Есть у нас в Ставропольском крае село с райским названием Благодатное. Впервые я попал туда ещё зелёным вторым пилотом знаменитого лайнера Ан-2. И, хотя я работал всего только несколько месяцев после училища, у меня уже был второй командир. Мой первый командир, весёлый осетин Мурат Дауев, укатил в Ленинград, где его брали на должность второго пилота Ан-24. А меня назначили в экипаж невозмутимого и весьма «объёмного» командира Юры Куцелика. Вот с ним-то мы и прибыли «химичить», то есть выполнять авиахимработы, в Благодатное. Хотя я и числился ещё молодым вторым пилотом, учить меня уже ничему не надо было, поскольку всему, что «борьбисту» надо, а также чему не надо, меня уже обучил Мурат. («Борьбист» – это термин такой, происходящий от наименований видов работ: «борьба с сорняками», «борьба с болезнями», «борьба с вредителями», ну и так далее).
А проходило моё обучение примерно так:
- Все вторые пилоты, которые со мной летали, летают хорошо, - заявил мне Мурат, как только мы оказались на оперточке. – Чтобы и ты летал хорошо, будем работать по такой схеме: я делаю два первых и два последних полёта, а все остальные твои. За два полёта утром и два вечером ты обязан успеть сделать все расчёты и заполнить всю документацию. Остальное время ты будешь учиться летать, а я буду книжку читать.
После этого он доскональнейшим образом обучил меня «писать бумаги». А было их в то время на шее у «борьбистов» огромное количество, поскольку бюрократы от авиации считали (и считают по сей день), что чем больше схем, кроков и расчётов рисует пилот, тем выше безопасность полётов. Сегодня, отлетав более тридцати лет, я знаю совершенно точно, что это не так, что зачастую эффект даже обратный, но побороть бюрократа невозможно, поскольку он бессмертен. Поэтому и сегодня многочисленные авиационные бюрократы ломают голову над тем, как бы ещё помучить пилота, заставив его рисовать очередную никому не нужную схему, чтобы иметь возможность поставить галочку в графу «принятые меры».
Мурат действительно взял в руки книгу, выполнив второй полёт. Но как он её читал!.. Стоило мне потерять всего лишь десять метров высоты, как он тут же отрывался от книги и спрашивал, не собираюсь ли я его убить? Стоило же мне «перебрать» десять метров, он уже интересовался, почему я повёз его в стратосферу. Выдерживать надо было пятьдесят метров по радиовысотомеру. Радиовысотомер у нас был старинный, ламповый под названием РВ-УМ. Его индикатор располагался в левом нижнем углу приборной доски командира, да к тому же флажок переключателя диапазонов полностью загораживал от второго пилота участок шкалы от сорока до шестидесяти метров. Поэтому выдержать пятьдесят метров ровно мне было чертовски трудно. Однако Мурат «довёл» меня своей «методой» до нужной «кондиции» буквально за пару дней. Это относилось не только к выдерживанию высоты, но и всех остальных параметров.
Поскольку зимние дни были достаточно короткими, вечера Мурат также использовал для моего «воспитания»: каждый вечер я должен был рассказать ему наизусть очередной раздел «Руководства по авиахимработам». Если мои знания оказывались недостаточными, то экипаж шёл в клуб без меня, а я оставался совершенствовать свои знания.
Короче говоря, Мурат Афанасьевич (он всегда смеялся, когда сообщал своё отчество) в кратчайший срок сделал из меня вполне приличного «борьбиста». Я умел запускать зловредную печку ИП-40, снимать с самолёта струбцины, руководить работой загрузочной бригады, взлетать по колее на раскисшей полосе, досконально выдерживать скорость, высоту и температурные параметры двигателя, приземляться строго у «Т», заполнять хронометраж, выполнять расчёты и делать ещё массу других полезных дел. И всё бы ничего, но Мурат норовил обучить меня и ещё кое-чему.
В первый вечер мы «обмыли» оперточку. На следующий вечер взяли «для аппетита». В последующие дни тоже. Ну а когда появился повод… Какой был повод, я уже не помню. Да это и неважно. Важно, что бутылок на столе стало гораздо больше, чем обычно, а продолжительность ужина намного дольше. Мурат был необыкновенно крепок к этому делу. Похоже, для него вообще не было никаких пределов. Но самым удивительным было то, что для него не существовало понятия похмелья. Утром он всегда был свеж, как огурчик, чего никак не скажешь обо мне. Если доза «для аппетита» на меня не оказывала серьёзного воздействия, то пьянку «по поводу» мне необходимо было переболеть. Лучше, если весь следующий день. Но ведь не я «командовал парадом».
Когда повод был «обмыт», я с трудом добрался до своей кровати и упал на неё, заснув на лету. Тем более мне было непонятно, почему меня тут же стали стаскивать с этой кровати. То есть, они-то утверждали, что уже утро и пора на работу, но мой организм не ощутил и пяти минут отдыха и поэтому возмущенно рвался назад. Но меня безжалостно тащили на аэродром. Не веря в реальность происходящего, я пытался хоть как-то встряхнуться и прийти в себя, но не тут-то было. В общем, когда Мурат уже взлетел, я, так и не придя в себя, безуспешно тыкал ручкой в журнал связи, пытаясь записать туда полученный прогноз погоды. А через два полёта Мурат невозмутимо уставился в свою книжку, упорно не замечая моего состояния. Что мне было делать?
Я встряхнул головой, дал газу и начал взлетать. Благополучно отвёз и высыпал на поле удобрения и стал заходить на посадку. И вот на прямой я вдруг обнаружил, что передо мной две полосы. Я никак не мог взять в толк, откуда взялась вторая полоса, и на какую из них мне надо садиться. Тем не менее, сквозь туман в голове мне стало закрадываться подозрение… Я прикрыл правый глаз и увидел, что осталась одна левая полоса. Я стал подворачивать на неё, но, прикрыв левый глаз, обнаружил, что полоса справа. Поскольку высоты оставалось совсем мало, я открыл оба глаза, и оказалось, что я сажусь на трактор. Двинув сектор газа вперёд, я ушёл на второй круг, и лишь тогда Мурат оторвался от книжки:
- В чём дело?
- Голова болит. Спать хочу.
- А какого ж молчишь? Спи!
Прямо на своём рабочем месте, то есть за штурвалом, где и голову-то некуда притулить, я проспал до самого обеда, невзирая на шум двигателя, тряску на взлётах и посадках, болтанку, перегрузку, вопли диспетчера в наушниках. Мурат же работал в охотку, не давая бригаде никакого перекура.
Вот такую школу я прошёл, прежде чем попал с Куцеликом в Благодатное.
Благодатное – это достаточно крупное зажиточное село недалеко от Светлограда. Главной его достопримечательностью является то, что тут живут украинцы. Откуда они тут взялись, мне было не совсем понятно. Даже в ближайших областях Украины, то есть в Донецкой и Луганской, не так просто найти село с преобладанием украинского населения. А тут на Ставрополье… Откуда они?
Вообще-то на Ставрополье национальностей не меньше, чем в Дагестане. И много национальных сёл. Но если ногайские и даргинские аулы никого особо не удивляют, поскольку они и есть местные аборигены, если про польский хутор понятно, что это потомки высланных царём мятежных шляхтичей, а греческие села, – отголоски завоевания турками Византии, то откуда здесь взялось эстонское село понять решительно невозможно. Так же как и докопаться, откуда здесь взялись туркмены, тем более в таком количестве, что образован целый Туркменский район. Хотя не исключено, что они-то и есть самые коренные жители здешних мест. Говорят, что эта ветвь туркмен когда-то не уступала по могуществу той, что на той стороне Каспия.
Вот и хохлы имеют здесь своё персональное село, говорят по-украински и всех вокруг обзывают москалями.
Аэродром располагался внизу у пруда. Тогда еще не была построена искусственная ВПП, которая появилась позднее, и мы летали с грунтовой полосы. Рядом с полосой был построен традиционный химсклад, на котором распоряжался шустрый мужичёк по фамилии Семченко. А распоряжаться было чем, и Семёныч своего не упускал. К нему вереницей тянулись бабы, которым он за «пузырёк» выделял кулёк с хлорофосом для борьбы с колорадским жуком. Было у него двое детей, и младший уже крутился возле нашего самолёта, где Ефимыч, наш авиатехник, приобщал его к науке мыть стёкла фонаря кабины. В дальнейшем он так и пристал к нашему экипажу, оформившись в аэропорту авиамехаником. А ещё позднее стал авиатехником, переехал в Ставрополь, женился и его сын (внук Семёныча) учился в классе, где классным руководителем была моя жена. Казалось, что внук должен бы принадлежать к самому счастливому поколению, а получилось наоборот. Когда через много лет их, едва окончивших школу, наш белобрысый «Гарант» погнал на чеченские пули, о счастье говорить не приходилось. Ещё недавно я их катал на вертолёте, ездил со всем их классом отдыхать на Новотроицкое водохранилище, а вот они уже умирают на улицах Грозного под подлый аккомпанемент шампанского в новогоднем Кремле.
Когда моя жена тихо плачет над могилками своих учеников, как убитых, так и умерших от передозировки, я думаю, что какими бы иммунитетами не наделял наш «задумчивый парламент» нашкодивших правителей, они никогда не запретят мне презирать и ненавидеть первого российского президента.
Но все это было намного позднее. А пока мы с Куцеликом слушали историю, которую нам рассказывал про Семёныча один из рабочих загрузочной бригады.
У Семёныча ведь была ещё и дочь. И родилась она именно в тот день, когда в космос полетела Терешкова. Счастливый папа назвал свою новорожденную дочь Валентиной в честь первой женщины-космонавта, о чём и сообщил Терешковой в срочной телеграмме. Пригласив её, между прочим, в гости. Видимо его телеграмма попала к Терешковой одной из первых, поскольку она сразу же ответила, что поздравляет с рождением дочери и принимает приглашение. Новость мгновенно облетела всё село. Достигла и ушей начальства. Парторг, походив вокруг, обнаружил, что штакетник на заборе у Семёныча уж очень покосился. Да и в хате ни холодильника, ни телевизора. В общем, решило колхозное правление премировать Семёныча холодильником и телевизором и подремонтировать ему забор как передовику колхозного производства. Срочно затеялись ремонтировать дорогу и актовый зал. Семёныч ходил гоголем под восторженные взгляды односельчан и досадливые председателя колхоза, которого Семёныч невольно вверг в неплановые расходы. Вскоре колхоз уже был готов встречать высокую гостью. Она же, в свою очередь, обнаружила, что теперь не очень-то вольна распоряжаться своим временем и выполнить своё обещание не в силах. Поэтому через какое-то время Семёныч получил телеграмму с извинениями за то, что первая женщина-космонавт не сможет посетить село Благодатное и свою тёзку-малышку.
Узнав новость, колхозное начальство «подрулило» к Семёнычу на предмет возврата холодильника и телевизора. Но не тут-то было!
- Вы ведь меня премировали!
- Но это же к приезду Терешковой. А она не приехала. Давай, Семёныч, имей совесть, возвращай имущество.
- Ничего подобного. В грамоте написано, что это за ударный труд.
А ведь и правда. Ну что тут поделаешь.
Сельчане хохотали над незадачливыми руководителями и оборотистым Семёнычем, а начальство чесало затылки и разводило руками.
Посмеялись и мы, выслушав эту историю. Собственно, нам больше ничего не оставалось, как пересказывать всякие байки да травить анекдоты, поскольку сегодня опять весь день ждали, чтобы стих ветер, а он стихать не собирался, и мы, соответственно, не работали. Это продолжалось уже несколько дней и, чтобы поправить дела, мы решили остаться работать на выходные.
Следующий день был субботой, и погода действительно установилась на загляденье. Мы начали работать с самого утра, пытаясь наверстать упущенное.
Село с двух сторон, с востока и севера, охватывало полукольцом расположенный в низине аэродром, как бы возвышаясь над ним, особенно с северной стороны. Вообще-то с севера над косогором располагалась всего одна улица, которая, как некий аппендикс прирастала к основному селу и перекрывала нам, словно шлагбаумом, путь к северным полям. Поэтому мы частенько, как и в этот раз, просто перемахивали через этот «аппендицит», а не обходили его, чтобы не жечь лишний бензин.
Почему я столь подробно пытаюсь описать этот «аппендикс»? Да потому, что именно там, в конце этого «аппендикса», мы через какое-то время обнаружили приготовления к предстоящему торжеству. Там, прямо на дворе, устанавливали и накрывали длинные столы, а перед воротами украшали не «абы что», а шикарную тройку лошадей, запряженных в роскошные сани на колёсном ходу. Вообще-то сани на колёсном ходу называются как-то по другому, но я, дитё своего века, не очень-то в этом разбираюсь. Однако ни одно из тех названий, которые мне доводилось слышать (карета, телега, тарантайка, тачанка, бричка) сюда, по-моему, не подходило. Хотя может быть пролётка? Не знаю.
По всему выходило, что намечается свадьба.
Через некоторое время на сани «загрузились» жених с дружками и, в сопровождении Жигулей, направились выкупать невесту. Где он её выкупал, и как они регистрировались, мы не видели, поскольку это было вне нашего поля зрения. Возможно даже, что не в этом селе. Мы видели только спешные приготовления к застолью.
Мы продолжали сновать от аэродрома к полю и обратно, но на нас никто не обращал внимания, поскольку здесь давно привыкли к самолёту, почти как к обычной детали пейзажа. Мы же косились на происходящее в «аппендиксе», ожидая продолжения.
И вот оно наступило. В конце улицы появилась тройка в эскорте мотоциклистов и сопровождении вереницы украшенных ленточками машин. Соседи немедленно стали перегораживать улицу, требуя выкупа. Друзья с бутылками и конфетами побежали вперёд, наливая всем и угощая всех. Соседи пили за здоровье молодых, желали счастья и пропускали через свой кордон. Но у следующего двора история повторялась. Так с запинками пролётка (или как там её) добралась, наконец, до места. Здесь у калитки молодых вышли встречать с хлебом-солью родители. Мы наблюдали за всем этим то сверху, то с места загрузки на аэродроме, поскольку улица находилась на самом краю косогора и хорошо просматривалась с нашей стороны.
Ну а потом началось застолье, тосты. «Горько!» было слышно даже на аэродроме.
И тут мне пришло в голову, что не грех бы и нам поздравить молодых. Вот ведь действительно память будет им на всю жизнь.
Сказано – сделано. Я позаимствовал из хозяйства авиатехника пластилин, который он использовал для опечатывания самолёта и ГСМ, вылепил из него симпатичную белочку. Затем сделал из носового платка парашют и подвесил к нему белочку. Не буду утомлять читателя техническими ухищрениями, которые я предпринял, чтобы белочка не развалилась при перегрузке, связанной с раскрытием парашюта. Могу лишь похвастать, что я, как опытный спортсмен-парашютист, сумел не упустить ничего. Конечно, ещё нужна была открытка. Да где же её возьмешь! Поэтому я решил ограничиться бланком бортлиста, рассудив, что ещё неизвестно, что будет храниться дольше, обычная открытка, или столь необычный бланк, неопровержимо доказывающий, что поздравление поступило с неба. Я написал поздравление, закрепил его в лапках у белочки и вот - подарок уже готов.
Юра, который обычно быстро «втравливался» во все мои авантюры, молча выслушал мой инструктаж и, в соответствии с ним, зашёл на празднующий двор строго против ветра на высоте тридцать метров. Грех был мне, опытному парашютисту, не попасть при столь идеальных условиях. А я и не промазал. Позднее мы узнали, что белочка приземлилась прямо на стол под восторженные вопли собравшихся.
Единственное, о чём я не подумал, это о последствиях. А они не заставили себя ждать:
- Поздравляли? – завопил «заполошный» гонец, ворвавшись прямо к нам в кабину, пока трактор загружал нам удобрения.
- Ну, поздравляли.
- Так бросайте всё, поехали быстрее.
- Куда?
- Как куда? Это же вы сейчас сбросили поздравление?
- Ну, мы.
- Так поехали, вас там все ждут!
- Да вы что, ребята. – Такого поворота мы никак не ожидали. – Нам же работать надо. Сколько дней ждали погоду. Да и бригада у нас здесь собрана. Нет, мы не можем.
- Да как же так, - начал было возмущаться гонец, но Юра уже запустил двигатель и показывал, что, мол, давай, выскакивай скорее. Расстроенный гонец побежал к авиатехнику жаловаться на наше непонимание, но Ефимыч ему популярно объяснил, что обижаться не стоит, поскольку бросить работу нам никак нельзя. И что выпить за здоровье молодых мы могли бы и здесь.
- Намёк понял! – воскликнул гонец и помчался на гору. Через некоторое время он привёз и оставил у Ефимыча три бутылки водки и фаршированного гуся.
Мы продолжали летать, а свадьба продолжала «гудеть». Видимо через какое-то время кто-то опять вспомнил, что сегодня пилоты поздравляли молодых, и к нам приехал очередной гонец. Мы опять отказались и нам опять оставили три бутылки и гуся (видимо именно этот набор был запасён на свадьбе в н-ном количестве для нештатных ситуаций).
Когда солнце зашло, мы вместе с бригадой сели поужинать великолепными гусями, подняв чарочку (и не одну) за здоровье молодых.
А на следующий день с восходом солнца мы уже опять были в небе. Свадьба «просыпалась» дольше, - гости стали стекаться на второй свадебный день лишь часам к девяти. Опять началось застолье, танцы, объединения по интересам. Музыка гремела, не смолкая, сотрясая децибелами все окрестности. Похмельные гости, пропустив по паре стопок, быстро пришли в нужную кондицию, и свадьба опять во всю «загудела».
В этот день о нас вспоминали чаще. Или, может быть, времени было больше. А возможно просто кондиция у людей была более подходящая. Но, поскольку мы по-прежнему отказывались бросить работу, многочисленные гонцы буквально завалили нас провизией и водкой.
К вечеру у нас скопилось более двух ящиков водки и невообразимое количество закуски.
Вот это поздравили!..