Глава 4. Ну, вот и я, Маша.
Проснулся я от довольно невежливого окрика главаря шайки.
- Эй, отец родной, хватит дрыхнуть, словно сучка после случки. Ты хоть раз, верхом то ездил, а, сокольничий?
- Да я в седле родился - гордо произнес все еще окончательно не проснувшись, я,- А который сейчас час? –
- Ну, ты паря брось эти боярские замашки, который час? Вон, слышишь, в ближнем селе, в Каменках, уже вторые петухи пропели. Сокольничий ты конечно липовый, и судя по всему быть тебе в скорости четвертованным, но нам лично от этого, ни холодно, ни жарко, а раз так, то почему бы и не помочь тебе до Дмитрова поскорее добраться. Пошли, что ли? Лошади уже ждут. Тебя Ноздря проведет до города тропами потаенными. Ноздря!?- Из чащи вышел на поляну рябой вчерашний мужик, с двумя низкорослыми лошадьми, которых он вел, небрежно придерживая их за потертые седла. – Да здеся я, здеся. С утра зело животом маюсь. Надо полагать, пиво совсем старое было. Ноздря лихо, несмотря на больной живот взлетел в седло одной из лошадей, и что интересно так быстро, что я не успел посмотреть, как он это сделал, что бы попытаться повторить. А посему пришлось полагаться на интуицию, да некоторые знания, почерпнутые из кинофильмов про Чапаева и Фан-Фана - Тюльпана. Память естественно подвела….- Эй, орелики, -сквозь смех , крикнул Федька-Голубь,- Помогите нашему болезному сокольничему на лошадку взгромоздиться.
И тут же из ближних шалашей, выскочило несколько разбойников, которые, смеясь, забросили меня в твердое, как рояльная крышка седло лошади.
Атаман шлепнул ладонью по лошадиной заднице, и та не торопясь, затрусила за лошадью Ноздри, ушедшую вперед уже метров на пятьдесят. Я попытался вставить свои бутафорские сапожки в стремена, и только тут заметил, что и стремян-то нет. Я подумал, что было бы неплохо хотя бы помахать гостеприимной ватаге рукой на прощанье, но к сожаленью, мой инстинкт самосохранения не позволял разжать руки, коими я нежно, но очень прочно держался за лошадиную потную шею. Так мы и ехали по каким-то лесным тропкам – впереди сидя в седле дремлющий разбойник, а позади я, почти лежащий на жесткой и широкой, словно скамья спине своей лошадки.
Каюсь, о Маше в это время я думал меньше всего, единственно, чем были заняты мои мысли, так это только лишь бы мне не упасть с лошади и не принять позорную, мученскую смерть под ее копытами.
- Стоять Зорька,- вдруг произнес негромко Ноздря – Приехали,- и, спрыгнув в густую траву, направился к раскидистой липе. Я сполз со своей кобылки как кусок полурастаявшего студня, и на дрожащих, полусогнутых ногах заковылял к своему проводнику.
Раздвинув зеленые густые ветви, Ноздря показал мне на поселение, почти полностью утонувшее в плотном, молочно- белом, утреннем тумане.- Ну, вот тебе и Дмитров- град. Успехов. А мне пора обратно. Не дай Бог, собаки гай поднимут. Мы простились, он вскочил на свою лошадку, негромко свистнул, и вдруг моя лошадь, послушно, словно старая дворняга поплелась за ними. А я стоял возле липы, смотрел на туманный город и думал - Ну, что, ты, в самом деле, этого хотел? И честное слово я не имел однозначного ответа.
Выйдя на петляющую, убегающую вниз тропинку, я не спеша, с подобающим сокольничему достоинством и неспешностью пошел по направлению к городу. Не пройдя и сотни метров, я провалился в такой плотный туман, какой бывает только в малобюджетных фильмах ужасов - на расстоянии вытянутой руки предметы представляли собой что-то расплывчатое и неопределяемое. Присев на какую-то, влажную от обильной росы колоду, я привалился спиной к стенке сруба и решил подождать, когда туман рассеется. По моей голове, постоянно, что - то шаркало, сбивая и без того не ахти какую прическу. Но я решил на подобные вещи внимания не обращать, и вскоре уснул.
Сон мой прервал чей-то громкий крик.
- Смотрите, скоморох на плахе дрыхнет!
- Молчи дурак! Ответил я, гордо поднимаясь во весь рост.
- Перед тобой главный княжеский сокольничий князя таково-то!
– Какого, какого князя? Переспросил все тот же веселый и наглый голос, и только сейчас я заметил, что спал я и в самом деле на большом чурбане, насквозь пропитанным чем-то бурым, скорее всего кровью, а прическу мою во сне сбивали посиневшие пятки какого-то бедолаги, висевшего прямо над плахой.
Ну а голос принадлежал неказистому малому, лет пятидесяти, по-моему, либо смертельно пьяному, либо по жизни убогому, совершенно голому, в одних только лаптях и лопуховым листком, коим он прикрывал свое мужское достоинство, завидных габаритов.
Не вступая больше в пререкания с голым мужиком, я поспешил дальше вдоль посадских домов, с любопытством оглядываясь по сторонам. Все наши представления об истории Руси, внушаемые Советской идеологией, рассыпались в пух и прах. Вместо ожидаемых мазанок и землянок, вокруг меня стояли мощные, выполненные из вековых сосен светлые срубы, возвышавшиеся на высоких, белого камня фундаментах. Окна в избах, смотрели на мир тонкими, отливающие радугой пластинками белой слюды. Высокие крыши были крыты светлой дранкой, либо светлыми матами желто - золотистой соломы. Дома окружали высокие заборы из заостренных бревен, поставленных под небольшим углом наружу. Вообще первое впечатление об увиденном древнем Дмитрове – это преобладание желтого цвета. Светлые срубы, дощатый настил по главным улицам, мощный частокол - главная кремлевская стена, возведенная на рукотворном валу, все это было сработанно из светло-желтых бревен, а виднеющиеся из-за крепости купола церквей сияли свежей позолотой, что тоже добавляло желтого.
Я шел по по-утреннему пустым улицам посада и удивленно вертел по сторонам головой, совсем позабыв, что и за мной точно также могут наблюдать любопытные глаза. Подходя к небольшому мостику, переброшенному через неширокую речку, я был атакован целой сворой злобных псов. Отбиваясь от них своими танцевальными сапожками, я с удивлением обратил внимание на странный вид этих собак.
Поджарые в талии, они имели широкую грудь и огромные растопыренные уши. Морды же их были плоскими, словно отрубленные, и торчащие пипочки носов делали их чем-то неуловимо схожими с бурятами. Хотя с другой стороны окрас у этих собак был самым непредсказуемым.
– Эээ - остановился я озаренный догадкой.
- Да вы никак Бонины внуки.… Эй вы, псы, я вашего деда за ушами чесал, а вы….
Но увещания не действовали на собак, и к своему позору я был вынужден позабыть про свое высокое звание главного сокольничего и бегом ретироваться от них через этот самый мосток. Что интересно, дальше они меня преследовать не стали, видимо территория за мостикам входила в сферу интересов другой собачьей своры. Мой шелковый “ древнерусский ” костюм представлял сейчас жалкое зрелище - вместо роскошного шелкового муара, на мне болтались жалкие отрепья, сквозь большие треугольные дыры которых виднелось мое бренное тело, все в синяках и кровоточащих ранках от собачьих зубов. Присев на бревнышко мостка, я как в детстве начал слюнявить жильчатые листки подорожника и прикладывать их к болючим собачьим отметинам. Вот за этим самым, столь для меня важным занятием ко мне неслышно и подошла троица хорошо вооруженных людей.
Когда я случайно поднял голову, я увидел, что они внимательно, словно ощупывая, оглядывают с ног до головы, как меня, так и мой видавший виды бутафорский костюм.
– Ну и кто же ты такой?
Спросил меня, судя по опушенной соболем шапке старший в этой группе. Все они были облачены в кольчуги мелкого кольца, легкие плащи их, были прихвачены у горла литыми ,как мне показалось, из золота, бляхами . Вот только шапки у остальных двоих были из обычного голубого бархата. Я поднялся и молча, достал из сумки свою, уже достаточно измятую и залапанную ксиву. Главный, как я после узнал посадский воевода, прочитал мою грамоту, внимательно посмотрел на восковую печать, передал своему подчиненному, и уже, словно утратив интерес к моей персоне, пошел прочь, бросив негромко через плечо.
- Взять этого сукиного сына. На дыбу его. Надо полагать басурманский лазутчик. Как и тот, повешенный третьего дня….
Без лишних слов, один из оставшихся воинов, выхватил откуда-то сзади, из-за спины свернутую пеньковую веревку и ловко опутал меня ей. Напрасно я пытался вырываться, не забывая при этом кричать, что они жестоко расплатятся за эту свою ошибку, и я их может быть даже и не прощу, когда они приползут целовать носок моего сапога (откуда я это взял, из какой книги?). Ко мне подошел второй, и ничего не говоря так звезданул мне по профилю, что я сразу же перестал сопротивляться, и обвис в их руках, как влажное белье на коммунальной кухне. Пока меня ,находящегося в полной прострации с опухшим глазом волокли по посаду неизвестно куда, сбежались вездесущие мальчишки, которые веселыми криками и свистом привлекали еще большее внимание к моей скромной персоне.- Лазутчика поймали!
На дыбу волокут! Пойдем смотреть?
- А мамка как? Ну и пес с тобой. А я пойду, посмотрю, сколько он выдержит. На вид – то он ничего, справный.
- А кто заплечный, палач то кто будет?
- Как и третьего дня- Фрол – Брюхо Поганое!
- О-о-о-о, тогда и гадать нечего, он быстро подохнет!
Если вы думаете, что подобные реплики оставляли меня равнодушными, поверьте, вы ошибаетесь. Толпа, сопровождающая меня к месту казни, становилась все больше и больше. Откуда-то сверху поплыли звуки дребезжащего колокола.
– “По ком звонят колокола?” - грустно вопрошал я себя,
- По ком, по ком, да по мне!
И от такого ответа настроение мое и без того гнусное, стало еще гаже.
А вот и эшафот. На дощатом помосте возвышается какое-то хитрое сооружение ужасающего вида.
Большое деревянное колесо, заостренный кол, да большая крестовина с четырьмя кожаными петлями на ее концах. Наверное, как истинный историк я должен с большим вниманием изучить это орудие казни, но во первых, мне не удастся пожалуй передать своим потомкам всю технологию исполнения данного вида смертного приговора, а во вторых – эх, да что там говорить….
Я поднял залитые слезами глаза и тут увидел палача, этого самого Фрола- Брюхо Поганое.
Да. Доски под его ногами прогибались и жалобно скрипели, еще бы, такого огромного и полного человека, мне видеть еще не приходилось.
- Хорошо, небось, палачам нынче платят?
Не подумав о последствиях, спросил я у него и тут же получил сапогом в челюсть. Удар палача был ужасающей силы. В себя я пришел только тогда, когда меня, уже привязали за руки и лодыжки ног, кожаными ремнями к крестовине и сердобольный заплечный выплеснул мне на голову ведро холодной, колодезной воды. Странно все-таки устроен человек, его готовят к казни, а он с гордостью за своих предков- славян, восхищается тем, что просвещенная Европа все еще не дошла к этому времени до такого открытия, как штаны.
Здесь же, на Руси 12 века, штаны носили все, кто меня окружал, за исключением конечно женщин и малолетних пацанов.
Женщины были одеты очень нарядно, если конечно они не вырядились так только ради моей казни – длинные сарафаны из светлой льняной ткани, как минимум расшиты шелковыми узорами, но на многих ,я видел и мелкий речной жемчуг. На запястьях рукава схвачены бронзовыми, или золотыми браслетами. А вот, что касается серебра, то я его что-то не заметил. Дети же, несмотря на разницу пола, были одеты в нечто среднее между длинной сорочкой и платьем. На огромном животе палача, поверх одежды красовался фартук светлой кожи, весь в каких-то подозрительных , бурых пятнах.
Среди толпы стало заметно какое-то брожение. Это, но уже на красивой лошади появился давешний воевода. Огладив, светлую бородку рукой, он махнул палачу - дескать, пора начинать, чего уж тут тянуть…
И тот начал.
Взявшись своими могучими лапами за колесо, он для зачина только слегка повернул его по часовой стрелке, потом деланно нахмурился, почесал задницу через штаны и только после этого, откуда-то снизу достал небольшую крынку с жиром.
Обмакнув в него грязным гусиным крылом, он встал на колени и начал что-то там, в деревянных шестернях смазывать, обильно и очень долго.
Толпа вокруг эшафота уже бесновалась в ожидании казни, - этот палач, явно умел заводить народ.
Но вот все смазано, руки, скользкие от жира протерты загодя заготовленной тряпицей и он вновь, взялся за колесо. Но тут, громкий, и довольно властный женский голос, перекрыв шум толпы, приказал, остановить казнь. Толпа протяжно и обиженно зашумела.
- Именем Великого Князя.
Громко и четко проговорила женщина, поднимаясь по ступеням и подходя ко мне.
- Это человек муж мне, и шел он ко мне.
Потом наклонилась надо мной, ласково провела по моей заросшей бородой щеке ладонью и грустно, но очень по-доброму сказала.
- Ну, здравствуй Володя, здравствуй мой долгожданный.
Сквозь пот и слезы, которыми были залиты мои глаза, я с трудом разглядел лицо этой молодой женщины.
Где-то в памяти всплыло милая мордашка Маши Кирилловой, после чего я уже по другому, более внимательно всмотрелся в свою спасительницу, и неожиданно почему-то для себя самого, прошептал.
– Ну, вот и я, Маша.
А после чего разрыдался в голос.
Глава 5.Ну, что голубь, идем венчаться…..
Разочарованная толпа нехотя расходилась.
Расстроенный Фрол- Брюхо Поганое, сбросил с себя кожаный фартук и плакал сидя прямо на плахе. Большой топор упирался обухом ему в бок, но палач, по всей видимости этого не замечал. Я подошел к палачу и, погладив его по промокшей от пота рубахе, сказал.
- Ну не надо так расстраиваться, Фрол. Поверь, у тебя еще будет много работы. С такими способностями биржа труда тебе не грозит.
- Правда?- Прошептал он сквозь рыдания.
- Ну конечно, правда,
Заверил я его убежденно. И на свирепом лице палача, засветилась по-детски наивная и добрая улыбка.
Маша взяла меня за руку и повела к себе домой. А дом ее и в самом деле был большой, если не сказать очень большой. По крайней мере, если бы у меня в мое, счастливое Советское время был такой домина, ко мне, я уверен работники ОБХСС, ходили бы как на работу.
На высокой, крытой деревянной черепицей крыше, ловил легкий ветерок флюгер, в виде буквы М, такая буква обычно в Москве красуется возле каждого входа в метро. – Это я нарочно ее поставила,- поймав мой недоуменный взгляд, объяснила Маша.- Если бы ты появился неожиданно, а я, честно говоря, тебя постоянно ждала, то, несомненно, мимо такой буквы низа что не прошел бы.
В доме Маши было несколько просторных и светлых комнат. А свежее выскобленные бревна, из которых был сложен сруб, честно говоря, понравились мне гораздо больше, чем скучные обои моего времени.
В светлом углу, был расположен небольшой иконостас, икон из десяти, в центре которого, я с удивлением увидел изображение Александра Победоносца, но почему-то с явно моим лицом.
Почувствовав мое недоумение, Маша улыбнулась и покраснела.
- А помнишь фартучек, что был на мне в тот самый день? Так вот в кармане лежала наша фотография, где мы сняты вдвоем возле нашего дуба. Вот с нее - то икону и написал наш иконописец Игорь Благолепный. Ну ладно, ты пока осматривайся, а я по хозяйству….
Маша куда-то ушла, но уже через пару минут появилась высокая, дебелая девица, одетая простенько, но очень опрятно.
- Здравствуйте господин. - Почти пропела она.
- Прошу вас к столу.
Я присел на широкую дубовую скамью, а на столе стали появляться большие блюда, полные разнообразной пищей. Куски жареной свинины, осетровый балык, деревянное ведерко полное черной икры. Корытце, в котором золотилась пареная репа, политая топленым маслом. В центре стола, на расшитое полотенце служанка положила большой, горячий еще каравай с коричневой корочкой. В светлой глины корчажках, пенилось нечто ароматное, то ли брага, то ли медовуха - я постеснялся попробовать в отсутствие хозяйки. Золоченый, исходящий паром и дымком самовар Маша принесла сама.
Медовуха оказалась довольно крепким напитком - две кружки ее оказалось достаточно, что бы я позабыл про все недавние свои злоключения. Мой язык развязался, настроение заметно улучшилось, и пережевывая большие куски мяса, я уже более внимательно присмотревшись к моей, повзрослевшей Маше, спросил ее в лоб.
- А муж то где, на службе княжеской?
Маша рассмеялась и как ни странно покраснев, сказала, что о замужестве ни с кем, кроме меня и не думала.
Я естественно приосанился, полный гордости, но все-таки червячок ревности все не хотел умирать.
- А дом такой большой, почему у тебя, ты случаем в содержанках не находишься?
Да, что ни говори, никогда я пить не умел. Весь мой, медовый хмель махом улетучился из моей поглупевшей от счастья свидания с Машей головы, от ее же, Машиной пощечины.
- Запомни Вовка, я была нянькой княжича, а теперь князя Дмитрия, это на самом деле очень высокая должность в негласной иерархии здесь. Имя князя решает в Дмитров – Граде все, от постройки дома, до спасения тебя же, бестолочи, от долгой и мучительной смерти. К тому же, местные жители считают меня чем-то вроде колдуньи. Кстати это их мнение возникло после знакомства с моим Боней. Уж очень необычной собакой для двенадцатого века он был.
Уже сквозь сон, я ей сообщил, что теперь я довольно близко познакомился с его наследничками. Глаза слипались, я часто обрывал свой диалог на слове, а когда просыпался, глупо таращась на Машу, забывал, о чем говорил до этого.
- Ладно, хватит мучиться, устал ты сегодня, из переживался, да и вечер уже наступил. Завтра договорим. Пойдем спать.
Я благодарно посмотрел на нее и поднялся из-за стола.
- Кстати - задержала в дверях она меня.
– Через неделю, большой праздник. Будь готов. Пойдем венчаться. Теперь уж я тебя не отпущу, сам понимаешь, скомпрометировалась я сегодня при всем народе. Иначе нельзя….
Я рухнул лицом в пуховую перину, и все последующее казалось мне длинным и необычным сном.
Ловкие пальцы моей подружки сняли с меня остатки всей моей бутафории, и накрыли легким, но очень теплым лебяжьим одеялом.
Последнее, что я вспомнил, проснувшись от хриплого, гортанного крика петуха перебирающего своими желтыми, шпористыми ногами на подоконнике в спальне, это прильнувшее ко мне горячее Машино тело и ее жаркий шепот.
- Володя, милый, иди ко мне….