Вязкая тишина позднего вечера опускалась на Фивы, уставшие от полуденной жары, расползалась, как туман, по улицам, садам и «Великому дому» фараона Рамсеса I. Затихали голоса дворцовых слуг, шаги царской охраны становились размеренными и тихими. В своих покоях в украшенном резьбой кресле сидела Анхесенпаатон, устало облокотившись на столик для игры в сешат. Ей было далеко за сорок, и годы не пощадили ни красивого лица, ни когда-то стройной фигуры. Только волосы оставались по-прежнему темно-каштановыми, как и у ее бабушки. Анхесенпаатон давно уже не носила титул «Хозяйки Великого дома» и сменила имя на менее броское — Нефрет. Теперь она была тайным советником неопытного правителя, еще недавно занимавшего должность военачальника, и мудрым наставником принца по имени Сети. Неоднократно Рамсес предлагал дочери Эхнатона стать его законной супругой и царицей, но женщине, столько раз побывавшей замужем, уже не хотелось любви и семейных забот. За долгие годы ее сердце не перестало любить безбашенного и глупого мальчишку, в тени правления которого она светила подобно полуденным звездам во время солнечного затмения. К тому же новый царь был ее кровным племянником — сыном одной из младших сестер и военачальника Аху, дальнего родственника ее последнего мужа и правителя Хоремхеба.
Пристальный взгляд Анхесенпаатон был прикован к двери, а пальцы нервно вращали игровую фигурку с головой шакала. Несмотря на позднее время, ей совершенно не хотелось спать, ибо предвкушение встречи с чеканщиком Пармесом наполняло тело приятной эйфорией, а ожидание возбуждало фантазию.
Усилившиеся за дверью шорохи привлекли ее внимание. Женщина улыбнулась, когда распахнулись кедровые створки и в сопровождении носильщиков в покои вошел Пармес.
«Я так ждала тебя», — прошептала Анхесенпаатон и протянула руку, которой чеканщик, преклонив колени, коснулся лбом.
«Все так, как ты хотела, моя царица».
Пармес махнул рукой, и рабы с носилками приблизились к креслу госпожи. Он сдернул ткань с высокого предмета, открывая взору женщины погребальную маску, заигравшую золотыми бликами в свете десятков масляных ламп. Выпав из разжавшихся пальцев, костяная фигурка с шумом ударилась об пол. Царица оперлась на подлокотники и с трудом встала. Словно не веря глазам, она коснулась золотого лица, провела ладонями по украшенному синей глазурью головному убору.
— Оставь ее до утра, — не сдерживая слез, прошептала женщина.
— Как прикажет моя госпожа, — Пармес бесцеремонно смахнул костяных шакалов и собак со столика и собственноручно поставил на него маску.
Поклонившись, он расплылся довольной улыбкой и быстрым шагом покинул покои царицы в сопровождении семенящих позади рабов.
Оставшись в одиночестве, Анхесенпаатон села обратно в кресло, облокотилась на столик и положила голову на сложенные запястья. Она посмотрела в застывшие лазуритовые глаза и тяжело вздохнула. Где-то там, под песком и камнем, в одной из десятков царских усыпальниц лежит такая же маска... Ее маска, которую она преподнесла как прощальный дар любимому первому мужу — своему брату по отцу — Тутанхамону. Сердце женщины наполнилось тоской по прошлым, тяжелым, но порой счастливым временам. Сейчас она отдала бы все, даже эту золотую маску, чтобы прожить свою жизнь заново и уберечь того, кто был ей так дорог. По щеке дочери Эхнатона скользнула слеза и спряталась в уголке губ.
Воспитанница мудрой царицы Тии, ее любимица, Анхесенпаатон впитала в себя все уроки тонкой политической игры, которую только могла вести женщина в ее время. Но девочка никак не понимала, как может жена царя «светить, находясь в тени своего мужа». Тогда бабушка зажгла светильник и вынесла его во двор, залитый полуденным солнцем, и спросила:
— Светло ли тебе от его пламени?
— Его почти не видно, — ответила принцесса.
— Так и царица — одна у власти она не даст света. А теперь? — Тиа зашла за колонну, отбрасывавшую густую тень.
— Он светит! — обрадовалась девочка. — Так ярко!
— Колонна — это муж, и чем выше он в обществе, тем чернее его полуденная тень, в которой ты можешь сиять подобно солнцу, оставаясь при этом маленьким светильником. Помни об этом…
И Анхесенпаатон приняла как должное выбор отца: женой единственного сына и наследника Тутанхамона должна была стать именно она, а не старшая сестра. Принцесса догадывалась, что за решением царя стояла бабушка, пытавшаяся всеми силами удержать власть великой Та-Кем над набирающими силу соседними государствами.
Тутанхамону было всего девять, ей — пятнадцать, когда опустел царский трон в Ахетатоне. Мать пережила отца всего на несколько месяцев, бабушка уже два года как покоилась в семейном склепе. Два ребенка остались одни в пустеющей столице, если не считать Кию — мать ее брата. Всегда совавшая нос в государственные дела, настраивавшая молодого царя против жены, эта женщина невероятно злила юную царицу. И после очередных упреков супруга, Анхесенпаатон решила избавиться от человека, несшего раздор в семью. Дождавшись подходящего момента, девушка подброшенной запиской заманила Кию на уже опустевшую западную окраину города. Принцесса внезапно напала сзади, толкнула женщину вперед, на разрушенную ограду дома. Простой, но увесистый солдатский топор довершил задуманное: переломав ненавистной женщине ребра и изрубив правую руку, Анхесенпаатон без тени сожаления ударила еще живую Кию бронзовым топорищем по лицу и, сорвав с шеи драгоценное ожерелье, размозжила череп солдатским приемом, показанным начальником дворцовой охраны. Закопав топор, украшение и свою окровавленную верхнюю одежду, царица вернулась во дворец в сопровождении скульптора, которому она заказала свою статую в полный рост. Тело Кии нашли на следующий день, и весь город на два месяца погрузился в траур.
Столицу каждый день покидали жители, возвращаясь в Фивы. Тутанхамон был в отчаянии, с наступлением сумерек метался по дворцу, придумывая, как вернуть людей. Но все его идеи были лишь детскими фантазиями, от которых уставали и чиновники, и писцы. В один из таких вечеров Анхесенпаатон привела брата во внутренний двор и, показав на ласточек, свивших гнезда на перекрытиях колонн, спросила:
— Что будет делать птица, если разрушат ее гнездо?
— Она постоит новое в другом месте, где никто ее не тронет, — ответил юный царь и с недоумением посмотрел на сестру. — Ты сейчас о чем говоришь?
— Давай станем птицами, вернемся в Фивы и там совьем новое гнездо. Возродим все, что забыл наш отец. И тебя будут почитать как бога и уважать как царя, — и она нежно поцеловала его в щечку.
Он прислушался к совету, и царская чета переселилась в фиванский дворец, без сожаления отдав на растерзание ветру и песку некогда цветущий город бога Атона.
Чем старше становился Тутанхамон, тем меньше его интересовали государственные дела и тем больше он предавался любимым развлечениям в виде охоты или прогулок на колеснице по берегу реки. Анхесенпаатон же, окружив себя преданными сановниками, правила страной от имени супруга. Лишь изредка она советовалась с ним.
«Если я не могу править как царь, тогда пусть после смерти мне воздадут почести как царю…» — решила она на шестом году своего царствования. Так девушка пригласила во дворец чеканщика и ювелира Пармеса, когда-то создававшего украшения для царского двора в Ахетатоне, а ныне перебивавшегося редкими заказами не столь зажиточных фиванцев.
В своей мастерской он отлил золотой саркофаг и маску, запечатлевшие истинное лицо молодой женщины с символами власти царя и царицы. А в фиванском некрополе начали вырубать в скале две одинаковые гробницы для никогда не существовавших главных советников Аменхотепа и Падумеса.
Анхесенпаатон провела пальцами по синей подводке глаз и пухлым губам. Благородный металл богов сберег бы навсегда юное лицо владычицы Обеих Земель. За двадцать с лишним лет Пармес не забыл, как она выглядела в дни своего истинного владычества над Та-Кем. И это растревожило ее самолюбие и достоинство, давно разбитые на осколки ради собственного выживания.
Сейчас она отдала бы все, даже свою жизнь, лишь бы не случилось той трагедии, уничтожившей ее «колонну», в тени которой она так ярко светила целое десятилетие. Царица еще не знала, что беда не ходит поодиночке. Сначала было нападение на усыпальницу ее родителей. Бдительная охрана некрополя не позволила свершиться святотатству, однако, Анхесенпаатон понимала, что жажда сокровищ и желание отомстить царю-еретику рано или поздно приведут к разграблению захоронения. Несколько ночей Пармес по приказу царицы вывозил все содержимое усыпальницы в свою мастерскую. Забрал даже внешние гробы, оставив только внутренние, в которые положил мумии простолюдинов. Царские же останки отца, матери и бабушки были перезахоронены в скромных гробах под другими именами с небольшим скарбом в одной из пещер в близлежащих горах.
А через месяц ее супруг во время охоты получил тяжелейшую травму. Тутанхамон, в отличие от своей сестры, не блистал здоровьем. Но ему было наплевать на советы лекарей. Любовь к быстрой езде сделала его почти инвалидом: неуклюжие колесницы столько раз опрокидывались на поворотах или налетали на камни, разбивая колеса… Молодой царь после многочисленных падений уже не мог передвигаться без трости даже из комнаты в комнату. Она отговаривала, она просила, она умоляла на коленях больше не покидать пределов дворца, но юноша не хотел слушать: жажда мнимой свободы и неподдельного веселья оказались сильнее разума и чужих просьб. В тот день после захода солнца его снова принесли на носилках, в царских покоях собрались лучшие лекари. Все пророчили скорое выздоровление правителя, и только один, пришедший из восточных стран, подошел к царице и тихо произнес:
— Готовься, моя владычица. Скоро Осирис призовет его душу на свой суд. Он не доживет и до конца недели.
— Его можно спасти?
— Нет. Кости могут срастись, но его долго искали. За это время в теле поселилась болезнь, которая отравит кровь и принесет мучительную смерть. Ни молитвы, не лекарства не помогут. Я видел такое на полях битв за пределами твоей страны.
— Что мне делать? — испуганно задала вопрос женщина, которая знала свой каждый следующий шаг.
— Готовиться к похоронам… — прозвучало шепотом в ответ. — И попытайся зачать ребенка.
— Я уже дважды становилась матерью, — раскрыла страшную тайну царица. — Две дочки…
— Их можно увидеть? — робко попросил лекарь, опасаясь царского гнева.
— Идем со мной…
Анхесенпаатон в сопровождении чужеземца покинула мужа, окруженного врачами и жрецами. Женщина вела его в отдаленную часть дворца, где находился небольшой храм. В боковой комнатке перед статуей плачущей Исиды лежали два маленьких гроба.
— Мои дочери, — со слезами на глазах прошептала владычица.
— Как они умерли? Я могу помочь, как лекарь, чтобы у тебя были здоровые дети.
— Старшая, Неферпаамон, родилась очень маленькой, на следующее утро уже не дышала, — она не сдерживала слез и тяжело всхлипывала, оплакивая малышек. — Мериткара была еще меньше. Она не дышала…
— После их рождения тебе было плохо? — продолжил расспросы чужестранец.
— Очень… Но никому не известно об этом, кроме повитухи.
— Царь — твой родной брат?
— По отцу. У нас разные матери.
Лекарь задумался. Он молчал, но с каждой минутой становился все мрачнее. Как сказать женщине горькую правду о настигшем ее несчастье? Мужчина решил быть честным, даже если слова подпишут ему смертный приговор.
— Моя госпожа, — он преклонил колени, — перед лицом великой богини и матери Исиды выслушай меня.
Анхесенпаатон кивнула в ответ.
— В смерти твоих дочерей нет твоей вины, как и вины твоего супруга и богов. Так бывает, очень редко, но бывает. Вторые роды должны были убить тебя, но ты выжила. Молю тебя, не пытайся больше дать новую жизнь. Ребенок снова будет мертвым, и ты умрешь в муках вслед за ним.
Каждое тихое слово лекаря отражалось от стен громовым раскатом, отнимая у царицы надежду стать матерью. Она упала на колени перед статуей и, обнимая детские гробики, разрыдалась.
— Будь сильной, моя госпожа! — мужчина склонился перед богиней. — Будь мудрой! Это не конец жизни.
— Как мне быть?
— Живи и правь страной! Найди другого мужа и сделай его царем. Пусть его другая жена родит детей, а воспитаешь их ты, как своих. Я видел много знатных жен, но ты подобна Исиде в своей силе духа.
Весь вечер Анхесенпаатон провела рядом с супругом, стирая холодный пот с его лба и слезы со своих щек. Он шутил сквозь боль, что это не последнее падение и будут еще, что он поправится и они в третий раз попробуют дать жизнь наследнику престола.
Наутро владычица отдала приказ закончить вырубку комнат в своей гробнице и начинать отделку стен, ибо Тутанхамон за десять лет правления ни разу не задумывался о своих похоронах. У него не было ни усыпальницы, ни гроба, ни погребальной утвари…
Чужеземный лекарь оказался прав: через четыре дня девятнадцатилетний Владыка Обеих Земель умер в мучительной агонии. «Слезы не вернут утраченного, только затуманят разум. Сначала закончи начатое - потом плачь», — в голове юной вдовы зазвучали слова ее бабушки. Собравшись с силами, царица отправилась сама в некрополь, чтобы увидеть гробницу. Каменщики не особо торопились для сановника, и к этому времени оказались сделаны всего четыре комнатки, но стены были готовы для работы художников. Она приказала украсить их для царя Тутанхамона погребальными текстами и росписями, согласно фиванским традициям.
