Стоял март 1958 года. Уже больше двух лет я жила в своём доме в небольшом городке. Как-то раз ходила днём по делам, а, вернувшись обратно, увидела на скамеечке у калитки довольно пожилого человека с седой бородкой, в телогрейке и с вещмешком за спиной. Он назвал меня «Надеждой Петровной» и сказал, что приехал по просьбе моего мужа Павла. Сердце у меня так и замерло от этих слов. Пашу я не видела давно. Мы отбывали срок в разных лагерях, а теперь его и в живых-то нет.
Пригласила гостя в дом. Он назвал себя отцом Арсением или по-мирскому — Петром Андреевичем Стрельцовым. Накормила его, напоила чаем, и он стал долго рассказывать про моего мужа: про его потрясающую стойкость, решительность в делах, про думы, которые одолевали незадолго до смерти. Лицо моё часто озарялось гневом, я всё твердила: «Мерзавцы, нарочно сгубили невинного человека!» С трудом дослушала батюшку до конца...
Выделила гостю отдельную комнату, чтобы было ему удобно. Он ведь священник, собирался молиться, а я всю жизнь была атеисткой, мне все церковные «штуки» до сих пор казались каким-то чудачеством.
Прожили мы с ним несколько дней и вижу: он постоянно ощущает какую-то неловкость, но не решается признаться в этом. Хотя через пару дней подошёл ко мне, поблагодарил за гостеприимство и сказал, что вынужден переехать к своей духовной дочери, которая живёт на другом конце города. Я не смогла возражать, и он ушёл.
Через несколько дней пошла проведать Петра Андреевича и увидела, что духовная «дочь» батюшки — Мария Сергеевна — еле передвигается от старости. Домик ветхий, сам постоялец живёт в каком-то чуланчике, укрыться толком нечем. Я не выдержала и настоятельно просила отца Арсения вернуться ко мне. Он было возражать, что не могут атеистка и церковник жить под одной крышей. Проигнорировала его слова и чуть ли не силком привела обратно.
Выделила ему ещё больше комнату: он предупредил, что могут к нему приезжать гости — его духовные «чада». Мне было искренне жаль его, а насчёт «атеизма» скажу: если выбрался живым из лагеря, то поверишь во что угодно, потому что просто так в живых не остаются.
Снова стал жить Пётр Андреевич у меня в доме. Я начала больше с ним общаться. Он что-то рассказывал о себе, и поняла тогда, что это человек очень образованный и интеллигентный. Его ещё до священства интересовало древнее русское зодчество. Он даже кучу статей и книг опубликовал на эту тему.
Попросила разрешения заходить иногда к нему в комнату, когда он молится. Садилась у двери и наблюдала за ним: не могла узнать его! Он становился совсем другим человеком: каким-то просветлённым что-ли, радостным!
Мучило прошлое: страдальческие глаза детей, когда уводили меня представители НКВД, допросы, кошмарная жизнь в лагере, смерть мужа. Не могла найти себе места. Так хотелось выговориться, и я пошла к отцу Арсению. Он стоял на коленях и молился Божьей Матери. Когда закончил молитвословие, встал, подошёл ко мне. Рыдания охватили мою душу. Я попросила его о помощи. Хотела выговориться. Рассказать всю свою жизнь.
Он посадил меня на стул перед собой, и я начала свою исповедь. Прорываясь сквозь вопли и рыдания, говорила о собственной жизни, которая стала казаться мне никчёмной. Теперь поняла: сколько людей пострадали из-за меня, моей гордыни и амбиций, а кого-то, возможно, подтолкнула и к смерти.
После моего рассказа он троекратно благословил меня и сказал: «Замечательно, что Вы откровенно поведали о себе. Откровенность — это путь к очищению совести».
Не сразу я пришла к вере, но этот случай помог мне осмыслить, что много упустила в жизни и много ещё предстоит понять. Беседа эта помогла мне стать ближе к отцу Арсению. Я поняла, что нуждаюсь в его духовной опеке, а он перестал меня стесняться и вёл себя теперь более свободно.
Мы стали ещё больше общаться, и за вечерним чаем он много рассказывал о прошлой лагерной жизни. Из его рассказов высветилось главное: он столько лет провёл в лагерях, выстоял и вернулся на волю только благодаря своей вере! Случаи, которые он воскрешал из лагерного прошлого, только подтверждали моё открытие.
Рассказывал отец Арсений, что был барачным «дневальным» в лагере «особого» режима: когда все уходили на дневные работы, приносил дрова в барак и топил ими печи. С ним оставались ещё двое больных. Фельдшер был уверен, что недолго им осталось — мол, умрут скоро. Однако батюшка этого не допустил. Он молил Христа, чтобы не дал им умереть и помог дожить до воли. Днём постоянно подходил и поправлял тюфяк, а то и укрывал страдальцев. Одному, более тяжёлому, отдавал четверть хлебного пайка: размачивал кусок в воде и заботливо кормил.Тот не верил в искренность «попа», думал, что батюшке хочется поживиться его вещичками после смерти, но отец Арсений не обращал на это внимания.
После обеда «дневальный» кормил больных: поил их горячей водой с хвоёй и аспирином, делил пополам хлеб и треску, чтобы дать каждому.
Через неделю больные стали поправляться и стало понятно: останутся живы. Отец Арсений ухаживал за ними не только днём, но и ночью. О себе не думал. Вы́ходил их.
Потом выяснилось, что один из больных был старым известным уголовником, а второй подписывал приговоры в НКВД, отправляя людей на верную смерть! Только не пропало даром внимание к ним отца Арсения. Не сразу, постепенно стали они изменяться внутренне. Великая борьба происходила в душе каждого из них. В конце концов, появилось у них доверие к батюшке и вера в то, что вся жизнь может пойти иначе. Один из них, бывший вор-рецидивист, стал впоследствии духовным «сыном» отца Арсения. Это Иван Александрович Сазиков.
В бараке, где «дневалил» Пётр Андреевич, жили две категории заключённых: политические и уголовники. Хоть политических было намного больше, заправляли всем уголовники. Они ежедневно отбирали у «идейных» хлебную пайку. Те терпели, но иногда затевали драки, потому что чувство голода становилось невыносимым. Драки заканчивались кровопролитием и увечьями, которые доставались многим политическим.
Однажды отец Арсений не выдержал этого беспредела, вышел в самую гущу драки и произнёс чётким и громким голосом: «Во имя Господа Иисуса Христа — перестаньте! Прекратите это безобразие!» Потом положил на всех знамение крестное и попросил помочь раненым. Удивительно, но поступок этот возымел действие! Драка прекратилась. Что ещё более удивительно, воровать хлеб перестали, а кто нарушал это новое правило, того свои же жестоко наказывали.
...Как-то приехал ко мне большой друг наш с мужем Николай. Был он арестован вместе с Павлом, отбыл срок и в 1955 году его отпустили и реабилитировали. Он жил в Харькове, был крупным хозяйственником и после очередной командировки в Москву решил заехать и попроведать меня. Приехал, сидим, пьём чай, разговариваем, и вдруг ему приспичило спросить, что это за мужские вещи у меня на вешалке. Ответила, что живёт у меня хороший жилец, священник, с мужем моим последний год вместе в лагере сидел. Он поинтересовался его именем и как узнал, что это отец Арсений, тут же кинулся к батюшке в комнату, чтобы увидеть его. Вскочила вслед за Николаем и когда вошла к квартиранту, увидела, что знакомый мужа обнимает отца Арсения.
Оставила их наедине. Меня озадачил вопрос: как Николай, коммунист, оказался под влиянием православного батюшки?
Вышел от священника мой знакомый в состоянии просветления. Задала ему вопрос: что же послужило причиной такого его отношения к отцу Арсению?
Он не спеша поведал следующее: «Лагерная жизнь заставила переосмыслить всё своё существование. Эта жизнь скинула с людей маски, и каждый предстал в своём подлинном обличии. Многие из добрых и отзывчивых оказались предателями и доносчиками.
А отец Арсений совсем не такой, ведь он много людей спас от физической гибели и чудовищных страданий. Как спас? С помощью ласкового слова, с помощью искреннего внимания и настоящей заботы. Помнишь, что значит в неволе человеческая поддержка? Что значит каждое доброе слово? Этот человек не делил людей на «хороших» и «плохих», на «своих и «чужих». Он любому, кто нуждался в помощи, старался её оказать. Скольких он предостерёг от необдуманных шагов, например, от совершения побега, который неизменно вёл только к гибели. Самоубийство скольких он предотвратил! Люди даже не понимали, как ему удавалось узнавать их мысли, их замыслы и устремления! Но он всё предвидел, всё предчувствовал, и это было какое-то неизъяснимое чудо. Присмотрись к нему повнимательней, и ты поймёшь, какой это необыкновенный человек».
Надежду Петровну глубоко взволновали эти слова. Она не могла уснуть всю ночь. Неожиданно забрезжил рассвет, а на душе стало светло и радостно. Она чувствовала, что это не просто рассвет: перед ней рассвет её новой жизни, в которую поможет войти замечательный отец Арсений.