Снова осень: он это понял по тому, как Торри прыжками ворвался в дом, внеся с собой свежий морозный сквознячок. Осень впиталась в каждый завиток его черной шерсти. Мелкие листочки прилипли к темным ушам и к морде, слетали с белого пятна на груди и с хвоста, которым он радостно вилял. Пес насквозь пропах осенью.
Мартин Кристи сел в постели и протянул вниз тонкую бледную руку. Торри залаял, щедро вывалил наружу розовый взволнованный язык и принялся возить им по тыльной стороне руки Мартина. Лизал ее как леденец.
— Это из-за соли, — пояснил Мартин, когда Торри запрыгнул к нему на постель. — А ну-ка назад, — остановил он пса. — Мама не любит, когда ты сюда влезаешь. — Торри прижал уши. — Ладно уж… — смилостивился Мартин. — Так и быть, на минуточку.
Торри согревал худенькое тело Мартина собачьим теплом. Мартин с удовольствием вдыхал свежий песий запах и трогал раскиданные по одеялу палые листья. Мама разворчится — ну и пусть. Ведь Торри только-только родился. Явился на свет заново прямо из нутра осени, из резкого морозного воздуха.
— Что там на улице, Торри? Расскажи.
Растянувшись на одеяле, Торри рассказывал. Устроившись рядышком, Мартин узнавал про осень — как это бывало раньше, до того как болезнь уложила его в постель. Теперь с осенью его связывали только этот минутный холодок, шерсть с запутавшимися в ней листьями, сжатый собачий отчет о минувшем лете — осень, переданная по доверенности.
— Где ты сегодня был, Торри?
Но отвечать Торри было незачем. Мартин знал и так. Через отягощенный осенью холм, оставляя следы лап на ярком ворохе листвы, туда, где в Барстоу-парке слышались возгласы детей, катавшихся на велосипедах и роликовых коньках, — туда мчался Торри с восторженным лаем. И мчался дальше — в город, где раньше, в темноте, пролился дождь и грязь бороздили колеса автомобилей, — прошмыгивая между ног прохожих, делавших закупки на уик-энд. Туда Торри и устремлялся.
Но куда бы Торри ни устремлялся, Мартин тоже мог побывать там: Торри неизменно оповещал его обо всем своей шкурой, разной на ощупь — шерсть казалась то жесткой и плотной, то мягкой, бывала мокрой или сухой. И, лежа с Торри в обнимку, Мартин мысленно прослеживал весь его путь через поля, через тускло отсвечивающий ручеек, через мраморное пространство кладбища и по лугам к лесу: где бы ни происходили буйные осенние забавы, всюду Мартин мог теперь побывать с помощью своего посланца.
Снизу послышался сердитый голос матери.
И ее скорые сердитые шажки по ступеням лестницы из холла.
Мартин отпихнул собаку:
— На пол, Торри!
Торри скрылся под кроватью как раз перед тем, как дверь отворилась и мама вошла, быстро окинув спальню голубыми глазами. В руках она крепко держала поднос с салатом и фруктовыми соками.
— Торри здесь? — строго спросила она.
Торри выдал себя постукиванием хвоста о половицу.
Мама резким движением опустила поднос:
— Не пес, а одно несчастье. Вечно все переворачивает вверх дном и везде роется. Утром забрался в сад к мисс Таркин и выкопал целую яму. Мисс Таркин в бешенстве.
— Ох, — выдохнул Мартин.
Под кроватью было тихо. Торри знал, когда затаиться.
— И это не в первый раз, — продолжала мама. — На этой неделе яма уже третья!
— Может быть, он чего-то ищет.
— Ерунду ищет! Надоел со своим любопытством. Всюду сует свой черный нос. С утра до ночи!
Из-под кровати донеслось мохнатое пиццикато хвоста. Мама невольно улыбнулась.
— Вот что, — заключила она, — если он не перестанет рыться в чужих дворах, мне придется держать его взаперти.
Мартин широко раскрыл глаза:
— О мама, нет-нет! Не делай этого! Тогда я ни о чем не буду знать. Ведь он мне обо всем рассказывает.
— Правда, сынок? — смягчилась мама.
— Конечно. Торри бывает везде, а когда вернется, рассказывает обо всем, что случилось, — до последней мелочи!
Мама холодной рукой дотронулась до головы сына:
— Я рада, что он тебе рассказывает. Рада, что он у тебя есть.
Оба немного посидели молча, думая о том, каким никчемным оказался бы минувший год без Торри. Еще два месяца, подумал Мартин, полежать в постели, как сказал доктор, и он встанет на ноги.
— Сюда, Торри!
Мартин с побрякиванием закрепил на Торри особый ошейник — с надписью, выведенной на жестяном квадратике:
«МЕНЯ ЗОВУТ ТОРРИ. НЕ НАВЕСТИТЕ ЛИ ВЫ МОЕГО ХОЗЯИНА — ОН БОЛЕН. ИДИТЕ ЗА МНОЙ!»
Надпись действовала. Торри каждый день отправлялся с ней на прогулку.
— Мама, ты выпустишь его из дома?
— Да, если он будет вести себя хорошо и перестанет рыть ямы!
— Он перестанет — правда, Торри?
Торри залаял.
* * *
Слышно было, как Торри с тявканьем уносится вдоль по улице в поисках гостей. Мартина лихорадило: с расширенными глазами он сидел, подпертый подушками, и прислушивался, следуя мысленно за собакой — все быстрее и быстрее. Вчера Торри привел за собой миссис Холлоуэй с Ильм-авеню: она принесла в подарок книгу; позавчера Торри стоял на задних лапках перед мистером Джейкобсом, ювелиром. Мистер Джейкобс наклонился и, близоруко прищурившись, вгляделся в надпись на бирке; конечно же, он явился, шаркая ногами и пошатываясь, поприветствовать Мартина.
Сейчас, дымным полднем, Мартин слышал, как Торри возвращается домой, заливаясь на бегу лаем.
Вслед за ним слышались легкие шаги. Кто-то осторожно позвонил в звонок на входной двери. Мама открыла. Раздались голоса.
Торри метнулся наверх, вскочил на постель. Мартин с разгоревшимся лицом возбужденно подался вперед — увидеть, кто придет к нему на этот раз.
Может быть, мисс Палмборг, или мистер Эллис, или мисс Джендрис, или…
Гостья поднималась по лестнице, разговаривая с мамой. Молодой женский голос, перебиваемый веселыми смешками.
Дверь распахнулась.
К Мартину пришли.
* * *
Минуло четыре дня, в которые Торри исправно нес свою службу: утром, днем и вечером докладывал о температуре воздуха, о состоянии почвы, об окраске листвы, о количестве осадков и, самое главное, приводил с собой гостей.
В субботу снова пришла мисс Хайт. Это была молодая красивая женщина, смешливая, с блестящими каштановыми волосами и легкой походкой. Она жила в большом доме на Парк-стрит. За месяц она пришла в третий раз.
В воскресенье приходил его преподобие Волмар, в понедельник — мисс Кларк и мистер Хендрикс.
И каждому посетителю Мартин подробно объяснял про свою собаку. Как весной от Торри пахло дикими цветами и свежей землей; как летом он был насквозь пропитан сухим солнечным теплом, а теперь, осенью, приносил спрятанным в шкуре целый клад золотых листьев — Мартину на исследование. Торри показывал, как это делается, перевернувшись на спину и дожидаясь осмотра.
Однажды утром мать сообщила Мартину новость о мисс Хайт — той самой: юной, красивой, смешливой.
Она умерла.
Погибла в автомобильной аварии в Глен-Фоллзе.
Мартин, прижимая Торри к себе, вспоминал мисс Хайт: как она улыбалась, какие у нее были сияющие глаза, коротко стриженные каштановые волосы, стройное тело, стремительная походка; как чудесно она рассказывала о временах года, о людях.
И вот теперь ее нет. Она не придет и ни о чем со смехом не расскажет. Вот и все. Она умерла.
— Мам, а что делают на кладбище, под землей?
— Ничего.
— То есть просто-напросто лежат?
— Покоятся, — поправила мать.
— Покоятся?..
— Да, и ничего больше.
— Не очень-то весело это звучит.
— И не должно.
— Почему бы им иной раз не встать и не прогуляться, когда прискучит лежать?
— Хватит об этом.
— Я только хотел узнать.
— Вот и узнал.
— Иногда мне кажется, что Бог не больно-то умен.
— Мартин!
Мартин насупился:
— Ты думаешь, Он не найдет для людей ничего лучше, чем забросать им лица землей и велеть лежать смирно до скончания века? Думаешь, ничего другого Он для них не сделает? Вот когда я приказываю Торри притвориться мертвым, он притворится, но потом ему это надоедает, и он начинает вилять хвостом, моргать, пыхтеть, спрыгивает с постели — и поминай как звали. Спорим, что те, на кладбище, поступают точно так же — а, Торри?
Торри гавкнул.
— Хватит! — строго заявила мать. — Что это за разговор!
* * *
Осень продолжалась. Торри сновал по лесам, перепрыгивал через ручей, рыскал, как обычно, по кладбищу, бегал по городу и возвращался обратно, ничего не упуская.
В середине октября он повел себя странно. Казалось, будто ему никак не отыскать гостей для Мартина. Казалось, никто не замечает его зазываний. За целую неделю он не привел ни одного посетителя. Мартин очень был этим угнетен.
Мать объяснила это так:
— Всем недосуг. Война и всякое такое. У каждого полон рот забот — и кому нужны собачонки на задних лапках.
— Угу, — отозвался Мартин. — Наверное, так.
Но не только в этом была причина. Глаза у Торри подозрительно блестели. Словно он и не слишком-то старался, или вовсе забросил поиск, или же… Мартин никак не мог разобраться, в чем тут дело. Может, Торри захворал. Ну и на кой тогда посетители?! Пока Торри с ним, все хорошо.
Но вот однажды Торри убежал и так и не вернулся.
Сначала Мартин дожидался спокойно. Потом — нервозно. Потом — с волнением и тревогой.
За ужином он слышал, как родители кличут Торри. Напрасно. Толку не было никакого. С тропинки за домом не донеслось шуршания приближающихся лап. В холодном ночном воздухе не раздался громкий лай. Тишина. Торри исчез. Торри больше не появился — никогда.
За окном падали листья. Мартин медленно опустился на подушку. В груди ныло тупо и болезненно.
Мир умер. Пропала и осень: некому доставить ее в дом своей шерстью. Не будет и зимы: некому увлажнить одеяло мокрыми от снега лапами. Времена года кончились. Время остановилось. Посредник, гонец потерялся в суматошной городской толчее: быть может, его сбила машина; быть может, его отравили или украли — и время остановилось.
Всхлипывая, Мартин уткнулся лицом в подушку. Связь с миром оборвалась. Мир умер.
* * *
Мартин ворочался в постели: спустя три дня хеллоуинские тыквы оставили гнить в мусорных баках, маски сожгли в печках, чучела убрали на полки до следующего года. Хеллоуин миновал — стертый, неощутимый. Да и что он был такое? Всего лишь один вечер, когда Мартин слышал, как к холодным осенним звездам неслись раскаты рожков, раздавались крики, а на подоконники и крылечки с тяжелым стуком падали фигурки из мыла и кочаны капусты. Вот и все.
Первые три ноябрьских дня Мартин, уставившись в потолок, следил, как по нему скользили то темные, то светлые полосы. Дни становились короче, темнее — это было видно по окну. Деревья оголились. Осенний ветер сделался порывистей и холоднее. Но для Мартина это был всего лишь пустой спектакль — и только. Смысла в нем он не видел.
Мартин читал книги о временах года и о жизни людей в том мире, который теперь для него не существовал. День ото дня он вслушивался и вслушивался, но не слышал тех звуков, какие ждал.
Наступил вечер пятницы. Родители Мартина отправились в театр. Вернутся в одиннадцать. Миссис Таркинс, соседка, заглянет и недолго посидит, пока Мартина не станет клонить ко сну, а потом пойдет к себе домой.
Мама и папа поцеловали Мартина, пожелали ему спокойной ночи и ушли из дома в осень. С улицы донеслись их шаги.
Миссис Таркинс пришла, побыла с Мартином некоторое время, а потом, когда Мартин признался, что устал, выключила свет и направилась к себе.
И вот — тишина. Мартин просто лежал и наблюдал, как по небу медленно движутся звезды. Вечер был ясный, светила луна. В такие вечера он с Торри совершал когда-то пробежки по городу, по спящему кладбищу, через ложбину и луга, по оттененным улицам — в погоне за призрачными детскими мечтами.
Дружелюбен был только ветер. Звезды не лают. Деревья не умеют вставать на задние лапки и служить. А ветер, конечно же, несколько раз ударял хвостом по дому, заставляя Мартина вздрагивать.
Пошел десятый час.
Если бы только Торри вернулся домой, принеся с собой клочок окружающего мира. Репейник или покрытый инеем чертополох — или застрявший в ушах порыв ветра. Если бы только Торри вернулся домой.
И тогда откуда-то издали донесся отзвук.
Мартин встрепенулся под одеялом. В его глазах отражался звездный свет. Он отбросил одеяло в сторону и напряженно вслушался.
Отзвук повторился.
Тонкий, словно воздух на расстоянии многих миль пронизывало острие иглы.
Это было смутное эхо собачьего лая.
Эхо от шумного дыхания собаки, бегущей в ночи по полям и лугам, по темным городским улицам. Собаки, описывающей круги и продолжающей бег. Эхо делалось громче и затихало, приближалось и удалялось, будто кто-то тянул собаку вперед на поводке. Будто бегущего пса кто-то подзывал к себе свистом под каштаны, пес возвращался, описывал круг и снова кидался по направлению к дому.
Мартину показалось, что пол комнаты начал вращаться, и дрожь его тела передалась кровати. Пружины отозвались тонким металлическим звоном.
Еле различимый лай длился уже минут пять, становясь все громче и громче.
Торри, вернись! Торри, вернись! Торри, малыш, ну Торри, где же ты пропадал? Торри, Торри, ну же!
Прошло еще пять минут. Все ближе и ближе: Мартин без устали, снова и снова твердил кличку собаки. Плохой пес, скверный пес — удрал и не являлся столько дней. Плохой пес, славный пес, вернись, о Торри, давай скорее домой и расскажи мне, что там нового! По щекам Мартина покатились слезы и впитались в одеяло.
Теперь еще ближе. Совсем близко. Лай — прямо с улицы. Торри!
Мартин затаил дыхание. Собачьи лапы шуршат по ворохам сухих листьев, по тропинке. И вот — уже у самого дома: гав-гав-гав! Торри!
Лай за дверью.
Мартина била лихорадка. Не спуститься ли ему вниз и впустить собаку — или дождаться, пока вернутся мама с папой? Ждать. Да, нужно ждать. Но что, если, пока он ждет, Торри убежит снова — этого не вынести! Нет, он спустится вниз, отопрет замок — и его необыкновенный пес снова прыгнет к нему на руки. Славный Торри!
Мартин уже начал спускать ноги с постели, но тут снизу послышался стук. Дверь отворилась. Кто-то сжалился и впустил Торри в дом.
Конечно же, Торри привел с собой гостя. Мистера Бьюкенена или мистера Джейкобса — а может, и мисс Таркинс.
Дверь отворилась и захлопнулась, Торри ринулся вверх по лестнице и с визгом запрыгнул на постель.
— Торри, где ты пропадал, что ты делал всю эту неделю?
Мартин и смеялся, и плакал одновременно. Он схватил пса в охапку и прижал к себе. Потом вдруг умолк. Широко раскрытыми, удивленными глазами всмотрелся в Торри.
Запах, исходивший от Торри, был — другим.
Пахло от него землей. Мертвой землей. Землей, пролежавшей бок о бок с разлагающейся гнилью на глубине в шесть футов. Зловонной, тошнотворной землей. С лап Торри падали комки слипшейся почвы. И — что еще? — ссохшийся клочок чего — кожи?
Кожи? Да! КОЖИ!
Что за вести принес Торри на этот раз? Что они означают? Зловоние сочной и жуткой кладбищенской земли.
Торри, негодник. Вечно рылся там, где нельзя. Торри, молодчина. Всегда легко заводил друзей. Всяк был ему по нраву. Вот он и приводил друзей с собой.
И сейчас этот самый последний по счету гость поднимался по ступеням. Медленно. Волоча ноги одну за другой — с трудом, кое-как, не спеша, еле-еле.
— Торри, Торри — где же ты пропадал! — громко выкрикнул Мартин.
С собачьей груди осыпался зловонный пласт тлена.
Дверь спальни приотворилась.
К Мартину пришли.