Год одна тысяча девятьсот девятый от Рождества Христова в губернии дюже странным выдался. То в начале февраля месяца города Старой Руссы Новгородской губернии старший городовой Пётр Фёдоров то ли перебрав полугара, то ли обо что головушкой приложившись, взялся доказывать непосредственному начальству, то бишь частному приставу да полицмейстеру, что точно знает место близ города Смоленска в имении помещицы Безобразовой, где зарыт особо ценный клад. Полицейское начальство в Старой Руссе от слов Петрова сильно возбудилось и принялось сочинять запрос в Министерство внутренних дел, благо не самому государю-императору. Из департамента общих дел запросили Николая Иоасафовича Суковкина о его мнении по сему поводу. Камергер Двора потребовал у смоленского уездного исправника информацию об имении госпожи Безобразовой. И отписался в столицу, что близ губернского города Смоленска имения помещицы Безобразовой не имеется. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 1-8)
То исполняющий должность вяземского уездного исправника, состоящий при Министерстве внутренних дел статский советник Ростислав Фёдорович Благонравов решил козырнуть своими знаниями в хитрой науке нумизматике. Так и докладывал губернатору, что, мол, не просто клад старых монет выпахала у себя на поле крестьянка деревни Жипино Чепчуговской волости Ефросинья Афанасьева, а вовсе даже серебряные копейки времён царствования Государей Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича. Каковые 2 фунта 90 золотников серебра 17 века хранятся в вяземском полицейском управлении до дальнейших распоряжений. И распоряжение из Смоленска последовало. Камергер Двора Его Императорского Величества приказал Благонравову за свой счёт отправить клад в Санкт-Петербург в Императорскую Археологичексую комиссию, и ежели таковая найдёт возможным оставить находку у себя, то принять причитающиеся к выплате крестьянке Афанасьевой денежные средства. Как бы сейчас выразилась молодёжь, ибо не фиг козырять знаниями. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 9, 10)
А вот духовщинский уездный исправник коллежский советник Александр Петрович Рудольф службу знал и губернское начальство почитал, посему все 17 монет рублёвого достоинства 18 века, отобранные у крестьянина деревни Братовиц Шиловичской волости Тараса Ипатова, отправил в Смоленск, сопроводив подробным рапортом. Всё в рапорте четко и понятно, имеется у Ипатова работник крестьянин деревни Руплена той же волости Дмитрий Иванович Казицкий. Каковой 13 мая при распашке огорода Ипатова и нашёл 7 больших серебряных монет. Пришедший на зов Тарас, в прямом смысле копнул глубже и нашёл черепок с ещё пятнадцатью рублями. От Ипатова Казицкий получил 5 монет в качестве вознаграждения за находку, каковые ко времени встречи со становым приставом, а именно к 3 июня, уже израсходовал. Рублевики из Смоленска съездили в столицу, и вернулись, хотя и не в полном составе. В начале июля Тарас Ипатов получил под расписку 12 монет и 5 рублей серебром за оставленные в Археологической комиссии. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 11-14)
В июле месяце полицейскому уряднику Верховской волости Поречского уезда пришлось по всей деревне собирать 25 серебряных монет, найденных мальчишками у дороги на деревню Тароевщину. Польские и прусские монеты 17 века съездили в Санкт-Петербург, и, признанные не имеющими нумизматической ценности, вернулись к деревенским мальчишкам уже в октябре. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 14-17)
Не только в Духовщинском уезде клад искательством промышляло разное зверьё. В деревне Самоскли Ивановской волости Сычёвского уезда в хлеву крестьянина Василия Яковлева две свиньи, проникшись видимо тягой к археологическому поиску, раскопали земляной пол, выдав «на-гора» около десятка больших медных монет. Хозяин хрюшек раскопки продолжил. Проявил мужичок напор, энергию и тягу к неизведанному, разрыл у себя в хлеву ямищу 2 на 2 аршина да с аршин глубиною, ставши обладателем пуда с лишком чеканенной меди. Сей «трудовой подвиг» произошёл в последних числах сентября, но в деревне все про всех всё знают. И уже 15 октября исправник 3-го участка 1-го стана Сычёвского уезда Кудряшов снимал показания под протокол с Василия Яковлева. Каковой находку клада признал, для передачи по начальству 343 пятикопеечных медных монеты и 22 двухкопеечных безоговорочно выдал, упирая на свою неграмотность и незнание законов Империи, особо указывая, что зачинщиками всех этих незаконных археологических раскопок были именно свиньи, чтоб им пусто было. Урядник при понятых денежки пересчитал, взвесил (оказалось 2 пуда и 4 с тремя четвертями фунта), составил все нужные протоколы и озадачил сотского телегой для доставки клада в уездное полицейское управление. Исправник Михаил Николаевич Баранцов посмотрел на здоровенную кучу меди, и решил, что всю эту гору он отправлять в Смоленск или ещё куда бы то ни было не будет. Для образца столичным археологам смоленскому губернатору были высланы всего 4 монеты. А в первой декаде ноября Михаил Николаевич приказал уведомить Василия Яковлева, что он может забрать свой клад, так как он был признана столичными учёными не имеющим археологической и нумизматической ценности. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 30-33)
Вряд ли смоленский губернатор самолично вычитывал все периодические издания изыскивая упоминания о делах в Смоленской губернии, был, видимо, к этому делу приставлен особый чиновник. Как бы там ни было, но до сведения господина Суковкина дошло, что в московской газете «Раннее утро» опубликована заметка об открытии огромного клада старинной золотой и серебряной монеты в деревне Силенки Сосницкой волости. Юхновскому уездному исправнику полетел суровый разнос в письменном виде, с приказом всё выяснить, пресечь, описать и доложить «куды следоват», а именно господину губернатору. Почему это губернатор должен узнавать о происходящем в губернии со страниц московских газет, а исправник о кладе стоимость в три тысячи восемьсот рублей по начальству не докладывает? Заметочка в газете и была-то на три десятка строчек, а ажиотаж в Смоленске да в столице вызвала совершенно небывалый. Уж так высокохудожественно автор заметки расписывал перипетии отыскания клада в 15 фунтов золотой монеты времён царя Михаила Фёдоровича, помимо такого же количества серебря и меди, с таким знанием дела, как будто сам держал в руках «треугольные» серебрушки первого царя династии Романовых.
Получив такое послание от начальника губернии, Юхновский исправник неделю, не меньше как мне думается, пил беспробудно. На карьере можно было ставить жирный крест. Но, взявши себя в руки, а также ноги в те же руки, отправился в Силенки. Выяснив у крестьянской старшины все обстоятельства, отправился полицейский чин в самый большой храм Юхнова ставить пудовую свечу. Хотя, наверное, главное действующее лицо этой аферы замордовал за мильоны погибших нервных клеток. Выяснилось, что никакого клада в деревне не было и нет. Крестьянин Илья Никитич Обыденников, местная беднота-голытьба, еле-еле сводил концы с концами. У сельского общества набрал кредитов для пропитания семейства, а в отработку взялся построить на пустопорожнем месте, указанном сельским старостой, новую избу. И так уж его жисть-жистянка замордовала, что в буйную головушка пришла хитрая «мысля». Не достроивши избу, пропал из Силенок Илюха аж на целую неделю. А вернувшись в родимую избу, рассказал парочке друзей, что на том самом месте, указанном ему старостой, нашёл большой котёл с драгоценной старинной монетой. Как и положено по закону сдал Обыденников находку в Гжатское казначейство. И оценили там клад аж в 3 800 рублей серебром. И теперь ожидает Илья Никитич решения властей о выплате ему законной третьей части.
В деревне слухи расползаются быстро. И вот уже священник приходской церкви делится информацией с Юхновским благочинным, тот ещё с кем-то. Так и добралась информация о кладе до московской газеты. А в это время Обыденников понабрал в сельской лавке продуктов да одёжи в кредит под будущее вознаграждение аж на 11 рублей.
Во всей этой истории крайне интересна реакция Императорской русской археологической комиссии. Напомню, заметка была опубликована 1 октября. Губернатор отправил запрос в Юхнов уже 6-го. Юхновский уездный исправник, пока поправлял нервы сорокоградусной, пока выяснял обстоятельства дела, рапорт в Смоленск отправил только 19 октября. Так вот, запрос от столичных археологов на предоставление от смоленского губернатора золотых монет, видимо голландских или венецианских червонцев, и серебряных треугольных монет, видимо шведских или русских четвертаков (вот ведь шельмецы, раскатали «научную губу») времён царя Михаила Фёдоровича был отправлен только 5 ноября. Канцелярии губернатора пришлось составлять отписку в столицу, объясняя, что находка клада всего лишь деревенские слухи. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 18-21, 34,35)
И если бы этим всё закончилось. «Акулы пера», судя по всему, вошли во вкус, и в ноябре месяце то в московском «Русском слове», то в «Смоленском вестнике» начали появляться заметки о найденных кладах. Губернатор Суковкин письменно выразил недоумение краснинскому исправнику, как мимо него, исправника, прошла информация о находке 280-ти серебряных монет 1776 года чекана в деревне Лошаково Ивановской волости. Коллежскому советнику Константину Августовичу Тиде пришлось браться за перо, и объяснять Его Высокопревосходительству, что не всякому печатному слову нужно верить, ибо в пределах Ивановской волости Краснинского уезда деревни Лошаково не существует. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 36, 37, 41,42)
А в редакции «Смоленского вестника» решили не давать спокойной жизни Гжатскому уездному исправнику. Канцелярия губернатора прислала титулярному советнику Митрофану Николаевичу Неклюдову вырезку из номера 262 от 27 ноября 1909 года, в которой, ссылаясь на некого господина И.С. Бабанова, журналюги утверждали, что в деревне Сидорово Колочской волости у многих крестьян имеются золотые наполеондоры 1809 года чеканки. Неклюдов поступил, как и полагается правильному чиновнику. Утверждает начальство, что есть золото, значит нужно проверить. А вдруг чего и не доглядели господа становые приставы. Каковым и разослал запросы в письменном виде. Оба двое приставов к Новому году письменно уведомили начальника, что Колочской волости ни в одном из станов Гжатского уезда обнаружено не было. Лишь пристав 1-го стана губернский секретарь Андрей Петрович Сорнев, видимо в приступе служебного рвения, отыскал деревню Колочская Слобода, в каковой никто из крестьян и слыхом не слыхивал об Наполеоне и золотых монетах его имени. Оная переписка и была переправлена смоленскому губернатору. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 43-47)
Такой год не мог закончится без скандала. Каковой и случился, вроде и не большой, но долгий и нудный, как зубная боль. 16 сентября 1909 года начальник Витебскогоотделения Московско-Рижского жандармского полицейского управления железных дорог прислал в адрес смоленского губернатора клад, найденный 5 сентября на 566 версте линии Риго-Орловской железной дороги телеграфными рабочим и подробные протоколы об обстоятельствах сей находки. Рабочие 6-го телеграфного участка устанавливали новые столбы вдоль линии железной дороги в 3-х верстах от станции Гнёздово. Руководил партией осмотрщик телеграфа Гангус. Один из рабочих крестьянин Поречского уезда Касплянской волости деревни Гапоново Павел Конашков нашёл ёмкость с кругляшами белого цвета и разноцветными бусинами. Прибежавшие на радостные крики коллеги Конашкова нагребли из ямы серебряных кружков кто сколько смог. Радости от находки не было предела, и кто-то из рабочих похвастался проезжавшему мимо старшему дорожному мастеру Петру Григорьевичу Павлову, каковой, доехав до Смоленска, доложил в жандармское управление станции.
Разобраться с этим делом было приказано унтер-офицеру Семёну Семченкову, какового, «заинструктировав до слёз», посадили на маневровый паровоз и отправили в Гнёздово. Как на месте выяснил жандарм, большинство найденных монет и предметов у работников выкупил телеграфист Гангус. Сам же телеграфист упирал на то, что собирал ценности только с целью передачи их по начальству. Где ласковыми уговорами, где угрозами, но к вечеру Семён Семченков собрал и привёз в Смоленск в общей сложности: 476 целых древних монет, 292 половинки оных, синий камень величиной с крупный орех, 2 кольца и некоторое количество стеклянных разноцветных бусин. Гангус вернулся к месту проживания в Витебск и взялся за перо. И своему начальству, и начальнику Витебского жандармского железнодорожного управления телеграфист написал объёмные рапорта, где упирал на свою главенствующую роль как в нахождении клада, так и в сохранении его для передачи по начальству, и заканчивались сии опусы нижайшей просьбой представить его, Вильгельма Александровича Гангуса, надсмотрщика 6-го телеграфного участка, к положенной по закону награде.
Далее всё пошло, как и положено по закону. Клад уехал в столицу в археологическую комиссию. В Эрмитаже крайне обрадовались смоленским находкам, и перечислили в смоленское казначейство 120 рублей. В смоленских газетах вышли заметки о награждении находчика Конашкова. А «Смоленский вестник» и Гангус выписывал. И уже летит в Смоленск к губернатору прошение Вильгельма Гангуса о разделе вознаграждения, так как Конашков копал именно под руководством телеграфного надсмотрщика, и именно он, Гангус принял все меры к сохранению клада и передачи его властям. Таковое же прошение оказалось на столе начальника Витебского отделения Московско-Рижского жандармского полицейского управления железных дорог. На запрос из канцелярии губернатора железнодорожные жандармы отвечали, что по показаниям унтера Семченкова, Гангус скупил большинство монет ещё до прибытия полиции, и при требовании выдачи ценностей долго мялся и возражал. Нет к телеграфному надсмотрщику у жандармов никакого доверия. Витебскому полицмейстеру был прислан от смоленского губернатора отпуск, в каковом была просьба довести Вильгельмй Александровичу Гангусу, проживающему в Витебске, по Большому Синякову переулку в собственном доме, что право свое на вознаграждение за находку клада у станции Гнёздова он должен доказать в судебном порядке в полугодовой срок после объявления о награждении. Параллельно со взятием от Гангуса подписки о доведениии до него условий смоленского губернатора витебские полицейские отобрали у телеграфного служащего полтора рубля серебром, так как жадина Вильгельм не наклеил на прошение губернатору положенные по закону гербовые марки.
Гангус направил прошение мировому судье в Смоленск, а Конашкову тем временем от канцелярии губернатора было объявлено, что и он для получения денег должен представить решении судебного учреждения о праве на получение вознаграждения за находку клада. Бюрократия в чистом виде, ведь все документы о находке клада находятся в канцелярии губернатора. Но крестьянин Касплянской волости должен обратиться к земскому начальнику той местности где был найден клад для разбора дела, после чего запросить канцелярию губернатора о выдаче копий протоколов о нахождении клада у станции Гнёздово. Что Павел Конашков и сделал, получив в итоге решение земского начальника 2-го участка Смоленского уезда решение о признании его права на получение вознаграждения от Императорской Археологической комиссии. Да и то, листы было это сделано только в марте 1911 года, после решения мирового судьи в Смоленске об отказе в вознаграждении Гангусу. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 23-29, 48-63