ВОСПОМИНАНИЯ О НИКОЛАЕ ВЛАДИМИРОВИЧЕ ТИМОФЕЕВЕ-РЕСОВСКОМ
К.А. Склобовский
ЧАСТЬ I
Кирилл Афанасьевич Склобовский, мой друг и коллега, когда-то прислал мне свои воспоминания о Тимофееве-Ресовском.
«Его рассказы о Зубре – Тимофееве-Рессовском, с которым Кирилл жил в Обнинске на одной лестничной площадке и много лет дружил – это особая страница. Мы читали о Зубре – но это был«хоть и настоящий, но все же литературный герой». А в рассказах Кирилла это был живой человек,не легенда, а близкий и мудрый друг. Теперь мы так будем вспоминать самого Кирилла – потому что он и вправду был не «ходячей легендой», а живым, веселым и мудрым другом... Другом, который не«имел друзей», а по-настоящему дружил с ними, невзирая ни на что. Таких – настоящих – друзей всегда мало, и когда они уходят – это незаживающая рана на сердце, в душе» - так я 12 лет назад написал в некрологе, когда Кирилл ушёл из жизни.
И только теперь, «с подачи» Solo Васии, после её публикации о Тимофееве-Ресовском на канале Рука Кремля, я решился опубликовать эти воспоминания. Надеюсь, Кирилл бы не возражал...
Я ничего не изменил в тексте – пусть до читателей он дойдёт так, как написал Кирилл Склобовский.
KAPRAZ (Леонид Каплан)
Предыстория
«Каждая история имеет свою предысторию и без неё оказывается непонятной»
А.Ф. Лосев
О Николае Владимировиче Тимофееве-Рессовском сейчас известно многое. Его имя закрепилось в российском общественном сознании после выхода в свет в 1987 году повести Даниила Гранина «Зубр» и серии документальных ТВ-фильмов Елены Саканян. В 90-х годах были напечатаны сборники избранных трудов НВ, «собственно-устных» (наговоренных) воспоминаний, воспоминаний коллег и учеников, документы, относящиеся к пребыванию НВ в Германии, на Лубянке, в «шараге» в Сунгуле и на биостанции в Миасово; даны достаточно полные оценки его научной деятельности и вклада в науку.
Настоящие воспоминания не претендуют на существенное дополнение в опубликованные материалы в отношении научной деятельности НВ, которая была смыслом его жизни. Автор мог наблюдать семью Елены Александровны и Николая Владимировича в течение всего последнего – обнинского – периода их жизни, который начался в 1965 году и закончился их смертями, ЕА в апреле 1973, а НВ в марте 1981 года. Подробно этот период описан в воспоминаниях моего доброго друга Александра Александровича Ярилина (Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский: Очерки, воспоминания, материалы. – М., Наука. 1993. сс. 335 – 351.) Мне немного удастся добавить к этому материалу, поскольку очень многие моменты этого периода мы с Сашей переживали вместе.
Ещё одно предварительное замечание: прозвище «Зубр» придумано Граниным; при жизни окружающие за глаза звали НВ «Дедом» и только самые близкие, безусловно, не мы с Сашей, могли позволить себе семейное «Колюша».
Преамбула
Я и моя жена Рита, - Маргарита Васильевна, в девичестве Игошина, - познакомились с семьёй Николая Владимировича и Елены Александровны Тимофеевых-Ресоовских с момента их переезда в Обнинск в 1964 году, и это знакомство продолжалось более семнадцати лет, до конца их жизни.
Этому предшествовали следующие события.
«Как молоды мы были…»
Мы с женой познакомились зимой 1957-58 годов и через полгода в начале лета 58 года поженились. Мы работали в Москве, но ни она, ни я не имели жилья в Москве, не имели московской прописки и не имели даже надежды её получить. После рождения сына около года мы жили в доме моей матери в Подольске, это было очень неудобно, т.к. на дорогу в один конец приходилось тратить более трёх часов.
Через отдел кадров Академии медицинских наук СССР, которой был подчинён институт, где работала жена, мы получили адреса нескольких подмосковных научных учреждений, которым требовались специалисты, и была перспектива получения жилья. Мы выбрали строящийся в Обнинске Институт медицинской радиологии (ИМР), и с лета 1963 года Рита с двумя детьми переехала в Обнинск, а я присоединился к ним через полгода.
И город, и институт переживали период юности. Город «открыли» только два года назад, и рядом с атомным объектом, построенным в период разработки атомного оружия, - ныне Физико-энергетическим институтом, в Обнинске же началась и атомная энергетика - построена Первая атомная электростанция. Позже тут создавались новые институты – прикладной геофизики, физико-химический и наш – медицинской радиологии (ИМР). В городе шло активное строительство жилья, в институты съезжалась молодёжь со всего Союза. Корпуса институтов и жилые кварталы строились прямо в лесу. Город был чистый, светлый и абсолютно безопасный: детей выпускали во дворы без всякого присмотра. Зимой лыжня начиналась от каждого подъезда. Летом можно было рано утром выйти в лес и к началу работы явиться на своё рабочее место с корзиной грибов. К сожалению, сейчас это звучит почти сказкой…
Основной контингент ИМРа был молодёжным, это были аспиранты и ординаторы, окончившие учебные институты 2 – 3 года назад. Директор института рентгенолог Георгий Артемьевич Зедгенидзе, академик АМН, пользовался большим авторитетом, как у академического, так и у местного начальства. Он понимал необходимость междисциплинарных научных контактов и комплектовал институт широкой гаммой специалистов разного профиля, как в области медицины, так и естественнонаучных дисциплин: в институте работали физики, химики, биологи разных специализаций, биохимики и биофизики; шли поставки новейшего импортного оборудования. Первое поколение сотрудников были в хороших отношениях между собой, интересовались работами друг друга, помогали друг другу в меру сил. Мы не только работали рядом, в одном корпусе, но и жили в ведомственных домах, расположенных рядом, дружили семьями. Денег, конечно, было мало, но их было мало у всех, и никто себя обделённым не чувствовал.
Первые впечатления
В 1964 году по нашему институтскому корпусу поползли слухи, что Зедгенидзе нашёл на Урале какого-то знаменитого генетика, который много лет отсидел за измену Родине, и что этот человек, - «живой классик», - будет заведовать отделом генетики и радиобиологии. Сам факт нахождения «в местах не столь отдалённых» никого, кроме сотрудников первых отделов, тогда не смущал, о сталинских репрессиях безвинных людей после доклада Хрущёва на ХХ съезде знали все. Мои друзья, - Марк Мясник, Элтай Карабаев, работавшие в лаборатории радиобиологии, - с нетерпением ждали появления нового шефа, поскольку фамилия Тимофеева-Ресовского в латинском написании неоднократно встречалась им в литературе. Приблизительно на полгода ранее из той же уральской шараги переехали в Обнинск заведующий отделом биофизики Николай Викторович Лучник с женой Надеждой Алексеевной Порядковой и несколько его сотрудников: Лев Царапкин с женой, Лора Фесенко и др.
Действительно, скоро на втором этаже, где находились генетики и радиобиологи, начали происходить какие-то странные изменения. По всему корпусу густо запахло подгоревшим молоком: для разведения плодовой мушки дрозофилы, - основного объекта экспериментальной генетики, - необходима густая и сладкая молочная манная каша с изюмом, а легкомысленные девчонки-лаборантки, которым поручено было варить эту кашу, постоянно её «упускали», каша пригорала.
Через какое-то время появилось объявление о докладе нового заведующего. Название сообщения я не запомнил, вероятно, это было что-то о Принципе попадания, зато запомнил интригующий подзаголовок: «Почему сие важно
в-пятых?».
Подогретые слухами, в маленький кинозал набились практически все сотрудники института. Произошедшее было абсолютно непохоже на те псевдо-академические доклады, которые делались в этом зале другими докладчиками, и запомнилось надолго.
Широкоплечий, невысокий, чуть сгорбленный человек с большими руками землекопа, с набыченной шеей, крупными чертами лица, носом-«румпелем», чуть отвислой нижней губой без остановки метался по диагонали небольшого пространства между киноэкраном и первым рядом слушателей.
Говорили, что в его кабинете в Сунгуле (в «ящике», где он работал после освобождения из каторжного лагеря в Караганде) на линолеуме была протоптана диагональная дорожка, поскольку говорить «что-нибудь научное» неподвижно НВ не мог.
Он не развешивал никаких плакатов, не показывал слайдов, не писал формул, - он говорил, говорил громко, ясно, на очень хорошем русском языке, в котором не было и следов «умственности», псевдонаучной лексики. Содержания самого доклада за давностью лет я не помню. Запомнились несколько хлёстких крылатых выражений:
- «В науке надо делать только существенное, потому что всё несущественное сделают немцы»,
- «Науку надо делать без звериной серьёзности!»
- «Это не «факт», это было на самом деле…»
Практически все, кто писал о НВ, отмечают неизгладимое впечатление, которое произвело на них первая встреча с НВ.