Расшифровка программы «Не так» (02.11.2023). Ведущие: Сергей Бунтман и Алексей Кузнецов.
С. БУНТМАН: Добрый вечер! Мы начинаем очередное заседание в таком полумраке, потому что у нас события будут жуткие. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман.
А. КУЗНЕЦОВ: Добрый вечер!
С. БУНТМАН: В очередном выпуске программы «Не так». Вот здесь сегодня днём, когда я объявлял эту программу, говорили, что это такая вот дальняя история, боже мой, почему-то отсчитывали от 1979 года, сколько-то там, пятнадцать, пятнадцать лет получалось, и никак не могли вот понять, когда это было. Но я, судя по отсутствию — видимому, во всяком случае — наших зрителей из Екатеринбурга, я так полагаю, что это всё-таки одна из страшилок города сохранилась, всё-таки.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, и мне сегодня, когда я вывесил анонс утром у себя в телеграм-канале, одна слушательница наша написала, что она помнит в детстве — она жила в Свердловске, и она помнит и знает, что вот дом, о котором сегодня пойдёт речь — он не сохранился, он естественно не сохранился, это район индивидуальной застройки. Я сразу вот хочу какой сделать дисклеймер. Когда я вывесил сегодня с утра анонс, тут же кто-то написал — а, ну понятно, это связано с недавними событиями, имея в виду, так сказать, дагестанские события. Это вполне логичное предположение, потому что в сегодняшнем деле немало будет, прямо скажем, напоминать обострение национальных чувств, но тем не менее догадка неверная, потому что те, кто нашу программу давно смотрят — они знают, что мы иногда привязываемся к каким-то, скажем так, красным датам: праздникам, юбилеям, там, да, мы могли раньше ко Дню защиты детей сделать про какие-то преступления против, значит, детей, подростков, к Восьмому марта против активистов женского движения, там, ко Дню учителя преступления против учителей.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Или, наоборот, совершённые учителями, поскольку всякое бывало. Но мы в программе «Не так», да, мы не хотим косплеить «Утренний разворот» и другие программы. Мы не привязываемся к текущим событиям. Сразу расскажу, значит, историю появления этой темы. Несколько недель назад, опять же, один наш слушатель — самое время поблагодарить наш актив за активность — мне в фейсбуке, в мессенджере, написал, что вот смотрите, есть такое дело, оно в своё время очень прогремело, и вот, там, есть публикации — прислал ссылку на публикацию. Но фейсбук по каким-то своим методикам и, значит, протоколам загнал это сообщение в спам, и я его не увидел. Но, к счастью, человек попался упорный, и он повторил это, там, через некоторое время, в телеграме — вот я вам писал, но, возможно, не дошло. Я полез в спам, обнаружил сообщение, и меня совершенно поразило, что это дело, которое абсолютно чётким эхом — я, я ещё до того как открыл ссылку, просто по его описанию из пары фраз, я понял, что я это дело знаю, точнее, я о нём слышал. И оно будит во мне совершенно чёткое воспоминание о моей юности. Даже два — ну, про второе, оно довольно неприятное, я ещё не решил, буду я о нём рассказывать или нет, а вот о первом расскажу обязательно, когда до этого, собственно, дойдёт время.
А предыстория — опять же, теперь вот предыстория, каким образом это ко мне имеет отношение — следующая: мой папа в 1963 году заканчивает юрфак МГУ, и очень хотел он — я знаю с его слов и, так сказать, я ему абсолютно верю — очень хотел заниматься каким-нибудь мужским юридическим делом. Милиция, следствие, там, КГБ, так сказать, не знаю — в общем, что-то вот на передовом, что называется, краю. Но у него в институте начало очень резко садиться зрение. Настолько резко, что к концу института он без очков, в общем, уже, что называется, даже крупные предметы не находил — видимо, было связано с тем, что в детстве он получил травму в партизанском отряде, где они с бабушкой находились в связи с обстоятельствами его детства. Он попал под лошадь, лошадь задела его, ребенка, копытом по голове, и, видимо, вот такой вот отложенный травматический какой-то эффект. Школу он проходил без очков, а в институте начал стремительно слепнуть. У него были очень сильные очки, и ни о какой службе в погонах ну просто речь идти не могла. В результате он стал довольно крупным учёным. Но он с удовольствием вспоминал свою практику, там, их брали, и в качестве дружинников привлекали, и практикантов, и брали на всякие выезды, и понятыми, и всё прочее.
А самое главное — что очень многие его однокурсники (а он со многими продолжал поддерживать связь), многие его однокурсники пошли вот как раз по этим самым ведомствам, и были у него друзья и в милиции, и в прокуратуре, и в адвокатуре, и в самых разных подразделениях того же КГБ, которое не только чистой политикой занималось, но и валютой, военными преступлениями, там, нацистскими пособниками и прочая, и прочая, и прочая. И вот, значит, как-то мы с ним чего-то зацепились языкам — видимо, это было связано с тем, что вот я уже в студенческие годы проходил практику в милиции, значит, среди моих участковых обязанностей была связь с так называемой агентурой — ну, в мои годы это официально называлось «доверенные лица» — ну и, возможно, я чего-то пришёл, там, начал бубнить по этому поводу, и папа мне рассказывает историю, вот эту самую, со слов одного из своих однокурсников, который совсем молодым милицейским следователем был включён в состав следственной группы МУРа, которая была направлена в Свердловск на помощь свердловским коллегам.
Сама история — чуть позже, когда, значит, до неё логично дойдёт время. Вот, собственно, только этим выбран, обусловлен выбор темы. Ну, а теперь мы переносимся в Свердловск, 29 января 1964 года, на пульт дежурного горотдела милиции поступает сообщение, что в доме номер 66 по улице Крылова пожар — значит, вызваны пожарные, пожар потушен, и пожарные при первичном осмотре обнаружили в подвале несколько трупов. Значит, выезжает следственная бригада, причём в следственную бригаду сразу включается помимо обычного следователя — дежурного следователя прокуратуры, который всегда выезжает на убийства — включается прокурор-криминалист, Леонид Драпкин, который сыграет потом очень важную роль в этом деле. Прокурор-криминалист — это такая достаточно особенная фигура в прокурорской системе, появившаяся достаточно незадолго до этого, в 1953 году всего-навсего был создан институт прокуроров-криминалистов, и связано это было с тем, что наука — в частности криминалистическая, да, и связанная с ней — развивалась настолько быстрыми темпами, и начинается внедрение этих методов в розыскную и следственную деятельность, а многие кадры — даже в прокуратуре, уже не говоря про милицию — были люди не очень образованные: ну, это понятно, кто-то учился перед войной и потом война, кто-то учился после войны, придя с фронта, уже взрослыми людьми. Конечно, они, как правило, в таких сложных вещах, как экспертиза, разбирались плохо. Понятно, что не им её делать, понятно, что этим занимаются специально обученные люди.
Но для того чтобы назначить экспертизу, для того чтобы правильно поставить вопросы эксперту, для того чтобы понять, что здесь нужна такая экспертиза, а не такая — в этом надо тоже всё-таки разбираться. И вот именно для руководства этой работой, так сказать — для методической помощи менее разбирающимся, менее подкованным коллегам в областных прокуратурах были учреждены вот эти должности прокуроров-криминалистов из числа опытных, технически подготовленных сотрудников, которые должны были координировать работу и учёбу, если на неё оставалось хоть какое-то время, по применению современных криминалистических методов. Их включали в составы следственных групп, они говорили — братцы, а вот здесь можно такое учинить, а вот здесь можно вот про это спросить, а вот здесь нам не помешает такая-то экспертиза, а вот я читал, что теперь вот такое тоже умеют делать, давайте-ка попросим, может, наши эксперты разберутся. И вот поскольку было понятно, что без целого комплекса экспертиз в этом деле не разобраться, значит, Драпкина и включили — поначалу по этой причине вот в группу, которая выехала на место. Значит — Аркадий, дайте нам, пожалуйста, первую картинку, и мы с вами полюбуемся. Сейчас я сам определю, мне тоже её надо открыть. Значит, вот мы видим с вами Шарташский рынок. Фото, конечно, более раннее, это видно по одежде людей, которые на нём изображены.
С. БУНТМАН: Хоть и мелковато, видно всё равно.
А. КУЗНЕЦОВ: Видно, конечно, видно, что это не 1960-е, видно, что это до войны. Это действительно фото начала 1930-х годов, когда Шарташский рынок только-только официально был открыт. Дело в том, что на этом месте, как я прочитал, оказывается, ещё с 18-го века была такая постоянная торговая точка, но, что называется, неофициальная. Поскольку рядом железная дорога, то вот на обочине этой железной дороги в базарные дни, что называется, возникала такая стихийная толкучка, крестьяне что-то привозили, горожане что-то выносили, торговали здесь и продовольственными, и непродовольственными товарами.
Когда началась коллективизация, решено было открывать колхозные рынки. И вот такой колхозный рынок в 1932 году был построен. Вот здание, такое длинное баракообразное здание на заднем плане, которое можно принять за железнодорожные склады или пакгаузы, тем более что за ними действительно железная дорога, это на самом деле здание крытого рынка, уже тогда построенное вот с такими большими решётчатыми окнами, чтоб там было посветлее, ну, а в тёплое время года, за пределами вот этих вот, их было несколько, таких вот бараков, за их пределами ставили просто обычные лавки, скамьи, прилавки, ну и вот то, что мы видим, собственно говоря, видимо, в 1964 году он выглядел примерно так же, потому что реконструировать его начнут уже во второй половине 1960-х, сейчас он представляет собой такое вполне солидное здание постройки середины 1970-х годов.
И вот директором этого самого Шарташского рынка был в это время 46-летний Арон Ахимблит. Дайте, Андрей, нам, пожалуйста, следующую картинку. Мы с вами увидим фото, все эти люди, шесть человек, которых мы видим на фотографии, они родственники, все их тела будут найдены на этом самом страшном пожарище. Кто перед нами? В верхнем ряду, слева — сам Арон Ахимблит, справа — его жена Ревекка, она несколько моложе его, ей сорок один год.
С. БУНТМАН: Это в середине, да, наверное?
А. КУЗНЕЦОВ: Это в середине такая яркая, восточной внешности женщина. Справа — не очень чёткая фотография, даже не сразу можно понять, что на ней женщина, это самая пожилая из жертв, ей семьдесят лет, Сара Иткина, это мама Ревекки и, соответственно, тёща Арона Ахимблита. Во втором ряду находится их сын Марк пятнадцатилетний, в некоторых материалах пишут — тринадцать, нет, ему пятнадцать лет, Марку Ахимблиту, и их родственники, сестра Ревекки, соответственно, я всегда путаюсь, кто она — золовка, невестка, кто она Арону?
С. БУНТМАН: Неважно, во всяком случае, младшая сестра, свояченица она.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну наверное, да. Тут некоторая путаница, дело в том, что её, судя по всему, в семье называли Фаиной, а по документам она Мария. Ну на самом деле я знаю несколько случаев, когда у человека в паспорте одно имя, а в семейном обиходе и в дружеском обиходе — совершенно другое. Вот Мария Черномордик тридцати восьми лет и, видимо, ещё одной их сестры сын, судя по фамилии, двадцатипятилетний Семён Шамес. Значит, пятеро из этих людей проживали под одной крышей, Мария Черномордик с мужем и дочерью жила отдельно. Под одной крышей что у нас получается теперь, теперь про крышу.
Андрей, перескочите, пожалуйста, через две фотографии и дайте нам пятую по счёту, там, где план, дом в разрезе. Вот на этом самом плане — это план из следственного дела — видно, что дом, он такой довольно, как сказать, эклектичный получился, по сути это два дома под одной крышей, но с раздельными входами, с раздельными сенями, и более того, вот эти две квартиры, они между собой внутренней дверью (это на схеме хорошо видно) не соединены, то есть нельзя из одной квартиры пройти в другую, нужно пройти через улицу.
С. БУНТМАН: Ну это действительно два примыкающих дома фактически.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, скорее всего, сначала был один дом…
С. БУНТМАН: Да, по плану видно.
А. КУЗНЕЦОВ: Потом к нему, наверное, купили сруб или пристроили другой. Это действительно два дома, в которых живут три поколения, поэтому это удобно, что они такие раздельные. Слева находится квартира, состоящая из трёх помещений, трёх комнат, квартира супругов Ахимблит, там живут три человека: родители и их сын Марк. А в правой части, в другом доме, живёт тёща Арона Ахимблита, бабушка Иткина семидесятилетняя, и один из её внуков, вот этот самый Семён Шамес. Если судить по плану, то кухня, правда, на две квартиры всего одна, там, где живёт бабушка, но это, кстати говоря, вполне обычное дело в то время. По крайней мере, я знаю про несколько еврейских семей, у которых было устроено именно таким образом, не уверен, что это именно какая-то национальная особенность, думаю, что это вообще особенность времени, когда те люди, которые работают, работают так, что дома у них практически никакого времени нет, поэтому домашнее хозяйство, по крайней мере то, что связано с едой, возлагается на кого-то из пожилых родственников.
Вот, судя по всему, соответственно, тёща Арона Ахимблита была общей такой вот кухаркой. А он был директором этого самого рынка. И, судя по всему, судя по тому, что бандиты не так уж много материальных ценностей и нашли, он был директором честным. Жили они нормально, жили они, можно сказать, по советским меркам обеспеченно, судя по схеме, в семье есть телевизор (1964 год). У семьи была легковая автомашина, не знаю какая, наверное, «москвич» какой-нибудь, в начале 1960-х. Но, опять же, по тому, что жилищные условия у них не роскошные, частный сектор, Андрей, дайте нам, пожалуйста, предыдущую, четвёртую фотографию, это там такой панорамный снимок дома, и посмотрев на этот дом снаружи (это фотография того времени) — ну прямо скажем, это не роскошное жилье. Обычный сельский…
С. БУНТМАН: Вообще-то, честно говоря, хибара еще та.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну да, обычный, просто очень большой сельский одноэтажный дом, ну да, с чердаком, ну да, с подполом, ну да, с какими-то пристройками типа летней кухни и всего прочего. Но вот опять же, не только по показаниям свидетелей, но и потому, что вот на практике уголовники ничего особенного такого не нашли. Ведь понимаете, ну может произвести впечатление легковая машина. Но давайте вспомним, что легковая машина в Советском Союзе — это вопрос не столько денег…
С. БУНТМАН: Сколько блата.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Сколько возможностей её купить, возможностей попасть вот в эту очередь или обойти её сбоку.
С. БУНТМАН: Особенно появившиеся тогда 403-й и 407-й «москвичи», это, в общем-то, средняя семья, если у неё были связи, или какой-то распределитель на службе, или очередь какая-нибудь на службе, то они могли себе это, в принципе, позволить.
А. КУЗНЕЦОВ: А тут директор рынка! Ну можно представить, что вот уж что-что, а связи-то у него, конечно, были. И для того чтобы купить эту машину, ему не надо было организовывать подпольный прилавок на рынке или облагать налогом несчастных колхозников и кооператоров. Ему нужно было просто откладывать деньги, тем более что жена тоже работала, ребёнок у них один, надо было откладывать деньги и через своих знакомых добиться вот этой самой, как тогда говорили, открытки из магазина на приобретение машины. Итак, я назвал шесть человек, тел было семь. Седьмым был врач из районной поликлиники, участковый врач, его фамилия Копылов, Константин Копылов, сорока восьми лет, он совершенно случайно оказался в этом доме.
Дело в том, что Сара себя неважно чувствовала, она позвонила в поликлинику, он пришел её осмотреть и сделать ей укол. В поликлинике как раз очень быстро установили, что этот визит не случайный, по вызову, и так далее. А вот теперь появляется, пожалуй, самая такая вот, можно сказать, красноречивая улика в этом деле. Андрей, дайте нам, пожалуйста, промежуточную, третью картинку. Когда уже осмотрев дом и на следующий день проводя подробный обход и осмотр приусадебной территории, сотрудники милиции и прокуратуры обнаружили, что к забору с наружной стороны приколочена крышка от картонной коробки (довольно быстро потом обнаружили, что это крышка от картонки с лекарствами, которые были у Сары Иткиной), на которой крупными печатными буквами, с ошибкой, с пропуском, точнее, он там вставлен, это хорошо видно на фотографии, написано: «Так будет со всеми жидами». И вот в этой картонке причина того, что к этому делу довольно быстро подключилось местное КГБ, потому что все националистические проявления были по их ведомству, и дело начало очень нервировать Москву.
А особенно Москву нервировало то обстоятельство, что буквально через два или три дня после происшедшего о нём начали сообщать радиоголоса. Первым было сообщение «Голоса Америки», потом его продублировали BBC, «Свободная Европа»… Сообщали о том, что в городе Свердловске, значит, еврейский погром, убийство на национальной почве. Ну, в общем, так сказать, что-то знали, что-то домыслили. Кто домыслил — их информаторы или они сами — сейчас уже, естественно, не разберёшь, но вот такое сообщение проскочило в эфир, и, видимо, в этом причина, что пришлось докладывать о нём на самый верх, потому что не доложит прокуратура с милицией — в любом случае по своей линии доложит КГБ. А Никита Сергеевич, как мы знаем, — это ещё он, ещё январь 1964 года, — Никита Сергеевич был человеком…
С. БУНТМАН: Ну, картонка, конечно, [сыграла]…
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, безусловно. Потому что… ну хорошо, так сказать… убийство семи человек, безусловно, в Советском Союзе 1960-х годов — происшествие не рядовое, и понятно, что дело бы всё равно взяли на контроль, но не на уровне первого секретаря ЦК партии, не на уровне руководителя государства, а на каком-нибудь там, ну, может быть, на уровне министерства внутренних дел, может быть, на уровне генерального прокурора, а то и кого-то из его заместителей. А тут доложили Хрущёву, и видимо, именно это было причиной того, что Москва начинает дёргать, Москва начинает беспокоить и из Москвы посылают целую группу, состоявшую из шести человек, опытных розыскников и следователей, сотрудников МУРа.
Ну, как мы видим по однокурснику моего отца, видимо, не только опытных, но и начинающих тоже включили. Кто же отпустит, да, так сказать, из начальников своих лучших людей? Понятно, со словами «иди учись» отправили вот и 24-летнего лейтенанта, но возглавлял эту группу, по крайней мере первое время, заместитель министра внутренних дел РСФСР (ну точнее, как оно тогда называлось, Министерство охраны общественного порядка). То есть прилетает из Москвы милицейский генерал, ну или комиссар милиции, как это тогда называлось, с большими звёздами, большими полномочиями и дурным характером. Это будет играть свою роль в той версии, которую я чуть позже расскажу. А тем временем ведётся нормальная милицейская работа. Вот уже не раз мы в наших передачах, особенно посвящённых советской милиции, об этом говорили: редко когда уголовные дела, даже очень громкие и запутанные, раскрываются гениальным сыщиком. Обычно на чём всё строится? Поквартирно… поквартирный…
С. БУНТМАН: …опрос.
А. КУЗНЕЦОВ: …обход, отработка связей и работа с агентурой, особенно в тех случаях, когда есть основания предположить, что к делу имеют отношение не случайные люди, а люди, так сказать, сделавшие преступление своей профессией. Вот этим и занялись, создали специальную группу, в которую включили аж пятерых работников прокуратуры. Меня, например, впечатлило то, что оперативные работники, которые следственной группе были приданы, то есть руки и ноги следственной группы, собственно милиционеры, да, менты поганые, включали аж трёх майоров милиции. Майор милиции в начале 1960-х — это очень большое звание. То есть понятно, что это действительно опера-опера, такие, так сказать, и с большим стажем и с большим опытом и с боевыми наградами за розыск. И вот эта действительно впечатляющая группа специалистов роет землю и потихонечку начинает нарывать кое-какие вещи.
Значит, во-первых, после того, как смогли провести детальный осмотр… А после пожара это всегда трудно, потому что непосредственно после пожара мало что посмотришь — там ещё тлеет, потом за ночь вся вода, которую вылили при тушении, естественно, — январь на дворе, — всё это замёрзло, значит, наутро надо начинать с того, чтобы эту воду отогревать, причём так, чтобы по возможности сохранить хоть что-то. Но тем не менее справились. Значит, что смогли найти? Во-первых, обратили внимание на не очень понятный способ убийств. Дело в том, что наряду с колото-резаными ранами, которые, понятно, были нанесены каким-то холодным оружием типа ножа, были обнаружены следы побоев, но не очень понятно чем — никаких орудий преступления, ни острых, ни тупых, на месте обнаружено не было — их потом найдут отдельно в бандитском схроне.
Но по характеру увечий, которые были прижизненно нанесены этим самым несчастным людям, стало понятно… Вот есть такая расхожая формула: «травмы нанесены тупым твёрдым предметом», а здесь были травмы, нанесённые предметом явно тупым, но не очень твёрдым. Вот характер кровоизлияний подкожных, наружных повреждений, говорил о том, что это что-то такое не очень обычное, не из обычной бандитской, что называется, практики. И вот здесь нам нужно, наверное, сделать…
С. БУНТМАН: Да, мы сейчас прервёмся и через небольшую паузу, вернее, не паузу, а ролик, который вы посмотрите, мы представим вам небольшой набор от shop. diletant.media.
И книжки, которые мы вам представляем, вернее, книгу и журнал — это будет Лоуренс Бергрин, книжка о Френсисе Дрейке «Пират её величества» и о Френсисе же Дрейке будет и журнал, архивный журнал «Дилетант», посвященный этому замечательному человеку. Сэр Френсис Дрейк — это не только тот, который обогнул Америку не так, как Магеллан, а между Огненной Землёй и Антарктидой, то есть через пролив Дрейка, и не тот, кто пиратствовал, но ещё это один из тех, кто привёл английский флот в очень большой порядок при Елизавете и стал такой знаковой фигурой.
Я думаю, что это очень интересно будет почитать не только тем, кто с детства увлекается пиратами, и не только тем, кто любит «Пиратов Карибского моря», но дело в том, что это очень сложная серьёзная история с пиратами — буканьерами, приватирами, корсарами и прочими названиями разных подвидов этих джентльменов удачи. А тут был джентльмен не только удачи, а ещё и истинный джентльмен, о котором, вот, говорится и в книге и в журнале — мы вам их предлагаем. Shop. diletant.media набирайте — там, кроме всего прочего, просто россыпи всего, что может вас заинтересовать. Вот. Я не прав или прав?
А. КУЗНЕЦОВ: Да, прав, конечно. Андрей, дайте нам, пожалуйста, следующую картинку, на которой изображён человек в костюме. Это Леонид Яковлевич Драпкин. Через несколько лет после этого дела он уйдёт со следственной работы на научную, научно-преподавательскую: сначала защитит кандидатскую, потом докторскую, напишет несколько научных монографий по следственному делу, и, прожив очень долгую жизнь, в общем, сравнительно недавно — в 2019 году — уйдёт из жизни на 95-м её году. Прожив, судя по книге, которую я частично прочитал (собираюсь её обязательно дочитать и всем вам рекомендую, она называется «Из дневника следователя»), прожив очень достойную и интересную жизнь.
Так вот, значит, тем временем… Итак, первое: не очень понятно с оружием. Ну уж сразу закончим линию с оружием. И Драпкин припоминает, что в одном из районов города Свердловска болтается дело с августа месяца, которое он собирался как прокурор-криминалист посмотреть, потому что он хотел там по своей линии убедиться, что там сделаны все необходимые исследования. Тем более что дело из тех, которые в архив никогда не отправляют: а августе предыдущего 1963 года убили сотрудника милиции, старшину Копылова. Причём убили явно совершенно не случайно. Было понятно, что его заманили в недостроенное помещение и у него похитили классический набор: табельный пистолет ТТ и удостоверение сотрудника милиции. Вот побои, которые были ему нанесены, были, похоже, нанесены тем же самым оружием, и тоже тогда эксперты затруднились сказать, что же это могло быть. Драпкин своей властью извлекает дело из районного отдела, объединяет, сливает его с делом об убийстве семьи Ахимблит, и начинают искать по этой линии.
Тем временем оперативники роют землю носом, и подворовый (поскольку это район частного сектора), подворовый обход даёт следующий результат: вот эту самую Марию-Фаину свидетели видели в тот самый момент, когда, казалось бы, её на улице совершенно не должно было быть — она должна быть в доме, её должны убивать в это время вообще-то. Но самое интересное, что ещё когда пожар только-только тушили, к дому прибежал её совершенно, значит, выбитый из колеи муж, и потом, когда кто-то, у кого-то дошли руки его допросить, рассказывал такую историю. Что он был дома, дочь была дома, всё было обычно. Они, значит, ждали жену и мать домой к ужину, и вдруг она позвонила откуда-то, ему показалось, что из телефона-автомата, и каким-то очень напряжённым голосом сказала: «Слушай, я совсем забыла: вот у нас друзья Пантелеевы, вот у них, значит, близнецы-мальчишки, вот у них, значит, сегодня день рождения. Слушай, они мне напомнили, я тоже туда приду, а вы давайте, хватай дочь в охапку, они уже ждут, купи что-нибудь по дороге».
С. БУНТМАН: Ого! Странное что-то…
А. КУЗНЕЦОВ: Он сначала… А она была очень настойчивой. Они пришли к этим друзьям, обнаружили, что ничего, никакого застолья, у мальчишек день рождения через месяц, никто не звонил, никто ни о чём не напоминал — они несколько дней вообще с ней не разговаривали, не виделись. Они совершенно обескураженные, сбитые с толку пошли домой, и дома обнаруживают вывороченные шкафы, обнаруживают явные совершенно следы очень поспешного, очень сумбурного обыска и обнаруживают, что из тайника пропали все их накопления — 700 рублей. Это уже послереформенные 700 рублей, но всё равно, не бог весть — для накоплений не так чтобы много: где-то четыре месячных зарплаты обычного специалиста. Накопления эти хранились в месте, где быстро не найдёшь: они были зашиты за подкладку старого-старого пальто, которое висело на самом виду в коридоре. Поэтому у оперативников сразу возникло предположение, что-либо бандиты знали, где это всё скрыто, либо ещё что-то. Вот и выяснилось ещё что-то: когда Фаина после первых, так сказать, избиений пришла в себя, она сказала: «Слушайте, давайте я откуплюсь. У меня муж получил государственную премию, это большие деньги, они у меня дома. Давайте вы со мной сходите. Если мы отдадим, вы отпустите?» «Отпустим», — сказали бандиты. И двое из них прошли с ней сначала к телефону-автомату.
Она сама предложила, что она позвонит и уберёт мужа и ребёнка из дома. Прошли к телефону-автомату, потом пришли домой, она отдала все деньги. Они забрали, вернулись обратно — естественно, никого никуда не отпустили, они, естественно, и не собирались. То есть постепенно круг сужался: находилось то, сё, пятое, десятое. Тем временем обнаружили в сарайчике, который пристроен к дому, там стоял мотоцикл вот этого мальчика, Марка, и в сарайчике обнаружили пробку от бензобака. Предположили, что бензин из канистры был использован для поджога (так оно и было на самом деле), а крышку от бензобака просто отшвырнули. На ней оказалось два отпечатка пальцев, один из них пригодный для идентификации, и несколько сотрудников сели в картотеку искать этот отпечаток пальцев. Сейчас это делает компьютерная программа за минуту. Тогда на это уходили сутки.
С. БУНТМАН: По меньшей мере.
А. КУЗНЕЦОВ: И отпечаток потом найдут — он был в картотеке. Но найдут, когда дело уже будет раскрыто, он станет важным доказательством, но… Это я к тому, что дело, вероятно, вполне вероятно, всё равно было бы раскрыто, когда произошло ключевое событие. И вот здесь мы подходим, во-первых, к моей истории, к моим воспоминаниям, а во-вторых, к моему сильнейшему недоумению, которое возникло вчера после просмотра соответствующей серии в целом очень неплохого документального сериала «Следствие вели»: серия № 60, «Дело о погроме», где рассказывается эта история. И где Леонид Каневский излагает такую, на мой взгляд, совершенно фантастическую историю. А самое главное — что она нигде больше не встречается, ни в каких других материалах. Якобы москвичи привезли с собой из Москвы некоего уважаемого в криминальных кругах человека с хорошим послужным списком, которого решили использовать для наведения контактов с местным уголовным миром. И вот якобы он вышел на встречу с местными авторитетами, за ним, естественно, следили, — хотя мне кажется, что это не естественно: при тогдашних возможностях слежки это как раз очень высокий риск того, что слежка будет обнаружена, — и вот, якобы, в какой-то момент наблюдатели увидели, что все участники сходки, в том числе вот этот вот агент, резко ушли куда-то во дворы, значит, их потом не обнаружили, а его тело через сутки было обнаружено. Вот что-то мне кажется — это какая-то городская легенда.
А дальше тот же Леонид Каневский (ну понятно, в данном случае ведущий, что ему написали сценаристы, то он и рассказывает) рассказывает историю, как местные уже сыщики выходят на главного смотрящего по городу Свердловску, классического законника: ни семьи, ни детей, там, ни кола ни двора, но есть одно хобби, и хобби, уважаемое в воровской среде: он — страстный голубятник, а голубь пользуется, значит, у уголовников большим уважением, потому что символизирует… Что? Свободу. И вот якобы милиционеры не нашли ничего лучше, как ему при помощи почтового голубя прислать записку, что если ты нам не поможешь, мы всех твоих, значит, голубей порешим. И он прислал своего человечка, который шепнул нужное словечко. Вот тоже, что-то это какой-то роман, вот клянусь.
А теперь, собственно, рассказ однокурсника моего папы. Он говорит: «Представляешь, что было-то?» Агент, на которого вышли настоящие убийцы, потому что он действительно был авторитетный человек — несколько ходок, был с ними лично знаком. Когда в городе начался весь этот милицейский кипиш, они начали, естественно, шугаться и обратились к опытному человечку: дескать, что ты нам посоветуешь, вот у нас тут такая фигня случилась? А этот человек к тому времени решил завязать, — ну, по крайней мере, с преступными наклонностями, с некоторыми другими привычками, как мы увидим, не решил ещё завязать. И он, поняв, что мокруха на семерых, и вообще это полный зашквар для приличного уголовника, который вообще-то мокрухи не одобряет, он, будучи агентом одного из оперов местных, свердловских — его фамилия Калимуллин. Потом он приобретёт кличку «Гагарин», потому что за участие в этом деле получит сразу из старших лейтенантов, минуя капитана, сразу получит звание майора милиции.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Собственно, как и Юрий Алексеевич в своё время. Так вот, он значит, пошёл к Калимуллину с рассказом и не дошёл до него. Вот это вот уже непроверяемо, но это вот за что купил, да. Это я очень хорошо помню из времён своей юности со слов однокурсника отца. Значит, дело в том, что он пришёл прямо в горотдел (ну, телефонов-то, так сказать, тогда мобильных не очень было), и говорит: «Мне бы вот этого моего Калимуллина-то». Но при этом он был пьян как зюзя, поскольку не со всеми привычками успел завязать. А тут генерал ходит по горотделу, и дежурный, у которого, вполне возможно, в спокойной ситуации хватило бы ума сказать: «Так иди отсюда, подожди вот там-то, и когда он придёт, я тебе его вызову, не отсвечивай», он на него наорал: «Пошёл вон, у нас тут генерал из Москвы!» И тот от обиды загудел ещё на недельку. Но где-то недели через две после убийства он, видимо, уже более свежий, а может, генерал улетел к тому времени, он таки дошёл до своего старшего лейтенанта и говорит: слушай, обратились ко мне вот такие-то людишки, и вот похоже, что это их рук дело, и вот я знаю, что схрон у них там-то, там они хранят деньги, там они хранят облигации, там они хранят орудия убийства. И вот известно мне про них то-то и то-то.
Ну, а дальше за ним понаблюдали, за схроном понаблюдали, ну и было понятно, что да, это те самые люди. К тому времени появились и другие косвенные подтверждения. Он, кстати говоря, ещё на одну детальку указал. Он говорит: «Они мне рассказали, что они вообще-то собирались 27-го на дело, но что-то там не склеилось, они пошли 29-го». А 27-го они у себя в доме уронили пистолет, и он выстрелил. Ну, уронить пистолет, чтобы он выстрелил — это нужно, чтобы патрон был в стволе.
С. БУНТМАН: Ох ты!
А. КУЗНЕЦОВ: Значит, видимо, зачем-то он у них уже был туда дослан. Пуля ушла в потолок, они подумали: «Да ну её к чёрту, её выковыривать — пусть сидит». В результате, пока их не было дома, по адресу наведались, пулю извлекли, установили, что она предположительно из ТТ старшины Копылова. Как по пуле это установили, я, честно говоря, не знаю, потому что устанавливают обычно, мне кажется, по гильзе, а по пуле, которая засела в потолке — чёрти что установить. Но, вероятно, установили, что она из ТТ, и предположили, что это вот ещё одно косвенное указание, что дела связаны. Они действительно были связаны — это они убили старшину Копылова. Ну, а дальше их взяли. Взяли чётко, по отдельности, но практически одновременно.
Дайте нам, Андрей, пожалуйста, следующее, скажем так, групповое фото, на котором видны фотографии в профиль и в фас, как это делают фотографы известной фирмы. В верхнем ряду — братья Копыловы: старший — Владимир, младший — Георгий. В нижнем ряду — их друзья, если это так называется: Герман Патрушев в левом нижнем углу, Арнольд Щеголёв — в правом нижнем углу. Значит, у всех джентльменов по ходке за плечами. У одного из братьев — две. Абсолютно классический набор уголовных статей, в основном грабёж. Значит, что стало основанием для выбора объекта нападения? Вот судя по всему, судя по тому, что потом на следствии вскроется, представление о том, что у семьи были деньги, и большие деньги, было связано не столько с должностью директора рынка — хотя, наверное, это тоже как бы говорило в пользу того, что ну уж советский-то торгаш должен быть жучара с бабками, да? — а вот какая история. Дело в том, что покойный уже к этому времени тесть директора рынка, покойный муж вот этой вот убитой бабушки… Бабушку, кстати, убили отдельно особо жестоким способом, именно потому что считали, что она знает секрет покойного мужа: её придушивали мокрым полотенцем, потом отпускали, несколько раз её таким образом вводя в состояние практически смерти. Ну, у неё просто сердце не выдержало, и она умерла от этих пыток. Вот.
А искали деньги её мужа. Дело в том, что её муж, Соломон Иткин, скончавшийся за год до этого, к своему счастью, был старостой еврейской общины города Свердловска. В фильме «Следствие вели» сказано, что он, там, герой войны, военный лётчик. Видимо, это тоже какая-то легенда, потому что я проверил по сайту «Подвиг народа»… Ну, у военного лётчика, даже если он почту возил и фельдъегерей, не могло не быть боевых наград — он там не значится. Ну, не важно. Да, это дело, на самом деле, десятое. Это я просто к тому, что в фильме я встретил много такого, что у меня вызвало удивление, скажем так. Хотя обычно, на самом деле, фильмы этого цикла, они достаточно добросовестно сделаны.
Значит, и в начале 1960-х у евреев города Свердловска, у которых не было своего молельного дома, почему-то возникла надежда и проект: а давайте-ка мы попросим власть — пусть они разрешат нам построить синагогу. Они, значит, написали слёзницу, клятвенно пообещав, что все расходы — на общине, что если разрешите построить, мы и землю купим на свои средства, и строителем наймём, и материалы… Мы власть ничем не побеспокоим: только дайте разрешение, чтобы у нас было место, где мы могли бы собираться на совместную молитву. И, видимо, почему-то у них были какие-то основания надеяться, что разрешат, и община начала сбор средств: кто-то рублик, кто-то трёшку, а кто-то… Наверное, были состоятельные люди, кто-то, наверное, дал и побольше. Сколько там было — никто не знает. Ну, а дальше… Извините, время хуже выбрать можно, но трудно: начало 1960-х. Мы не так давно делали выпуск об одном из процессов против общины пятидесятников, так я хочу сказать, что гонения на религию при позднем Хрущёве — они распространялись равно на всех.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: И на протестантов, и на буддистов, и на католиков, и на православных, особенно если они были какие-то не совсем такие, да? И естественно, этим совершенно с глузду съехавшим гражданам города Свердловска сказали: «Да вы что, с ума сошли? У нас тут коммунизм объявлен через 20 лет. Какая синагога, граждане?» А дальше… Кто-то говорит, что Соломон Иткин эти деньги раздал обратно всем жертвователям, кто-то говорит, что было некое собрание актива и было решено на какую-то там помощь благотворительную к каким-то особенно нуждающимся эти деньги обратить… Но медицинский факт: у него этих денег не было и у его вдовы этих денег тоже не было.
Вот они, видимо, и были главным, так сказать, аттрактантом вот этой самой совершенно отмороженной компании. Ну, а дальше… Дальше, значит, довольно быстро начали колоться. Первым раскололся Патрушев: против него был совсем убойный аргумент. Потому что, как… То, что они все были при всём этом — как бы уже было понятно. Но всегда же роли… Каждый же твердил: «Начальник, да на мне-то крови нет. Да я-то ничего, я-то что…» Ну, а потом Патрушеву сказали: «Патрушев, смотри, вот заключение»… Это, кстати, к вопросу об участии криминалиста, прокурора-криминалиста.
С. БУНТМАН: Это он, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Значит, «Патрушев, смотри, вот тебе почерковедческая экспертиза-то! Записочка-то на заборчике, которой вы пытались, значит, доблестные органы сбить с правильного пути, про то, что так будет со всеми жидами, — твоим почерком написана». Ну и Патрушев поплыл, потёк: «Да, записка моя, но вот тут вот я нет, вот я не резал, вот я не…» Выяснилось, чем они… Ну, собственно, выяснилось, когда схрон взяли, обнаружили дубинки такой достаточно оригинальной конструкции: из толстого кабеля, толстая резина в оплётке, внутри — провода, но провода вынимаются и в качестве тяжёлого, но гибкого при этом сердечника туда внутрь набиваются гайки. И вот такая вот короткая, достаточно короткая, полуметровая дубинка способна наносить тяжелейшие травмы, притом что и компактно, и наружных следов практически не оставляет. Вот этим и пользовались. Вот.
Ну, а дальше — дальше ещё одна картинка у нас. Это фото. Сохранилось несколько фото. Как в таких случаях всегда делали, или почти всегда делали, когда дело очень громкое и резонансное — было устроено открытое судебное заседание Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР, выездное, в Свердловске, в одном из домов культуры. Я сказал «почти всегда», но оговорился: нет, конечно. Иногда по каким-то соображениям, хотя дело было очень резонансное, но его секретили. За год до этого с Ионесяном — вот уж Мосгаз-то было какое классное дело.
С. БУНТМАН: Да уж, помню как сейчас.
А. КУЗНЕЦОВ: Вся Москва на ушах стояла. Нет, вот его секретненько, тихонечко, без всякой публички, быстренько приговорили, быстренько расстреляли. Но здесь, на мой взгляд, было принято абсолютно правильное решение: было проведено такое вот выездное заседание суда. К сожалению, не сохранилось о самом суде никаких документов, поэтому я не могу назвать ни фамилии судей, ни фамилии адвокатов. Они были точно — Драпкин это вспоминает, что адвокаты знакомились с делом. Но вот последняя фотография, которую, пожалуйста, Андрей, нам сейчас покажите — это первая страничка докладной записки в ЦК КПСС.
«Выездной сессией <верховного> окружного суда РСФСР» от 19 марта 1963 года «рассмотрено законченное прокуратурой… по обвинению Коровина 1934 года рождения, ранее судимого… Коровина 1936 года рождения, дважды судимого… Патрушева 1938 года рождения, ранее судимого… Щекалева 1937 года рождения, ранее судимого… признаются виновными в том, что после освобождения из мест лишения свободы не встали на путь исправления, с целью совершения новых преступлений… организовались в вооружённую банду. Изготовили холодное оружие — металлические кастеты, дубинки в виде резиновых шлангов с металлическим стержнем… внутри, по заранее разработанным лекалам… совершили два бандитских нападения… напали на старшину милиции Шаронова…» В общем, излагается то, о чём я уже рассказал, но посмотрите на этот документ повнимательнее. Подписи слева, кто ознакомлен. По некоторым подписям можно понять, кому они принадлежат. Вот самая верхняя, например, довольно разборчиво написана — Ильичёв.
С. БУНТМАН: Угу.
А. КУЗНЕЦОВ: Кто не помнит, был такой довольно всесильный секретарь ЦК, так уж получилось, что я был на Старой площади один раз в кабинете, где он когда-то сидел. А вот подпись пятая сверху — маленькая, но зато очень разборчивые три буковки: Сус. Да, именно Суслов.
С. БУНТМАН: Михаил Андреевич?
А. КУЗНЕЦОВ: Да, Михаил Андреевич, конечно. Но самая важная внизу: «Т. Брежневу Л И доложено», а подпись, по-моему, Александрова-Агентова, одного из его многолетних помощников. Вот такой вот шум был произведён, ну и с учётом того, что мы знаем о нескольких делах в хрущёвские времена, где довольно демонстративно не соблюдались где-то просто законы, а где-то законы в целом соблюдались, но не соблюдались сроки. Здесь очень короткое расстояние между вынесением приговора (19 марта), и через пять недель приговор был приведён в исполнение. Это очень быстро, потому что после первой инстанции следует апелляция, если апелляцию отклоняют, следует комиссия по помилованию, так называемая «подпомиловка», да.
Я вот вижу, там нам срочное сообщение приходит в телеграм: «Я родственница убитого доктора, его звали Климентий, а не Константин». Совершенно верно, я оговорился, у меня… Ну вот к вопросу тесности мира и тонкости слоя. Здесь почему-то было принято решение всё в сжатом виде… Ну почему — собственно, я не думаю, что это какой-то большой секрет. Дело в том, что, скорее всего, торопились увидеть заголовки в местных газетах. Я видел фотографию, правда неразличима, нечитаема заметка, но понятно, о чём она: убийцы приговорены к смерти, и так далее. Торопились отчитаться, что возмездие постигло, чтобы слухи не распространялись, чтобы исчезло вот это вот… Всячески подчёркивает и Драпкин, и я так понимаю, что подчёркивали другие руководители следствия в беседах с общественностью — положено же было встречаться с общественностью — что на самом деле вот этот вот антисемитский крик души был предпринят, конечно, для отвода глаз.
То есть это ничуть не мешает этим четырём выродкам быть вполне себе законченными антисемитами, сейчас это уже не проверишь, но вот то, что они сделали, было сделано, конечно, для того чтобы направить следствие по ложному пути, для того чтобы создать ощущение, что это некое идейное, скажем так, преступление, а что пропажа ценностей и всё прочее — это, что называется, сопутствующие товары. Но надо отдать должное работникам свердловским. Москвичи, как я понимаю, в общем не пригодились, или, как в популярном меме про удава, не окупились. В этом нет их вины, кстати говоря, об этом очень спокойно Драпкин пишет: ну, а что вы хотите, у них тут агентуры не было, города они не знают, специфики они не знают, ну спасибо, понятно, что это были опытные, так сказать, грамотные товарищи, но мы уж тут и сами справились. Ну что же, он имеет абсолютное право на такую вот гордость профессионала за хорошо сделанное дело.
С. БУНТМАН: Ну здесь ещё можно сказать, что достаточно быстро проводилось это, потому что нужно было, с одной стороны, погасить обычную в этих случаях панику (я просто помню панику в Москве из-за Мосгаза), а с другой стороны — отвести подозрения в том, что кому-то это понравится. Это уже не то время было, кому-то это понравится, и известный лозунг на картонке может найти своих сторонников.
А. КУЗНЕЦОВ: Тем более что, оказывается, вошли-то они как сотрудники КГБ, предъявив переделанные удостоверения, и заявили, что всем евреям есть секретное постановление сдать ценности, ну, а напомню, что смерть Сталина была всего десять лет назад, и евреи постарше очень хорошо помнят те слухи, которые перед ней очень активно циркулировали не только в среде творческой и приближенной интеллигенции, но и в среде самых обычных людей. О том, что готовятся вагоны, что готовится депортация, тем более что примеры депортаций целых народов, как говорится, были свежи перед глазами.
С. БУНТМАН: Игорь жил в одном доме со следователем по этому делу, Дурасовым, к тому времени уже полковником.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Есть такая фамилия, Дурасов, да, среди тех, кто работал.
С. БУНТМАН: Ну что ж, спасибо большое, что вы внимательно слушали, не только о еде говорили, как это часто бывает в чате, спасибо большое. Нет-нет-нет, тут очень много всего по делу было. И до встречи, до встречи. Завтра, например, я хочу вам назначить дополнительное рандеву помимо 17 часов, это будет программа «Дилетанты. 96 страниц», и вот тот номер, который жёлтый с Бисмарком, он будет обозрён. Спасибо большое, всего вам доброго.
А. КУЗНЕЦОВ: Всего доброго, до свидания!