Павел Черток — информагентству «О чем говорит Смоленск»: «Самое интересное, что нас считали потерянным поколением, но именно это «потерянное поколение» пошло защищать Родину, а иные взрослые мужчины прятались по домам, чтобы их не мобилизовали»
Павел Черток — один из самых молодых ополченцев ДНР. Он ушёл добровольцем на фронт в 18 лет, будучи студентом Донецкого колледжа ресторанного сервиса и торговли. Решение принял сразу после начала СВО. 27 февраля 2022 года взял рюкзак и поехал в военкомат, а уже вечером всех добровольцев погрузили в «Урал» и отправили в 100-ю бригаду. Павел быстро обучился военному искусству, и уже через неделю его назначили старшим стрелком и заместителем командира отделения.
На протяжении года участия в СВО был штурмовиком. В 18 лет ему присвоили звание командира отделения. Участвовал в десятках штурмов и зачисток.
Стихи Паша начал писать в 13 лет. Но самыми главными считает те стихотворения, которые были написаны уже в процессе участия в боевых действиях. И эти правдивые стихи о войне не раз вдохновляли наших ребят на выполнение боевой задачи. Первый его позывной — «Поэт». Но уже скоро, с легкой руки одного из командиров, он стал «Малышом» — универсальным солдатом и настоящей грозой для врага.
В военной жизни Малыша были совершенно необъяснимые случаи, когда судьба, казалось, берегла его для чего-то еще, для чего-то очень важного в этой жизни.
«В Запорожской области ехали на бронетехнике, рядом со мной сидел товарищ, прилетел снаряд, и осколок прямо в него попал. А он прямо впритык ко мне сидел. У меня — ни царапины. Или вот: выгружаемся с бронетехники, запрыгиваем в домик, отстреливаемся из окон с товарищем, в дом прилетает снаряд, и снова осколком убивает моего товарища. Меня завалило обломками разрушенной крыши после попадания следующего снаряда, и едва командир успел меня вытащить и оттащить в подвал, домик снесло до основания третьим снарядом. Я никак не могу это объяснить, кроме как везением. Есть такие моменты, которые объяснить невозможно. Знаете, до службы в зоне боевых действий человек живет с определенными целями, мечтами и переживаниями. Когда же он попадает Туда, у него лишь две цели: выполнить боевую задачу и выжить».
Малыш не раз спасал из-под огня товарищей чуть ли не в полтора раза крупнее него, сам был трижды ранен, прошёл бои в Марьинке, Запорожье, Авдеевке, Северодонецке, Красном Лимане.
О том, что даже в самом юном возрасте можно быть настоящим мужчиной — в интервью Павла Черток информагентству «О чем говорит Смоленск».
— Павел, вы в 18 лет пошли добровольцем в зону боевых действий, это очень мужественный, очень взрослый поступок. Это был первый такой мужской поступок в вашей жизни? Или что-то было раньше — то, о чем бы вы сами сказали: да, это тоже был мужской поступок
— Все мои главные решения я принимал благодаря воспитанию моего отца. Он всегда мне говорил: твоя учеба — это твоя работа, пока ты учишься, ты должен стараться достигать высот. Как только мне исполнилось 18 лет, я сразу съехал от родителей и стал жить самостоятельно. Хотя в этом не было необходимости. Но я понимал, что так и для них будет легче, а для меня будет какой-то личностный рост. Наверное, до службы в СВО это было первое такое взвешенное, смелое решение стать самостоятельным. Особенно на фоне того, что достаточно большое количество молодежи до 25 лет остаются жить с родителями, потому что им так комфортно. А о комфорте родителей они не думают, о том, что им было бы легче.
— Родители не возражали против такой ранней вашей самостоятельной жизни?
— Нет, они понимали, что я уже взрослый парень, и они всегда поддерживали какие-то мои решения. Они никогда не решали за меня, они всегда давали мне возможность решить все самому. То есть, мы в праве тебе помочь, но не за тебя решать, ты самостоятельная личность и в праве решать сам — этим они руководствовались. Даже если их что-то не устраивало, они советовали, но не навязывали.
— А ваше решение пойти добровольцем на СВО в 18 лет как они восприняли?
— Они не знали о том, что я туда иду. Я им сказал только спустя две недели нахождения там. Понятное дело, мама — в слезы, потому что для матерей ребенок всегда остается ребенком. И ситуация, что сын идет туда, где умирают люди, повергла ее в шок. Отец воспринял это так: «Как это, мой сын, которому 18, пошел туда, а я буду сидеть дома? Нет уж!», и также хотел отправиться на фронт, но я его от этого отговорил. Потому что для меня было бы невозможно выполнять боевую задачу, если бы он находился там рядом. Как я могу головой полностью отдаваться своему долгу, если рядом находится самый дорогой человек в моей жизни, и он находится в опасности?! То есть я буду думать не о своей боевой задаче, а о том, как его обезопасить. Поэтому я сказал, чтобы он защищал маму, а я защищу их обоих.
— Как вообще пришло решение пойти добровольцем?
— Знаете, есть очень правильное выражение: «Никто кроме нас». И вот ко мне пришло понимание того, что действительно, «никто кроме нас». Если я буду думать, что мою семью пойдет защищать сосед, а сосед будет думать, что его семью пойду защищать я, то кто это сделает в итоге? Я понимал, что вместо меня этого никто не сделает.
— Складывается ощущение, что вы рассуждаете не как человек, которому 19 лет, а как человек, уже немало поживший. Вы всегда таким взрослым были в своих оценках происходящего?
— Да, я очень часто сталкивался с таким предположением, что я мыслю старше своего возраста. Повторюсь, все это от воспитания.
— А кто родители по профессии?
— Отец строитель, он занимается авторскими ремонтами на заказ, разрабатывает концепцию и воплощает в реальность. Мама у меня домохозяйка, под папиным крылом. Все мои жизненные принципы и воспитание — из того, что я перенимал у отца.
— Среди ваших сверстников многие решили пойти защищать Родину?
— На самом деле да. И там, на фронте я намного чаще встречал молодых ребят 18-19 лет, чем мужчин лет 30-40. Самое интересное, что нас считали потерянным поколением, но именно это «потерянное поколение» пошло защищать Родину, а иные взрослые мужчины прятались по домам, чтобы их не мобилизовали.
— Паш, как попали в штурмовую роту?
— В штурмовую я попал спустя месяц. Сначала были две недели обучения, потом я стал старшим инструктором по работе с новобранцами и стал обучать людей, которые отправлялись на фронт. Изначально меня забросили как обыкновенного стрелка, но непосредственно на казармы, где мы располагались. И к нам туда привозили людей, которых я обучал. А потом спустя какое-то время нас отправили на полигон, а потом расформировали и распределили по штурмовым ротам.
— Это было связано с большими потерями в боях?
— Да, наш мотострелковый батальон после взятия Волновахи понес большие потери. Конечно, прежде чем направлять в штурмовые, нам проводили психологические тесты, проверяли, готовы ли мы к этому. Мы приняли присягу, и попав туда, я уже стал командиром отделения. Мне уже дали в подчинение людей, исходя из моих лидерских качеств, понимания происходящего и отсутствия страха.
— Когда вы стали командиром отделения, наверняка у вас в подчинении были физически сильные, крупные «дяди» — больше вас и в высоту, и в ширину. Они сразу увидели в вас командира, не смотря на разницу в габаритах?
— Действительно, изначально моя визуальная составляющая не вызывает доверия у людей совершенно. Но как только я начинаю говорить или действовать, мнение людей сразу меняется. Они понимают, что могут доверить мне свою жизнь, потому что я их не подведу. Изначально ко мне относились не особо серьезно, называли даже «сын полка». А потом увидели, что я действительно могу, и начали относиться ко мне серьезно.
— Как всё-таки правильно с позывным — Малыш или Поэт?
— Сначала я был Поэтом, потому что перед отправлением ребят на фронт, я им читал свои стихи. Для поднятия боевого духа. Оттуда и пошел позывной Поэт, это я не сам себе дал. Но уже когда перешел в другую бригаду (спустя полгода службы), там меня увидел командир и спросил: «Это что за малыш?» Так приелось, и так я стал Малышом.
— Паш, а как реагировали бойцы, когда им перед отправкой на фронт читают стихи? Мужчины же априори не расположены к поэзии. Как у них реакция была?
— Эмоционально это близко каждому на Донбассе, и это задевало каждый внутренний нерв. Почему многие могли и слез не сдержать — потому что они понимают, находят великий смысл внутри себя. Даже мобилизованные, которые не сами (по желанию) туда пошли. И после стихов они понимали, куда они идут, и зачем они это делают. И это заряжает их верой в себя, верой, в то, что они действительно там нужны.
— Выше мы говорили об отсутствии страха. Вот это наше интервью — далеко не первое мое интервью с добровольцем. И скажу, что даже саамы отважные и признанные герои признавались, что да, было страшно…
— Я так скажу — всегда придерживался мысли философа Эпикура, который утверждал, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Пока мы живы — ее еще нет, а когда она приходит — то нас уже нет. Поэтому в какой-то мере бояться смерти — это глупо, потому что ты никогда ее не встретишь. И бояться неизбежного — тоже не вариант. Можно сегодня умереть от снаряда, принеся стране пользу, или умереть по-другому: допустим, завтра собьет парень на велосипеде, ударишься головой о бордюр, и умрешь. В любом случае, сколько отмерено — столько и будешь жить. Будучи там, даже ставя на кон свою жизнь, понимаешь, что ты защищаешь людей, отстаиваешь свою землю, приносишь пользу. Может быть ценой жизни, да. Но оно того стоит.
— Три ранения, но ни одно из них не стало поводом для демобилизации? Каждый раз вы возвращались туда.
— Да. Я был ранен трижды, один раз достаточно серьезно, когда получил контузию головного мозга средней степени. Я вышел из строя на шесть недель. По определенному стечению обстоятельств я уже вернулся не в свою бригаду, а в другую, где мне и дали позывной Малыш. Хотя моя девушка (позже мы с ней расстались) меня умоляла слезно не возвращаться обратно, я понимал, что я там нужен. И вернулся.
— Павел, но вот в декабре прошлого года, вы все-таки демобилизовались. Это было собственным решением? С чем это связано?
— Когда мне сказали, что я уволен, я сначала обрадовался, потому что на тот момент уже три месяца не выходил с родными на связь. Мы были далеко от дома, под Харьковом. И я уже начал с ума сходить (образно говоря). С другой стороны, я понимаю, что я еще тут нужен, что могу принести еще много пользы… Непростое решение было. Единственное, что меня заставило вернуться домой — я впервые почувствовал страх. Я сидел на домике, в безопасности, и вдруг понял: на протяжении года я рвался в бой, не думая о смерти вообще… А ведь может случиться так, что я уйду, и по итогу ничего после себя не оставлю. Ни семьи, ни детей, ничего нет. И если я погибну здесь и сейчас, то через полгода меня забудут, и я жизнь зря прожил. Я понял, что должен после себя что-то оставить, перед тем как отдать свою жизнь.
— Как проходила адаптация к мирной жизни?
— Первое время после возвращения со службы я вообще не видел смысла нахождения тут, в мирной жизни. Я был потерян, чувствовал себя лишним и абсолютно ненужным. Но как-то со мной связались из министерства молодежной политики, там как раз начали открываться новые проекты для демобилизованных студентов: «Твой герой», «Спасибо, братцы». Эти проекты направлены на помощь демобилизованным студентам в адаптации к мирной жизни. Через встраивание их в эти проекты происходит помощь в поиске ниши здесь. И начав работать с этим, я понял, что это тоже очень важно, что я и теперь воюю на фронте, на другом, но не менее важном — на духовно-информационном. И могу сказать, что здесь всё тоже непросто. Украинский народ буквально зомбирован. Там идет тотальное воздействие на население. Помимо каких-то информационных пабликов, соцсетей, телевидения, радио, их пропаганда и антироссийская пропаганда — везде: на всех баннерах, на упаковках с едой, даже на упаковках детских памперсов. Везде пишется: «Слава Украине», «Героям слава», «из каждого утюга» вещается, насколько плохие русские. И благодаря тому, какое мощное воздействие идет на мозг человека, конечно, это укореняется в человеческом сознании. Они по-другому уже не могут воспринимать действительность. Это зомбирование в самом прямом смысле слова. Как бы ты ни пытался донести истину до людей, которые живут на территории Украины, бесполезно. У них уже есть устоявшееся мнение, благодаря пропаганде. Они просто не могут воспринять другую информацию. Это закрепилось в их подсознании. От этого нельзя вылечиться быстро. Потому что это воздействие на их мозг шло десятилетия!
— Понятно, что «никогда мы не будем братьями», во всяком случае, в обозримом будущем. Паш, а как нам сейчас вообще к ним относиться? К этому братскому некогда народу…
— Лично мне просто жалко этих людей. Их очень искусно обманывают, вот и все. Они находятся, как в тумане, и не могут мыслить иначе. Они просто марионетки в руках их правительства, их жалко. Так они такие же люди, как и мы. Так же радуются жизни, заводят семьи… Что тут еще скажешь?
— Сейчас есть планы учиться дальше?
— По своему образованию я диплом получил. Я повар-кондитер.
— Детская мечта стать поваром?
— Нет, это уже в прошлом. Я нашел себя в другом, сейчас я работаю в киноиндустрии. Мы сняли документальный фильм, я снялся в художественном кино (в сериале о взятии Мариуполя). Сейчас работаю над собственным проектом: пишу сценарий для художественного фильма, в котором буду играть главную роль (это проект от Фонда кино). А на получение образования профессионального сейчас просто нет времени. Хочу заниматься искусством на эту тему (пока это востребовано). И если я потрачу пять лет жизни на то, что не факт, что мне понадобится потом, шанс будет упущен. Я уже буду никому не нужен.
— То есть понимание, что этот момент, нынешняя востребованность — вещь проходящая, есть?
— Да. Пока ты летишь на этой волне, нужно брать ее за хвост. То, что я сейчас делаю, по большей части, не для меня, а для общественности. Для понимания происходящего. Для увековечивания в памяти своих погибших товарищей. Это для меня исключительно важно. Потому что, когда мне приписывают регалии ветерана боевых действий, я на себя не могу их примерить. Я остался один в живых, погибли все до единого мои товарищи. Понимаете?! Для меня все эти ребята герои. Для меня главное — увековечить их память. Пусть даже в формате киноиндустрии. Чтоб о них знали, чтобы они не были забытыми.
— Неделю вы общались со смоленскими школьниками в рамках проекта «Донбасс: вчера, сегодня, завтра». Рассказывали о буднях службы «за ленточкой», беседовали о долге перед Родиной. Какова их реакция, насколько они вообще готовы воспринимать всё то, о чем вы с ними говорили?
— Реакция максимально разная, учитывая, что сколько людей — столько и мнений. Для кого-то это очень важная и чувствительная тема, у кого-то знакомые и близкие там, на СВО находятся. А кому-то вообще всё равно, он может всю встречу просидеть в телефоне. Но при этом мы в первую очередь пытаемся донести до детей ту суровую реальность, которая сейчас нас окружает. И для меня главное донести до них то, что самое важное — понимать, насколько твои нынешний проблемы могут быть несущественными. Например, кто-то недоволен, что слишком много уроков задали, для него это проблема и повод хмуриться. А где-то в окопе парень спит на земле, он не ел неделю и сидит в одежде, которую не менял полгода. Но он жив и благодарен судьбе. Речь не о том, чтобы обесценивать свои проблемы, которые есть здесь. Но нельзя воспринимать всё в штыки. Не нужно жаловаться и досадовать на свою жизнь, потому что она намного прекраснее, чем у кого-то еще, нужно об этом помнить. Ценить жизнь надо — вот что самое главное. Радоваться самым ярким моментам, понимать, что то, что вы можете не ценить в своей жизни, пренебрегать чем-то — вот это может для кого-то быть только в мечтах.
— Знаете, Павел, что я отметила сейчас, как главный итог нашей беседы? Ведь это интервью по большому счету, не войне. Оно — о будущем. О будущем нашей большой страны, о будущем каждого из нас. Потому что я вижу, насколько для вас — человека, прошедшего через самое пекло этой войны (штурмовая рота априори предполагает потери), человека, смотревшего в лицо смерти не раз — насколько для вас важна нынешняя ваша миссия. Важны вот эти поездки по регионам России и встречи со школьниками. И я абсолютно верю, что вы придаете этой вашей работе, этому служению ничуть не меньше значения, чем службе на передовой.
— Поясню, почему убежден, что патриотизм настолько важен среди нашей молодежи. Понимаете, наступит время, когда эти ребята, что сидят сегодня за школьными партами, возьмут бразды правления страной. И самое важное сейчас — вложить в их светлые и незапятнанные умы вложить правильное мироощущение, дать им правильный вектор направления развития, чтобы в дальнейшем они не совершали тех ошибок, которые сегодня совершаем мы. Меня безумно радует в наших детях то, что ребята очень яркие, инициативные, очень смелые. То, как сейчас рассуждают дети в 15 лет, я в их возрасте даже подумать о таком не мог. Они очень любопытные, все впитывают как губка. И ты понимаешь, что можешь иметь на них какое-то влияние, и кто-то, послушав тебя, начнет заниматься гуманитарной помощью, кто-то вступит в общественные организации. То есть, наши встречи с ними не пройдут даром, кого-то они сподвигнут на какие-то действия, это самое главное.
— Павел, и последний вопрос. Тот ужас, который пришлось пережить жителям ДНР в течение восьми лет бомбардировок и геноцида (до начала СВО), вот тогда у жителей Донбасса не возникал вопрос: как вообще такое возможно? Мы же с вами (с украинцами) в одной стране живем, за что же вы нас уничтожаете?
— Понятное дело, что восприятие было очень тяжелым, что вчера ты мне брат, а сегодня идешь на меня с автоматом. Но выход не было, либо ты, либо тебя. И мы отстаивали свою свободу, свою землю, свою семью, свои идеалы. У нас не было выбора, нам просто не дали спокойно уйти.
— Спасибо большое за этот откровенный разговор. И от души желаю удачи всем вашим проектам, пусть всё сбудется! И главное — желаю найти ту единственную, встречи с которой вы так ждете, чтобы создать свою семью!
— Спасибо, Светлана. Я, кажется, ее уже встретил. Здесь, у вас, в Смоленске…
беседовала Светлана Савенок
Наша справка:
В конце октября в Смоленск из Донецкой народной республики прибыли демобилизованные участники специальной военной операции. Приглашение было приурочено к открытию фотовыставки «Непокоренный Донбасс», прошедшей в рамках молодежного образовательного форума «Смола». Помимо открытия фотовыставки в Смоленске прошли многочисленные встречи с юными смолянами, на которых участники СВО из Донецка рассказали о своей службе на передовой и о жизни новых российских регионов после освобождения от украинских нацистов. Мероприятия организованы в рамках проекта «Донбасс: вчера, сегодня, завтра» при поддержке министерства Смоленской области по внутренней политике, Общественной палаты региона и фонда президентских грантов.
«Мне говорили: ничего я не смогу,
что я умру в тылу таким убогим.
А я боец и смерти не боюсь,
и пусть я мал, но я храбрее многих.
И бой когда — в тылу не отсижусь,
Меня вперёд несут мои же ноги.
Я за людей готов и жизнь отдать,
А вы боитесь дать мне автомат.
Прости меня, моя родная мать,
Но ты пойми, что сын теперь солдат.
Каков итог? Забудьте о покое,
пока война стучится в ваши двери.
Мы четко знаем наши роли:
мы — люди за людей, а там напротив — звери.
А если не вернусь — прости, родная,
но знай, что душу я сложил за твой покой,
и главное, что ты сейчас живая.
И пусть я Там, но навсегда с тобой».
Павел Черток