Городок Красное.

Городок красное

Городок КРАСНОЕ.
АВТОР ПРОИЗВЕДЕНИЯ - АЛЕКСАНДРА РУДЭН. (  Раннее - Полевая Алла Владимировна ) 04.07.47. ПЕНСИОНЕР. Г. ТЮМЕНЬ. 2014 год. (Посвящается памяти разведчице  ВОВ  Раисе Пасичник).

Новый год сорок третьего года был вьюжным и поэтому очень холодным, ветер пронизывал идущих насквозь. В маленьком шахтерском городке Красное, кто – то развесил листовки на заборах частных домов. Почти детским почерком были выведены слова: «Смерть фашистским оккупантам». С утра полицейские зверствовали. Они входили в каждый дом и на месте допрашивали хозяев. У тех людей, у которых были дети, заставляли их писать текст листовки. Почерк не подходил, авансом избивали взрослых за то, чтобы впредь они следили за своими чадами по - лучше. Из семнадцатого дома вытащили почти раздетую девушку. Мать выскочила из дома следом за ней, крича.
- Она ничего не писала. Почерк не похожий
- Не писала, значит еще напишет. Знаю я вас, нож за пазухой держите. Уйди, а то, прикладом пришибу, - выкрикнул полицай.
Из дома выбежала старая женщина, прижимая к себе пальто и платок.
- Дайте ребенку одеться.
Полицай взял одежду и кинул девушке под ноги.
- Одевайся.
Мать плакала.
- Куда вы ее ведете?
- В Германию поедет.
- Мама, не отдавай меня им, - закричала девушка, мать кинулась к ней и получила прикладом по голове от полицая.
Старуха наклонилась над дочерью, потом, поднялась и закричала:
- Надя, не зли зверя. Никому не смотри в глаза. Смирись. И дай Бог, выживешь.
- Мама жива? – плача, спросила Надя.
- Жива. Иди, детка, с Богом.
Надя наклонила голову и покорно пошла впереди полицаев к машине.
Молодой полицай спросил у пожилого:
- Старуха нас зверями обозвала?
- А, кто мы есть, против таких как сами голодранцы мы войну ведем.
Старуха наклонилась над дочерью и поняла, что полицай убил ее. Она присела на снег и тихо завыла.
Мимо них прошли две женщины, закутанные в платки по самые глаза. Им не было дела до лежащей на снегу женщины и воющей старухи, у них было свое горе, они спешили в управу узнать - за что арестовали их внука.
В это время в штабе третьего Украинского фронта полковник Петров разговаривал с опытной разведчицей фронта Валентиной, которая воевала с немцами с начала войны. Перед войной она окончила педагогический институт и когда началась война, то сразу ушла на фронт. По той причине, что она немного знала немецкий язык, ее взяли в разведку. Сейчас ей шел двадцать третий год. Внешне красивая и мудрая, она была похожа на учительницу младших классов.  А она была уже педагог историк средней школы. Долгое время батальон охранял ее косу по приказу полковника Шевчука.  Для разведчицы, которая в тылу врага, прикидываясь местной девушкой, коса имела свой пропуск среди полицаев и немцев. Ребята ей всегда из рейда приносили куриные яйца, чтобы она могла вымыть густые волосы. Но вот уже полгода, как она носит короткую стрижку из - за того, что их засекли немцы и решили спалить огнеметом в сарае, они не сдавались. Их выкуривали огнем и волосы в косе загорелись. Спасла их другая группа, возвращающаяся из задания.
Сейчас сидела перед полковником худенькая девушка с бледным лицом.
- Понимаешь, Валя. Выбрал я тебя для задания. Жаль, что сейчас идет война, в мирное время тебя бы величали Валентиной Ивановной. Сейчас наши ребята, тоже хорошо тебя величают – Валечкой.
- Величают и Валькой. Ближе к делу, Глеб Иванович, зачем вызывали?
- Деликатное дело. У нашего особиста есть…
- Тайная зазноба, Даша, радистка при штабе. Кто об этом не знает? – спросила Валя, улыбаясь.
- Тсс. Понимаешь, эта Даша не дает ему свободно дышать. Вот, девки пошли. Ну, пока шуры – муры были тайными, то все сходило у него с рук. За такое, он может и в штрафбат попасть.
-  Глеб Иванович! Если бы было так, то весь штаб был бы в штрафном батальоне. Не говорите со мной загадками.
- Мы же люди, а не истуканы. Осуждать я не могу никого, хотя руки чешутся иногда на этих кабелей. Война делает людей сильно чувствительными как в любви, так и в ненависти. Половинок тут – нет, - рассуждал Глеб Иванович.
- Я не согласна с вами. Разведка меня сделала сдержанной и мудрой. Я не заигрываю с дядями в погонах, старше меня на двадцать лет. И поэтому меня в роте называют «Валька, свой парень». Вы, что хотите, чтобы я ее  в свою роту привела, на перевоспитание. Я считаю -  этот вопрос должны решать они сами. Глеб Иванович, кончиться война и все мы разъедимся по своим домам. И сразу вопрос - любимые женщины на войне, отпадет сам собой. Простим мы всем и нас они простят.
- У тебя тоже есть любовь?
- На то я и женщина, чтобы любить и быть любимой.
- Я догадываюсь, кто это…
- Лучше, не надо… Меня тоже будете перевоспитывать?
- Нет, ты уже сознательная женщина. Не горячись. Дело не в Даше. К нам запрос пришел - отправить разведчиков, кто родом из Луганска, или кто хорошо знает этот город и окрестности. Ты же педагогический институт закончила в Луганске. Вот я и решил отправить тебя и Василия Спиридонова, он из поселка Ильича.
- Так бы и сказали, я не ребенок, жаль с парнями расставаться.
- Вернешься обратно, после взятие Луганска.
- Так в чем тут деликатное дело?
- Дашу нужно взять с собой.
- Смеетесь надо мной, ее спалит любой полицай.
- В шахтерские поселки с армией войдете.
- Тогда зачем им разведка, как у них своя есть.
- Валя, приказы не обсуждаются. Значит нужна им разведка, возможно, нужны те, кто знает Луганск. Понимаешь, полковник Орешко подозревает, что Даша передавала письма своим родителям за линию фронта, через наших разведчиков.
- Это исключено, я знаю ребят, никто не пойдет на такое, подставлять тех к кому мы шли.
- И все – таки, съезди в Красное, к ее родителям, поинтересуйся, что к чему.
- Хорошо. Боится Орешко. Значит, не все война спишет. Дело деликатное, вы правы. Изъять, если они есть и не читая, уничтожить? - спросила Валя.
- Умница. тебе полковник Орешко выдаст полномочия. А в штабе фронта, вас прикрепят к какому – то взводу, чтобы вы вошли после боя в шахтерские поселки. В общем, вы поступаете в распоряжение части направленной на боевые действия в Луганске.
- Даша, почти девочка, могут и убить ее, при вступление в поселки.
- На то она и война, кто – то гибнет, а кто – то скачет во весь рост и пули его не берут. Валя, советую тебе тоже закончить войну в Луганске, и так нахлебалась вдоволь всего. Тут есть рекомендации тебе к местным властям. Подумай.
- Орешко побеспокоился?
- Не только он, но и Шевчук Николай - такого же мнения. Сказал он, что ты, идя в разведку ходишь по лезвию ножа, жаль будет, если такую красоту немцы подстрелят.
- Понятно.
- Иди к Василию и Даше и берите направление в штаб. Ну, желаю тебе сделать правильное решение на счет себя.
На следующий день они отбыли из прифронтовой полосы и направились в другой штаб фронта с направлением на Луганск.
В штаб они прибыли только через несколько дней.
- Тут написано, чтобы не препятствовать вам передвижению в город Красное. Через несколько дней будет наступление на город. Хотите в бою участвовать?
- Да, -  вместе ответили Валя и Василий.
Валентина добавила:
- Иванихину Дашу оставим при штабе. Пусть войдет она уже в освобожденный город.
- Почему ей привилегия, - спросил майор особого отдела.
- Не обстреляна она. А в городе Красном она должна быть живой и невредимой.
Наступление на город был назначен на двадцатое февраля. На терриконе разведчики зарылись в снегу. Среди них была Валентина с Василием.
- Валька, убереги себя. Это не разведка, а открытый бой. У немцев будешь, как на ладони.  Валя, поцелуй меня.
- После боя, Вася.
- Тогда, охота отпадет. Все из – за Николая. Валя, он женат.
- Он не имеет значение для меня.
- С начала войны люблю тебя и все не решался сказать. Помнишь, там в сарае, нас огнем выжигали и я уже решился признаться тебе. Но, тут наши ребята немцев обстреляли.
- Почему же не сказал?
- Снова оробел перед тобой. Ракета.
- За Родину, - закричал батальонный и стал спускаться с террикона с пистолетом в руке.
Бойцы бежали за командиром с криками:
- Ура.
- Валька, тормози жопой, иначе свернешь шею, - на ходу кричал ей Василий.
Впереди солдаты падали от немецких пуль. Валентина споткнулась и покатилась по склону, царапая камнями лицо и руки, в которых она крепко держала автомат. Она уже не видела спину Василия, так как опередила его по спуску. Валя вывернулась и села ягодицами и дальше неслась по склону, скользила по камням вперемежку со снегом. Впереди солдаты, которые уже спустились, вели бой. Сражались они насмерть и насмерть стояли фашисты. Первые улицы были уже заняты. Валентина бежала и на ходу стреляла в убегающих немцев. Они прорывались к комендатуре. К вечеру городок был занят советскими войсками. Солдаты продолжали преследовать немцев по Луганской области.  В городе Красном был организован штаб местного самоуправления. Когда она присела возле штаба отдохнуть, то почувствовала боль в ягодицах и тазобедренном суставе. Прихрамывая, она пошла в только, что развернувшийся госпиталь при школе.
- Милочка, да вы всю задницу оборвали камнями, спускаясь с террикона. Штаны все изодраны в клочья. Тело ваше кровавое видно, как вы еще бежали за немцами и участвовали в бою?
- Я не чувствовала боли.
- Все до свадьбы заживет, а кости ваши целы. Сейчас повытаскиваю осколочки камней, обработаю раны. А штаны менять нужно, эти изодраны и в крови.
- Где их взять в это время.
- Сейчас, - сказала пожилая врач и ушла куда – то.
Она принесла старые солдатские брюки.
- Это мои, - солгала врач. – Будут великоваты и на тебя, и на меня тоже. Сойдет, лучше в них ходить, чем дырами светить.
Валя переоделась и пошла искать Василия, он не мог уйти дальше с Армией и она полагала, что он крутится возле штаба, ожидая ее.
Возле штаба Василия не оказалось. Она зашла в штаб.
- Нет, Филимонов не приходил. Столько ребят на терриконах погибло. Ищи его у подножья или в медсанчасти.
Она ходила среди убитых солдат и искала своего друга по войне.
Похоронная команда складывала тела в одно место, готовя их к захоронению.
Валя подошла к старшему и спросила:
- Посмотри в списках - Филимонова Василия - нет?
Солдат пролистал листки.
- Нет. Посмотри, вон там. Мы еще их не регистрировали, - посоветовал он, пальцем показывая на лежащие неподвижные тела на снегу.
Вася лежал на снегу с открытыми глазами.
- Вася…
Валя села возле него и долго оплакивала его. Она гладила его по волосам и поцеловала его в губы.
К ней подошли солдаты.
- Нам приказано, все убрать до рассвета и солдат похоронить.
- Этого, я отвезу к матери. Тут рядом. Положите его возле дерева. Я в комендатуру пойду за машиной.  Солдат вытащил бумагу и записал фамилию Василия.
В комендатуре ей посоветовали обратиться к главврачу санчасти, так как у нее есть транспорт, который пойдет за раненными.
- Опомнись, милая, какая машина? Мы разрываемся на части, раненых ребят не на чем вывозить. В шахтерских поселках идут бои.
-  А, в поселке Ильича?
- Туда мы тебя можем подбросить, а дальше идут бои.
- Мне нужно туда, чтобы отвезти тело бойца к матери.
- Эй, Сема, - закричала Главврач.
- Я тут, за перегородкой, - ответил мужской голос. – Что за характер и часу не даст подремать. Ну, где горит? – спросил пожилой солдат, выходя из – за перегородки.
- Отвезешь капитана в поселок Ильича, а оттуда раненных заберешь.
Они выехали на дорогу.
- Два часа всего лишь поспал, - сказал Сема.
- Главврач строгая у вас.
- Очень, но это не в счет если учесть, сколько она жизни солдатам спасла.  Она хорошая. Не церемониться. Не ищи, говорит она, где тебе поспать, будь у меня под рукой, ложись за перегородку. Другому, я бы мешал, а ей – нет.
Они подъехали к террикону. Василий лежал уже на обочине.
- Другой партией отправили бы и его, думали, что не приедешь, - сказал солдат из похоронной команды.
  Солдаты погрузили тело Васи на машину.
- Говоришь, к матери его везем. Не хотел бы я видеть ее глаза с укором. Красивый парень был, жаль. Тебя забрать на обратном пути? – спросил Сема.
- Спасибо. Обратно я сама доберусь.
Валя вернулась только через два дня в городок Красное. Она помогла матери Васи похоронить его.
На прощание, мать Васи с надеждой спросила:
- Может быть, ты была его невестой?
Валя покраснела и сказала.
- Я была его другом с начала войны. Не раз под одной шинелью спали в тылу врага, но невестой я ему не была.
- Жаль. А ты приезжай дочка ко мне, когда захочешь. Папа Васи в сорок втором году погиб на фронте, где его могила – не знаю и какое счастье, что сына мне ты привезла похоронить. Спасибо, дочка.
Даша жила уже у родителей и оплакивала семейное горе, потеря младших братьев, которые были убиты немцами перед самым взятием города, но тел никто не видел.  По приглашению Даши Валя осталась жить в ее семье. Утром она уходила в комендатуру, где работала уже следователем по делу предательства на шахте Энгельса. Валя вошла в здание, а навстречу ей шла моложавая светловолосая женщина в шляпке.
- Кто это? – спросила она у дежурного.
- Это мама тех ребят, которых замучили в гестапо.
- Как ее фамилия?
- Клавдия Мирная, ищет шестнадцатилетнего сына Глеба.
- Понятно.
- К вам сидят люди в коридоре из шахты.
- Надеюсь, что капитан не допрашивал их.
- Уходят с пометкой, значит допрашивал.
В кабинете, который был на два следователя, капитан Никитин допрашивал старика.
- Ну, арестовали начальника шахты, дальше, что было? За что его арестовали немцы? – спрашивал Никитин с нажимом на каждом слове.
- Я откуда знаю, за что? Он мне не докладывал. Люди на базаре говорили о нем, что, мол, его оставили советы, то есть вы, чтобы он вредил немцам.
- Когда вы это услышали?
- Когда еще немцы тут господствовали, - ответил старик.
- От кого услышали на базаре?
- Я не помню. Кто – то сказал, и кто – то цыкнул на него. Баба какая - то сказала.
- Какая баба.
- Я сейчас заплачу, не помню, кто сказал. У самого рыло было в пуху, не до разговоров было.
- В пуху?
- Ну да, немцы моего внука арестовали, за то, что тот вешал листовки на заборах.
- Где находится сейчас внук?
- Не знаем где Юрка.
Никитин повернулся к Валентине.
- Слышала, все знали на базаре о начальнике шахты. что он был оставлен в подполье. Иди старик, да не вздумай смыться, найдем.
- Куда мне бежать, да и незачем. Нет вины моей в том, что арестовали немцы начальника шахты. Тут, бы Юрку найти.
Старик ушел, Никитин сказал Валентине.
- Коль определили тебя мне в помощь, то займись бабушками, мамами у которых дети и внуки пропали. Детей в январе арестовали немцы.
- С чего начать мне?
- Вот тебе список и заявления. Пока двадцать семей пришло. В шахтерских поселках, тоже арестовывали немцы подростков, если они были знакомы с городскими детьми, те, что пропали, бери их под контроль. Сама не ходи, пусть тебе в дежурке, каждый день выдают тебе солдата для охраны, если ты захочешь по домам пойти.
Валентина не стала приглашать на допрос несчастных людей, а пошла по домам, прихватив с собою солдата из комендатуры.
- Я иду в дом, а ты жди меня на улице, - приказала она солдату.
-  Если тебе там будет опасность? Приказано мне тебя охранять, - возразил солдат.
- Какая опасность? Одно желание у меня есть, чтобы они тебя не испугались. Ты броди и не стой на месте.
- Хорошо.
Мать пропавшего подростка Виктора плакала и причитала:
- Я чувствую, что его расстреляли. За что? Он был еще подростком. Такой хороший мальчик был. Дружил он с Глебом Мирным. Тот, тоже пропал, хороший мальчик. Мама у него учительницей в школе работала. Люди думают, что их детей в Германию отправили на работы. А я в это не верю, - сказала и сразу заплакала женщина, а потом выскочила из комнаты, рыдая.
- Простите ее, - сказала бабушка.  – Я надеюсь на то, что их в Германию отправили после ареста. По секрету скажу, что надеюсь на это. Люди говорят, кто был в плену, тот предатель Родины. А, мне все равно, лишь бы внук был живой. Сегодня закон Войны, а завтра что – то измениться. Закон, как дышло, куда повернут, туда и вышло. Витюша, внучок, где ты, солнце мое, - запричитала бабушка.
Валя поднялась и вышла из дома, разговора у нее не получилось, так как рана еще была жива у людей и она кровоточила слезами.
Видя хмурое лицо Валентины, капитан Никитин сказал:
- Понимаю, трудно с пострадавшими людьми общаться. Это тебе не разведка, где над головой птички чирикают. И ты ножом, - фах, фах и нет немца. Так было, умеешь работать с ножом?
- Умею.
- Врешь. Такая молодая, а уже капитан, за какие заслуги ты получила звание так быстро. Понимаю,  красивая, - с улыбкой сказал Никитин.
Валя подошла к столу, стоящего возле стены. За ним обедал Никитин, резал сало финкой и он забыл убрать ее со стола.
- Вот за эти дела я и получила, - сказала Валя и бросила в раму окна финку. Лезвие раскололо наличник пополам. Никитин потянулся рукой под стол за пистолетом.
Валентина стояла перед ним, держа Вальтер в руках.
- Я первая выстрелю и не пытайся.
- Все, все - ша, я пошутил на счет… Понимаю. Спрячь Вальтер. Он трофейный?
- Да, а ты положи руки на стол и возьми ручку, тогда я спрячу Вальтер.
- И что, выстрелила бы в меня? – спросил Никитин, беря ручку и макая ее в чернильницу.
- Выстрелила бы тебе в руку.
- Ладно, пошутил я. Как тебя, такую ценную из армии отпустили?
- Беременная я? - выпалила Валя, что бы Никитин прекратил ее допрашивать.
- Беременная, а не видно. От кого?
- От Васи Филимонова, похоронила его несколько дней назад.
- Понимаю, а ножом ты целишься, будь здоров. Не хотел бы я быть твоим врагом.
- Так не будь ним, - сказала Валя и села перебирать бумаги, заявления о пропаже подростков. Никитин взял папку, тихо вышел из кабинета.
Ее вызвал начальник штаба.
- Только приехала и напугала моих сотрудников, - возмущенно сказал он.
- Я не приехала, а участвовала с ротой во взятии города.
- Ну, а зачем хотела выстрелить в Никитина?
- Я показала ему, что я первая выхвачу пистолет, он только дернулся, а я уже поняла, что он полезет рукой в ящик стола, где он всегда кладет оружие, когда приходит в кабинет.
- Выстрелила бы?
- Нет. Я сразу поняла, что он испугается.
- Во, дела, а раму зачем испортила финкой.
- Это не моя финка. Она была забыта Никитиным на столе, где он обедал. А бросила ее, потому, что он усомнился в том, что я профессионал. За что так и росла быстро в звании.
- Молодец, а давай я тебя начальником отдела назначу.
- Я у вас долго не задержусь. До конца войны, а дальше поеду на родину, учить детей истории.
- Знаю, что учитель истории. Ну, что Валентина Ивановна, работай дальше, а потом посмотрим - отпускать тебя или нет.
Начальник штаба, так и не решился спросить у Вали, беременная ли она. Оглядев ее всю, решил, что она пошутила.
- Да. Пусть завхоз даст тебе талон в военторг. Приоденься приличней, а то штаны у тебя на три размера больше тебя.
- У меня денег нет.
- С талоном все получишь бесплатно, от нижнего белья до генеральской кубанки.
- А, что и ее можно получить? Она же меховая из чистого каракуля.
- Все можно. И хромовые сапоги себе выбери, а то в кирзачах ходишь. Ты теперь, гражданское лицо, а ему положено одеваться в то, во что нравиться.
- Спасибо, - сказала Валя и на щеках у нее появился румянец.
Валентина ушла, а комендант подумал:
«Эх, война, что ты сделала с нами. Ей бы детей рожать да учеников учить, а не финки бросать в живого человека».
Валя зашла в кабинет, Никитин, что – то писал. Он поднял голову и сказал:
- Ну, и дурак я, что пошел к коменданту. Ну, мир.
Вале хотелось Никитина послать к черту, но понимала о том, что он живет с двумя масками на лице. Одна жестокая, а другая сочувственная.
-  Я же не воевал, все по тылах, тоже   здесь идет своя война. У нас тонкая работа нужна, а не грубая. Мол, метнул нож и будь здоров немец. О, прости, снова я за больное место у тебя зацепил. Давай еще раз. Кто первый вытащит пистолет. Он у меня тоже в кармане.
- Давай.
- Раз, два, три. Это не честно на раз у тебя уже в руках был Вальтер.
- Честно, Саша. Реакция на опасность нужно здесь держать, а не в кармане, - сказала Валя, тыча пальцем себе в лоб.
- Никому не рассказывай о моем проигрыше.
- Я не похожа на кое - кого.
- А, мы с тобой, каждый день будем тренироваться. Согласна.
- Согласна, ты семь ножей найди, чтобы не бегать за каждым броском к дереву. Я научу тебя бросать ножи.
- Хорошо. Пока тебя не было я с Дашей познакомился. Как ты думаешь, благонадежная она? Можно ее пристроить в комендатуру? Взять ее стенографисткой?
- Тебе решать.
Валя с самого утра ходила по квартирам и домам, разговаривала с родственниками, разыскиваемых ребят.
Возвращалась она домой только к одиннадцати вечера. Возле забора дома родителей Даши стояли две тени. Валя сняла предохранитель у Вальтера, держа его в кармане полушубка.
- Отставить, капитан Пчелкина,  я - Никитин.
- Не ожидала я вас увидеть здесь.
- Вот, заработались мы сегодня с Дашей и я решил ее провести домой. С утра приходи в кантору, поймали полицая, он знает куда делись подростки.
- Хорошо. До свидание, - сказала Валя и зашла в дом.
Валя, поев печенной белой свеклы  с хлебом и запив чаем, легла спать. Она думала о подростках, которые погибли в подвалах полицейского управления. Она была уже в тех подвалах и поняла, что здесь приняли мальчишки мучительную смерть. Валя была опытной разведчицей и уловила то, что ребята тут погибли, так как до сих пор в камерах летал дух смерти. Недаром, лейтенанта сопровождающего ее, затошнило и он покинул подвал…
Валя повернулась на второй бок. В комнату вошла Даша.
- Я не сплю. Уже час ночи. Никитин тебе стихи читал при лунном свете?
- Я так счастлива. Саша предложил мне выйти за него замуж.
- Быстрое решение, если учесть то, что ты его знаешь три дня.
- Первого, я еще меньше знала, через час знакомства я очутилась уже в его койке.
- Сказала ты ему о полковнике?
- Нет
- Скажи сама, мы в одной системе работаем, все равно он узнает.
- Как, сказать? Может быть, ты ему намекнешь?
- Даша. При чем здесь я к вашим отношениям. Меня это не касается.
- Ладно, скажу ему после замужества, допрашивал меня уже, кто первый мужчина был.
- Так быстро все у вас получается.  Надо было бы сказать.
- Скажу. Мы решили не тянуть время, а пожениться через несколько дней.
- Это значит, что Саша переедет к тебе жить, а мне нужно искать жилье.
- Ну, не обижайся, - сказала Даша.
- Даша, ты передавала письма домой через линию фронта?
- Написала одно и вашему Филимонову передала, но он отказался. Мы уже близко были к Луганской области и так мне хотелось братьев и маму ободрить.
- Решила другого использовать?
- Нет. Подержал один и принес обратно мне его, так я и не послала домой письмо.
- О полковнике писала?
- Конечно, девчонка, решила похвалиться.
Валя решила поговорить все – таки с матерью Даши. В первый день перебивания в их доме, она обыскала комод, где лежали письма, но писем от Даши она не нашла.
- Кушай дорогая, картошка еще горячая. Даша рано убежала на работу, - сообщила Екатерина, мама Даши.
- Хотела я вас спросить. Алеша и Петя были ли они погодки?
- Да, говорят, что гестаповцы их замучили, а тел нет. В Германию угнали их. За что их казнить? Только листовки развешивали. Мы даже и не знали. Да, пару раз они ограбили немецкую продовольственную машину. Пацаны ведь. Конфет захотелось.  Принес Алеша шоколад и сказал, передай бабе Нюре, соседке нашей, чтобы скорее выздоровела.  Сказал мне, что у немцев отобрали. Я его поругала, а бабе Нюре понесла плитку. Та, побоялась детям давать, думала она, что шоколад отравлен и понесла его продавать на базар.
- Другие пусть травятся дети, так получается?
- Оно то так, только шоколадом сыт не будешь, а внуки просят хлебушка вдоволь поесть. Полицаи ходили по рядам и схватили ее с шоколадом. Забрали ее в полицию. Обыск у нее делали, а потом пришли к нам, а я, тот, шоколад детям уличным раздала по кусочку. Наверное, баба Нюра не выдержала и сказала, кто им дал этот шоколад. Так и померла она там. Забрали меня и ребят, прямо из постели. И на грех, стали делать в доме обыск. Нашли листовки, те, что ребята писали с Глебом Мирным.  Допрашивали меня. А, что я могу сказать, коль сама ничего не знаю. Выпустили, а ребята остались в застенках. Я спрашивала у одного полицая, когда, мол, выпустят ребят.
- Скажут с кем писали листовки, сразу их выпустят.
- Не сказали ребята, с кем они дружили?
Катерина замолчала, а потом собравшись с силами, сказала:
- В общем я сказала, приходили ребята, да всех не упомнишь, так как валенки в сенях нужно было катать.
- Лучше бы они помогали вам катать валенки, так как война, это не игра с саблями.  А, о Глебе - что ни будь Вы им говорили?
-  Сыны, когда нас забирали, то приказали мне никого не выдавать, а то их расстреляют. Я, что враг своим ребятам? Молчала. В общем, говорила. А как не скажешь, как соседи дали показания полицаям, что у нас всегда молодежь собиралась по вечерам. Танцульки устраивали они.
- А, что взяли полицейские из дома. Может быть, письма какие ни будь?
- А, кто писать будет?  Муж погиб в начале войны, а Даша молчала, я ее в мыслях уже похоронила, а тут она, как снег на голову в феврале. Освобождала она свою малую родину.
- Мг. Ребята знали о сестре?
- А, как же, гордились нею, что она сбежала на фронт, а ей тогда и шестнадцати не было. Какие – то курсы окончила.  Сказала, что у подруги будет ночевать, а утром ее подруга принесла письмо. Прибавила она себе годочки и уехала на фронт. Да, ты кушай, а то картошка совсем остыла.
- И так задержалась. Пора мне на работу.
Валентина шла по дороге, где снег от тепла уже перемешался с землей, создавая непроходимую грязь. Было уже к концу февраля и свежий воздух весны, летал на просторах шахтерского городка. «Вот и все. С письмом все ясно. Можно, снова проситься в часть», - подумала Валя и она пошатнулась. Снизу к горлу подступила тошнота и разлилась по всему телу. Валя склонилась над изгородью чужого забора.
- Что с тобой, дочка, - спросила немолодая женщина, которая вешала, какие – то тряпки на изгородь.
- Попить бы водички.
- Это сколько хочешь пей, - сказала женщина и принесла ведро с кружкой.
Валя с жадность выпила до дна кружку воды.
- Мальчик будет у тебя.
- Что?
- Если бы девочка, то оставила на дне воду.
- Вы думаете?
- Радуйся, дочка, война скоро закончиться, дети всем нужны будут.
- Спасибо.
Валя пошла дальше и какая – то тяжесть у нее слетела с плеч.  «Сама себе накаркала, а может быть, это предчувствие выразилось в словах. Как – то ни было, мне нужно показаться врачу», - думала Валя, подходя к комендатуре.
Из здания выскочил Никитин.
- Где тебя носит, капитан Пчелкина?
- Виновата, задержалась, товарищ капитан.
- С сегодняшнего дня я по приказу майор. Вечером обмоем мои погоны и мою женитьбу с Дашей.
- Куда едим?
Никитин сказал лейтенанту.
- Бери полицая и в кузов его сажай с автоматчиками. Пусть показывает дорогу, мы следом за вами поедим.
- Что произошло, Саша?
- Целую ночь допрашивали полицаев и один признался, что ребят они побросали в шахту. Понимаешь, живыми, - сказал Саша и повернулся к Вале лицом. В газах у него стояли слезы. - Спешили немцы. Войска наши уже подходили к городку.
Они приехали к шахте. Валя стояла у горла пропасти, камень скатился и долго падал вниз, а потом раздался глухой звук приземления.
- Товарищ капитан, отойдите от пропасти, - приказал солдат, охраняемый зев устья шахты.
Никитин тоже подошел к пропасти.
- Трупный запах несется. Нужно проверить, правду ли говорит полицай но, как туда спуститься?
- Вон лебедка валяется, закрепим, прицепим вагонетку и спустим солдата в шахту, - сказал лейтенант.
Майор Никитин лихорадочно курил.
- Дай и мне сигарету, - попросила Валя.
- Пришлось Дашу под замок посадить в подвал. Рвалась сюда и  к маме. Рано еще оповещать народ. Даша, нежный цветок, как она перенесет все это.
Валя закашлялась от дыма папиросы.
«Даша нежный цветок, а я разведчица, ломовая лошадь, вчера только от грязи руки отмыла с хорошим мылом. Боже, о чем это я думаю - на дне, может быть, лежат ее братья», - подумала Валя и отвернулась от Саши.
Вагонетку уже приспособили к горлу шахты.
- Кто смелый? - спросил Никитин у солдат.
- Я, - сказал старый солдат, - Негоже молодым в аде быть. Спускайте меня.
К вагонетке подошел молодой солдат.
- А, хорошо их увидеть тут, наверху. Давай Трофимович, выходи. Я ловкий.
- Смотри, Петька, не укакайся, - сказал обижено Трофимович.
- Нечем будет. С утра ничего не ел.
Вагонетку с Петькой стали медленно опускать в устья шахты, прикрывающий землю. В тишине только слышалось визжание лебедки.

- Все, - сказал Трофимович, - Трос окончился, мы не знаем глубины штифта.
- Без шахтеров не обойтись. Вытаскивайте Петьку. Лейтенант, поезжайте в управление и привезите инженера. Объясни ему, пусть он сразу приезжает с людьми и техникой.
Петька шатаясь, вылез из вагонетки.
- Еще немного и я оказался бы на дне. Там много трупов и женщины есть. Я бросил газету зажжённую, что была у меня за пазухой для самокруток. Много там трупов. И запах…
- Повезло тебе, Петька, а если там газ скопился бы.  Сгорел бы. Я приказал, никакой самодеятельности, - сказал лейтенант.
- Ладно. Несколько солдат оставь для охраны, а остальные на обед в город, так как повар не будет никого ждать, - приказал Никитин.
- А, что с полицаем делать, может быть, туда его, вниз для справедливости, - спросил Петька.
- Нельзя поганит святое место, - сказал Трофимович и из автомата выстрелил в полицая, сидящего на корточках. – Вот и вся проблема, а то еще - его корми.
Лейтенант подскочил к Трофимовичу.
- Загремишь в штрафбат.
- А, мне все равно, скорее повидаюсь с родными. Под бомбёжкой в Ленинграде у меня вся семья погибла.
- Отставить лейтенант, - сказал Никитин. – Езжай старик на обед. Я видел, как полицай пытался бежать.
- Мы тоже это видели, - сказали солдаты, похлопывая Трофимовича по плечу. – Залезай старик в кузов, без еды кишки марш уже играют.
- Но он…
- Молчать. Заметил, возраст у него не призывной, а он тарабанил с нами всю войну. Скоро война закончиться, это немцы в агонии вершили плохие дела. Не будем похожими на них, лейтенант.
- Как скажите.
- Валя, садись в машину. На обед тебе пора.
- Кто – то должен остаться с ребятами, а ты мне хлеб привези и ребятам тоже и сахару пусть повар положит, не жалея.
Валя подошла к одинокому солдату, который сидел на валуне. Его плечи вздрагивали. Она обняла его за плечи.
- Приписал себе года?
- Да.
- Первый год на войне?
- Месяц прошел, как из Сибири призвали.
- Понятно.
- Я был готов к тому, что война — это неизбежная смерть моих друзей и моя. Там лежат люди мертвые, а они обедать поехали. А, может быть, там кто – то удачно упал и живой еще.
Валя закивала головой, высказывая свое отрицание.
- Как тебя зовут?
- Сашкой.
- Как нашего майора тебя зовут. Вот, что Саша, коль решился воевать в свои годы, то будь крепок. Слезы твои пройдут после поднятие тел, а сердце твое отяжелеет. Я тоже плакала, когда увидела первый раз смерть товарища разведчика. Поволочь его мы не могли, так как «язык» нам руки связывал. Я заплакала, что оставляем друга не территории врага и похоронить не можем. Нас преследовали и второго моего напарника ранило, и он мне приказал одной немца к нашим вести. Он прикрывал мой отход. Немец был большой детиной и нагло смотрел на меня. Я разозлилась и дала ему ногой в пах. Задержались на пару минут, а потом он побежал впереди меня, как заяц. Когда он поворачивался и останавливался, я с автомата ему целилась в пах и мне очень хотелось пристрелить его. Так мы добежали до передовой, а там нас встретили разведчики и приняли его у меня. Все удивлялись, как я могла сама такого детину привести.
Сашка заулыбался.
- Наверное, ему больно было.
- Наверное было больно. Но, он выбрал сдаться в плен, чем умереть. Правильно сделал, иначе бы я его пристрелила. Знаешь, парень, смерть на войне неизбежна и люди свыкаются с ней. Конечно, потом, в мирное время нам всем будет икаться война. Особенно тем, кто очень слабый. И не будь один - никогда. Тебе нужно окрепнуть духом и твои ребята тебе помогут. Одну тростинку из веника можно легко сломать, а вот веник с множеством тростинок, не согнуть. Пошли к ребятам, погреемся у костра.
Они пили кипяток из снега и рассказывали анекдоты о войне и о Гитлере. Была передышка и никто не хотел думать о том, что им предстоит еще пережить.
- Из города толпа идет, - сказал Сашка.
- Хорошая весть быстро летит, а плохая еще быстрее, - сказала Валя. – Думаю, что идут родственники погибших в шахте. Скоро прибудет майор, а пока приготовьтесь к тому, чтобы не пускать людей к яме. Вот и он на газике мчится, а за ним несколько машин. Обогнали скорбящих людей.
Никитин выпрыгнул на ходу из машины.   С машин стали выпрыгивать солдаты на землю.
- Оцепите людьми эту пропасть и никто не должен приближаться к ней ближе чем на двадцать метров.
Толпа стариков, матерей и детей медленно приближались к шахте. Она приблизилась уже к оцеплению.
- Пустите нас поближе, там дети наши.
- Муж мой пропал, он там, я знаю.
- Ой доченька моя я пришла к тебе – заголосила старуха и лишилась чувств. 
Толпа раскололось на две части и между ними лежала в обмороке старая женщина.
Приехал начальник штаба, Коробков Леонид Иванович, он обратился к толпе.
- Возможно, там не   лежат ваши дети. Возможно, их угнали в Германию…
- Кто сказал, - выкрикнула женщина из толпы, и в голосе женщины почудилось Вале что - то знакомое.  Валя увидела лицо Даши, постаревшей от горя...
- Не тяните время, вытаскивайте их тела, мы не уйдем, пока не уверимся в том, что наших детей там нет.
- Дайте нам пройти поближе. Мы не самоубийцы.
- Позвольте им подойти поближе, - сказал начальник штаба солдатам. Пошли, поговорим, - взял за локоть он Никитина.
- Война, майор. Тяжко не только на фронте, но и в тылу. Почему погоны не поменял?
- Вы приказ еще не зачитали…
- Сегодня вечером зачитаю и распишу вас с Дашей.
- Не время, вроде.
- Мертвое - мертвым, а живое – живым. Не будь ханжой майор, роспись - это одна формальность, все равно вы уже вместе живете. Вечером жду в штабе. Да, проверьте десять раз лебедку на безопасность, а то еще мирные люди туда обрушатся. Вижу монтируют инженера уже…  Не уйдут люди. Наломайте им веток, разожгите костер, сочувствуйте им, а не стойте, как истуканы. Это малость пришло людей, а если все придут… Ладно, майор жду в штабе с докладом.
Лебедку отладили, костры уже горели и люди грелись у них, отойдя  на расстояние от оцепления.
- Люба, красавица моя, - закричала женщина и снова толпа заголосила.
Никитин подошел к Валентине.
- Жутко. Мороз по шкуре идет. Среди них Даша, обижается на меня, как будто я в чем – то виноват.
- Иди и успокой ее, ты же ее муж.
Никитин пошел в толпу и обнял Дашу, прижал ее к себе. Вокруг них стоял плач и стенания, а они опаленные заревом войны, стояли молча прижавшись друг другу, молодые и влюблённые и на этот миг, не было никого для них вокруг.
Подошли инженера к Валентине.
- Мы все сделали, проверили, спустили нашего парня в шахту. Говорит, что там лежат больше сорока людей. Вытаскивать?
- Нет. Наладьте освещение, будем ночью вытаскивать. Люди устали в ожидании. Нужно им сказать, о том, что завтра будем работать и будем днем вытаскивать тела. Так как в шахте нужно установить прожектора. Но, кто скажет им эту ложь?
- Я скажу, - сказал старый инженер. – Люди, уходите домой, завтра с утра приходите. Вы, что мать вашу, не понимаете, что воем своим мешаете мне работать. Ничего уже не изменишь, если есть там ваши дети, то завтра получите их тела.
- Легко тебе говорить, Петрович. Там, из твоих никого нет.
- Это ты правильно мне позавидовала. Так как мои трое сыновей и две невестки погибли в сорок втором году. И остались после них пятеро детей. И если бы они не были малыми, то тоже бегали и расклеивали листовки.   Не хотите домой, идите за лес и там ждите, а утром приходите. думаете мне легко.....
- Все, у него уже истерика началась. Кто со мной за лес, - сказал старик.
Но большая половина толпы стала садиться в машины, чтобы вернуться в город.
В штабе начальник штаба наспех прочитал приказ о повышении капитана Никитина и добавил.
- Веди сюда Дашу, майор Никитин. Еще нет в городе загса.  Идет война и я имею право по приказу объявит вас мужем и женой.  Все налили по сто грамм из своих фляжек и выпили за молодую семью. Майор Никитин, освобождаю я тебя на два дня от работы. Будь с семьей, помоги им перенести горе с достоинством. Я не слышу ответа.
- Есть, - сказал Никитин и сжал руку Даши, которая смотрела на него со страхом.
- Разрешите выйти? - спросил Никитин.
- Да, вы оба свободны на два дня. А ты, Валентина, поедешь со мной, там собралось много народа.
Они приехали на шахту, толпа, которая не уехала, молча стояла в стороне.
Установили еще одну лебедку и рядом рабочие колотили небольшие щиты, связывая их тонким тросом.
Валя, еще надеялась на то, что шахта пустая, хотя, твердо знала, что там лежат трупы.  Надежда была связана с тем, что она не хотела видеть трупы людей.
- Валентина Ивановна, коль Никитина нет, то остаешься от штаба за него.
Валя молча кивнула головой и подумала: «Ну, да, я же ломовая лошадь, разведчица без страха. Мне и такое нужно видеть, не испугаюсь», - подумала она и ее затошнило, она побежала к кустам, вырвала. Начальник Штаба смотрел ей вслед и подозвал старшего лейтенанта, сказал:
- Забываю, что она женщина. Остаешься за старшего.
Подняли первый щит с мертвыми телами.
- Иди в машину, - приказал Валентине начальник штаба и пошел к щиту.
- Двое, совсем мальчишки, а остальные люди в возрасте.
- Кладите их в ряд, так, чтобы люди могли подойти и присесть рядом с найденным трупом, - приказал начальник штаба.
Старший лейтенант сказал толпе.
- Гуськом идите и не устраивайте паники, найдете своего и стойте возле него, а остальные сюда вернитесь. Будем вытаскивать по десять тел, и снова гуськом… Поняли.   Вытащим всех и у того, кто не нашел своих, идите в город, иначе я вас арестую за ваш вой и панику. Завтра будем обследовать другие шахты и все будет организовано. Местное управление, поможет вам похоронить всех, безвозмездно. Поняли меня.
Начальник штаба не уезжал, а Валя смотрела на происходящее через стекло машины и тихо плакала.  …Валентина в своем возрасте доживет до девяносто лет, но никогда она не будет говорить о том, что видела в Красном, и только раз ее прорвет в речи, когда первая невестка будет просматривать альбом и спросит.
- Кто это, такая приятная женщина?
Валя ответит.
- Это мама Глеба Мирного, а это он - Глеб, и дядя Глеба, Коля. Фото сделано перед вступлением немцев в Красное.
- Расскажите мне.
Они долго говорили о городе Красном, о семье Мирных с которыми она переписывалась и после войны до тысяча девятисот семьдесят пятого года.
- Возьми себе на память, я своего сына и твоего мужа назвала в честь Глеба Мирного. И книжечку возьми, мне Клавдия прислала.
- Почему бы вам не рассказать об этом школьникам?
- Не все так было, как освещает пресса, а лгать я не умею, да и не имею права. И ты забудь. Кто выращивает героев, тот холит память их и не позволит, что было сказано вопреки. Ты, поняла меня?
- Да…
Но, этот разговор будет на много позже и Валя еще сейчас не знала, кто родиться у нее, девочка или мальчик.
Она смотрела через окно машины и ее душили слезы.
Молоденький шофер сказал:
- Я сейчас, - выскочил он из машины.
Валя видела, как он подбежал к коменданту и что – то ему сказал. Комендант кивнул головой и вдогонку, что – то прокричал.
- Поехали. Комендант приказал вам обследоваться в госпитале. Сейчас туда я вас отвезу.
- Спасибо, а то я не решаюсь никак на этот поступок.
Прошла неделя и похоронили тех, кого вытащили из дна шахты. Валентина продолжала заниматься погибшими подростками.
В кабинет постучал Трофимович.
Он подошел к столу.
- Дочка, поговори с Никитиным, пусть меня отправят в штрафбат. Не могу и не хочу больше жить. Я своими руками укладывал тела на землю. Как могли так поступить фашисты? Это же дети. Да и дома, никто меня не ждет.
- Успокойся, Трофимович, возможно кто – то и уцелел из твоей родни. И ты им будешь нужен после войны. Очень нужен, поверь мне.
- Там, Марфа сильно голосила о Ванечке. До сих пор в ушах стоит ее крик. Шестьдесят два человека вытащили, немцы всех чохом решили отправит на тот свет, тех, кто сидел в подвалах и за листовки, и воров - за воровство. 
После ухода Трофимовича, Валя снова стала читать протоколы допроса, родственников погибших ребят.
«Не было доносчика одного. Мог, кто угодно из них указать на своего друга. Детей пытали. Это же дети, они чисты, как родниковая вода и поэтому лгать и притворятся они не умеют. Могли и родные указать на следующего, если их чадо сидит в застенках. Зачем указать? Чем больше будет детей, тем больше будет шансов, что их побьют шомполами за вредительство и выпустят. Голова кругом ходит. Если бы почитать допросы немцев, но они аккуратисты все документы увезли с собой», - думала Валя и снова перечитывала допросы родителей детей и допросы полицаев.
Ее вызвал в кабинет начальник штаба.
Она проходила мимо дежурного. Он громко разговаривал с двумя женщинами.
- Я вам сказал, что рабочий день давно окончился, завтра приходите.
- В чем дело, - спросила Валя строго у солдата.
- Вот эти женщины прорываются к вам в кабинет, а я их не пускаю.
- Верно. В двух словах, какой у вас вопрос ко мне, - спросила у женщин Валя, спускаясь по лестнице.
При тусклом освещении она узнала Клавдию Мирную, мать пропавшего Глеба.
- Я, Клавдия Ивановна, мать Глеба. А, это его бабушка, Марья Николаевна. Мы не нашли своего Глеба среди погибших детей. Может быть, ему удалось перейти линию фронта?
- Не знаю. Приходите завтра, с утра.
- Мы еще пришли с предложением. Глеба комната пустует, а вы живете у Даши в стесненных условиях. Мы знаем, так как дружим с Екатериной. Переходите к нам жить, на постой, - сказала Марья Николаевна.
- Подумаю. Я не решаю сама, где мне снимать жилье. Этим вопросом уже занимается человек в штабе. Я поговорю с ним.
Комендант был выпивши.
- Тяжко мне после всего. Кто будет у тебя мальчик или девочка?
- Рано об этом говорить…
- Выпьешь со мной.
- Мне нельзя, вредно ребенку будет. Зачем вызывали?
- Сам не знаю, зачем, - сказал комендант. – Узнал, что ты одна в комендатуре.
- Отдыхать, почему не идете?
- Везде скучно, буду проситься снова на фронт, не могу я жить уже без дыма и пороха, хочу снова быть на передовой и смерти в глаза смотреть.
- А, я уже устала от войны. Просыпаюсь и думаю, что жизнь на войне я прожила в другой жизни, и не ползала я по земле, как червь. Все -  что было со мной на войне, это там осталось и в новую жизнь я уже ничего не потяну.
- А, ребенок?
- Ребенок мне помог сделать правильное решение, не идти до Берлина. Пусть другие лавры берут.
- Крамолу говоришь. Да, я не лучше тебя.
- Мне предлагают Мирные поселиться у них. Вы разрешите?
- Да. Создается комиссия по уничтожение немцами подростков, я не вошел в ее состав и ты тоже, но продолжаешь опрашивать и бумаги будешь передавать в комиссию. Приезжает писатель Федоров, книгу будет писать о детях. Читала роман Федорова?
- В институте.
- А, я не читал. Да Бог с ним. Пусть пишет. Захочет с тобой походить и поговорить с родителями детей, не препятствуй. Пошел я. Убери у меня все со стола, разные крошки и завтра с утра, чтобы жила у Мирных.
Начальник штаба ушел, Валя убрала стакан и собрала огрызки хлеба, выбросила в мусор, а стакан сполоснула водой из графина. Вышла, закрыла на ключ кабинет коменданта и отдала его дежурному.
Она зашла в свой кабинет и села за стол. Вспомнила глаза начальника штаба «Неужели, он мне и в моем положении хотел предложить близость. Нет, это мне показалось, он устал от всего и ему захотелось с кем – то поговорить», - подумала Валя. Она вспомнила своего полковника из войны, который расстрелял сам лично насильника, молодого парня, в начале войны. Тот поймал медсестру, за стиркой бинтов. И пожелал ее, вопреки протеста медсестры.  Полковник Петров вышел из машины и увидел бегущую медсестру в сторону леса. Он приказал ее догнать. Увидел порванный халат, все понял.
- Кто, - спросил он.
- Этот, - сказала она и показала пальцем на парня, который недалеко курил.
Петров приготовил приказ, собрал солдат и перед всем строем зачитал его. Парень не отрицал, а нагло улыбался, не ожидал, что в конце приказа стояло слово – расстрелять.
Несколько раз собирал бойцов Петров и разговаривал на тему того, что женщину на войне нельзя обижать.
«Они наши сестры и без них мы пропадем, завшивеем и никто нас не накормит и не перевяжет.  Узнаю о том, что без согласия женщины, кто – то сделал что – то, то обещаю тому оторвать яйца, стрелять больше не буду, пусть он воюет без них. Я мужик и вы меня знаете, мое слово - закон. Не сомневайтесь, так и сделаю».
Валентина усмехнулась, вспомнила о том, как она с Василием сидели в засаде на разветвления двух дорог. Они ждали «языка». Пригревало солнце на небе и расплывшись в тепле Василий сказал: «Валь, а Валь, захоти меня», «А, может быть, ты меня», - смеясь сказала Валя, вспомнив речь Петрова и показала ему кулак. «Что я самоубийца, не хорошо разведчику без них ходить». Они прыснули со смеха, вспоминая полковника и Василий покатился вниз с горки. Он подхватился и засеменил на горку, где была Валя.
- Кажется, немецкий офицер идет с двумя девушками. Вот сволочи, нет на них полковника Петрова. Гуляют по нашим просторам, как у себя дома.  Берем офицера.
Тогда, они немца поймали, скрутили и погнали впереди себя. Одна девушка побежала в деревню, а другая ввязалась за ними, как только они ее не прогоняли, а она шла, ползла и скатилась в ров, прямо в руки разведчикам.
- А, это, что за конопатое чудо?
- Придаток к офицеру. Сводите ее на кухню и покормите, - приказала солдатам Валя – А потом решим, куда ее определить. Сколько тебе лет, детка.
- Шестнадцать.
- Пора замуж ее выдавать, - сказал кто – то из солдат.
- Об этом поди и спроси у Петрова.
- Я пошутил.
Валя вздохнула. Какие не грустные были воспоминание о войне, но она там вольно дышала, а сейчас она оказалась в ловушке чужих несчастий. Нет у нее свободы и нет у нее выбора. Она обязана до родов быть в этом городе, дабы не давать пищу для разговоров в родном городе Николаеве по поводу своей беременности.  Валя закрыла кабинет, ушла домой, а ранним утром, когда еще все спали она собрала чемодан, оставила Екатерине записку о том, что она переходит жить к Мирным. Валя разыскала улицу Садовая и номер дома. Как – то странно закрутится ее судьба, много лет спустя она тоже будет жить в доме на улице Садовой, под таким же номером, как у семьи Мирных, но уже это событие будет развиваться в другом городе.
Марья Николаевна, увидев ее с чемоданчиком в руках, идущею к ним, обрадовалась и выскочила на улицу ее встречать.
- Вы молодец, а то нам хотели поставить на постой какого – то писателя. Клавдия отказала, сказала, что она обещала уже девушке со штаба.
- Сегодня хлопотный день для всех. Приехала комиссия и я решила за чашкой чая поговорить с вами о Глебе.
- Умное решение, - сказала Клавдия, выходя из другой комнаты. - Пойдемте, я комнату сына вам покажу.
Валя зашла в комнату Глеба, она была большая и светлая и там стояла идеальная чистота.
-  О, я такая, чуть – чуть не аккуратная, что мне боязно садиться на стул в белом чехле.
-  Это Глеб у нас был аккуратистом и нас с мамой приучил к этому, сейчас поддерживаем его чистоту.
- Даже, не знаю…
- Садитесь, я буду Вам помогать поддерживать порядок. Хорошо? – спросила Марья Николаевна.
- Спасибо.
- Располагайтесь, а я приготовлю завтрак, а потом буду готовить обед. У нас будет обедать писатель из Москвы, он поселился у соседки, раз Клавдия ему отказала.
- Я читала его произведения, когда студенткой была. Не ожидала я увидеть живого писателя, не знала того, что за одним столом буду обедать с ним. Это фантастика.  Марья Николаевна считала стулья.
- Пять, еще нужно один стул, возьмем из комнаты Глеба.
- Нет, - сказала Клавдия. – Одолжим у соседки.
- Кто будет в гостях у вас? Как – то не ловко быть с незнакомыми людьми.
- Они нам тоже мало знакомы. Нас трое. Писатель и его знакомый, который привез его сюда, второй секретарь горкома партии Луганска и его секретарь или помощница.
- Как приятно слышать о том, что Луганск уже освободили. У Глеба хорошая библиотека. Лермонтов, Пушкин, Чехов, Достоевский. Классика. И очень много пластинок.
- Жаль, что не можем послушать их. В оккупацию пришлось продать патефон. Глеб любил слушать отрывки из опер, говорил всегда, что пение артистов очищает мозг от плохих мыслей, - сказала бабушка Глеба.
- Мама, вы о Глебе все время говорите в прошедшем времени, как будто он умер. Пока не знаем о нем – он для нас живой.
- Прости меня, Клава, - пойду завтрак готовить, -  сказала Марья Николаевна.
В углу стояла аккуратно застеленная кровать и на ней громоздились две подушки.
- Глеб не любил спать на двух подушках, всегда одну он сбрасывал на пол.
- Нужно было учесть желание сына.
- В народе говорят, что две подушке на кровати, это одна для хозяина кровати, а другая для его пары. А одна подушка - к одинокой жизни.
«С этого дня я буду спать на двух подушках, чтобы скорее найти себе мужа, а ребенку отца», - подумала Валя.
- Валя, если вас, что – то не устраивает, то мы можем убрать вещи Глеба и его любимый глобус тоже.
- Нет. Пусть все будет на местах. Я только сюда ночевать буду приходить, работы много. Вернется Глеб и обрадуется, что ничего не меняли вы в его комнате.
- Спасибо. Распаковывайте свой чемодан.
Валя переоделась в юбку и гимнастерку, плотно облегающею ее грудь. Кофту и рабочую юбку она повесила в шкаф и дотронулась рукой к рубашке и к светло серому костюму Глеба, которые висели на вешалке и вещи были аккуратно зашиты в простынь, чтобы пыль на них не садилась. «Где ты сейчас, Глеб? Мама и бабушка ждут тебя», - подумала она и погладила рукой простынь, под которой были вещи юноши, которого все считали погибшим, кроме матери.
Приехал за ней посыльный из штаба.
- Срочно вызывают. Там, комиссия собралась.
В штабе ее встретил Никитин.
- Иди, в твоем кабинете уже писатель сидит вместе с Шевчуком, вторым секретарем горкома партии Луганска.
- Шевчук, - прошептала она и сердце ее сильно забилось.
- Ты его знаешь?
- Если полковник, то это мой начальник из войны.
- Оба полковника. И писатель,  тоже.
Валя зашла в свой кабинет. За ее столом сидел Николай в гражданской форме.
Напротив, него сидел худощавый мужчина.
- Капитан Пчелкина.
- Полковник Федоров, писатель, военный корреспондент.
«Лет сорок, светловолосый, внешне похож на немца, зеленные глаза, высок, не сутулиться. Сидит ровно, делает вид, что не смотрит на меня», - подумала Валя.
- Оценила? Разведчица, - с насмешкой спросил Федоров.
- Верхней пуговички на рубашке нет, значит то, что вы не обласканы женщиной. Прихрамываете.
- Откуда узнала, я ведь сижу?
- Видела вас, когда приехала в штаб, вы кружку кипятка просили у дежурного. Я в это время разговаривала с Никитиным. Но, я не знала, что вы писатель Федоров, думала - фронтовик. Ранение старое и вы привыкли хромать.
- Это правда. Она мне подходит, ничего не упустит из сказанного. Форму поменяешь на гражданскую одежду.
- У меня почти ее нет.
- Пойдем в военторг.
- Я выбрала свой талон и снова военной одеждой, она практичная.
- Я попрошу для вас еще талончики. Договорились? После обеда у Мирных, возьмем Клавдию и пойдем в военторг. А завтра с утра по родственникам погибших детей поедим. Да?
- Да.
- Валя, я представляться не буду. Думал, что ты уехала домой, а ты тут задержалась. Почему? - спросил полковник Шевчук.
- Где – то нужно работать, а здесь, мне предложили ее. А, как вы оказались здесь? Ведь, война еще не закончилась.
- Когда ты уехала, батальонного убили и я своим примером поднял солдат из окопа. Получил ранение. Два месяца госпиталя и меня комиссовали, так как живу я на одном легком. Вернулся неделю назад домой и мне предложили работу. А ты, как – то округлилась и похорошела. Замуж не вышла?
-  Замуж не вышла. Лето уже началось и все женщины расцветают. Не заметили, товарищ полковник? С чем пожаловали в мой кабинет?
- Я уже выразил свое желание, - сказал писатель.
- А, вы товарищ полковник?
- О, избавьте меня от этого. Избавьте. У нас с Ниной - секретарем, вопрос сельскохозяйственный. Я вам не помощник, - сказал Шевчук. - Нам поговорить нужно...
- Не сейчас.., - ответила  Николаю Валя. - Товарищ Федоров, я всех уже опросила. Листы опроса в папке.
- Значит будем опрашивать всех по второму кругу. На завтра я закажу нам машину с утра.
По телефону ее вызвал начальник штаба к себе.
- Извините, встретимся за обедом у Мирных, - сказала Валя и взяв папку из сейфа ушла.
Начальник штаба спросил:
- С писателем познакомилась?
- Да, приятный мужчина.
- Он еще и военный корреспондент. Не все ему говорить нужно. Пусть, говорят другие.
- Что вы имеете ввиду?
- Ну, что солдат убил полицейского. Никитин маху дал, а я ему простил. Он опытный человек, держи с ним ухо востро.
- Есть держать ухо востро.
Валя вернулась на улицу Садовая. Клавдии дома не было и она разговорилась с бабушкой, которая уже готовила перловую кашу со шкварками на второе блюдо для гостей.
- Ну, что рассказывать. Нужно было бежать вместе, как только фашисты подошли к городку. Четверо их было, в одном классе учились. Пушки гремели уже рядом и Глеб прибежал домой.
... - Собирайтесь, последний поезд с ранеными отходит. Валькин дядя устроился санитаров в этот поезд. Он обещал нас взять и вывести до следующей станции, а там, мы сами будем пробираться.  Берите документы и вперед, бегом на станцию.
- Глеб, посмотри на ногу бабушки. Она ее подвернула утром. Опухла вся. Скоро не получиться. И бросить мы ее не можем. Никуда мы бежать не будем, - сказала Клавдия сыну.
- Я же ребят предам, они же ждут нас на вокзале.
- Глеб, мы не успеем. Вот – вот немцы войдут в город.
Марья Николаевна сказала дочери.
- Это шанс для вас вырваться из города. Я же не сломала ногу, вывихнула, опухоль пройдет, картошка в подвале есть, как – то переживу, а там и немцев прогонят. Я буду ждать вас.
- Бабушка права, побежали, мама, - уговаривал ее Глеб.
- Ну,  хорошо.
Клавдия стала собирать документы Глеба и его вещи. Они наспех попрощались с бабушкой и побежали через весь город на вокзал.
Возле санитарного поезда толпился народ. Валька выскочил из толпы и побежал навстречу им.
- Молодцы, что пришли. Мои отказались уезжать, им жалко бросать корову и свинью. Вагон уже закрыт. Придется стучаться.
Они долго стучались в вагон палкой.
- От зараза, мама всегда говорила о нем, что он брехун.
Дверь вагона открылась и бородатый мужчина рявкнул:
- Валька, давай быстрее в вагон со своей шпаной, давай руку, Клавдия.
- Петя, довези их далеко от фронта. Они сильные, пусть идут работать, по шестнадцать лет им.
- Мама…
- Глеб, ты оставил бы меня больную?
- Нет.
- Вот и я, не могу бабушку оставить.
- Хватить балаболить. Залезьте в вагон, а то уже бегут люди к открытым дверям.
Первым полез Валька, и его как котенка Петр закинул за шиворот в вагон.
- Мама…
- Мы будем ждать тебя, сынок.
Дверь вагона закрылась, подбежавшие люди умоляли:
- Нас не берите, возьмите детей.
Загудел гудок и поезд стал набирать скорость. Клавдия не оглядываясь, пошла к выходу из вокзала…
...- Клавдия вернулась, и мы стали жить с надеждой о том, что у Глеба все сложиться хорошо, - сказала Марья Николаевна. -  Немцы вошли в город и начались расправы над людьми. Такой рецепт войн, врагов коммунистов вешали на площади, раннее судимых людей поощряли и приняли на работу полицаями. Перекочевала корова родителей Валентина к полицаю, а свинью зарезали на второй день немцы. Прямо во дворе, при дедушке. Тот кинулся на немцев с вилами и был застрелен. Люди жили молча и каждый думал о том, что война споткнется о их порог и их она не коснётся. Молча, они сносили беды и невзгоды и каждый ждал, что скоро придут и спасут их родные солдаты. А те, кто не умел ждать вредили немцам, наносили им урон. Грабили почтовые фургоны. Для армии это был не большой урон, а для одного немца, который не получил ответ на письмо, было большим негодованием. И снова страдало мирное население.  А,  через месяц ночью в окно кто – то постучал нам. Я, не спрашивая, кто там, открыла дверь и увидела четверо чумазых мальчишек. Среди них был и Глеб.
… - Не пугайтесь, это Гриша, он танкист. Рана у него еще не зажила. Валик его знает, он в нашей школе учился до войны.  А это Славик, одногодка наш, мы его обнаружили возле города. Мама у него погибла, к бабушке он идет.
- А где те, ребята, что с тобой уехали?
- Наш поезд под бомбёжку попал. Мы все рванули из горячего вагона, кто - куда. Дядю Петю убило осколком, но он еще был живой и приказал нам вернуться домой. Мы поискали наших ребят и среди мертвых их не нашли. Шли по железной дороге. Много людей шло. Присоединялись к нам люди, вышедшие из лесов. Самолет нас обстрелял, много погибло людей. В толпе встретили мы Гришу и он нам предложил идти домой лесами, так как линия железнодорожная уже была занята немцами. Нашли машину немецкую разбитую, везде валялись трупы. Мы взяли продуктов столько, сколько могли унести и в леса подались. Вернулись к машине, чтобы еще взять продукты на дорогу, но трупы кто уже убрал, а продуктов уже в ней не было. Ночью шли, а днем спали в соломе на поле. Вокруг уже были немцы.  Славу нашли возле города и когда стемнело стали пробираться к вам.
- Слава Богу, что дошли. Вода еще теплая в ведре. Идите по очереди помойтесь в сенях и спать ложитесь.
- Поешьте картошки и спать. Завтра я тебя утром отведу домой, Валик. Деда твоего убили немцы, - сказала Клавдия.
- За что?
- Не хотел он отдавать немцам свинью Нюшу.
- Я думаю, что зря погиб дед. Я столько людей мертвых увидел и видел, как они погибают. Не за свинью нужно было погибать, а за людей, чтобы спасти их…
- Вот я тебе и рассказала о том, как внук вернулся домой.
- Марья Николаевна, не рассказывайте о том, что Глеб был месяц в окружении. Может, кто – то и не понять, - посоветовала Валентина.
- Так, он не один был. И Гриша был и Валик.
- Валик – это Валентин Осьминогов?
- Да. Нашли его тело в шахте. Не убежал он от войны.
- Расскажите о Глебе, каким он был в детстве?
- Глеб  рос хорошим мальчиком. Вначале Клавдия с Иваном жили очень хорошо. Иван по партийной линии работал.  А, потом он помирился со своей первой любовью. Разошлись они. Но сохранили хорошие отношения. Иван, в ту пору работал в Луганске, а Клавдия осталась жить в Ворошиловграде.  Тоже замуж вышла – за учителя. Все у нее со Степаном складывалось хорошо, но он заболел туберкулезом. Иван сразу забрал сына к себе, с восьми лет до четырнадцати лет он жил с мачехой и с отцом.. Не находил он общий язык с мачехой.  Умер Степан и Клавдия переехала жить ко мне, в городок.   Клавдии Иван не хотел отдавать сына, пришлось ехать мне. Жена Ивана жаловалась на Глеба.
… -  Вроде и хороший мальчик, но молчаливый. С сестрами он не играет, как будто их нет у отца. А теперь, когда умер Степан, он честно мне сказал о том, что желает, чтобы папа вернулся к маме. Он не хочет понять, что с Иваном у нас две дочери и если он нас бросит, то они окажутся в его положении. Меня и так Иван часто упрекает в том, что я не смогла родить ему сына.
Они сидели во дворе с Глебом на лавке.
- Бабушка, забери меня к себе. Я буду слушаться тебя и маму. Не могу я видеть, как папа дарит цветы мачехе без повода.
- Почему ты не слушаешься отца, почему не дружишь с сестрами?
- Кого мне слушаться?  У меня было два папы и две мамы, куча бабушек и каждый норовит мне прописать нравоучения, и никто не хочет понять то, что я очень скучаю за мамой.  Что мне делать, бабушка?
- Тебе решать. Тебе пошел уже четырнадцатый год.
Я поговорила с Иваном. Он умный человек, понял сына и разрешил Глебу переехать к нам. Клавдия была счастлива, воспитывая снова сына. А, Глеб был ласковым и учтивым. Уважал старших. Хорошим мальчиком вырос. Очень он грамотным был. Чувствую, что Глеба нет в живых.
- Писатель будет спрашивать вас о Глебе. Не говорите ему о том, что Глеба не было дома месяц.
- Хорошо, я не скажу. А, Клавдия скажет, слишком честной я ее воспитала. Вот и гости пришли с Клавой. Помогай мне накрыть на стол.
Гости прошли в комнату. Клавдия зашла в кухню.
- Ходила я с утра к родителям погибших детей.  Сережина мама, такое мне наговорила, как будто я виновата, что Глеба нет среди мертвых в шахте. А я пришла с соболезнованием. Жорин дедушка, армянин, сказал мне, чтобы я не ходила по несчастным людям. Он не ходит и у него его внука тоже не было среди мертвых детей. Почему люди так озлобились?
- Успокойтесь, Клавдия Ивановна. Ничего это не значит. Горе людей нужно понять и не мешать им страдать. Скорее выйдут они из него. Клавдия, никто вас не обвиняет, а будете часто об этом говорить во всеуслышание, то сами притянете к себе и к Глебу это обвинение.
- Я поняла вас. Мои речи, раздражают несчастных родителей. Идем - те  к гостям, - сказала Клавдия и вытерла носовым платочком слезы...
- Есть сведения о том, что в лесу найдены тела молодых людей, недалеко от города Ровки. У одного были документы. Глеб Мирный. Как сказать его матери? Мы через час выезжаем. Есть два места в автобусе. Может быть, ты ей сообщишь об этом, - сказал Никитин, когда Валентина пришла утром на работу.
Валя, не раздеваясь вышла из кабинета, пошла к Мирным. Она  зашла в дом. Марья Николаевна перебирала фасоль за столом. Она посмотрела на Валентину, руки ее дернулись и из них посыпалась на стол отобранная фасоль. Она спросила хриплым голосом:
- Нашли Глеба?
- Да.
- Что ты сказала, Валя? - спросила Клавдия, выходя из спальни.
- Сына вашего нашли близ Ровки. 
- Сына, а не тело. Слава Богу. Мы там жили, когда – то с Иваном, когда Глеб был маленьким.  Он нашел знакомых?
- Нет.
- Ах, да. Они эвакуировались, когда началась война, перестраховщики. А что с сыном, он больной?
- Нашли мертвое тело в лесу. Три – четыре месяца, как их расстреляли в яру.
- Это неправда, что она говорит? Глеб ушел, я знаю.
- У одного был документ на имя Глеба Мирного. Надо ехать на опознание.
- Я не поеду. Я не хочу видеть мертвого сына. Глеб ушел за линию фронта.
- Вот и надо установить личность, этим поможете другой матери, чей окажется этот мальчик.
- Да. Я поеду и помогу другим.
- Одевайтесь, я тоже переоденусь, а то чувствую себя неуютно в шерстяном плаще.
Валя в своей комнате переодевалась в гимнастерку. Марья Николаевна зашла в комнату и села на кровать.
- Это Глеб? - спросила она.
- Не знаю. Нашли документы, может быть,  они ворованы.
- Это Глеб. Он не мог их потерять, я его учила бережливости, булавка всегда у него была, чтобы был застегнут карман.  Он уходил в серых брюках и в свитере сером был.  На нем куртка черная была. Валя, что - то ноги не несут меня. Я полежу на кровати Глеба.
Валя укрыла Марью Николаевну одеялом и вышла из комнаты.
Всю дорогу Клавдия молчала, а потом заплакала перед городком Ровки.
- Мы били счастливы здесь.
Они подъехали к зданию. Вышел молодой лейтенант, сел в офицерскую машину, а Федоров перешел к солдатам в автобус. Машина и автобус тронулись с места и они поехали в лес.
- Мне страшно. Там не Глеб!
- Клава, успокойтесь, приедем и все узнаем, - сказала Валя.
Возле дороги стоял солдат.
Машины остановились и солдат подскочил к офицеру, что – то ему прошептал на ухо.
- Хватит шептаться, лейтенант. Куда ехать дальше? – спросил Никитин.
- Мы уже приехали, дальше пешим ходом нужно идти.
Они долго шли и наконец – то, впереди шедший солдат поднял руку. Все становились.
- Нужно спускаться в лощину.
- Пришли. Там, под елью они лежат.
Солдаты стали вытаскивать трупы и складывать их на поляне.
- Господи, это Тома, знакомая Глеба. В офицерском клубе она пела.
- Немцам? – спросил писатель.
- Жить - то надо как – то было, когда у нее на руках больная мама и дети сестры, которая воевала, где – то на фронте. Это не Глеб, - сказала Клавдия, когда принесли следующее тело.
Валентина видела, как из ямы втащили тело юноши со светлыми волосам, в сером свитере и серых брюках.
Клавдия что – то шептала, смотрела на Тому и Валя, чтобы привлечь внимание ее, крикнула.
- Клавдия!
- Что? Боже, это Глеб.  Ты же уходил один, как Тома оказалась с тобой. О боже, сынок….
Лейтенант сказал:
- Девушку и парня вы признали, а остальных мы похороним здесь.
- Мы всех заберем, - сказал писатель, он давно руководство взял в свои руки, так как был старше всех по званию. – Те родители, что не нашли людей в шахте, может опознают своих в этих детях.
Хоронили ребят на кладбище. Вся в черном одеянии стояла Клавдия возле гроба сына, не проронив ни единого слова. Это ее было горе, только ее, она даже свою мать не подпускала с утешениям. Марья Николаевна стояла рядом и тихо плакала. К ним подошла мать Сергея.
- Прости меня, Клава.
Клавдия обняла ее и мать и громко они разрыдались.
После похорон писатель Федоров бурно развил расследовании в поисках предателя ребят. То, что остался жить в городе человек с таким громким именем, начальнику штаба не нравилось и он оказывал всякое содействие ему, что бы тот окончил собирать материал для новой книги.
- Ну что, скоро уедет баснописец?
- Зря вы так. Звание у него такое, как у вас.  Он военный офицер и не раз принимал участие в бою на передовой. Он писатель и его признал весь мир.
-  Знаю, много может хлопот он принести своей книгой. Как можно без документов, установить факт, была ли молодежная организация или не была. Подполье не знало о ее существовании, фронт не знал о ней.
- Была. И дети собирались то у одного, то у другого и говорили только о том, как навредить немцам. А то, что подполье знало о листовках и не искала связи с ребятами, то это - их вина. Была организация, не кем не управляемая, только потом, ребята поняли, что нужно выбрать среди них главного и завхоза, который мог сохранить украденное имущество у немцев. Только потом, они поняли, что нужно разбиться на отряды и чтобы главный отряда приходил и рассказывал о прошедшем дне, а не все гурьбой вваливались в дом и наперебой хвалились, какую пакость они подсунули немцам на этот раз. Они были молодыми и неопытными и поэтому все пострадали.
- Ты веришь в то, что была такая организация?
- Безусловно. Они организовано писали листовки и не выбрасывали в мусор, а вешали на рынке и в доступных местах, чтобы люди читали, тем ободряли людей, говоря им, что немцы временное явление в их городе. Если бы им дали оружие и научили стрелять, эти дети стреляли бы в немцев. Да им, только за это - нужно каждому памятник поставить. И не надо сомневаться, потому, что дети были искренними в своих желаниях. У них был полет души. Месть врагам, дружба и была уже любовь среди них.  Им было уже по шестнадцать лет. Не мешайте писать книгу Федорову. На фронт хочу, понимаю, что не одна я уже, так как дитя ношу в чреве. Задыхаюсь я в бумажных портянках, хочу до Берлина дойти со своими ребятами.
- Думаешь, на границе не остановимся?
- Нет, будем душить в зародыше фашизм. А, это Берлин.
- Ну иди и дальше работай с писателем, но о его настроении докладывай мне.
- Есть. Но, он только говорит о будущей книге, вам интересно это?
- Нет.
- Тогда, иду работать.
Валентина заехала за писателем и они подъехали к дому Григория.
Мать Гриши встретила их недоброжелательно.
- Чего пришли, нет моего сына среди мертвых. Может быть, он валяется в лесу, как Глеб возле ели.
- Пожалуйста, вспомните ребят, которые приходили к нему перед последним его уходом из дома.
- Ничего не знаю, - быстро ответила она, посматривая на писателя.
- Я покурю возле дома, - сказал Федоров и вышел из дома.
- Вам ничего не грозит и Грише тоже. Вы же не немцам рассказываете. Лучше нам все рассказать, что знаете. Другие расскажут и мы будем думать, что вы нас намерено завели в заблуждение. Это может повредить Грише, если он перешел линию фронта.
-  Мне нечего скрывать. Мой сын ушел за линию фронта. Он училище окончил, ему уже двадцать пять лет.
- Примерно, как и мне. Позовем писателя, о ваших детях он книгу будет писать.
Зашел в дом Федоров.
- Ну, что я могу сказать? Гриша училище закончил. Воевал, его танк подбили немцы, был он в плену. Сбежал он из дощатого сарая, да все пленные разбежались, кто куда. Добирался домой. В окружении встретил Глеба и Валика. Лесами шел с ними в наш город. Гриша учил ребят, как собирать винтовку, из окружение он ее вынес, как бросать гранату, то есть буряк. Готовился для перехода линии фронта. Какие – то ребята приходили, какие – то уходили, писали листовки, а вечерами слушали радио, то, что Глеб из дома приволок. Месяца два назад я попросила Гришу, чтобы поменьше народа собиралось у нас в доме, так как полицейские уже интересовались, почему сын ее не идет вкалывать на шахту. Приезжала к Грише девушка из поселка шахты Ильича. Грише одна очень нравилась – Маней ее звали. Красивая была, а косы, как рука толстые и длинные. Нашли ее в шахте, с отрезанными косами.
- Говорят, что вечеринки были в вашем доме? – спросил Писатель.
- У нас не было. Я строго следила за этим. Приходили, но не гуляли. А танцевали они у Сергея, отчаянная голова была.  Страху он не имел. И иногда, у Томы. Она младше была Григория и старше Глеба. Одна школа их объединяла. 
- А, где Гриша попал в плен? - спросил писатель.
- Где - то на Дону.
- Как вы расстались с сыном?
- Это было в январе. Он прибежал домой и сильно ругался на каких – то парней, что те, ворованный ассортимент из машин продавали на рынке - шоколад и чай. Их схватили полицаи и они стали говорить, где все это взяли.  Прибежал Глеб и Гриша советовал уйти с ним за линию фронта. Но, тот отказался, не хотел оставлять ребят в беде.
- Помните, биржу спалили в вашем городе?
- А, почему же не помнить. Гриша не ночевал в ту ночь дома. Я не спала всю ночь. Утром он пришел и от него бензином несло.  На рынке я узнала о том, что ночью спалил кто – то биржу труда. Я к Гришке, растолкала его и говорю.
- Ты спалил биржу?
- Не я, но знаю, кто. Не погонят девчат теперь в Германию…
- А, кто спалил ее, он не сказал? - спросил писатель.
- Нет. Думаю, что это он с ребятами, конечно. Позже, я порох в сарае нашла. Я зарыла его в снегу от греха подальше. А он кинулся искать порох и меня поругал. Многих уже арестовывали и я его умоляла уходить. А тут полицай пришел.
…- Где Гришка?
- Не знаю.
- Томкина мать юбочки  нашила внучкам, из красной ткани. Все злые, смотри, чтобы у тебя красную тряпку не нашли. А Гришке скажи, чтобы бежал и не дымил он чулане, когда я в хате, у меня астма. И еще, следили за девкой с русыми кудрями, сбежала она. Найдут.
- Кто сбежал?
- Томка.
- Чего кричишь на всю хату, - спросила я его.
- Чтобы твой дурень пожалел тебя. Знал я твоего мужа и поэтому пришел предупредить.
- Вы дружили с полицаем? – спросил писатель.
- Милок — это же не Москва. Мы все полицая Федота знали, бывшие девушки моего возраста, так как он в клубе на гармошке играл. Пришли немцы, а мать его оказалась немкой и сын поэтому пошел в полицаи. Господи, ничего не поймешь, кто друг, кто враг в войну, полицай спас Гришку, а сосед написал кляузу уже, когда наши пришли, что я самогоном в войну торговала на базаре.  Ложь это была, у меня и аппарата нет.
- С кем Гриша больше дружил из ребят?
- С Глебом, с Жорой – армянином, с Сережей, с Томой, с Маней.
- А, кому он больше всего доверял?
- Глебу Мирному, вроде он у него заместителем был, А Сергей, как будто хранителем был всего, того что они находили. Винтовки, револьверы и прочее оружие.
- Спасибо, что были откровенны с нами, - сказал Писатель и они пошли к выходу.
- Валя, а чего вы приходили еще раз? – спросила, взволновано женщина.
- Не волнуйтесь, я книгу напишу о ваших детях.
Они стояли во дворе и Федоров закурил.
- Вот и есть руководитель организации – Это Гриша. Да и по логике, двадцати пятилетний парень, офицер - не будет подчиняться школьнику шестнадцатилетнему Глебу, - сказал писатель.
- По логике, да.
- Но, Гриша не может подойти на роль ведущего в моей книге, - сказал писатель.
- Почему?
- Потому, что он был в плену. И этим - все сказано.
- Но, он сбежал, - сказала Валя.
- Или… Нет, я не буду его делать руководителем.
- А, кто тогда?
- Думаю, это был Глеб. Но, мы еще не со всеми говорили родителями.  О, простите Валентина Ивановна. Я такой сноб, не учитываю ваше положение, дымлю на вас.
- Какое мое положение?
- Клавдия сказала мне, что вы…
- Но, я никому об этом не говорила…
-  Женщины всегда чувствуют другую женщину, которая хочет скрыть, что носит под сердцем ребенка.
- Я не скрываю… На сегодня все, обрабатывайте материалы, мне нужно доктору показаться по поводу моей беременности.
- Вас отвезут домой, а я пройдусь, - сказал писатель. - Николай мне сказал, что был влюблен в вас. Это его ребенок?
- Нет – резко ответила она.
- Значит его, даже на бывшего начальника никто так не посмеет рявкнуть, как вы. Простите, за сравнение. Завтра встретимся и снова за работу.
На следующий день они поехали к матери Томы.
- Чего говорить, стыдно от людей. В немецком клубе Томка пела. Люди всякую гадость о ней говорили. Не послушной она была. А теперь люди говорят, что она была в молодежной организации и работала против немцев. Одно радует то, что хорошей дочерью она была. Со столовой приносила еду и мы так выживали. Не знала я ее друзей, кроме Глеба, Мани и Григория. В выходные дни, они вечеринки устраивали с патефоном. Немцы Томе его подарили, за то, что она хорошо пела в их клубе.
- Тома, кому нравилась из парней?
- Не знаю, но часто к ней приходил Глеб. Книги у неё брал на прочтение. Библиотека у нас большая, муж был инженером и до войны собирал классических писателей.
- Когда вы видели дочь в последний раз?
-  Пришел полицай Федор, он до войны в нашем клубе баянистом был. Я удивилась, что он к нам зашел, особенно мы не дружили с ним.
…Увидев на внучках красные юбки, он спросил:
- Томка принесла материю?
- Да, - сказала я.
- Это остатки флагов, что на домах повесили пацаны. Сожги юбки, а Томке скажи, чтобы драпала из города…
- Как найти мне этого Федота? - спросил писатель.
- Убит Федот, при отступлении немцев, у себя во дворе.
А, Тома того вечера, как он предупредил, это было в январе, в Луганск уехала, а почему она оказалась в лесу у городка Ровки, я не знаю. Может быть, в дороге встретила Глеба.
- Сложная ситуация у меня, куда не глянешь, везде клин стоит, - сказал писатель Вале, когда они были одни.
- А вы пишите проще, дайте додумать читателю, что дальше будет.
- Лет через пятьдесят буду я так писать, если я доживу до этого времени, а сейчас - у меня рамки стоят и цензор с секирой в руках, чтобы кромсать мое произведение. Куда поедем?
- К матери Сергея.
Мать Сережи уже знала о том, что Валентина ходит с писателем по родителям погибших детей и тот собирается написать книгу о них.
- Я все вас расскажу, пишите. Сергей был хорошим парнем, но немного крученным, на одном месте не мог усидеть.  Но, всегда мне обо всем рассказывал. Где был, что делал. Через месяц, как вошли немцы пришел Глеб и они долго, о чем – то шушукались в бане. Когда Глеб ушел, то Сергей сказал мне: «Смерть фашистским оккупантам. Будем листовки делать и разбрасывать их на рынке. Теперь я знаю, как дальше нам жить, будем мстить за убитых людей наших».
Я поняла, если я его поругаю, то он замкнется и я стала помогать сыну. Не запрещала ему дружить с Глебом и Гришей. Только просила, чтобы он мне обо всем рассказывал. Так мы нашли общий язык с ним. Вначале они писали листовки, потом я случайно в развалинах типографии нашла много разбросанных букв – шрифтов.
- Как, случайно?
- Нас гоняли мусор убирать по городу полицаи. Немцы любят чистоту. Вот я и нашла этот шрифт в развалинах типографии.  А, мы убирали бумагу, банки и он никому не мешал, в пыльной штукатурке валялся. Я несколько раз сходила туда и набрала вместе со штукатуркой этот шрифт и принесла его в ведре.
- Почему шрифт?
- Боялась, что по почерку немцы могут определить ребят. Они две недели собирали буквы для листовки. Потом, они все это перенесли в разрушенный дом, так как полиция сходила с ума в поисках тех детей, кто вешал листовки. Когда подпалили биржу, то Сергей не ночевал дома и прибежал утром сильно напуганным. Сказал, что это работа Глеба и его ребят. Может быть, он соврал.  Не знаю. Флаги они на ноябрьские праздники повесили на больших домах. Грабили машины. Это точно. Сергей продукты немецкие приносил. Никто из подпольщиков ими не интересовались, а теперь мы узнаем, что были на шахтах такие люди. Он во всем слушался Гришу, а с Глебом часто спорил, отстаивал свою точку зрения по поводу немцев.
- А Глеб какую работу проводил в организации.
- Глеб был голова и шея, так как Гриша советовался с ним. 
- Например?
- Это Глеб сказал Грише, чтобы девочки из поселка Ильича перестали расклеивать листовки, а искали для этого местных  пацанов.  Хватит, мол, им того, что они перевозят эти листовки в поселок из города. И Гриша его послушался.
- А кому передавали они сведения о железной дороге?
- Никому. Мелкие пацаны на вокзале дежурили и записывали номера поездов и больше ничего. Тетрадь собиралась Тома увезти в Луганск и там найти подпольщиков.
- Они были еще дети. В своем родном городе не могли найти подпольщиков, а в Луганске надеялись на то, что прямо на вокзале получить их адреса. Наивно думали…, - сказал Федоров.
- Насчет организации. Не было у них связи, варились в собственных рассуждений.  Только я и Клавдия иногда вмешивались и направляли ребят на правильное русло.
Мечтали ребята уйти в армию, перебраться через линию фронта. Не раз нас выручал полицай Федот.
- Какой полицай?
- Проходил мимо меня и говорил: «Что у тебя баба в сумке?» Я показывала ему сумку, а он говорил мне: «Дуська, пусть твой лоботряс придержит своих коней и не бегает, куда – попало. Завтра будет облава по домам, людей в Германию угонят».
- Почему Федот многим помогал?
- Женщинам только помогал. Мы же все одногодки были, все были влюблены в него, когда молодыми были.
- А Клавдия. Он тоже ее предупреждал об облаве?
- Клавдия учительница, она же, тоже была молодой до замужества с Иваном. Думаю, жалел нас Федот.
- За это его убили во дворе его же полицаи.
- Не знаю, говорят люди, что он с подпольщиками города был связан. Ой, как мне не хватает Сереженьки моего, вечно улыбающегося сына, - она заголосила на весь дом. Родня вышла из – за перегородки и стала ее успокаивать.
Федоров и Валентина поторопились покинуть семью Сергея.
Садясь в машину, Валентина спросила.
- Будете писать о Федоте – добром полицае.
- Нет. Я смотрел списки подпольщиков, Федота там нет. Он, темная лошадка и теперь никто уже не скажет, какая его была роль.
- При Томе никакой тетради не было.
- Тоже загадка, была ли она вообще, - сказал полковник. – Заметила, человек пятнадцать - двадцать дружили между собой, а остальные, которые остались живы, утверждают, что они состояли в организации. Как бы в просак не попасть нам?
- Ничем они не могут это подтвердить?   Организация была условно.  Я убеждена в этом. Дети, что – то пытались делать и делали, а не чистили немцам сапоги.  Не сомневайтесь в этом. Да, раньше не признавали их и говорили шпана собралась. Но это была не шпана. Глеб чего стоит, я читала его письма к маме. Нежная любовь к ней и точка. Так он запечатлен на фото, с открытыми глазами и с тоской в них. Он хороший мальчик был. Пишите о нем, поговорите еще раз с бабушкой Марьей, она вам расскажет о каждом дне на протяжении двух лет, когда он вернулся от папы. Если бы не война, он мог бы быть ученым, адвокатом. Бабушка Марья говорит, что Глеб мечтал быть капитаном дальнего плавания. И я уверена в том, что он хорошим человеком был бы  и сомневаться в этом не нужно.
- Не ведаю, но все лепятся к организации. Устал я что – то. Даю тебе неделю на отдых, а я слетаю в Москву. Мне посоветоваться кое с кем нужно. Звонил Шевчук Николай из Луганска, передавал вам привет.
- Спасибо. Жду вашего возвращения...
Валентина сидела в своем кабинете, она округлилась и все уже замечали, что она носит ребенка в  себе. Начальник штаба ее не загружал работой.
Как – то он сказал.
- Наши ушли уже далеко от нас. Штаб скоро расформируют. Я договорился на счет тебя в горисполкоме. Отделом писем будешь заведовать.
- Спасибо. А вы куда?
- На фронт, наконец – то сняли бронь.  Так, что лавры достанутся мне.  Уехал писатель на неделю, а уже месяц его нет. Наверное, больше не нуждается в информации.
- Наверное.
Она подшивала листы протоколов, в кабинет зашел Николай без стука.
- Ну, здравствуй, красавица. О, как похорошела.  Мадонна Рафаэля.  Ну, рассказывай.
- О чем, Коля?
- Об моем отцовстве.
Валентина покраснела.
- Что ты имеешь ввиду? – шепотом спросила она.
- Мне Федоров звонит из Москвы, называет меня мерзавцем, за то, что я не помогаю тебе и не забираю тебя в Луганск. А, я ничего не знаю о том, что ты носишь от меня ребенка.
- Он погорячился, ты хороший человек. И я помню, как ты сказал вначале наших встреч там, на войне. Сказал, что нравлюсь я тебе, но, ты женат и семью под дулами автоматов не бросишь. Сказал, что любишь своих детей и не мыслишь, что другая женщина была бы матерью их. Я помню это и поэтому ничего не сказала тебе. Я не просила ничего говорить - ни Клавдию, ни Федорова тебе о моей беременности.
- Теперь, я знаю. У меня хорошие есть специалисты...
- Николай, опомнись. У меня уже ребенок шевелиться внутри. Он живой.
-  Ты меня неправильно поняла. Валюша, я по прежнему тебя люблю, но, я никогда ребенка не признаю своим. Понимаешь ли ты это?  У меня семья и я партийный человек, а у меня перспектива намечается. Могу стать хозяином  Луганской области.
- Понимаю. Уйди. Завяла у меня любовь к тебе. Это не твой ребенок.
- Валя...
- Не я же приехала к тебе, а ты ко мне приехал.
- Прощай.
- И тебе того же.
Николай вышел и она ему посмотрела в спину, прощаясь она с ним навсегда.
А через двадцать пять лет ее сын, а она родила сына Глеба, и он будет усыновлен ее мужем, напомнит ей о Николае.
… - Я хочу увидеть отца, он живет в Луганске и работает первым секретарем горкома партии.
- Глеб, ты женат и сам уже отец. Неужели не хочешь понять того, что он не желает нас признавать.
- Я заставлю его вспомнить о нас.
- Глеб, прошу тебя, ради меня и ради человека, моего мужа, которого ты называешь папой. Придержи коней, сынок. Если хочешь, чтобы он отказался от тебя и еще приставил к тебе своих балбесов. У него семья и рушить его жизнь я не позволю тебе. Прошу тебя, сын.  Поедешь к нему, знай я этого тебе не прощу, - сказала Валентина…
И сын не нарушил ее покой, он перестал говорить об биологическом  отце.
  ...Валя перешла работать в горисполком, и пора было ей уходить в декретный отпуск, она все тянула время с выездом на родину.
Неожиданно приехал Федоров в Красное и сразу навестил семью Мирных.
- Я на несколько дней приехал, позвольте у вас переночевать?
- Конечно. Мы вам постелем в кухне на топчане.  Валечка наша скоро будет рожать. Все больше она отдыхает.
Вечером, а это было в октябре и стояла теплая осень на дворе, Федоров предложил погулять по аллейке.
- Прекрасно, -  сказала Клавдия. - Я заказала у портнихи костюм, чтобы перед учениками выглядеть прилично. Вы меня и поведете к модистке.
- Конечно.  Я и Валя тебя подождем.
Пока Клавдия была у модистки, они присели на лавку возле дома.
Федоров наклонился и поцеловал Валю в щеку.
- Спасибо, что помогла собрать мне материал для книги. Скоро уезжать, а не хочется.
- Клавдия? Вы ей симпатизируете.
- Отказала она мне. Два раза был женат. Одна сильно чистюлей и хозяйственной была, аж меня тошнило, а другая – актриса, сильно была востребованная другими мужчинами. Два брака и оба несчастные. Увидел Клавдию и снова у меня застучало сердце. Жаль, что мало времени я был рядом с ней. Жаль… Но, когда ни будь я вернусь за ней и она согласиться быть со мной.  Сейчас у нее еще боль о сыне.
Николай мне все рассказал о вашей любви. Любил он тебя, Валя. Время смутное и партия не простит ему тебя и внебрачного ребенка. Ты понимаешь меня?  Ничего, еще все наладиться у тебя.
Валя закусила губу и прокусила ее до крови.
Они всей семьей провожали Федорова на вокзале.
- Напечатаю статью в Правде и сразу вернусь к вам, писать на чистовик книгу. Ждите.
- А, я с вами попрощаюсь.  Через неделю я уезжаю в Николаев рожать. Домой еду, - сказала Валя.
- Что будете делать по жизни?
- Преподавать историю в школе. Я же учительница.
Федоров со всеми попрощался и поцеловал всех в губы. Валя смутилась и замахала ему рукой.
Больше она писателя Федорова никогда не видела.
А когда ей невестка сообщила о том, что умер писатель Федоров, то она заплакала. И сказала ей.
… - Он застрелился в гостинице.
- Почему?
- Не знаю. Его все время донимали асы, что он не правильно осветил работу организации молодежи в городе Красном. А кто знает, как нужно было правильно написать. Ни одного документа не было, заметки делались со слов родителей, а после войны все искали предателя. И тут началось, каждый родитель хотел, чтобы роль его  ребенка была значима в организации, а другого нет – и снова все со слов родителей. Жора армянин из Москвы мне написал письмо, он жив и у него есть маленькое посещаемое армянское кафе. Приглашал меня навестить его, если буду в Москве. Гриша погиб через год, после ареста  начальство в действующей армии, все – таки он перешел линию фронта, а об остальных ребятах я ничего не знаю… Но это будет позже во времени.
...  А сейчас Валентина Ивановна, собиралась ехать поездом и ее должна встретить сестра Анна.
С самого утра Марья Николаевна пекла ей в дорогу коржиков и в литровую кастрюльку складывала их.
- Козье молоко в бутылке, картошка завернута, сало порезано. Валечка, хоть и мало времени ехать, но умоляю тебя, дай телеграмму или позвони Клавдии в школу, как ты доехала, благополучно ли. А то я буду сильно волноваться за тебя. Спасибо, моя дорогая, что ты с нами разделила нашу боль, потерю Глеба. Мы тебя любим, не забывай о нас. Пиши нам.
На вокзале они втроем так сильно рыдали при прощании, что проводница вагона  не выдержали и подошла к ним.
- Побойтесь Бога голосить. У нее пузо уже на коленях. Вы что хотите, чтобы она в поезде родила?
- Может быть, останешься Валя, скоро приедет Федоров к нам.
- И так долго я не была дома, сначала войны. Долг младшей сестре нужно отдавать, она с отцом и с мачехой всю войну пережила.  Ей сейчас шестнадцать лет.  А, «баба Рыба» все ногти чистит пилочкой.  Это жена папы, которую ничего нигде не интересует, все легло на плечи сестры. Семья? Она мне нужна, и я ей нужна.  Пишите. Люблю вас, -сказала Валя и села в вагон.
Клавдия Мирная получила телеграмму о том, что Валя доехала домой благополучно. А через две недели пришла новая телеграмма. Прислала им Аня, сестра Вали.
«Валя родила сына Глеба, вес приличный.  Все здоровы».
-  Мама, наша Валя сына родила и назвала его Глебом. Живет наш Глеб в другом теле. Какое счастье.
- Я ей положила Мишку серенького в сумку, Глеба игрушка. И попросила Бога, чтобы она сына родила. Мы счастливы. Пойдем, Клавдия к маме Сергея, обрадуем и ее. Ей тоже очень нравилась Валя и зайдем к маме Даши, узнаем есть ли письма от Никитиных, воюет ведь, уже в Европе они. Женщины оделись и ушли под моросящий дождь. Шел по земле ноябрь, тысяча девятьсот сорок четвертого года.