Леди Соммерсет была одной из немногих фрейлин, кто входил в самое ближайшее окружение Анны. Элизабет была умна, учтива, неизменно преданна, а, главное, с легкостью предугадывала любое желание Анны.
Так, для нее не составляло проблем, заручившись согласием короля, заказать у портних новое платье для своей госпожи в преддверье очередного светского события, зная наверняка, как сложно Анне определиться с нарядом. Обладающая безукоризненным вкусом, она легко предугадывала веяния моды, и платья Анны неизменно приводили знатных дворянок в завистливый трепет.
Пользующаяся искренним расположением короля, очень скоро она получила его дозволение заказывать обувь и наряды для леди Болейн без его разрешения, чем Элизабет время от времени пользовалась.
Не только вкус Анны, ей так же были прекрасно известны привычки госпожи, и теперь, она чувствовала себя крайне неловко от необходимости разбудить Анну в столь раннее для нее время.
- Моя госпожа, - прошептала она, склонившись над кроватью. Анна, обладающая крайне чутким сном, сморщила нос и, повернувшись, с трудом открыла глаза.
- Элизабет? - удивилась она. - Который час?
- Начало восьмого, леди Болейн, - виновато произнесла девушка. - Простите, что потревожила вас, но леди Сеймур настаивала, чтобы вас немедленно разбудили.
- Элизабет Сеймур? - уточнила Анна.
- Джейн, - еще тише ответила Элизабет. Ни для кого не было секретом, в какой немилости пребывала несчастная девушка, волей короля лишенная возможности покинуть двор. - Сын Томаса Уайетта болен. У него потница.
- Что?! - Анна моментально проснулась. Кожа ее покрылась мурашками, точно девушку окатили ледяной водой. Вскочив с кровати, она поспешно надела вчерашнее платье, дрожа от нетерпения все то время, пока Элизабет шнуровала лиф. Слова фрейлины о том, что появляться в покоях Уайетта небезопасно, Анна попросту не услышала.
С того самого вечера, когда Томас прибыл ко двору, она больше не видела мальчика. Его отец сдержал слово, и лишь от фрейлин, без конца восхищавшихся юным джентльменом, Анна слышала о сыне. И вот теперь его жизнь в опасности. Ее шурин Уильям Кэри совсем недавно лишился жизни, сраженный этой безжалостной болезнью, и, закрывая глаза, Анна практически видела, как душа покидает тело ее бедного мальчика.
Прихода всесильной фаворитки никто не ожидал. Доктора, окружившие кровать ребенка и фрейлины, поспешившие на помощь в покои Уайеттов, склонились в низких поклонах, лишь несчастный отец малютки не заметил ее прихода. Он замер над кроватью сына, чья кожа была покрыта испариной, и тихо молился, сжимая его пылающую руку.
- Томас, - позвала его по имени Анна. Мужчина вздрогнул и перевел на нее потерянный взгляд. - Все будет хорошо.
Уайетт молча сжал ее руку и вновь обратил взгляд на сына. Он не обсуждал это с Анной, но приемная мать Тома, не пережила тяжелой болезни, и Анна теперь с ужасом думала, не была ли та потницей.
- Вам лучше покинуть покои, - повернулась она, только теперь понимая, что среди стоящих позади нее дворянок видит исключительно фрейлин Катерины. В иных обстоятельствах эти женщины относились к ней с нескрываемым порицанием, теперь же на их лицах читалось искреннее восхищение. Снова склонившись, они послушно вышли.
- Леди де Салинас, - окликнула испанку девушка. Та замерла в дверях, окидывая Анну удивленным взглядом. – Прошу вас, передайте Его Величеству, чтобы он не искал встреч со мной. Я осознаю ваши чувства ко мне, и то презрение, которое в вас вызывает эта просьба, но едва ли вы допустите возможность короля заразиться потницей, унесшей жизнь его старшего брата.
- Я предана Ее Величеству, леди Болейн, - тихо произнесла женщина. – Каждый ваш шаг, направленный против моей госпожи, заставляет меня защищать ее, атакуя вас. Но вне этого боя между нами нет причин для ненависти. Я передам ваши слова его Величеству.
- Благодарю вас.
Стоило Марии выйти из комнаты, откланялись и доктора – они сделали все, что могли, и теперь жизнь Томаса была только в руках Господних.
- Ты тоже должна уйти, - тихо проговорил Уайетт. – Ты не можешь так рисковать собой.
- А ты? Он такой же твой сын, как и мой.
- Мне нечего терять, Анна. Я лишился всего. И если Бог отнимет у меня и Томаса... – он поднял глаза к потолку, пытаясь удержать в них слезы. – Он – единственное, что у меня осталось. И я буду рядом с ним, чего бы это мне ни стоило.
- Как и я.
Проходили часы, но мальчик не просыпался. Всегда серьезный, теперь Томас выглядел совсем ребенком, и Анна, вглядываясь в его черты, проклинала себя за то, что прежде не искала встреч с сыном. Все это время она воспринимала его как угрозу, не понимая, как много он значит для нее. Покидая вечером покои Уайеттов, она дала обещание поэту непременно навестить их утром.
Силы Анны были на исходе. Ранний подъем, беспокойство и духота, стоявшая от чада трав, которым врачи окуривали тело ребенка, в конец измотали ее. Анна чувствовала невыносимую головную боль, столь сильную, что тошнота волнами подкатывала к ее горлу. За весь бесконечно долгий день в ее рту не было ни маковой росинки. C трудом удерживаясь на ногах, девушка кое-как добралась до своей спальни, и, не раздеваясь, рухнула на кровать, практически сразу же забываясь тревожным сном.
Сон не избавил ее от дурного самочувствия. Голова по-прежнему страшно болела, тошнота была столь сильной, что Анне приходилось задерживать дыхание, чтобы справиться с очередным спазмом. Сбросив с себя платье, она не без труда дошла до кувшина с водой, намереваясь умыться, но, стоило ей нагнуться над тазом, как мир вокруг нее завращался, и девушке пришлось вцепиться руками столешницу, огромным усилием удерживаясь на ногах.
Никогда прежде она не собиралась так долго. Надев самое простое из своих платьев с передней шнуровкой, она обвязала волосы лентой и на нетвердых ногах отправилась к сыну. Встречающиеся ей на пути фрейлины сперва не признавали свою госпожу, затем в ужасе замирали, не в силах поверить, что эта небрежно одетая бледная женщина, с трудом держащаяся на ногах, есть их величественная госпожа Болейн, один взгляд которой подвергал недоброжелателей в трепет.
Никто не делал ни малейшей попытки ее остановить. С лихорадочным взглядом, цепляющаяся за стены, Анна казалась безумной, одержимой.
- Леди Болейн, - Норрис возник перед ней столь неожиданно, что она даже не успела понять, откуда он появился. – Леди Болейн, вы нездоровы. Вам нужно прилечь в кровать.
- Отойди, - ее голос оказался настолько слабым, что она и сама не расслышала своих слов. Однако Норрис все понял.
- Нет, хоть голову мне рубите, - он без обиняков обхватил ее за талию, и поднял на руки. – Что вы замерли? – от его негодующего крика на фрейлин голова Анны снова отозвалась острой болью, девушка не сдержала стона. – Ваша госпожа больна, зовите докторов, готовьте воду, или что вы там делаете?
Уже через час было понятно – леди Болейн больна потницей. Окна в ее покоях были плотно закрыты, всюду стоял удушливый запах горелых трав, горели все камины.
Сама же Анна без памяти металась на кровати. Обычно больной потницей засыпал столь крепким сном, что его легко можно было принять за мертвого. Дыхание его было затруднено. Впрочем, беспамятство было благословением, ибо температура тела поднималась настолько высоко, что несчастного мучили галлюцинации.
И этой благодати Анна была лишена. Отчаянно борясь за сознание, она угодила в страшнейшую из ловушек потницы. Едва ли ни каждые пять минут она начинала задыхаться в очередном приступе удушья. Лицо ее становилось пунцово-алым, глаза краснели и из них лились слезы. Тело несчастной фаворитки билось в конвульсиях, и казалось, что ей не пережить приступ.
Но спустя минуту все заканчивалось. Джейн Сеймур и Анна Гейнсфорт, единственные фрейлины, кто не побоялся остаться рядом со своей госпожой, утирали ее тело холодной водой, поправляли сбившуюся постель, поили настоями трав. Анна утихала. Но это затишье продолжалось недолго - проходило несколько безмятежных минут, а затем приступ повторялся снова.
Болезнь одолела девушку в пятницу, а уже к воскресению в Уайтхолл прибыл доктор Крэнорд, за которым срочно послал Норфолк. Осмотрев Анну, он запретил фрейлинам покидать ее покои, опасаясь, что и тех одолеет болезнь, которая в скором времени охватит весь двор. Даже Элизабет Болейн, которая единственная не знала о тяжелом недуге, приковавшем ее младшую дочь к постели, не допустили к Анне.
К среде стало ясно, что леди Болейн не выживет. Генрих, был темнее тучи. Мысль о смерти Анны была ему нестерпимой. Точно призрак, он без цели слонялся по замку, срывая свой гнев на поданных. Единственными людьми, приносящими ему хоть какое-то душевное тепло в эти дни стали Джордж, Марк и, к досужему удивлению, Норфолк, который переживал за бывшую любовницу не меньше, чем король. Кроме того преданный мальчишка-лакей Фрэнсис Уэстон, которого прежде Генрих едва замечал, обязался каждые полчаса наведываться к двери покоев Анны, через которую Джейн сообщала ему о состоянии больной.
Близость кончины фаворитки в очередной раз расколола двор. Недавние враги теперь откровенно восхищались самоотверженностью маленькой шл*шки, которая подвергла собственную жизнь угрозе, ухаживая за больным ребенком.
Не меньшее удивление вызывало и поведение Катерины. Всегда терпимая к врагам, без конца говорящая о христианском милосердии, в храме во всеуслышание она молила Бога о смерти шл*хи Болейн, снова и снова говоря своим фрейлинам о справедливости Божественной кары, приковавшей Анну к постели.
Ничуть не меньше ликовали Шапуи и Уолси. Проблема Анны Болейн решилась сама по себе, и поймать их за руку никто бы не смог, так же, как и усомниться в Божьем провидении. Недавно подписанный мир с Испанией стал бы только крепче, если бы причина для развода Генриха и Катерины пропала, и Мэри снова вернулась ко двору. Причин для слухов о заговоре с целью убийства Анны и речи быть не могло - все знали, что глупая девка сама бросилась в покои больного ребенка. Поиск дешевой популярности закончился трагедией.
В пятницу утром Томас Уайетт-младший пришел в себя и даже поговорил с отцом, Анне же стало еще хуже. Она практически не отдавала себе отчета, где находится, мучимая бредом. Она то принималась что-то сбивчиво бормотать, то звала Норфолка, в других случаях и вовсе видела нечто столь страшное, что с пронзительным криком, от которого просыпались все фрейлины, чьи комнаты находились в этом же крыле, садилась в кровати, вцепляясь в одеяло. Ее мышцы напрягались, лицо краснело, а горло срывалось от крика. Джейн и Нэн с трудом вдвоем удерживали ее в кровати. Крик обрывался, и тело Анны охватывали судороги. Как правило, к этому времени в покои уже врывался доктор Крэнорд, и втроем они могли успокоить девушку.
К этому дню король окончательно лишился сна. Позабыв обо всем на свете, Генрих, как это часто бывало с ним в детстве, на полдня уединялся ото всех в храме, молясь перед распятием о даровании Анне исцеления. Генрих не мог ни есть, ни спать. Склонный к полноте, он лишился за неделю не меньше шестнадцати фунтов, и казался столь же измученным, как по возвращению из Франции. Единственное, что давало ему надежду - его шл*шка Болейн отчаянно продолжала сражаться за жизнь.
Но уже на следующий день мальчишка Уэстон принес дурную весть - леди Анна впала в глубокий сон. Доктор Крэнорд отворял ей кровь так часто, как только это было возможным, но жар не спадал. В комнату несчастной были принесены десятки одеял, Джейн и Нэн укрывали свою госпожу едва ли ни с головой, но спустя час одеяло пропитывалось потом насквозь, и его приходилось менять. Использованные, они складывались в покоях, переносить их через весь замок было опасно.
Все замерли в ожидании. Генрих не без усмешки наблюдал за тем, как многих заставила Анна беспокоиться - Норфолк ходил мрачнее тучи, Норрис был рассеян и чаще чем прежде поднимался на второй этаж, надеясь услышать новости. Джордж и леди Элизабет, позабыв о былых обидах, снова стали близки. Весь двор замер, в ожидании мига, когда все изменится.
Изменилось. Вот только совсем не так, как ожидал того двор – Анна по-прежнему оставалась между жизнью и смертью, безучастная ко всему в своем болезненном сне. Дух Генриха не выдержал подобных испытаний, и король принялся лечить горе хорошо проверенным годами способом – шл*хами и вином.
Он опустился так низко, что, ища как-то раз Уэстона, на четвереньках выполз в коридор, не в силах удержаться на ногах после всего выпитого, и так посреди общего коридора и уснул, как был, обнаженным. Ко всей прочей неуместности, в эту ночь король прогнал всех слуг из своего крыла и был обнаружен утром двумя юными фрейлинами Анны. Смех девушек немало смутил короля, но уже ночью стыд испытывали они.
Жизнь в Анне едва теплилась. Отказавшись от одеял, из погребов Уайтхолла ей приносили лед и обкладывали ее пылающее тело. Перину пришлось снять, и та, кого пророчили на место королевы английской, теперь лежала на голых досках, застеленных простыней, и ее обнаженное тело было скрыто под мешками льда. Камин в комнате жечь доктор Крэнорд запретил, и Джейн с Нэн приходилось отогреваться в дальней комнатке, куда Крэнорд, беспокоясь о здоровье девушек, велел служанкам приносить горячее вино и жирную пищу.
Как ни странно, это подействовало. Через сутки дыхание Анны выровнялось, а тело и безо льда снизило свою температуру. Через две недели после того, как Норрис на руках принес ее в покои, Анна открыла глаза.
- Томас, - голос ее был больше похож на шелест ветра играющего в кронах деревьев. – Как он?
- С ним все хорошо, леди Болейн, - произнесла Джейн, накладывая на ее лоб холодный компресс. – Вы не должны беспокоиться сейчас ни о чем, кроме собственного выздоровления.
- Я спрошу доктора Крэнорда, можно ли вам сейчас поесть, но пока что вам, наверное, лучше всего поспать, - с мягкой улыбкой добавила Нэн. – Моя матушка всегда говорила, что сон – лучшее из благословений Господних.
- Я и так слишком долго отдыхала. Расскажите мне обо всем, что я пропустила. Как король?
Девушки опустили глаза – никто из них не хотел врать, но и сообщать правду Анне, которая так отчаянно две бесконечно долгие недели боролась за жизнь, они не могли.
- Он не болен? – всполошилась девушка, взволнованная их затянувшимся молчанием. – О, Мария, он ведь жив?!
- Да, леди Болейн, король здоров.
- Он неверен мне, - поняла Анна. Она откинулась на подушки, закрыла глаза и бессильно рассмеялась. – Он изменял мне все то время, что я была при смерти. На глазах у всего двора.
- Вам не стоит думать об этом, - тихо промолвила Джейн. – Вы должны отдыхать и набираться сил. Вы – наша королева. Вы – сердце, совесть, милосердие Англии и ее короля. Мы не сможем без вас.
- И я вернусь, - слабо пробормотала Анна. Ей и впрямь было тяжело разговаривать с ними – слабость была еще слишком велика. – Я хотела бы немного поспать. Одна. Вы и так слишком долго... Сколько прошло времени?
- Две недели, госпожа.
- Возвращайтесь к себе в покои. Обе. Найдите свободные комнаты и хорошенько поспите. Я прошу вас. И пусть Крэнорд и слуги не торопятся с едой – все, что мне сейчас нужно – крепкий сон.
Сон и впрямь помог девушке. Проснувшись на следующий день после обеда, она чувствовала себя ни в пример лучше, чем накануне. Она даже сумела сесть, хотя о том, чтобы подняться с кровати пока и речи быть не могло. Выпив бульона, Анна почувствовала себя еще лучше и уступила просьбам малышки Сеймур, позволить Джорджу и матери навестить ее. Даже бедняжка Джейн, еще сильнее похудевшая за эти две недели, навестила свою золовку.
Найдя Анну здоровой и в прекрасном настроении, они были непривычно внимательны к ней, и Элизабет, уходя от дочери, даже наградила ту поцелуем.
Сама же Анна с трудом перенесла их визит. Ей приходилось улыбаться все то время, что они говорили о том, как сильно Генрих переживал ее болезнь, зная, чем на самом деле был занят король.
Ближе к вечеру, когда она готовилась отойти ко сну, дверь в покои тихо отворилась. По желанию Анны при ней не состояли фрейлины – ей хотелось побыть в одиночестве, не чувствуя более чрезмерного внимания к собственной персоне. Уверенная, что это малышка Сеймур, девушка даже не встревожилась тем, чтобы поправить ночную рубашку, но в спальню зашла совсем не фрейлина.
- Надеюсь, мой приход был горячо ожидаемым, - улыбка мужчины была насмешливой, однако взгляд его был полон нежности. Не испытывая ни малейшего стеснения, он присел на кровать, ладонью касаясь щеки девушки. – Ты уже не пылаешь, как прежде.
- Ты был здесь, когда я лежала без памяти? – поразилась Анна.
- Разумеется.
- Но потница...
- Мечи французов и их изменчивость не менее опасны. Хотя, нужно признать, даже Париж не охранялся так тщательно, как твои покои. Эти две гарпии, Джейн и Нэн не выходили ни на минуту. Я с трудом сумел проникнуть незамеченным. Лакею Уэстону пришлось дежурить более суток на этаже.
- Не замечала, что ты столь настойчив, - улыбнулась девушка, польщенная его словами. – Кто-нибудь еще заразился?
- Несколько служанок. Ими занимались другие доктора, и они, к сожалению, не смогли справиться с болезнью.
- Какой ужас... – Анна прикрыла ладошкой лоб, что бывало с ней в минуты огорчения. Немного помолчав, она нашла в себе силы продолжить разговор.
- Что нового при дворе?
- Если ты про развод, то мнение Папы неизменно. А Катерина по-прежнему упорствует, не соглашаясь уступить даже в малом. Она могла бы по-прежнему жить в королевской роскоши и именоваться "сестрой короля", вдовствующей принцессой Уэльской. Но амбиции Катерины слишком высоки, чтобы с христианским смирением принять свою судьбу. Она не смирится, нет, никогда.
- У нее слишком много приспешников.
- Приспешников? - мужчина от души рассмеялся. - Ох, Анна, порой ты говоришь невероятные глупости. Кому нужна Катерина теперь? Старая испанка, от которой отказался и муж и племянник, и чья дочь практически признана бастардом. В Англии нет более королевы, вот почему ты, моя дорогая, займешь ее место.
- У меня более не осталось ни сил, ни желания сражаться за это место. Я даже не знаю, люблю ли по-прежнему Генриха. Что мне делать, Чарльз? - она подняла взгляд на герцога. - Он каждым своим действием оскорбляет меня, зовет "шл*хой", хотя я верна ему, - уловив тихий смешок, Анна осеклась. - Не считая наших с тобой встреч. Он сам уничтожает меня, снова и снова, и я не знаю, насколько меня хватит.
- Анна, - Чарльз нежно коснулся ее подбородка, заставляя девушку посмотреть ему в глаза. - Я никогда прежде не встречал столь сильной женщины, как ты. И едва ли когда-нибудь у Англии будет столь же могущественная королева, равная в смелости и решительности лучшим ее мужам. И не стоит лишать нас этого. Все мужчины изменяют женам.
- Я это уже слышала от Генриха, - довольно резко отозвалась Анна, одарив Чарльза гневным взглядом, но он лишь улыбнулся.
- Тогда разори его. Ну, право, Анна, не будь глупым ребенком! Ты получаешь корону там, где других жен ожидают лишь побои за лишние вопросы. И, позволь мне тебя уверить, с тех пор, как ты поработила себе сердце Генриха, он стал куда более сдержанным в своем плотском желании. Я знал и знаю о каждой его шл*хе, и тех, с кем он спал за последние годы, прежде ему бы не хватило их и на день. Никому более он не будет так предан, как тебе.
Потница, одолевшая тебя, напугала его до смерти. С того самого дня, когда покойный принц Артур покинул этот мир, Генрих опасается этой болезни. Артур был для него всем - старшим братом, лучшим другом, образцом для подражания, его королем. С самого детства они были неразлучны. Генрих не признавал отца, относясь к нему ни как к родителю, а как к человеку, распоряжающемуся его жизнью. Артуру он был предан, служил душой.
Все знали - принц Уэльский рано или поздно станет величайшим из английских королей, а Генрих, если ему будет позволено, с появлением у короля наследника, пострижется в монахи. Вместе два Тюдора возглавят Англию, как представители религиозной и светской власти. Теперь же ты в определенном плане заняла роль Артура. Ты - его королева, любовь и госпожа. Тебе одной он служит, и когда нам сообщили о потнице...
Пусть он король, Анна, но ими овладевают те же порывы, что и нами - забыть о душевных муках, отдавшись во власть физических чувств, что может быть более привлекательным для того, кто не знает опьянения от вина?
- Ты предан ему, - усмехнулась Анна. Она не ожидала, что Чарльз с таким жаром станет защищать короля.
- Что бы ни случилось, я всегда буду на его стороне, даже если это будет значить мою собственную смерть.
- Надеюсь, тебе никогда не придется выбирать между нами.
- Я тоже, - Чарльз снова коснулся ее щеки, по-видимому, опасаясь поцелуя, и, пожелав добрых снов, покинул покои.
Разговор с ним принес Анне душевное успокоение. Герцог был прав - Генрих желает ей столь многого, что едва ли хоть одна женщина не знатного происхождения удостаивалась подобной чести за всю историю существования мира. Ободренная его словами, Анна заснула спокойным сном.
Проснулась она от того, что кто-то шептал ее имя. Открыв глаза, девушка увидела перед собой Генриха.
За прошедшие недели он исхудал, выглядел изнеможенным, но, вопреки всему, лицо его озаряла широкая улыбка.
- Генрих?
Улыбка его стала еще шире. Подняв глаза к потолку, он произнес краткую молитву Богу, даровавшему Анне выздоровление.
- Они скрыли от меня, что ты пришла в себя.
- Не вини их, любовь моя, они всего лишь выполняли мою просьбу. Я не хотела, чтобы ты видел меня столь слабой и непривлекательной.
- Ты красивее, чем когда-либо прежде, - он сжал ее крохотные пальчики в своих огромных ладонях. Лицо его сияло торжеством. Никогда прежде Генрих не испытывал столь сильного радостного возбуждения, как теперь. Даже рождение Мэри не смогло принести ему подобного счастья.
- Я хочу тебе кое-что показать. Я готовил тебе подарок на Рождество, но даже рождение нашего Бога едва ли могло быть столь же радостным.
- Не стоит богохульствовать.
- Я слишком счастлив, чтобы следить за тем, что говорю, - он поднялся с колен, и подошел к высокому платяному шкафу. - Ты должна одеться.
- Одеться? - Анна поднялась на подушках. - Я хотела сегодняшний день провести в кровати.
- Еще належишься, когда будешь рожать мне наследника, - отмахнулся Генрих. Он извлек из недр шкафа темно-алое платье и протянул его возлюбленной. Обхватив ее за плечи, он помог девушке встать. Как ни удивительно, она смогла удержаться на слабых ногах, но едва ли без помощи Генриха ей удалось бы одеться.
Король справлялся с крючками и завязками ничуть ни хуже опытной фрейлины и, опираясь на него, Анна подошла к зеркалу, убеждаясь, что платье на ней сидит как следует. Болезнь сильно сказалась на ее внешности - тоненькая от природы, она выглядела совсем исхудавшей, кожа пожелтела, а под глазами пролегли глубокие тени.
- Ты выжила, и это главное, - прошептал Генрих, точно читая ее безрадостный мысли. - А теперь позволь мне получить то, что досталось Норрису.
Не успела Анна понять, о чем он говорил, как король подхватил ее на руки. Это было столь неожиданно, что из ее горла вырвался взвизг, насмешивший их обоих. Держа возлюбленную, точно величайшую драгоценность мира, Генрих вышел из покоев.
Встречающиеся им на пути придворные, тепло приветствовали девушку, точно она была их королевой и подарила Англии очередного принца. Никогда прежде никто не выражал столько радости при ее виде, и от их улыбок, слов ободрения и радости в глазах, она почувствовала себя намного лучше, позабыв о слабости в истерзанном тяжелой болезнью теле.
Как сладко было чувствовать эту любовь, она соблазняла куда успешнее, чем корона. Ради этой любви, ради этих людей, славя их, даруя им радость и служа им – не для собственного эго, для них, королевой английской.
Это чувство было так ново для Анны, что, отдавшись в его власть, она не заметила, как они вошли в Большой зал, где по обыкновению Генрих проводил самые главные приемы. Здесь они вдвоем принимали испанских послов, за троном короля стояла Анна, когда Шапуи представлялся им.
Но теперь трон Генриха был чуть сдвинут в сторону, и по правую руку от него возвышался еще один. Анна удивилась – с самых ранних лет своего царствования Катерина отказывалась от участия в подобных приемах, предпочитая им очередную мессу.
- Что это? - тихо спросила Анна. Генрих опустил ее на ноги, и она подошла к трону, отличающегося от королевского лишь меньшим размером.
- Я хочу, чтобы весь мир знал, что ты моя королева. Обручены мы или пока что нет, твое место рядом со мной, на охоте, пирах и приемах. Никто не встанет между нами. Я клянусь тебе.
- Я не могу передать словами, как сильно ты тронул мою душу, - Анна коснулась кончиками пальцев алой обивки сидения. - Но у меня нет права...
- Оно у тебя есть. Моей волею. Волей короля, наместника Бога в Англии. Папа не имеет надо мной власти.
- Ты прочел мою книгу? - Анна обернулась. Взгляд ее был полон ликования. Ее мысли, ее убеждения были разделены возлюбленным, и о большем мечтать не приходилось. - Генрих, я не могу поверить. Так долго времени я опасалась даже заговорить с тобой о том, что всегда знало мое сердце.
- Я был глупцом, осуждая все слова Лютера и не пытаясь отыскать в них бесценные жемчужины истины. Я написал Папе письмо, где говорил о своей власти. Ему придется ответить согласием на мое требование. А иначе я сделаю так, чтобы никто более из англичан не поддерживал его. Я изменю систему взглядов в этой стране раз и навсегда.
- О чем ты говоришь? - Анна сама не заметила, как в желании отдохнуть, присела на краешек своего тронного места.
Лицезреть ее, облаченную в цвет королевы и сидящей на ее месте было для Генриха истинным наслаждением. Он на мгновение забыл, о чем говорил, наслаждаясь прекрасным видом, представшим перед его глазами. Преклонив перед ней колено, король сжал ее ладони в своих.
- Я король, ты моя королева, и никого, кроме Бога, нет над нами. Нас учат, что Господь соединяет мужа и жену, но наш союз с Катериной не был благословлен. Мы не обрели ни душевного покоя, не подарили Англии наследника. И не Папе говорить об истинности того, что самим Создателем не было принято.
Я его дитя. Я его уста на земле Англии. И я говорю - мы не были с Катериной женаты, я принадлежу лишь тебе одной, и каждый, кто в этом усомнится, усомнится через меня и в Господе нашем, а потому будет предан суду как еретик.
Генрих замолчал. Глаза его сияли огнем, он был охвачен праведным негодованием, и любой, у кого есть глаза, глядя на него, понял бы - король не отступится. Он уверен в истинности своих действий, в Божественном благословении.
С детства набожный и богобоязненный, наделенный столь крепкой верой, какая редка даже среди служителей церкви, король Генрих ощущал тебя христианским королем-воином.
Борьба с Папским престолом была его крестовым походом, обещающим ему безграничную власть и брак с Анной. Ничего не было в мире, что бы могло теперь его остановить. Генрих был преисполнен решительности. Англия стояла у края величайшего разлома, который унесет жизни тысяч людей, изменит порядок жизни, просуществовавшей неизменной полтора тысячелетия, навсегда отрезав Англию от ее прошлого.
Королю Генриху Восьмому предстояло стать королем-реформатором, принесшим в угоду собственных целей тысячи душ, главной из которых станет леди-королева Анна Болейн, что теперь, расправив плечи гордо восседала на троне, готовая предстать перед своей судьбой.
©Энди Багира, 2014 г.
