Посреди ангара утробно вибрировал жаропрочный сундук. С трёх боков у него торчали кривые трубки, а с четвёртого сипела копчёная дырочка, через неё агрегат лениво сплёвывал в потолок то зеленоватые, то рыжие вспышки.
В избушке булькало, шипело и несло ванильной кислятиной вперемешку с жареными семечками.
– Ну, бабка, у тебя тут и грязища! Чисто декорация к бродилке-стрелялке! – зло оскалился добрый молодец и мечтательно поправил заплечную кобуру с пятизарядным аннигилятором всего сущего «Кладенец-МЕ47», – И воняет злодейски! Неаппетитно. Чего кухаришь? Блёв с баранинкой?
– Заштопай хлюпало, тугомыздок! Это эссенция! – яростно лязгнула издали стальным прикусом профессор Ягина Издригайловна Швах и чеканно промаршировала к сундуку. Защитный чёрный плащ из толстой кожи поскрипывал в подмышках.
– Чево-о-нция?
– Хрюкодышло склизкое отворотил от реактора, худовставень! – скомандовала хозяйка мрачной потаённой лаборатории, – Не чевонция, а Эс-Сен-Ци-Я! – сильная независимая женщина резко дёргала рычаги гидравлической системы. Добрый молодец посторонился, чтобы его не ошпарило горячим пшиком из предохранительного клапана.
Лязгнул затвор смотрового оконца. Ягина Издригайловна приладила к глазу монокль из чёрного кристалла и заглянула сундуку в нутро. Там в жидком и вязком расплаве переливался раскалённый плазменный калейдоскоп.
– Чего б ты глуздал в динамике кинетического пиролиза, скудоумный охлупень… Катализа от анализа не отдупляешь!
– Профессор Швах! – с укоризной повысил голос гость, – Анализы я сдаю согласно уставу и рекомендациям дружинного лекаря… Никто не жаловался. Зашибатые анализы. Во! А ваша аддитивная лексика резко снижает уровень делового доверия к предстоящим переговорам.
– Ишь ты, слышь ты, пыштымышты! Аддитивная! Озвонареть! Негораздок мыслебокий вельми напыщен да велеречив! Глаголет словеса мудрёные, аки бояре думные, а с виду-то недорослый пащенок…
– Ягина Изрыгаловна!!!
– Ша! – вскинула крагу ладонью вверх будто для пощёчины, – Ша! Ты давай ещё имя моё исковеркай на основе неблагозвучных созвучий. В сизый дым обращу. На месте кремирую и пятно с пола отмывать не стану, чтобы харкать в него ядовитым ТЬФУ! – Ягина и впрямь цикнула на пол, где в тёмных жирных разводах плевок закипел кислотными пузырями. Добрый молодец поёжился.
– Довольно мрачного стимпанка, женщина! Давайте жить дружно! Про блёв с бараниной – прошу пардона. Шикарная у вас эссенция. И пахнет вроде вполне витально. Мир?
Профессор Швах поправила тугую портупею. Повела хмурой бровью, скинула из глазницы монокль и поймала его на лету. Биокибернетический протез глаза пожужжал линзами, просканировал гостя в трёх проекциях по семнадцати антропометрическим параметрам.
– Перемирие, – проигнорировала протянутую для рукопожатия ладонь, выполнила команду «Кру-уго-ом! Арш!» и пошла к верстаку в дальнем конце ангара. Подковы гравитационных берцев цокали по замызганным решёткам. Жаропрочный сундук сипел и плевался. Огромный, во всю стену промышленный вентилятор ритмично нагнетал атмосферу.
Добрый молодец вздохнул, вытер вспотевшую ладошку о бесформенные галифе и двинул следом.
– Я, собственно, по делу… Там у нас в дальней слободке неприятности… Бузят, горемыки…
– Дай догадаюсь? – перебила Ягина Издригайловна, разгребая творческий бардак на верстаке, – Концентрат окситоцина надобен? Комплементарного действия? В субатомарной упаковке?
– Так точно! – сверился боец с инструкцией в коммуникаторе, – Кситоцин. Получить и доставить.
– О-КСИ-ТО-ЦИН! Самое страшное вещество во Вселенной. Нет ничего сильнее и страшнее. Кладенец твой – дубина допотопная из пещерного неолита. Только и может, что сжигать галактики! Грубо, вульгарно, дырки чёрные в мироздании после промахов! Вам бы только бахнуть! Весь мир в труху. Неудовлетворённый пубертат… Бесчувственные передросли…
– Опять обзываетесь…
– Контейнер! – требовательно протянула руку профессор. Парень снял с шеи ладанку и отдал её женщине. Та зажала кулон в кулаке и вздрогнула: процедура нейросимпатического опознания пользователя была мимолётной, но весьма болезненной. Кольнуло ладонь, эхом отозвалось в позвоночнике. Впрочем, если бы контейнер принял её за чужака без права допуска, было бы намного больнее. При самоуничтожении крохотная ловушка для перевозки сверхважных грузов сжимала окружающее пространство до абсолютного коллапса. Вспышка сверхновой в миниатюре.
Аннигилятор «Кладенец-МЕ47» разработали на основе той же технологии.
Створки ладанки раздались врозь как у морской раковины, между ними по воздуху мельтешили магнетронные искорки. Добрый молодец старался окаменеть. Он видел такое впервые, но в теории знал, что любой неосторожный чих во время процедуры загрузки может сжечь половину планетарной системы.
Ягина протянула к контейнеру указательный палец. Там между створок медленно набухла сверкающая бусина. Затем контейнер сам собой захлопнул крышку и в тот же миг упал на верстак с лёгким жестяным звяком.
– Всё. Груз на месте. Ровно тонна в сжатом состоянии. Доставишь воеводе. Пусть применяет. Бес с ними, с этими бунтарями. На словах передашь: синтез новой партии окситоцина в значимой дозировке займёт не менее сорока лет. А теперь мотай отсюда, пока я не решила поиграть с тобою в Жихарку!
– В кого?
– ТЕБЕ!!! ЛУЧШЕ!!! НЕ ЗНАТЬ!!! – багровое пламя окутало профессора Швах, плащ взметнулся за спиной, превратившись в два кожистых крыла, мощные мускулы разорвали гимнастёрку в плечах, а лицо вскипело гримасой ярости, обнажив демоническую сущность разъярённого вселенского зла. Добрый молодец бегом припустил к выходу, смешно путаясь в ремне аннигилятора.
Громко хлюпнула дверь воздушного шлюза.
– Не могут вовремя свалить без спецэффектов… – съёжилась бабка Ягина, – Никакого такта, ей-богу. Беда с воспитанием. Куда катимся?
– Слушай, что ты там ему плела про оружие какое-то? Окситоцин – это же просто гормон любви? – на верстак запрыгнул обыкновенный с виду серый котяра. Даром, что говорящий. Таких правдоподобных биомеханических андроидов строят штучно, на заказ, а настолько смышлёных вообще не бывает: Ягина сама доработала опытный образец лет двадцать назад.
– Ты даже не представляешь себе, Мотя, какое взрывное действие оказывает на планету всего одна капля любви, разлитая в воздухе! – усталая женщина почесала кота за ухом, – От любви не то, что бунт, война остановится. Мирно, тихо, без крови и пепла…
Профессор достала из кармана плаща тонкий шприц и воткнула хищную иглу себе в основание черепа. Еле сдерживая стон, вытянула из себя перламутровую каплю. Дрожащими руками убрала шприц на место.
Горько заплакала.
Кот вскочил, беспокойно ткнулся хозяйке в ладони и тревожно заурчал.
– Они тебя не ценят. Ты спасаешь миры, а себе ничего не оставляешь. Они что, не понимают?
– Ты богатыря видел? Этот ещё более-менее. Прежние были хуже… Хотя этот тоже принял обыкновенный самогонный аппарат за промышленную установку молекулярного биосинтеза, – профессор Швах с котом на руках подошла к огнедышащему сундуку, откинула заслонку и ловко зачерпнула из него кипучей янтарной плазмы, – Выпьем, Бегемот! Выпьем за то, чтобы за ближайшие сорок лет я успела по капельке нацедить из своей старой глупой башки и полудохлого сердца хотя бы тонну сжиженной благодати, и чтобы моя любовь помогла отложить конец света ещё на пару чахлых поколений!
Стены здания мелко завибрировали: огромная самоходная лаборатория переминалась с ноги на ногу. Её интеллект, хоть и синтетический, обладал дивной эмпатией. Избушка чувствовала, что хозяйке с каждым веком всё тяжелее любить непослушное, капризное, избалованное человечество.