Меня приняли, наконец, в интернат для детей железнодорожников. Комиссия, походы по врачам, анализы, разные справки – все позади.
И вот первое сентября. Начало было праздничное и очень пышное. Смех, громкие разговоры, поздравления, радостные восклицания при встречах. Я никого из ребят не знал и ощущал себя сиротливо, поэтому ждал: скорее бы это кончилось, скорее бы уроки.
Там за примерами и задачками, вопросами и ответами можно было спрятаться от своего положения новичка.
- А тебя, мальчик, как зовут? – обратилась ко мне учительница.- Гриша, Гриша Ерохин,- ответил я.- Вот и хорошо, а меня Лидия Ивановна. Третий класс у нас в школе один и поэтому, чтобы он был хороший все должны хорошо учиться.
Ты будешь хорошо учиться?-Спросила Лидия Ивановна.
– Да, буду,- стесняясь ответил я.- Ну, вот и хорошо. Все ребята разделены на звездочки, ты будешь во второй звездочке. Каждый день мы подводим итоги. Какая звёздочка получит больше четверок и пятерок, та и займет первое место,- закончила наш диалог учительница.
Незаметно прошло три урока. Вот объявили второй завтрак, потом еще два урока и обед. Время бежало незаметно. Мальчиков в классе было двенадцать, и они были, наверно, по регионам разделены на три – четыре группы. В каждой группе – свой лидер.
Я еще не определился, поэтому меня стал опекать орский мальчик Александр Барышников. Он был сильнее физически и крупнее остальных ребят. Они его побаивались.
Между обедом и самоподготовкой было часа полтора свободного времени. Это было время для игр и внеклассной работы. Саня все знал и посвящал меня во все тонкости интернатской жизни.
- Пойдем, секрет покажу, – заговорчески шепотом позвал он меня в сторонку. Саша привел меня в кустарник за интернатским забором и, отодвинув кирпич, показал пачку папирос "Беломор".
Пачка была аккуратно надорвана, и в ней лежало штук двенадцать целых папирос.- Давай покурим? – предложил он мне.- Давай, – согласился я.
Он как бывалый курильщик достал коробок спичек и мы, закашлявшись, затянулись по одной. Какое там это было курение: потянув дым из папиросы в себя, мы просто его выпускали.
Не курили, а точнее – дымили. Так, непрерывно, одна за другой, мы сожгли почти все папиросы. Во рту было пакостно, а в голове туманно. Но мы, не сознаваясь, друг перед другом, и мужественано расправились с этой гадостью.
Ни он, ни я не умели курить. Сработало стадное чувство или ложный стыд быть обвиненным в том, что не умеешь курить. К желудку подступала тошнота, и хотелось пить.
- Давай зажуем вишневыми листьями, а то Аннушка в классе унюхает, скандал будет. Сейчас бы я почистил зубы и помыл руки с мылом для устранения запаха, тогда глупо следуя советам «бывалого» Саньки, я добросовестно жевал ядовито-горькие листья вишни.
Из глаз катились слезы от горечи во рту, но я терпеливо жевал. При этом мы сидели среди кустарника, пригнувшись, чтобы нас никто не увидел.
Позже мы присоединились к ребятам, которые гоняли мяч. Потом играли в «лянгу»*.
Незаметно, за играми наступило время самоподготовки, и вот мы уже – в классе. Пришла воспитательница. Звали ее Анна Константиновна. Это была женщина приятной внешности с красивым голосом. Она поздравила нас с началом учебного года и поведала о честности октябрят, об их прилежном поведении.
- А теперь, честно скажите, кто из вас курил?
Надо сказать, что запах накуренного был очень сильный, как будто в классе стояло два десятка пепельниц, только что наполненных окурками, свежевыкуренными бычками.
Класс безмолвствовал. Надо сказать, интернатские законы были суровы, там не приветствовалось ябедничество и доносительство.
- Ну, кто из октябрят честно сам признается, что курил? – снова вопрошала воспитательница.
К тому времени, пройдя по классу, Анна Константиновна по запаху уже знала, кто курил. Было стыдно очень за содеянное, у меня горело лицо и уши. Они так и говорили: «Это он, это он курил».
Во мне присутствовало несколько чувств: стыд за содеянное, неприятное ощущение во рту, в животе, в голове и сомнение в необходимости не признаваться и страх быть уличенным.
-Ну, что нам скажет, поэтому поводу новенький? – вопрошала воспитательница, обращаясь явно ко мне.
Я сидел, низко опустив голову. Новеньких в классе было три, и я в тайне надеялся, что она обращается не ко мне.
-Вставай, вставай, тебя, кажется, Гриша зовут, – обратилась она снова ко мне.
Я молчал, безнадежно надеясь, что ничего не раскроется. От меня несло табаком, как от дворовой собаки псиной. Я встал, низко опустив голову.
-А ты, Барышников, почему не сознаешься? – добила она меня своим вопросом к Сашке, и я еще ниже опустил голову. От стыда я был готов провалиться сквозь пол.
Чувство вины тогда и впоследствии вызывало у меня отвращение к «Беломору». Уже, будучи взрослым, я не мог понять, как это мужики курят такую гадость.
Впрочем, гадость все, что курят, только одно дороже, другое доступнее. Нас, конечно, наказали как-то за тот случай. Только для меня это послужило хорошим уроком, и я до семнадцати лет даже не пробовал курить, А «Беломор» у меня до сих пор ассоциируется с чем-то неприятным.
-------------------------------------
*Лянга-1/8 дециметра бараньего меха, с утяжелением ввиде свинцовой пуговицы.
Анализы
Анализы-это.... скажете Вы.
Это слово преследует меня всю жизнь, я хотел сказать сознательную. При оформлении в школу–интернат я впервые познакомился с этим термином. Потом мне стало знакомо еще несколько слов: перке, мазок из зева, посев…Потом Суворовское …
Ну, а потом я просто стал каким-то опытным образцом для нашей медицинской науки. Кстати, спасибо Родине за заботу о моем здоровье.
Вот и в санчасти Каспийской флотилии нужно было сдать анализы на предмет дизентерии. А у меня, извините, нет их. То есть, внутри меня может быть и есть, а сдать для предъявления я ничего не могу.
Меня, может быть, и не пытали, но я же сам сказал, что у меня «жидкий стул». Не ожидал я, что все этим закончится.
Поезд Астрахань-Баку проходил через, тогда мирную, Чечню. Помню станции Прохладная, Солдатская, Грозный… выхожу на перрон, а мне под нос ведро с виноградом:
– Возьми, возьми матросик всего рубль за ведро.
– Не хочешь, ну давай за восемьдесят копеек, чтобы бабушка не несла назад, пожалей бабушку, возьми, а то мне далеко идти.
Взял я у той бабушки виноград. Для меня это было в диковинку. Вкусный! Сочный! И столько много! Думаю, хоть наемся.
Вагон, лето, жара! Воды мало, где я его мыл не знаю. Но что мыл,старался, точно помню, хорошо помню.
Не знал я тогда, что сам по себе виноград слабит, а если он зеленоват, то шкурка его и косточки крепят. Виноград я съел весь. Все ведро.
При том ел я его как-то легко. Елось. Вкусно, с аппетитом! Никакой, почти, оскомины. Так, легкое ощущение кислоты.
А потом наступило неудобство, в животе забурчало. По мере того как поезд приближался к Баку, я испытывал на себе первую фазу воздействия винограда. Мне казалось, что в животе у меня уже ничего нет, а под желудком «буль-буль». Сходишь в туалет, вроде бы ничего нет. Сядешь тихо в свой плацкарт. Только успокоишься …Опять «буль-буль-тр-р-буль». С опаской на пассажиров посмотрю, и не спеша в туалет. Опять ничего.
Я и чай крепкий пил, сухари жевал,и орехи ел *. Пошел в ресторан риса поел.
(Да видно переборщил). А на виноград и фрукты-овощи в тот раз я уже смотреть не мог. Только потом в санчасти, я честно сказал:
– Да! У меня был жидкий стул.
– Тогда, Вам обязательно нужно сдать анализы. А то триста человек курсантов. Мы должны быть уверены, что Вы не бациллоноситель.
– Так это, я третий день в туалет не хожу.
– Ну и что? Вон у нас капитан 3-го ранга с бербазы. Говорил, что у него запор, а сам оказался бациллоносителем. Он в госпитале сейчас. И тебя в госпиталь. Там вы и встретитесь.
Так и упекли меня в госпиталь. Все бы ничего, но и в госпитале я несколько дней ничего не мог предъявить комиссии. И это не смешно. Смешно было потом, и было смешно еще несколько раз.
Первый раз смеялись окружающие больные, когда пришли и объявили, что меня записали на телевизор. Я еще не знал, что это такое и спросил:
– А что ржать-то, я телевизор не очень люблю, его и без записи смотреть не буду.
– Нет, это другой телевизор. Это, когда тебе в желудок заглядывать будут через дюймовую трубу из нержавейки. Вот целку сломают, узнаешь, что такое «телевизор».- Да ну!-Усомнился я тогда.- Не ну, а точно.
Второй раз смеялись все, когда узнали, что во время «телевизора», бацилл дизентерийных у меня не обнаружили, но я буду в госпитале две недели.
–Как две недели? – возмущался я у начальника отделения.
- А Вы, мил человек, в спецотделение попали, а здесь инкубационный период две недели, сдадите анализы и, если результат будет положительный, то Вас выпишут.
Вот горя-то было. Да, да, именно, горя, а не огорчения.
Да еще узнал, что у нас курсант второкурсник в отделении лежит Лысухин, кажется его фамилия, с менингитом.
«Вот,–думаю,–еще менингококк какой-нибудь подхвачу. Но все обошлось. Только я очень переживал, что в госпитале, а не с товарищами на Каспийской флотилии. Да и столько бездельничать, для меня физически было тяжело, а душевно не выносимо.
Вот! А Вы говорите: "Анализы!"
* Народные средства при диарее-крепкий чай, орехи, рис и рисовый отвар, отвар коры дуба, черёмуха, отвар гранатовых корок, белок от сваренных вкрутую яиц, кефир после трёх суток хранения...
Аромат сена
- Б – ж – ж – ж – ы – ы – и! Б – ж – ж – ж – ы – ы – и! – назойливо жужжит шмель, перебивая запахи утра.-Т – у – р – р – а – а! Т – у – р – р – а – а! – монотонно издает звуки телега.
- В телегу запряжена наша старая корова Зорька. Папка идет с боку, держа в руках поводок от налыги, нехитрой упряжи, которая надета на голову Зорьки.-Цоб! Ц – о – б – е ! Цоб! – понукал отец время от времени корову.Телега пустая, и корова тянет ее легко, как игрушечную.
Утро, и еще свежо. Я лежу, пригревшись в телеге, плотно запахнув на себе полы старой фуфайки, голова моя на клочке сена. Чабрец, клевер сушёный, вязелька, листки подорожника, душица запахами свежести и чистоты из клочка сена действовали на меня успокаивающе.
Сон подбирается ко мне, и, время от времени, я проваливаюсь в его глубину, но потом скрип телеги возвращает меня в явь. И тогда, не во сне, я вновь ощущаю аромат, источаемый клочком сена, лежащего в головах.
– Доржись! Доржись крепче!–кричит мне папка и снова подгоняет корову.-Цобе! Цоб! Давай, милая, давай, мы тебе за сеном едем,- как бы опрадывается он перед коровой Зорькой.
Вот мои ноги провалились куда-то вниз, потом голова поравнялась с ними, а потом ноги оказались выше головы. Я поднял голову и, открыв глаза, увидел, что телега преодолела яму на дороге. При зтом ощущение было такое как буд-то проваливаешься в преисподнюю.
-Б – ж – ж – ж –ы – и – у! Б –ж – ж – ж – и – и –ы!–снова догнал нас шмель.-Б-з-у-и-и, з-ю-у-а,-как бы отвечает ему телега скрипом колес.
Воздух вдруг наполнился теплом, пахнувшим от русла старой речки, запахло болотной мятой и лопухами.
-Щас, щас, сынок, уже приедем, тут недалеко. Ты давай просыпайся, вилы готовь, – это отец мне.
Эх, тоска зеленая! Сейчас начнется: сначала грузи телегу сеном, потом вези на сеновал, выгружай, потом скирдуй!
-Х–г–эк! – сопровождает гортанным звуком отец подачу тяжелого навильника.
– Т–р-а-к!–прижимаю я навильник граблями, а отец вытаскивает вилы.
-Напущай! Напущай!–старайя сложить воз поширьШе.
-Топчи лучше! Утаптывай, а то развалится воз по дороге!- назидал мне отец.
Вот уже и верхушка. Заведя слегу спереди телеги за веревочную петлю, мы вместе с отцом забрасываем на хвост слеги конец веревки, другой конец которой привязан за кольцо на задке телеги. -Х-г-эк! И–и-и х–г–эх!–натягивает отец веревку перекинутую через бастрык. Теперь можно и ехать, не развалится сено с телеги в пути. Будем переезжать в брод реку Кумачку и препятствие нужно преодолевать медленно, аккуратно, но сходу, и без остановки. Приближение к речке угадывается по громкому кваканью лягушек.
День окончательно пробуждается, и в воздухе появляется сухость. Дорога начинает пылить от тележных колес, и мы выбираем место в стороне противоположной шлейфу пыли. -Готовсь! Сейчас брод уже, – предупреждает меня отец, и мы разом занимаем свои места.
-Давай, милая, давай, – ласково пригласил отец к переправе корову.
Я уперся руками в воз сена. И, слава Богу, без задержки наша повозка миновала брод, и мы почти беспрепятственно преодолели песчаную дюну.
–Давай попоим корову,–предложил отец и закончил,– стой, стой, Зорька, тпру-у-у!
Набрав ведро воды, я поднес его к корове, отец ослабил занозку в ярме. Зорька мукнув, потянулась к воде и выпила почти все ведро.
-Трогаем, надо пока не так жарко разгрузиться. Хороший воз, шабаш на сегодня, хватит, боле не будем возить.
Мы разгрузились на сеновале и, бросив в телегу вязанку сена посочней для Зорьки, поехали домой. Теперь Зорька шла управляемая отцом из повозки.
Дома нас ждал сытный обед, но я есть не стал. Искупался в огородной яме с водой для полива. Так закончился один день сенокоса. Их впереди было еще около двух десятков. Самая трудная работа в крестьянстве - это сенокос, любил приговаривать отец. Мы тогда еще не понимали этого. Действительно, тяжелая это была работа. Но зато - запах сена – не надышишься! И это перекрывало все разочарования от непосильного труда! Я с удовольствием вернулся бы сейчас в то время, чтобы подышать еще хотя бы раз ароматом сеного запаха из своего детства!
11.02.23 Чужое стихотворение из интернета:
ЗАПАХ СЕНА
Пахнет горькой полынью в лугах,
Разнотравьем заката хмельного,
Слышно смех на крутых берегах
Бескорыстного счастья земного.
Ляжешь ночью в сухую скирду,
Наслаждаешься запахом лета...
Я люблю хуторскую страду
И разливы седого рассвета.
Встретив зорьку заветного дня,
Залюбуюсь бродягой-туманом.
Он ползёт, укрывая меня
Седовласым молочным кафтаном.
ЖБП
(ЖБП- журнал, а по существу – план боевой подготовки боевой части, корабля на год.)
Не каждому читающему этот рассказ понятен скрытый смысл этих трех букв. Вот и я… Когда на третий день после приема дел меня это коснулось, не сразу въехал в обстановку.
-Через три дня командир крейсера должен доложить командиру эскадры, что на крейсере ЖБП написали все, – начал задумчиво старпом Федя Бесов, – а у Вас, начхим, и конь не валялся в этом вопросе.
– Есть! Устраним! – бодро ответил я, слабо представляя о чем идет речь.
Помня суровое требование приказа министра Обороны о сохранности секретных сведений, я написал рапорт, чтобы мне разрешили выдать документы.
Прямо скажем, я слабо представлял, чем отличается К-3 от К-2, поэтому взял новый бланк ЖБП и переписал в него все один к одному со старого, даже даты старые оставил.
Это был «нонсенс». Сейчас так модно говорить…
А тогда-то я еще не знал, что занятия проводятся - в одни дни недели, тренировки по специальности – в другие, тренировки по общей подготовке – в третьи, тренировки на боевых постах – в следующие.
Лейтенант- он как новенький хрустящий рубль: если на рубль ничего не покупать, то он долго хрустеть будет. Так и лейтенант, если его не учить, то он долго-долго будет врастать в обстановку.
А учить-то меня некому было. Я только потом узнал, что наш старпом Федя Бесов сам еще толком не все успел узнать.
– Товарищ ли-ти-нант, – сводил он вместе брови, – Вы не стесняйтесь, если что задавайте вопросы.
– Вопросов нет, товарищ капитан третьего ранга, – бодро отвечал я и без задней мысли переписывал ЖБП.
– Вам все понятно? – Снова любопытствовал старпом.
– Так точно! – Отвечал я. – ЖБП готов.
А сам думал: «Еще два дня, а у меня уже все готово».
– Несите лично к командиру на доклад, – распорядился старпом.
- Ну, бог не выдаст, свинья не съест, – подумал я и бесстрашно пошел к командиру.
-Товарищ капитан второго ранга, лейтенант … для предъявления ЖБП прибыл, - доложил я командиру корабля.
– Ну, давайте, что там у Вас, посмотрим,– командир, быстро пробежав глазами по разделам, приговорил:
– Не годится! Переделать!- Сделал свой вывод командир крейсера.
-Что он говорил по существу, я не понял. Я был абсолютно далек от его мыслей (в смысле – недалек в написании ЖБП). Хорошо хоть я еще знал, с какой стороны он открывается!
Я старался еще день и к его исходу был с докладом у командира.
И на этот раз журнал боевой подготовки был забракован командиром. Почему? Мне было непонятно. К этому времени я постарался не просто переписать план боевой подготовки на год с прошлогоднего, но и даты, насколько мне позволяла моя осведомленность, расставил применительно к дням недели и в соответствии с распорядком дня. Я очень старался.
Мысленно потирал руки:
– Ну, наконец, я справился с поставленной задачей, и сейчас меня похвалят.
– Вы, что, Ерохин, не можете это все красиво оформить? Написать печатными буквами, выделить другим шрифтом заголовки, выдержать размеры букв и интервалы? – огорошил меня командир крейсера.
– Нет, товарищ командир! – Ответил я бодро ему на вопрос.
– А чему же Вас учили в училище? – Удивился он.
– В училище меня учили на военного инженера-химика, а не на чертежника, – бодро ответил я ему.– Я печатными буквами писать не могу!
...-Ахмет Абдулаевич, у Вас художник свободный есть? – обратился командир крейсера по телефону к старшему артиллеристу капитану 2 ранга Исмагилову А.А. -Конечно, товарищ командир, а зачем это нужно? –На вопрос вопросом ответил командир БЧ-два.
-Да вот лейтенант-химик тут у меня стоит, нужно ему помочь ЖБП написать печатными буквами.
–От едри его корень, у него, что подчиненных нет? –Вступил с командиром в «контры» старший артиллерист.
-Да подчиненные у него есть, только он говорит, что они печатными буквами писать не могут.
– Придуряются они. Ну да ладно, выделю ему старшего матроса Торчука, пусть он заберет его в 28 кубрике, – смиловался командир БЧ-два
– Ну что же, хорошо!
Завтра мне в 10 ноль-ноль на доклад к командиру эскадры, рапортовать о том, что на крейсере все ЖБП готовы. Так что до утра ты должен успеть написать. Будешь мне через каждые два часа докладывать о ходе написания. А если что не понятно, не стесняйся, задавай вопросы,–перешел командир на "ты". – Все ясно?
– Так точно!-Бодро тветил я. – А Вы мне рапорт подпишите о разрешении на работы с секретными документами в ночное время.
– Какой к &уям рапорт! Логачев! Вам все ясно? – обратился командир к секретчику, появившемуся в командирском коридоре во время нашей беседы.
-Так точно, товарищ командир!–Подтвердил секретчик.
Я закрыл ЖБП в сейф, а сам двинул на ужин. Потому как на флоте свой порядок. Аппетиту никакого, но поесть нужно. Это тебе не дома, ждать не будут. Если не придешь вовремя, младший вестовой выбросит все пищевые отходы и несьеденную пищу на юте за борт, через мусорный рукав.
После ужина я вышел из кают-компании в правый офицерский коридор, покурить. Там, рядом с большим зеркалом стоял "фитиль" (подобие мусорной урны или большой пепельницы), искусно сработанный корабельными умельцами из снарядной гильзы.
Следом за мной вышел лейтенант Миша Краснов – бывший "нахимовец", уже третий год служивший на крейсере. Его повысили в должности. Раньше он был секретарем комитета ВЛСКМ, а теперь – пропагандист, и должность у него майорская. С виду он грузноват, но умом жив и на язык остер.
Сегодня он в смене обеспечения остался старшим за Большого Зама (в «сидячей» смене, так называли обеспечивающую смену), но я этого еще не знал. (Должен Вам сказать, что в отличии от подводных лодок, на крейсере вместе с большим замом и начальником клуба-старшим мичманом Тамаевым М.Д. на корабле политработников было-двенадцать человек!) Краснов-хотя и лейтенант, но приближенный к его величеству–Большому Заму.
-Вы будете обеспечивать художественный кинофильм в кубрике №4 для личного состава БЧ-один, четыре, РТС, служб и команд, – выдал он мне в повелительном наклонении, затянувшись «беломориной» и, приняв начальственно-напыщенный вид, добавил:
– Я сегодня за Большого Зама остался и поэтому Вас назначаю обеспечивать просмотр художественного кинофильма матросами срочной службы.
Это известие, и то, как оно было преподнесено, сильно меня возмутило. Ну, понятно, по уставу все военнослужащие друг к другу должны обращаться на "Вы". Да и культурные люди так должны себя вести, но чтобы лейтенант лейтенанту, да еще бывший «нахимовец» бывшему "суворовцу" говорил "Вы"… Это уже было слишком!
-Ты что, Миша, сбрендил что ли? Что это ты ко мне на "Вы" обращаешься?– я возмущенно удивился. -Положено мне, я же, как вроде Начальник,– Миша "порхал" с самодовольным видом. -Не могу я твое приказание выполнить, потому что занят выполнением приказания командира корабля,–возразил я ему своей задачей.
-Не волнует меня это ,(на флотском матерном языке)– важно заявил Миша.-Тогда я доложу командиру корабля, что не могу выполнить его приказание,–аргументировал я Михаилу- Нет! Что ты! Что ты! Командиру не нужно ничего докладывать, – взволновано остановил меня Миша, – ты просто сходишь в кубрик, обозначишь начало просмотра. Как только фильм начнется, ты сразу же можешь идти заниматься написанием ЖБП.
-Ну, уж нет!– Возразил решительно я Краснову. Или ты назначаешь другого офицера обеспечивать просмотр кинофильма срочниками, или я иду докладывать командиру. А Фигаро там, Фигаро здесь-я не буду. Мало ли что произойдет в кубрике, а я не смогу ничего предпринять.
(Как оказалось четырьмя месяцами позже при подобных обстоятельствах, во время просмотра телепрограммы "Время" на эм "Спокойный" "годок" зарезал молодого матроса штык-ножом).
-Ну, хорошо, хорошо! –Миролюбиво согласился Миша.– Я другого назначу обеспечивать показ кинофильма.
Но его согласие было только внешним. Внутри у него все кипело. Миша негодовал, и никак не мог смириться с тем, что я отказался. Я сходил в кубрик №28 и огорчил старшего матроса Сверчука доверием командира БЧ-два. Среда, и все будут смотреть кинофильм, а ему придется работать – писать ЖБП, да еще кому? Молодому лейтенанту, только что прибывшему на корабль.
Мы приступили к работе, и уже через час я убедился, что так, действительно, будет лучше.
–Ты чай будешь пить? – спросил я Сверчука.-Я попозже, – отказался он.
Вначале он очень старался, и буквы у него получались ровными и красивыми. Через два часа я первый раз показал ЖБП командиру.
-Ну, вот, совсем другое дело,–заключил командир.–Если все будет хорошо, можешь мне не докладывать,- доверил мне работать самостоятельно командир. В процессе написания, выходя из каюты, секретный ЖБП я прятал в сейф, в котором хранилось два кортика: мой и лейтенанта Коли Чернова.
В это время на Седьмой эскадре формировался атомный крейсер «Киров». И его экипаж условно размещался на нашем корабле. Коля Чернов уехал в отпуск по "семейным", а свой морской кортик попросил разрешения похранить в моем сейфе.
О том, что к моменту окончания написания ЖБП в сейфе стало одним кортиком меньше, я узнал через три месяца. А пока действиями старшего матроса Сверчука я был очень доволен. По трансляции прозвучала команда: «Команде пить чай!» Я взглянул на часы. Было ровно 21.00.
-Двадцать минут перерыв, – объявил я Торчуку, закрыл ЖБП в сейфе, и, заперев каюту на ключ, убыл в большую кают-компанию пить чай.
- Большая кают-компания встретила меня как жужжащий улей. Все что-то оживленно обсуждали. Первое, что я понял –это говорили обо мне. Кают-компания ко мне была явно настроена недоброжелюбно.
-Вот капитан-лейтенант Маковецкий уже пять лет командует башней главного калибра, у него пятьдесят восемь подчиненных, и то обеспечивает просмотр кинофильма личным составом БЧ,-два, а лейтенант Ерохин три дня на корабле и отказывается кинофильм обеспечивать. Это делать пришлось лейтенанту Петриченко,–подливал масла в огонь лейтенант Краснов.
-Что, что? – Не расслышав, переспросил капитан-лейтенант Васька Маковецкий и повернул левое ухо в сторону Краснова. Правым ухом Василий Иванович не слышал уже пять лет. Он был ветеран крейсера. А по молодости Вася не успел открыть рот во время стрельбы залпом башни главного калибра, и у него лопнула барабанная перепонка в правом ухе. Поняв, что капитан-лейтенант Маковецкий не расслышал его, Краснов снова повторил сказанное.
-Ты, почему вводишь офицеров в заблуждение? – обратился я к Краснову,– это же нечестно с твоей стороны. -Нет, это почему так?!–Завозмущался въехавший в тему Маковецкий.– Я–командир башни, капитан-лейтенант, и должен обеспечивать кинофильм, а тут какой-то лейтенант, три дня на корабле и уже права качает!
-Это же не так, – оппонировал я к офицеру.
-А Вам, товарищ капитан-лейтенант, как старший на два ранга в должности, я делаю замечание, чтобы Вы не встревали в разговор старших,–пригвоздил я на месте Маковецкого.-Я- начальник службы, а вы – комбат. Это нужно было видеть! Маковецкий от удивления стукнул отвисшей челюстью о дубовый обеденный стол.
-Ну, и наглые лейтенанты пошли, – бросил в мою сторону командир дивизиона универсального калибра капитан-лейтенант Чеботарёв. Он уже закончил чаепитие и направился к себе в каюту. Меня задели его слова, и я хотел объясниться с ним.-Валерий Николаевич! Валерий Николаевич! – почти крикнул я ему в след. Но он пошел, как будто меня не слышал. -Пригласи его, – распорядился я вестовому.
Вернувшись, вестовой застенчиво пояснил, что Чеботарев не изъявил желания возвращаться в кают-компанию.
В 22.00 посмотрев на результаты работы, командир корабля предоставил возможность мне работать самостоятельно. Остаток вечера и часть ночи я мучался над ЖБП, а утром предъявил его командиру корабля.
-Все получилось неплохо, – подвел итог моей работы командир корабля.
На некоторое время я почувствовал облегчение. Я еще не знал какие испытания ждут меня в этот день.
-Да как Вы смели не подчиниться Краснову! – заорал на меня "с порога" Большой Зам капитан второго ранга Игнатьев, вытаращив свои и без того выпуклые глаза, когда после прибытия катера со сходной сменой меня вызвали к нему в каюту. При этом казалось, что он вот-вот долбанет меня в темечко своим горбатым носом.
-Вы!Вы!…,–Большой Зам захлебывался от кипящей в нем злости и при этом брызгал слюной.
–Товарищ капитан второго ранга,–делал я попытки ему объяснить, как все было, но он меня не слушал и обрывал:-Да Вы еще пререкаетесь! Да Вы у меня! да я Вас… Он, как пантера, метался по каюте. Речь его была угрожающей, недоброжелательной.
Казалось, что он собирался сделать со мною что-то физически. Мне непонятно, почему командир и теперь отзывается о нем, как о высоком профессионале. Он же тогда не мог разобраться в сути происходящего. Наверно, из-за чести мундира он был на стороне лейтенанта Краснова.
Я часто сравниваю Большого Зама с крейсара "Мурманск" с замами с ТАКР "Киев", ТРКР "Кирова" и "Новороссийска". За последних я бы сказал: "Да, вот это комиссары!" А про нашего… иначе чем "коньюктурщик" я бы , иначе не сказал. Ну, да ладно. Бог ему судья!
В тот момент нужно было идти к старпому на утренний доклад, и зам распорядился:-Идите! Я с Вами ещё разберусь! – Важным голосом Зам разрешил мне идти. После осмотра и проверки оружия и технических средств меня вызвал в каюту старпом.
Об обеспечении кинофильма в кубрике №4 старпом Бесов знал со слов Большого Зама, поэтому прямо с моим приходом в его каюту начал нещадно меня ругать. При этом старпом не задал мне ни одного вопроса, а ведь он был моим непосредственным начальником.
Наш старпом Федя Бесов был еще большим коньюктурщиком, и ссорится с Большим Замом, как с представителем ЦК КПСС на корабле, из-за какого-то лейтенанта-химика, не собирался. Его абсолютно не интересовали мои переживания по этому поводу и то смятение, которое вызывало у меня в душе отношение к случившемуся моих командиров.
А старпом даже не удосужился проверить, как написан ЖБП. И лихо бы мне было, проверь он его. Ведь старший матрос Сверчук –украинец, и процентов десять текста ЖБП было написано на его родной, украинской мове.
Развязка ждала меня в кают-компании перед обедом. Из-за меня офицеров собрали на пять минут раньше.-Товарищи офицеры!–начал старпом Федя Бесов.–Вчера у нас на корабле произошла попытка невыполнения приказания. Лейтенант Ерохин…– и Федя в своем понимании изложил вчерашний случай.
-А ведь личный состав на корабле – это главное, – продолжил он.–И забота о простом матросе–это долг каждого офицера и мичмана. Чтобы личный состав накормить, обеспечить всеми видами довольствия, организовать культурный досуг–на это мы офицеры здесь и поставлены.
-Вот, если некому на корабле будет обеспечивать кинофильм, и я – старпом, капитан третьего ранга, получу от командира "добро" на сход, то не пойду на берег, а останусь и обеспечу кинофильм. А вот лейтенант Ерохин… продолжал он картинно.–А Вы встаньте, когда к Вам обращаются!- повысил Федя голос. -За попытку не выполнить указание старшего политработника лейтенанту Ерохину объявляю выговор, –вынес мне СПК взыскание при всех офицерах, явно нарушая требования устава о субординации.
Это был первый выговор за недолгие четыре дня на корабле.
-Приглашайте офицеров к столу,–распорядился командир старпому,–если у Вас больше нечего сказать.
На душе у меня было пакостно, и я ел без аппетита. В голове моей было смятение, но внешне я не терял самообладания.
-Как закончите обедать, зайдите ко мне, Ерохин, – уходя в каюту, распорядился командир корабля.
Без аппетита я доел свой обед и постучал в каюту к командиру корабля:
– Разрешите, товарищ командир?-Входите, входите, –разрешил мне командир корабля.–Ну, рассказывайте, как всё вчера было на самом деле.
Я рассказал всё по-порядку. -А что же Вы мне сразу не доложили? – спросил командир.-Так Белов сказал, что командиру не нужно докладывать, – пояснил я командиру.-А зря, нужно было мне доложить, и я бы все уладил. А это правда, что Вы вызывали в кают-компанию командира дивизиона универсального калибра? -Да, нет, товарищ командир. Я его не вызывал, а просто попросил вестового его пригласить, думая, что он не слышал.
-Правильно Вы сказали, что Вы начальник службы. И впредь, если подобное повториться можете смело сказать: "Я Начальник службы, а кому непонятно, стройтесь в колону по одному и идите на ..й" А кому будет, что не ясно, пусть обращаются ко мне, – заключил командир.
Я очень долго боялся командира настоящим животным страхом, но тот случай, а потом наблюдение за его профессионализмом навсегда привили во мне любовь к нему. Он напомнил мне во многом моего отца. Был строг, но логичен и справедлив. Я горжусь, что жизнь столкнула меня с этой живой легендой Военно-морского флота.
Я глубоко убежден, что на флоте до сих пор не было человека, знающего флот как он. Он и теперь может принести много пользы флоту, России, будь он советником или консультантом президента страны. От него я узнал, что такое ЖБП и как его вести.
Мне, как никому повезло! После увольнения в запас я подружился с командиром. Часто бывал к него дома в гостях в городе Сочи. Более того я провёл у него в доме один отпуск. Встречал он меня радушно, по-царски накрывая стол. Он профессионально лично готовил, в том числе фирменный плов с мясом ропанов лично им добываемых со стенк бунны.
Водил меня в зимний театр на спектакли и концерты заезжих московских знаменитостей. Водил пешком на море, исключительно на пляж санатория Правительства РФ "Сочи". Он даже выправил нам с женой Мариной пропуска на режимную территорию правительственного пляжа. Там он нырял на глубину 8-9 метров и со стенки бунны доставал ропанов для своего фирменного плова.
Многое я узнал о нём из личных разговоров: о его судьбе, о его родителях, о его службе личных отказах в продвижении по службе. Владимир Николаевич Великолепно и глубоко знал историю, все мировые военные конфликты, нашу и зарубежную военную технику. Тогда он много нового рассказал о виноделии, о своей дружбе с директором завода шампанских вин. Он несказанно удивился, когда узнал через год, что я бросил курить. -Ну у тебя и воля!-Восхищался он.
От него я узнал о теории вероятности Елены Венцель, 700-страничную книгу которой он тщательно изучил с карандашом и конспектом и успешно применял во время противолодочных поисков, командуя большим противолодочным кораблём "Смышленный" и тяжёлым авианесущим крейсером "Киев".
Многому он меня научил и я, как подарок судьбы, теперь воспринимаю те минуты общения с живой легендой Военно-морского флота капитаном 1 ранга Пыковам Владимиром Николаевичем-человеком- легендой Северного флота!
Он просто-лучший! Он -настоящий!