В 1982 году выпускники школ мужского пола, поступившие в Ленинградский Государственный Университет, освобождались от обязательной двух - трёхгодичной службы в Советской Армии или флоте, но проходили военную подготовку на соответствующей кафедре. После четвёртого курса были учебные сборы в 45 суток. По окончании Университета присваивалось звание лейтенанта. Три года со второго по четвёртый курс один день в неделю в течение учебного года из нас готовили командиров топогеодезического взвода ракетных войск и артиллерии. Там я ещё больше убедился, что военным человеком быть не рождён, максимум пушечным мясом!
Апогеем всего были сборы после четвёртого курса. Начиная с подъёма в шесть утра (не считая суточного наряда или наряда по столовой (там спать не полагалось)) я сжимал зубы и вместе с однокурсниками исполнял то, что требовали командиры. После зарядки и умывально - бритейных процедур начиналось увлекательное действо по приведению казармы в надлежащий порядок согласно Уставу: кровати, подушки, белые полоски на одеялах и прикроватные табуретки ровнялись строго по нитке, протянутой через всю казарму. Край заправленного под матрац одеяла должен был быть плоским, что достигалось рукой и табуреткой. Соглашусь, всё выглядело образцово, но элемент маразма, на мой взгляд, присутствовал. Командиры придерживались другого мнения, оно было подкреплено восхищёнными возгласами мам ленинградцев, которые приехали на присягу и знакомились с бытом сыновей на военных сборах:
- Это твоя кровать? Теперь только попробуй дома мне так не убирать. И каждый день!
Командиры с довольным видом ухмылялись и приглаживали усы.
Сборы проходили в регулярной воинской части, так что, всё по-настоящему, но не два года, а полтора месяца. И, конечно, к нам было более лояльное отношение, чем к ребятам новобранцам, которые проходили срочную службу.
Соседний ряд столов на приёмах пищи занимали бойцы последнего призыва. Их командир (прапорщик) каждый раз добивался абсолютной синхронности действий личного состава:
- Головные уборы снять. Отставить, не одновременно и медленно. Снять, отставить, что шевелитесь, как беременные мухи. Жрать не хотите? Обеденное время ограниченно. Снять. Уже лучше. Сесть, отставить, садиться нужно стройными рядами, значит одновременно. Сесть, отставить…, левый фланг завалился раньше всех, сесть, отставить….
Я смотрел и пытался понять целесообразность этих действий, минут пятнадцать перед едой они так тренировались почти весь срок нашего пребывания. Ладно, строевые занятия, это идёт из глубины веков, когда монархи развлекали себя военными парадами, но смысл этой муштры мне был абсолютно не понятен. Каким образом он укрепляет обороноспособность нашей страны? Дебилизация – необходимый атрибут военной службы?
В первый раз, наблюдая за экзекуцией, когда, наконец, закончились игры в неваляшек, я был удивлён с какой скоростью и поспешностью эти ребята поглощали еду. Оказалось всё просто. Время приёма пищи равнялось сроку поглощения товарищем прапорщиком стакана компота, он был добр и неспешен, пил из стакана маленькими глотками 1,5 – 2 минуты.
- Закончить приём пищи! Встать! Отставить! Встать! Отставить….
Когда мы дежурили по солдатской столовой, я разговорился с парнишкой - срочником, который на кухне входил в штат поваров и отвечал за нарезку сливочного масла (50 г на каждого бойца один раз в день на завтрак).
- Почему этот прапорщик так мало выделяет времени на приём пищи?
- Это только первое время и применительно к салагам. До присяги, когда все после дома и избалованы мамашиными харчами, носы воротят: «это я не ем, это не вкусно»…. Приняли присягу – начинается служба, один раз изучаешь качество пищи, другой…, остаёшься голодным, а работать надо круглосуточно. На третий – четвёртый день сметается со стола всё моментально, не до разбора, что ем, а что не ем.
- Да…, так любой перловую кашу на воде без специй и масла полюбит…!
После завтрака начинались теоретические занятия, затем практические с приборами, после обеда общехозяйственные работы. Траву в зелёный цвет мы не красили, но причёсывали граблями, чтобы она лежала стройными рядами в одном направлении. Ещё дробили до мелкой крошки красный кирпич и сыпали этот порошок полосой в 50 см вдоль пешеходных дорожек, красили в белый цвет каменные поребрики. Заместитель командира по хозяйственной части был с воображением и крайне изобретателен. Через неделю после нашего появления, видимо, чтобы было понятно, где находимся, на главной аллее появилась растяжка с лозунгом: «Наша часть борется за звание быть хорошей!!!». Заместитель гордо руководил её размещением, видимо сам придумал эту надпись. Народ ехидничал над ней дня три, потом слово «быть» закрасили. Кто-то видел, как командир части материл своего заместителя под этой растяжкой и объяснял, что применительно к воинскому формированию словосочетание «быть хорошей» неуместно.
После ужина наступало личное время. Я садился на табуретку у своей кровати, подшивал на ворот гимнастёрки свежий воротничёк на завтра, и до самого отбоя смотрел в окно, считая дни до окончания сборов, с тоской осознавая, что ещё долго…. Ни писать писем, ни читать книг, ни разговаривать с друзьями, ничего не хотелось. Неволя…!
Офицеры части, которые непосредственно командовали студентами, были совсем не на много старше нас, особенно командиры взводов (почти ровесники или даже младше некоторых, кто пришёл учиться после армии) командир батареи и замполит чуть посолиднее.
Командир нашего взвода был ироничен, смотрел на нас (по доброму) снисходительно, командовал также. После сборов на студенческой пьянке он объяснял, как повезло таким типам как я: мы получили офицерское звание малой кровью.
- Я четыре года в училище отпидарасил, два первых наша жизнь ничем не отличалась от срочной службы…! Что говорить, как надел я портупею, так тупею и тупею…!
- Сергей, но ведь ты профессиональный военный…
- К тому же потомственный, меня папаша с детства запрограммировал, я рос в военных городках. Не дай бог кому-нибудь из вас пойти служить офицером в регулярную часть, засмеют, заклюют, будут звать пиджаками….
Мне такой вариант трудоустройства мог присниться только в страшном сне.
На сборах, по меткому выражению комбата нам дали «чуток попробовать солдатской жизни», к десятку уже отслуживших однокурсников это не относилось. Перед заступлением в суточный наряд (караул по части) комбат проникновенно провёл инструктаж:
- Товарищи курсанты, вам дадут в руки боевое оружие и два рожка боевых патронов. Убедительная просьба ни в каком случае оружие не применять! Вам кажутся странными мои слова, вы все знаете обязанности и права караульного, стоящего на посту, но ещё раз прошу не применять оружие, ни в коем случае. Время мирное, никто ни к вам, ни к вашим объектам со злокозненными целями приближаться не будет.
Видимо, он знал, о чём говорил, наш комвзвода потом рассказывал, что командир части перед каждым выходом студентов в караул предупреждал командный состав:
- Студенты заступают в караул, предупредить всех наших раздолбаев, чтобы ходили, где положено, а то получится, как пять лет назад….
История не сохранила подробностей инцидента, но по слухам караульный студент уложил на землю предупредительным выстрелом в воздух комиссию из штаба округа, которая решила сократить путь через его владения, и они пролежали в грязи до появления начальника караула.
Мне нравилось, как относился к нам командир батальона, он был в чине капитана, требовательно, в меру жёстко, без издевательств и придирок давал «чуток попробовать солдатской жизни» в соответствии с Уставом:
Нашёл у курсанта Летова спрятанные шерстяные носки в рукаве его шинели (они висели в ряд вдоль стены), Уставом не предусмотренные даже в личное время – извольте получить наряд вне очереди.
Стоим всем личным составом у казармы, поднятые с постелей, как раз перед подъёмом, по учебной тревоге. Обувались и одевались в соответствии с нормативом в 45 секунд. Комбат двигается вдоль строя. Остановился:
- Как ваша фамилия, товарищ курсант?
- Бурилов, товарищ капитан.
- Выйти из строя!
Как учили, Бурилов сделал три шага вперёд и развернулся на 180 градусов, повернувшись лицом к строю.
Весь личный состав устремил взоры туда же, куда с ухмылкой, спрятанной в усах, смотрел комбат. По строю прошёл осторожный смех…
- Смирно, разговорчики в строю…
На первый взгляд, в амуниции Бурилова всё было в порядке, только носки кирзовых сапог смотрели почему-то в разные стороны и из голенищ существенно торчали портянки.
- Бурилов, как вы смогли сапоги местами на ногах поменять?
Похоже, что Саня с удивлением сам только сейчас обнаружил сей факт, чего только не бывает по тревоге.
- Понятия не имею…, какая-то сука подстроила.
- Отставить. Отвечать по Уставу.
- Не знаю, товарищ капитан!
- Хорошо, что вас не видят представители вероятного противника. Вы как раз классическая советская военная угроза. И кажется, это ещё не всё…
Капитан наклонился и, взяв края портянок, без усилий вытащил их из голенищ. Личный состав начало трясти от хохота…
- Была команда «смирно»! Бурилов, вы не умеете наматывать портянки? Вы же геолог, вроде?
- Умею, товарищ капитан! Не успел.
- Старшина, потренируйте Бурилова индивидуально. Шагом марш в казарму переобуваться и бегом назад.
Присяга, утренние зарядки, строевые упражнения, суточные наряды, занятия, наряды по кухне, полевые учения, экзамены, наконец! Всё закончилось! Последнюю ночь перед «дембелем» в казарме уже никакого порядка и дисциплины не было, дежурных, а тем более офицеров тоже. Ходили на головах, играли в карты, пели под гитару…, я пытался спать.
Шабаш продолжился в нашей студенческой общаге на следующий день, но уже со спиртным. Почти вся толпа бывших курсантов во главе с командиром нашего взвода вторую половину субботы и воскресение просто бухала (я выдержал только субботу). В магазин за водкой, пивом и вином ходили строем и с песней, пугая местных жителей. Была середина июля, в Университете начиналась экзаменационная пора приёма новых студентов, действующие (кроме нас), были на практиках или в стройотрядах. Бедная абитура (абитуриенты), что жила тогда в нашей общаге! Спать они вряд ли могли, готовиться к экзаменам тоже. Сидели по щелям, как тараканы, боязливо выглядывая в коридор, чтобы прошмыгнуть в нужное место незамеченными. За столом стоял гвалт, тосты, крики, хохот…! Я сидел, пил вино, молчал, смотрел на однокурсников, «отсыхал», как обычно, после большого стресса. И напивался.
Я думал с ужасом о том, что не будь Университета, из моей жизни были бы вычеркнуты два года. Абсолютно уверен, надо служить? Служил бы, никуда не делся. Мой отец с учётом двух лет войны трубил шесть…, корни, и родовую упёртость, никуда не денешь. Но перед глазами стояла лоснящаяся и самодовольная морда прапорщика, хлебающего компот, с явным наслаждением реализующего какие-то свои комплексы, полученные в детстве, в той же армии или от женщин. Он издевался над подчинёнными, и никто не убедит меня в обратном, что это необходимая составляющая дисциплины и армейского порядка! Пример нашего комбата также был перед глазами. Как и его слова. Про боевое оружие в руках. Если бы надо мной какое-нибудь вышестоящее чмо начало издеваться (не требовать исполнения Устава, а именно издеваться), неизвестно чем бы всё закончилось. Моё, иногда гипертрофированное, чувство справедливости часто призывает эту справедливость восстанавливать. Нет, я не буду убивать этого прапорщика, но он, глядя на автомат, приседал и снимал бы головной убор до тех пор, пока у меня этот автомат не отобрали сжалившиеся над прапорщиком коллеги…. О последствиях я думал бы потом, ощущая их на собственной шкуре.
Позже, несколько моих коллег, у которых отсутствовала военная кафедра, говорили примерно одно и то же:
- Нас забирали в армию сразу после первого курса, бесполезные два года, отслужив и вернувшись на факультет, я очень сильно почувствовал, как деградировал…!
Когда-нибудь мы дождёмся профессиональной армии? Где будут служить те, для кого это любимая профессия или те, кто больше ничем другим заниматься не может? Где сержанты и старшины, получив в свои руки власть, не будут мстить подчинённым за обиды, полученные в детстве и от других людей? Знаю, что это бесполезные вопросы.
А ещё меня всегда умиляла фраза: «Кто не служил в армии, тот не мужчина!». Таких глаголющих кренделей хочется взять с собой хотя бы в один многодневный маршрут, в тайге или горах, а лучше на целый полевой сезон. Посмотрел бы я, Какой Он Там Мужчина!
Некоторое количество этих мужчин так дристали ходить со мной в маршруты, что сбегали из полей в лучшем случае через две недели, а обычно, ныть начинали через три дня.