С самого детства я был очень закрытым и тихим ребёнком. Я никогда не мог нормально общаться с людьми и думал, что со мной что-то не так. Подойти и спросить дорогу у незнакомого человека? Позвонить и заказать пиццу? Спросить, что задали, пока я болел? Прочитать стихотворение на весь класс? Нет. Это не про меня.
Школьные годы стали для меня сущим адом. Необщительный мальчик, сидящий один в углу класса и рисующий что-то на клочках бумаги, легко стал объектом насмешек одноклассников. Помню, как вышел из школы и наткнулся на трёх так называемых "крутых" парней. Они курили в подворотне у школы на переменах, матерились и гуляли по вечерам в пьяном состоянии.
– Чё ты, тихоня? Чё ты молчишь постоянно?
Один из них, по имени Серёга, схватил меня за рубашку на груди и прислонил к стене. Я отвернулся от его слишком близкого лица, воняющего дешёвыми сигаретами, и старался не смотреть ни на кого из хулиганов.
– Сейчас мы тебя разговорим. А то мы и не помним, как твой голосок звучит, – говорил все тот же Серёга.
– А может он потому и не разговаривает, что у него голос, как у девчонки, – весело пробасил Лёха.
– Такой тооненький, – добавил Саня.
Я старался не дышать, но все равно ощущал на своей щеке затхлое дыхание Серёги.
– Чё ты, говорить не собираешься?
Я молчал.
– Ну сейчас мы тебя…
Удар в лицо. Потом в грудь. В живот. Лёха тем временем снял с меня рюкзак и начал копаться в нём, в надежде найти деньги.
– Ооо, рисуночки, – загоготал он и показал друзьям вырванный из тетради листок, на котором была изображена девушка с длинными волосами и стыдливо опущенными ресницами, – Кто это? Неужели Галка из параллели? Похожа… Влюбился в неё?
– Отдай! – я рванулся вперёд, но сильные руки двух парней удержали меня. Удар. Я почувствовал, как что хрустнуло, и из носа потекла кровь.
– Ладно, пошли отсюда, хватит с него, – сказал Саня, и они ушли, забрав с собой мой рисунок. А я и правда был влюблён в ту девочку.
В колледже было полегче, меня и там не особо уважали и считали странным, но хотя бы не били. Я подрос и научился давать отпор. А ещё, под гнётом школьных насмешек перестал рисовать, поэтому поводов ненавидеть меня у других стало меньше. Через несколько лет я уже работал по полученной специальности бухгалтером в небольшой строительной компании. Мне не нравились цифры, но нравилось то, что со мной почти никто не разговаривает. Пусть меня считали странным, когда я отказывался от совместных обедов и не приходил на корпоративы, мне было комфортнее в тишине одиночестве.
Вот только мама переживала за меня. Даже записала на курсы, где меня должны были научить вливаться в компании и быть общительным. Я пошёл на них, и они правда мне помогли, вот только не так, как этого хотела мама. Там я наконец понял, что я нормальный. Я увидел людей, похожих на меня, узнал, что такое интровертность, понял, что иметь личное пространство и не впускать никого в него – это нормально. Но главное, что я понял – это то, что мне проще рисовать свои чувства, чем говорить о них. И я снова начал рисовать.
Хоть я и не любил разговаривать с людьми, порой мне становилось одиноко. Я смотрел на пары, гуляющие по городу и мечтал о том, что когда-нибудь найду человека, которому смогу открыть свою душу. Я думал об этом и рисовал. Я писал почти каждый день, и в итоге закончил работу. На холсте была изображена пара влюблённых, которые сидели в маленькой уютной комнатке и смотрели в глаза друг друга. Они выглядели счастливыми и умиротворёнными.
На работе я услышал, как коллеги обсуждают мою внешность и странное поведение. Хоть я ничего им не сказал, меня это задело, и я нарисовал себя в окружении стаи воронов, которые так и норовили выклевать мне глаза.
Я рисовал постоянно. Мне всегда было, что сказать, и я объяснялся мазками кисти по холсту. Так прошло два года. Картины уже не помещались на стене, поэтому стали складываться под кровать. Мои художественные навыки заметно улучшились за это время. Тихим зимним вечером я листал ленту в контакте и увидел объявление о конкурсе любительских работ художников.
– Почему бы и нет? – решил я и отправил одну из своих лучших работ на суд экспертов.
Прошёл почти месяц, и я уже почти забыл об этом конкурсе, когда на мой телефон позвонил неизвестный номер.
– Добрый день, это Александр Пашков? – спросил женский голос по ту сторону провода.
– Да.
– Вы отправляли картину "Школьные годы" на конкурс, и наши эксперты заинтересовались вашим творчеством. У вас ведь есть другие картины?
– Д-да… – я был ошарашен этой новостью и не мог поверить своим ушам.
– Если мы приедем завтра вечером, чтобы посмотреть их, вам будет удобно?
– К-конечно… приезжайте.
И они приехали. Мужчина и женщина, хорошо разбирающиеся в живописи. Они были в восторге от моих работ и предложили устроить выставку.
– Выставку? Где? На какие средства? – я был так взволнован, что говорил больше обычного.
– Не переживайте, мы все устроим, только дайте свое согласие и подпишите несколько бумаг.
Конечно я дал согласие, какие могут быть вопросы. Через неделю всё было готово. Почти шесть десятков моих картин стояли в просторной галерее, и огромное множество людей ходили по её коридорам, разглядывая их. Я стоял у входа, неловко приветствуя посетителей, когда ко мне подошёл организатор выставки и попросил произнести речь для гостей. Скажу честно, я очень испугался. Говорить что-то на такую огромную публику мне ещё никогда не приходилось.
Я посмотрел на людей, собирающихся около меня, чтобы услышать, что скажет автор всех этих картин, и не мог подобрать слова.
– Сколько вокруг разных людей. И почему я не могу заговорить с ними? – подумал я и вдруг понял, что сказал эти мысли вслух. Я заговорил и испугался собственного голоса.
– Я не очень разговорчивый, – вдруг начал я, – Не знаю, что вы хотите, чтобы я сказал... Мой голос мало кому удаётся услышать, я почти всегда молчу и… эм… я кое-что понял за последнее время. Мои картины – мой голос. Они говорят за меня.