Открывается дверь комнаты и стоит он. Я почему-то столбенею и внимательно рассматриваю его: серая футболка, худые руки, сине-зелёные треники с вытянутыми коленками, его взгляд карих глаз, который он не может сфокусировать. Его ноги обуты в тапки темно-серого цвета в светло-серую крапинку. Вокруг подошв тапок собралась краска с пола. Папа неуверенно стоял на ногах, а на краске с замазкой ноги скользили.
Пока я стояла в своём оцепенении, в квартиру зашла мама, сняла уличную обувь, переобулась и начала проходить в комнату. Папа хватает ее за волосы и пинком заталкивает в комнату, выкрикивая ругательства, оскорбления и маты:
— Где вы, две б**ди были? Снова в побег удариться хотели? — он стоял в проходе комнаты, а за его спиной, в комнате что-то громыхало— видимо, это он маму швырнул так, что она задела что-то в комнате.
Я вижу, как эта худая фигура покачиваясь стоит в проеме комнаты правым боком ко мне, размахивает руками, а от избытка злости слюни летят изо рта, зубов мало и от этого его рот кажется ещё более безобразным.
Вдруг это животное разворачивается в мою сторону и идёт на меня, снимая по пути с ноги тапок, продолжая материться и ухитрившись не упасть.
Я же, за несколько недель своего отсутствия, от такого обращения несколько отвыкла, и тут получаю удар по лицу. На мгновение я даже начала терять сознание - от неожиданности, от боли, от страха, но быстро очнулась и почувствовала, как мою шею сзади сдавила рука отца настолько сильно, что я сейчас потеряю сознание, но на этот раз взбодрил меня еще один удар по лицу.
Я теряю равновесие и от падения меня удерживает только его рука, которая стискивает шею. Щека после удара пылает, на лице отпечатался каждый развод на подошве этого ненавистного тапка с тяжелой резиновой подошвой. Каждый тапок весил грамм по триста, наверное.
Я каким-то чудом вывернулась из тисков отца и, прижимая руку к пылающей щеке, бегу прочь из квартиры. Слёзы застилают глаза, лицо горит, шею ломит, голова кружится от ощущений в шее, обида, боль, унижение — со всеми этими чувствами я бегу не разбирая дороги. Скоро в школу и этот ад не закончится никогда — так думала я в тот момент.
Я бегу и понимаю, что больше так невозможно жить, нужно положить конец всему, решить вопрос радикально. Рядом железнодорожный пешеходный мост — можно сброситься с него. Ещё ближе стройка — можно тихонько повеситься там или сброситься на штыри. Можно лечь под поезд. Как вариант, наесться таблеток… но каких?
Слёзы катятся по лицу, все щиплет, глаза опухли и тут я вижу Оксану. Это моя подружка, которая тогда жила тогда через подъезд от меня.
– Катя, что случилось у тебя? - спрашивает она, рассматривая меня.
– Отец избил - я начинаю говорить, но горло сдавливает и я захлебываюсь в рыданиях. Мне так стыдно, что я живу вот так! Мне хотелось, чтоб меня не видел никто и никогда, что на мне клеймо, я ненавидела себя за то, что со мной творил отец!
– Пойдем, я посижу с тобой, расскажи мне, что произошло? - Оксана берет меня за руку и ведет к ближайшей скамейке.
Я разговариваю с Оксаной, отвечаю на ее вопросы, постепенно слезы высыхают, а я в какой-то момент говорю вслух Оксане:
— Так не может больше продолжаться! - мои губы искривились в спазме. - Я не могу это терпеть! Или он или я! — последняя фраза затерялась в слезах и всхлипываниях.
Я рыдаю с новой силой, ведь мне так хочется жить, смотреть на солнце, гулять с подругами, плавать в озере и чтоб меня не били.
– Пойдем к нам чай пить. С печеньками. - подруга решительно встает и берет меня за руку. - Пойдем!
Спасибо Оксане и ее родителям, которые начали со мной разговаривать и вернули меня в момент сейчас.
– Катя, оставайся у нас, не надо тебе сегодня домой идти - говорит тетя Лена - мама моей подруги.
– Разве я могу не пойти? - тихо спрашиваю я и начинаю горько плакать, всхлипывая и тихо вытирая слезы, которые щедро катились по щекам.
– Каааатя, ну давай хотя бы милицию вызовем, а? - тетя Лена пыталась найти варианты, чтобы помочь мне и маме.
–
Тетя Лена, все бесполезно! Его выпустят и он изобьет нас еще сильнее. Это все бесполезно, понимаете? - какая-то волна жара окатила меня от четкого понимания, что все бесполезно.
Затем в голове появляется образ мамы, ощущение, что прямо сейчас ее избивают или вообще убили. А потом пришло понимание, что нужно идти домой. Желание покончить с собой несколько ослабело, но я твердо решила вернуться к нему завтра. Жить так я больше не могу!
Я пила чай и рассматривала быт у Оксаны: ее мама хлопочет на кухне, наливает чай и подкладывает мне варенье. Ложки лежат в красивом стакане, чашки целые, без сколов - стоят на блюдцах, на столе чистая тканевая скатерть, варенье в вытянутых розетках выглядит очень красиво.
Рассматривая это все, я думала, что со мной так никогда не произойдет и не будет у меня своей кухни, красивых чашек и вазочки с печеньем, а так мучительно хотелось! Я видела, что Оксана залюбленный ребёнок, который называет родителей «мамочка» и «папочка». У меня же язык не поворачивался назвать так своих. Я начинаю с горечью осознавать, что так и не успела пожить в любви и заботе родителей и уже не поживу никогда. А так хотелось! Родительского внимания и ласки, добрых взглядов и заботы.
Отца «папочкой» я называла, когда он хватал палку и шел на меня с ней, когда боль от побоев была нестерпимой и я начинала умолять, переходя на визг:
— Папочка, не бей меня!
У моей подруги был кот, компьютер…. Много всего, как мне тогда казалось.
Все, что нас окружает - это просто есть. Дом, квартира, кот, деньги, работа или бизнес… Но ценностью это все наделяет сам человек, давая оценки. Тогда я была на дне и поедать варенье из розеточки, а не из банки— было верхом достатка для меня.
Чувство тоски и безнадеги разрывали на части, а я шла домой, как на эшафот, размышляя о маме.
Как она будет, если я умру? Я представляла своё раздавленное поездом тело и мне было жалко маму — видеть своего ребёнка растерзанным…. Наверное, лучше вешаться.
Я плохо помню события вечера, зато хорошо помню события ночные, когда отец поднял меня с дивана за волосы.
— Эй, тварь, у тебя где деньги на учебники?
Я пыталась вытащить свои волосы из его цепких рук, но удар за ударом сыпались по лицу, голове, а каждый новый удар порождал звон в моей голове, но мне было уже все равно.
Боли нет, желания покупать какие-то учебники тоже нет.
Я отдаю деньги — я ведь умирать собралась. Ложусь спать, отвернувшись к стене и вдогонку получаю пинок по спине. Мне все равно, делай, что хочешь, отец!
Я издаю какой-то звук, отец выходит из комнаты в последний раз, а я с чувством, что завтра все закончится рыдаю и засыпаю.