Пьём чай с моим товарище по «цеху», реаниматологом Димычем. Он приехал в Задонск (Липецкая область), ко мне в гости, перед командировкой в Москву. Через два дня его ждёт «Красная Ковидная зона».
Первая волна на пике, реаниматологов катастрофически не хватает, отделения заполнены под завязку. Утром провожаю друга до машины. Последние пожелания, наставления, на прощание даю средство против запотевания очков, работать в СИЗе (средство индивидуальной защиты) очкарикам трудно, при напряжённой работе невольно пытаешься руками их поправить, протереть, а это грозит инфицированием. Ну, ни пуха…, звони…
На пятые сутки со звонками стало совсем плохо.
– Димыч! Куда ты пропал?
– Да не пропал, так тяжело я ещё не работал! До ковида, сам знаешь, по два дежурства подряд влёгкую выдерживал. А тут после смены падаю, даже перекусить сил нет. Реанимация забита, я работаю с больными на ИВЛ.
На 21 сутки неожиданный, поздний звонок:
– У меня 38.
Приехали…
– Юрич! Может я простыл? СИЗ в перерыве сбрасываем, все мокрые от пота, думаю, на сквозняке прохватило.
Но это был ковид. А дальше, как у всех: скорая, КТ, изоляция в гостинице, куча лекарств. Через 16 дней Димыч встал, но работать в «Красной зоне» больше не смог.
Покатил к себе на родину, восстанавливаться, а через месяц ковид накрыл его город, и он снова оказался в реанимации «Красной зоны». Мы вновь встретились осенью. Наутро третьего дня я, как всегда, принял холодный душ, а вечером застучали зубы, кожа покрылась мурашками. Градусник – под мышку – 38,4. Муторная ночная пелена пришла ознобом, проливным потом. Это ковид. Я изолировался в четырёх стенах с кучей лекарств.
Утро, день, ночь смешались в кашу. Начитавшись про этот вирус, я знал, что происходит в моем организме, но остановить, что-то кардинально поменять, не мог. Казалось, что болят все мои клетки, кости, мышцы, раскалывается голова, больше всего боялся потерять контроль, ведь тогда уйдут все знания, опыт. Когда удавалось сбить температуру, звонили друзья, помогали корректировать лечение.
На пятые сутки забило кашлем, я понял, вирус начал подбираться к лёгким. А ночью в бреду пришёл огромный, жирный кот, уселся мне на грудь – и как бы я не крутился, не пытался сбросить его, упорно душил меня. Это – пневмония. Настало время подключать все резервы: утром капельница, таблетки, уколы, вечером капельница. С каждым днём мрачнело лицо моего помощника – реаниматолога, медсестры, сиделки в одном лице – жены. На десятые сутки, когда силы совсем покинули и температура упорно остановилась на 38, заключили устный договор: если один из показателей: одышка, температура или насыщение крови кислородом выйдут из-под контроля, вызываю «скорую» и сдаюсь.
Может, это подстегнуло оставшиеся силы, может, мысль, что не всё ещё успел сделать, но дотянул до 14 суток. Казалось, ну, теперь всё, должен прийти конец этой бесконечной изматывающей обессиливающей борьбе. Но нет, прошли и 16, и 20 сутки, только на 21-е температура начала медленно снижаться, неожиданно исчез жирный кот, повеселели лица родных.
Через четыре недели я сделал первый глоток живительного воздуха во дворе своего дома. Потом вышел за калитку. Когда увидел вечерний Задонск в разноцветных новогодних огнях, понял, что судьба вновь улыбается, пора доделывать то, что предназначил мне Всевышний.
Автор Владимир Плотников