Отдельные эксцессы картины в целом не меняют
Новый праздник — День народного единства — был установлен в декабре 2004 года. Это словно бы символизировало выход из новой Смуты, происходившей в нашей стране в конце 80–90-х годов прошлого века. События, в ходе которых был поставлен вопрос ребром: быть или не быть России, отстоят от нас на четыре столетия. Почему же к ним до сих пор неравнодушны не только историки — специалисты по истории России XVII века, но и соотечественники, которым небезразлична судьба страны?
Ответ на этот вопрос, с одной стороны, очевиден, с него мы начали: поколение 40+ в упомянутые годы пережило безо всяких скидок то же самое: демографические и материальные потери распада Большой России сопоставимы со Смутой; геополитические и духовные — несоизмеримо больше. Четыреста лет назад в Москве сидели поляки; тридцать лет назад — «чикагские мальчики».
С другой стороны, нас интересуют неочевидные причины того, почему в трагические эпохи, когда будущее нашей Родины висит на волоске, наша страна преодолевает Смуту и, пусть и невероятными усилиями, но возвращается на предначертанный России историей магистральный путь.
Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо сказать об исторической канве. В конце XVI века пресекается династия Рюриковичей. Смена царствований нигде и никогда не проходила легко, возможно, ее удалось бы преодолеть без трагических последствий. Однако династические перипетии происходили на фоне нескольких крупных процессов, которые, как на грех, практически единовременно подошли к критической фазе.
До этого неудачная Ливонская война крайне негативно сказалась на хозяйстве Московского царства. Она же привела к обнищанию крестьян из-за роста различных повинностей. Началось ползучее закрепощение русских пахарей. А деваться было некуда: служилое сословие, дворяне и так были полунищими, что напрямую сказывалось на их боеспособности. При этом в самом светском правящем классе была масса противоречий между боярами, детьми боярскими, собственно дворянами. Недавно была опричнина, борьба Ивана IV с местничеством. Никто никому ничего не забыл. Плюс духовенство и монастыри со своими интересами, плюс казачество… Борис Годунов, государь, правивший на рубеже веков, был умным и волевым руководителем, он мастерски балансировал между интересами сословий — политика, которую позднее назовут бонапартизмом.
Но социальное равновесие было крайне неустойчивым, и беда, как говорится, не приходит одна. Наступала третья, самая холодная, фаза Малого ледникового периода XIV–XIX веков. Три неурожая подряд в 1601–1603 годах на фоне нестроений в государстве привели к экономическому кризису. А он тогда означал только одно — массовый голод и неисчислимые страдания народа.
Люди расценили происходящее как наказание Божие, обрушившееся на Русь и за темную историю с убийством царевича Дмитрия, и за беспредел бояр, которые, вырвавшись из-под тяжелой руки Ивана Грозного, учинили разгром всех достижений предыдущей эпохи — порядка, неторопливого, но устойчивого развития. А верховная аристократия не только своими загребущими руками отбирала у страны последнее оставшееся добро и пировала на костях, но и стала заигрывать с Западом, форпостом которого была Речь Посполитая. А с ее стороны тоже внимательно смотрели на неполадки в русском доме и шляхта, и римско-католическая церковь.
В довершение всего возник феномен самозванчества, и после обоих Лжедмитриев, к 1610 году, произошел коллапс русской государственности. В августе того года Москва целовала крест польскому королевичу Владиславу, а в ночь на 21 сентября бояре впустили поляков в Кремль. Следующее сословие, дворяне, в эти годы вертелись, как флюгер, между Лжедмитриями, поляками и шведами, что, учитывая вышеназванные противоречия, совсем не удивительно.
Что касается народа, то он, с одной стороны, по меткому выражению Пушкина, «безмолвствовал». А с другой, диалектику социальных процессов никто не отменял, часть того же самого народа, причем без различия сословий, от князей и высших церковных иерархов до мещан и крестьян, вдруг осознала себя единым целым и поднялась на вооруженную национально-освободительную борьбу.
Важнейшая роль здесь принадлежит двум факторам. Во-первых, это наша парадоксальная способность к самоорганизации на самом низовом уровне. Впрочем, это только выглядит парадоксом. Судя по всему, виной тому внедряемый Западом миф о нашей «рабской психологии»: мол, погибнет «Черный Властелин», и все «орки» замрут и выронят из рук секиры. Однако история нашей страны говорит, что это просто чушь (вспомним, например, систему Советов, возникшую в 1917 году, на основе которой было построено новое государство после краха предыдущего).
Так происходило и в годы Смуты. Ведь как формировалось ополчение, выгнавшее поляков из Москвы? Война, тем более против европейской армии, требует денег, и немало. Поэтому Минину и Пожарскому было не до сантиментов. Была проведена оценка имущества нижегородского населения и определена часть, которая должна пойти на финансирование войск. Люди отдавали «третью деньгу», то есть третью часть имущества, либо, в некоторых случаях, пятую часть. Лица, которые не желали выделять требуемой суммы, отдавались в холопы, а их имущество полностью конфисковывалось.
Однако огромное и разношерстное войско не могло бы действовать синхронно и идти к единой цели без столь же единой идеи, которая в ту эпоху могла быть только религиозной. Здесь выдающаяся роль принадлежит Патриарху Московскому и всея Руси Гермогену, который находился в заточении в оккупированном Кремле. Поляки пытали его голодом, угрожали смертью, но Предстоятель, так и не увидевший свободы, до последних своих дней отправлял послания по всей стране. Он взывал к соотечественникам, собирая их на освободительный поход за землю Русскую и за веру православную. Грамоты Гермогена создали по всей Руси, особенно именно на низовых землях, на Нижегородчине, мощное духовное движение. А идея, овладевшая массами, как известно, становится материальной силой, которая и воплотилась в народном ополчении. Оно, осененное Казанской иконой Божией Матери, подошло к Москве и в конце октября (начале ноября по новому стилю) 1612 года вышвырнуло захватчиков вначале из Китай-города, а потом интервенты капитулировали и в Кремле.
Здесь надо заметить одну важную вещь. Окончанием Смуты в широком смысле традиционно считается Деулинское перемирие с Польшей в 1618 году. Тогда же в Европе началась Тридцатилетняя война, которая затронула почти все страны континента — кроме Московского государства. Что же происходило у нас, пока европейцы с увлечением резали друг друга (с 1618 по 1648 год в Германских землях, Австрии и Чехии население сократилось на треть, а в ряде территорий — и на две трети)? А у нас народ, преодолев Смуту, изгнав интервентов и построив, по сути, новое государство, получил мощнейший импульс развития. Взглянем на Восток: уже в 1644 году, например, в Зауралье основан Далматов монастырь, а это полторы тысячи верст по прямой от метрополии, от Москвы. 1648 год: Семен Дежнев ступает на острова, находящиеся посреди пролива между Евразией и Северной Америкой, названного позднее Беринговым. А сколько исконно русских земель стало возвращаться к нам на Западе — 1654 год, Переяславская Рада, воссоединение Украины.
Но Смута — это не только круговерть исторических персон и событий, политическая конфронтация и военные походы. Ключевой урок Смутного времени вот в чем. Несмотря на то что из него наша страна вышла, потеряв огромное число людей и важных территорий, полностью уничтожить Россию не удалось, хотя враг был силен, коварен и, по своему обыкновению, совершенно бесчеловечен. Именно тогда утвердились ключевые социокультурные коды народа: умение выстоять в самых тяжелых, казалось бы, безвыходных ситуациях; понимание того, что ответственность за судьбу Родины лежит не только на царях, императорах, генсеках и президентах, но на каждом из нас.
Сегодня у нас те же самые внешние враги, что и в период Смуты. Перефразируя известную русскую поговорку, Польша скребет на свой хребет. Оправданием антироссийских действий стран, самим своим существованием обязанных нашим дедам и прадедам, не служит и то, что сегодня это не самостоятельные исторические субъекты, а петрушки у глобальных кукловодов.
А вот народ сейчас, в отличие от Смутного времени, един как никогда, и отдельные эксцессы картины в целом не меняют. Все годы, пока отмечается 4 ноября, лозунги призывали к этому единству, и стало казаться, что это просто бессодержательная фраза. Но после начала специальной военной операции это единство мы увидели воочию. На передовой вместе сражаются русские и дагестанцы, калмыки и марийцы, православные, последователи ислама и буддисты, москвичи и жители поселков городского типа. На оборонных заводах люди работают, как в Великую Отечественную войну. Не иссякает народная поддержка бойцов: им на фронт отправляют все необходимое — от теплых носков и сплетенных всем миром масксетей до УАЗов и квадрокоптеров. В народных сборах средств участвуют и пенсионеры, и обеспеченные предприниматели.
Так что мы по-прежнему должны не забывать и еще глубже изучать события, происходившие ровно 411 лет назад, ведь тогда был предначертан основной ориентир дальнейшего развития нашего государства — единство народа во имя независимости страны.