой к печерскому игумену Ивану*, чтобы тот понудил Агапита прийти к нему, ибо княжил он тогда в Чернигове. И игумен, призвав Агапита, велит ему идти в Чернигов. Блаженный отвечал: «Если я к князю пойду, то и ко всем пойду; нельзя мне ради людской славы за монастырские ворота выйти и нарушить свой обет, данный перед Богом: быть в монастыре до последнего вздоха. Если же ты изгонишь меня, то я пойду в другое место и потом, как только минет эта беда, возвращусь». И никогда не выходил из монастыря блаженный до дня смерти своей. Посланник же князя, видя, что Агапит не хочет идти, стал молить монаха, чтобы тот хотя бы дал ему лекарство. И Агапит, принужденный игуменом, дает посланнику зелье от своей еды, чтобы тот отнес его болящему. И как только князь принял это зелье, то тотчас выздоровел.
И, прибыв в Киев, пришел князь Владимир в Печерский монастырь, желая почтить монаха и увидеть того, кто даровал ему с помощью Божьей лекарство и выздоровление, – ибо никогда он его не видал, думая вознаградить Агапита. Но тот, //
л. 38 избегая славы, скрылся. Князь же все принесенное Агапиту отдал игумену. Спустя время Владимир Мономах послал к монаху одного из своих бояр с многими дарами. Посланный нашел Агапита в келье и положил пред ним принесенное. Монах сказал в ответ: «О чадо, никогда и ни от кого ничего не брал я, неужели теперь лишусь награды своей [от Бога] ради золота, которого ни от кого не требую?» Отвечал боярин: «Отче, знает пославший меня, что не требуешь ты награды, но ради меня утешь сына своего, которому с помощью Бога даровал ты здоровье, возьми это и раздай нищим». Монах сказал в ответ: «С радостию приму это ради тебя, как будто бы мне требуется. А пославшему тебя скажи: «Все, что ты имел, чужое было, этого ты, умирая, не сможешь с собой взять, раздай же теперь нуждающимся, так как ради этого избавил тебя Бог от смерти, а я бы ничего не успел сделать. И не думай ослушаться меня, чтобы не пострадать как прежде"». И, взяв принесенное, Агапит вынес его вон из кельи, бросил на землю, а сам скрылся. Боярин вышел и увидел, что принесенные им дары брошены у ворот; и он собрал все и отдал игумену Ивану, и рассказал князю о монахе. И поняли все, что Агапит – раб Божий. Князь же не посмел ослушаться монаха и раздал все свое имение нищим по слову блаженного.
И после этого разболелся тот монах Агапит. Армянин, о котором говорилось прежде, пришел навестить его //
л. 38 об. и начал беседовать с иноком о врачебном искусстве, говоря: «Каким лекарством можно излечить такую болезнь?» Блаженный отвечал: «Каким Господь исцелит». И армянин, поняв, что монах не сведущ в этом деле, сказал своим: «Ничего он не умеет». И, взяв Агапита за руку, сказал так: «Он через три дня умрет. И это истина, и не изменится слово мое; если же так не произойдет, то я стану монахом».
Блаженный же с негодованием промолвил: «Так вот в чем суть твоего врачевания: смерть мне предрекаешь, а помочь не можешь! Если ты искусен, то даруй мне жизнь; если ты не владеешь [этим даром], то за что укоряешь меня, осуждая на смерть через три дня? Было мне известие от Господа, что умру я через три месяца». Армянин говорит: «Раз ты уже сам понял, что умрешь, то уже никак не переживешь третьего дня», – ибо Агапит разболелся так сильно, что сам не мог и двинуться.
В это время принесли одного больного из Киева, и встал Агапит, будто вовсе и не болел, взял зелие, которое сам ел, и показал лекарю, говоря: «Вот лекарство, смотри и разумей». Лекарь же, увидев, сказал монаху: «Это не наше лекарство, но, думаю, что его из Александрии приносят»*. И посмеялся блаженный над невежеством армянина, дав зелье больному, исцелил его. А лекарю сказал: «Сын мой, так как убоги мы, нечем мне угостить тебя». Армянин же отвечал ему: «Теперь, в течение четырех дней этого месяца, мы, отче, постимся». И Агапит спросил его: «Кто ты и какой веры?» А лекарь отвечал ему: «Разве ты не слышал, что я армянин?» Блаженный //
л. 39 же сказал тому: «Как ты посмел войти, и осквернить мою келью, и держать мою грешную руку? Иди прочь от меня, иноверный и нечестивый!» И армянин, посрамленный, ушел. А блаженный Агапит, прожив три месяца и немного поболев, отошел к Господу.
После его смерти пришел армянин Атанаисин в монастырь и сказал игумену: «С этих пор и я буду монахом, и отрекаюсь я от армянской веры, и истинно верую в Господа Иисуса Христа. Явился же мне блаженный Агапит, [говоря]: «Ты обещался принять иноческий образ, если солжешь, то с жизнью и душу погубишь». И так я обрел веру. Если бы Агапит хотел жить здесь всегда, то Бог не взял бы его к себе из этого мира; если же принял его Господь, то даровал ему вечную жизнь; и думаю я, что по своей воле он, который еще мог жить, ушел от нас, желая обрести царство небесное. Как я узнал, что не прожить ему больше трех дней, он из-за этого прибавил себе три месяца; если бы я сказал: три месяца, – он бы прожил и три года; и хотя умер, он жив». Сам же армянин постригся в Печерском монастыре, закончив жизнь свою в добром исповедании.
Такие [чудеса], – и больше этих, – совершались //
л. 39 об. теми святыми черноризцами, чье добродетельное житие вспоминаю и удивляюсь, как были замолчаны великие дела пресвятого отца нашего Антония? И если такое светило угасло из-за нашего небрежения, то как воссияют от него лучи, под которыми я разумею преподобных братии нашей? Но как сказал Господь: «Никакой пророк не признается в отечестве своем*».
Я бы написал тебе, честной архимандрит, господин Анкудин, о прежде упомянутых святых отцах, и все это: одних блаженных отцов чудотворения, иных же – подвиги, других же – твердость, этих же – послушание, а тех – прозорливость, – все эти знамения и чудеса засвидетельствованы верою твоего черноризца, а моего господина, епископа Симона. Другие же не верят в истинность рассказанного мною из-за величия описанных дел, а причина недоверия в том, что они знают меня, Поликарпа, как грешника. Но, если твое преподобие повелит мне написать о том, что ум постигнет и память припомнит, и если даже тебе это не пригодится, пусть останется для пользы тех, кто будет после нас, как это сделал блаженный Нестор, написав в Летописи о блаженных отцах: о Демьяне, и Еремее, и Матфее, и Исакии, – в Житии святого Антония жития их всех изложены, хотя и вкратце*.
Постараюсь я подробнее, чем о названных черноризцах, поведать, ничего не утаивая, //
л. 40 как и до этого делал: если я умолчу, потом не будут помянуты имена их и будут преданы полному забвению, как было и до сего дня. В пятнадцатый год твоего игуменства говорится это, о чем не вспоминалось сто шестьдесят лет*, а теперь, ради твоей любви, утаенное было услышано.