В современной историографии правовые институты поздней Российской империи часто ассоциируются с произволом и коррупцией. Но верно ли это? Какой на самом деле была система, сформированная судебной реформой 1864 года? Как она способствовала сближению окраин государства с его центром и интеграции «других» в состав имперского общества? В поисках ответов на эти вопросы старший научный сотрудник и координатор исследований в «Лейбниц-центре» изучения современного Востока (Берлин), старший преподаватель Берлинского университета им. Гумбольдта Штефан Б. Кирмзе исследует юридическую практику имперского строительства и ее влияние на права национальных меньшинств. Автор показывает, как правовая реформа изменила взаимодействие граждан с государством в 1860–1890-х годах на примере новых правовых институтов в Крыму и Казанской губернии — двух регионах, выделявшихся своим этническим и религиозным разнообразием. Представляя новую судебную систему как поле, на котором сталкивались интересы разных субъектов права (от юристов и чиновников до рядовых граждан), историк демонстрирует, как эти субъекты не только взаимодействовали между собой, но и оказывали влияние на государственную политику.
В рубрике «Книжное воскресенье» журнал Точка ART публикует фрагмент из главы, дающей краткий обзор управления культурным разнообразием в 1552–1917 годы.
Изменение правового положения меньшинств тесно связано с экспансией и меняющимся самосознанием Российской империи. На протяжении большей части раннего Нового времени правители России понимали народ как совокупность людей, населявших их земли3. Преданность царю, а не общая религия, была главной особенностью этого многоконфессионального народа. Завоевание Казанского и Астраханского ханств в 1552 и 1556 годах привело в Московское государство большое количество нерусского и нехристианского населения (особенно мусульман и анимистов), что сделало его по-настоящему многокультурным. Однако если монгольские Чингисиды были одним из главных родов в ранней Московии, то к концу XVI века только небольшая группа татарских мурз (знати) все еще могла претендовать на происхождение от Чингисидов и сохранять высокое общественное положение. Большинство же царских подданных-мусульман в лучшем случае могли надеяться на улучшение своего социального положения через военную службу.
Кроме права носить оружие, этим так называемым «служилым татарам» в обмен на их усилия жаловались земельные наделы (поместья). Однако они по-прежнему не допускались к ключевым государственным должностям.
Хотя мусульмане были неотъемлемой частью государства и общества, их воспринимали как культурно неполноценных и обращались с ними соответственно. Конструирование их идентичности как «других» осуществлялось посредством языковой категоризации, которая выделяла их как иноверцев, иноземцев или инородцев, и политических актов, таких как присяга на верность. Очень важно, что особый экономический статус являлся ощутимым свидетельством их подчинения: мусульмане и другие нехристиане в Казани раннего Нового времени должны были платить ясак (денежную или натуральную дань). Эта дискриминация стала еще более выраженной после середины XVII века, когда в первом российском своде законов, Соборном уложении 1649 года, было введено различие между русскими и нерусскими служилыми людьми; их служба и владение землей отныне регламентировались по-разному. Постепенно православие стало ключевым критерием лояльности, так что со временем переход в православие сделался необходимым условием для получения многих прав и привилегий. Только переход в православие мог окончательно изменить правовой и экономический статус человека и прочно включить прежних мусульман и анимистов в имперское общество. Однако большая часть мусульманского населения предпочитала не переходить в другую веру, и поэтому Россия продолжала развиваться как культурно разнообразное государство. После победы над Швецией в 1721 году Россия объявила себя «империей» западноевропейского типа.
С этого момента ее многонациональная элита управлялась сувереном и бюрократией западного образца и была объединена общей культурой, черпающей вдохновение в Западной Европе.
Упоминания о Казани раннего Нового времени намекают на то, что конфессиональная политика была неразрывно связана с отношением государства к нерусскому населению. Поскольку большинство русских были православными, большинство татар — мусульманами, большинство поляков и литовцев — католиками и т. д., религиозные сообщества часто приравнивались к этническим группам. Это совпадение этнической и религиозной идентичности с годами было ослаблено церковными расколами, обращениями в другую веру и имперской экспансией.
В Поволжье существовало значительное число кряшен, или «крещеных татар», увеличение и уменьшение численности которых говорит о том, что татарская идентичность не оставалась статичной. На побережье Черного моря также обосновалось множество неправославных христианских конфессий, групп инакомыслящих и сект, что позволило усомниться в предполагаемой связи между русскостью и православием Русской церкви.
И все же в целом отождествление этнической и религиозной идентичности оставалось фактом жизни значительной части населения и решающим фактором государственной политики.
Принятие новых законов об управлении территориями часто происходило с учетом особенностей местных религиозных общин, а конфессиональная политика нередко была нацелена на конкретные этнические группы, за исключением случаев, когда речь шла о православных отступниках. Так или иначе, то, что этническая и религиозная идентичности не всегда отождествлялись, не влияет на основные тезисы этой книги.
Государственная политика в отношении меньшинств была непоследовательной и изменчивой. Каждая из групп меньшинств была по-своему определена в законе; а поскольку в большинстве случаев принимаемые законы оспаривались на местном, региональном или центральном уровнях, политика по отношению к меньшинствам существенно различалась во времени и пространстве. Государственные и церковные институты часто расходились во мнениях относительно направления и реализации проводимой политики. В то время как власти в основном были заинтересованы в стабильности и поэтому как можно меньше вмешивались в религиозную жизнь меньшинств, православная церковь стремилась усилить свое влияние и привести в лоно церкви все больше неверующих. При этом православная церковь не была монолитом. Святейший синод так и не выработал последовательной позиции в отношении миссионерской деятельности. Высокопоставленные священнослужители и местные священники, как правило, скептически относились к терпимости и конфессиональному плюрализму. Однако в приграничных регионах архиепископы обычно были заняты укреплением позиций церкви и поэтому были склонны мириться с местными различиями и игнорировать указания митрополита о необходимости миссионерской деятельности. Аналогичные противоречия проявлялись и в государственном управлении. Органы местной власти могли отказаться следовать политике невмешательства и объединиться с представителями церкви, захватывая имущество, закрывая культовые сооружения и оказывая давление на меньшинства с целью заставить их принять православие.
Несмотря на такую непоследовательность, в имперской политике по отношению к меньшинствам прослеживаются некоторые более широкие тенденции и этапы. Указ Екатерины II «О терпимости всех вероисповеданий» (1773) и реформы, проведенные ею в 1780-х годах, несомненно, стали переломным моментом. До этого периоды относительной терпимости чередовались с волнами давления и преследований, но в целом религиозному разнообразию не уделялось особого внимания.
- Империя законности: юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России / Штефан Б. Кирмзе; пер. с англ. А. Ланге. — М.: Новое литературное обозрение, 2023. — 432 с.: ил. (Серия Historia Rossica)
Купить книгу по специальной цене
Главы из других книг издательства на сайте журнала:
Разговоры со студентами: глава из книги Дмитрия Крымова «КУРС»
Иван Чуйков, художник, владеющий словом: глава из книги «Разное»
«Джотто и ораторы»: глава из книги Майкла Баксандалла
«Новое недовольство мемориальной культурой»: глава из книги Алейды Ассман
Последние романтики: глава из книги Михаила Вайскопфа «Агония и возрождение романтизма»
На сломе эпох: глава из книги «Иван Жолтовский. Опыт жизнеописания советского архитектора»
«Театр Роберта Стуруа»: глава из книги Ольги Мальцевой