Нам, живущим в век всеобщей воинской повинности, довольно тяжело себе представить, как когда-то это было по-иному. Однако всего лишь 150 лет назад в России такого понятия не знали. Перестройка общества на новые рельсы и формирование «вооружённой нации» было сродни пронёсшемуся урагану, который смёл укоренившийся в стране порядок и изрядно взбудоражил общественность.
Как ни плоха была рекрутчина, но изъятие из общества лишь какой-то небольшой части (причём, зачастую далеко не лучшей), всё же виделось людям более гуманным, нежели грести всех подряд «под одну гребёнку». Понятно, что двумя базовыми целями новой программы были 1., «магия числа» (чем больше народа, тем лучше) и 2., экономия бюджетных средств (солдатам ведь платить надо!).
В № 9 за 1875 года литературно-политического ежемесячника «Вестник Европы», выходившего в Петербурге под редакцией историка и публициста М. М. Стасюлевича, был опубликован рассказ человека, пожелавшего остаться неизвестным – «Из записок рядового первого призыва». Произведение это наделало много шума в военных кругах.
На самом деле автором этого литературного опуса был студент Харьковского университета Василий Богданович Пассек (1854 – 1888), по возрасту подходивший под первый призыв по новому закону . Он-то и описал свои впечатления.
Хотя 1-е января 1874 года и считается датой введения в России всеобщей воинской повинности, но, по сути, таковая не была введена. Речь шла лишь о всеобщем участии в «вынутии жеребья». Иными словами, не каждый служил в армии, но каждый был обязан явиться в присутствие и «испытать судьбу». Мол, «рука Божья» найдёт того, кому «на роду написано» и отправиться защищать Веру, Престол и Отечество.
«… Через полгода по окончании мною университетского курса был обнародован указ о введении общей воинской повинности. Громом разразился он над русской землёй. Все ждали о нём, говорили о нём, но когда надежды перешли в уверенность, когда действительность заняла место гаданий, общество страшно переполошилось; все зашумели, затолковали, заспорили; у каждого шёл сын, брат, племянник; даже те, которые по своим годам освобождались от поступления в ряды армии, и те трусили.
- А, ну, возьмут.
- Да, помилуйте, - говорили им, - устав.
- Так-то так, а всё-таки, ну возьмут…»
То, что происходило дальше, сильно напоминает недавнее советское и нынешнее времена, когда нежелающие служить начинают лихорадочно искать «обходные пути». В сложные времена (такие как, например, объявление мобилизации) цена решения вопроса резко возрастает.
То же самое мы наблюдаем и в 1874 году. Однако из-за обилия задействованных в деле чиновников, накруток посредников, запрашиваемые суммы были просто заоблачны, что, естественно, отпугивало потенциальных желающих:
«… Пошли в ход всевозможные справки, появились особого рода дельцы и ходатаи, которые за самое незначительное вознаграждение брались всё узнать и даже, если нужно, освободить: «потому, дело в наших руках…», и при этом перечисляли сразу такое количество присутственных мест, что ошеломлённый слушатель только крестился и махал рукой…».
Поначалу многих смущало само название, «всеобщая воинская повинность». Существовавшее веками чёткое разделение труда (одни пашут, другие молятся, третьи воюют) приучило население к тому, что заниматься чужими обязанностями негоже:
- Как же это так – всех и возьмут, - толковал мне один купец, - нет, это не порядок; ну, дворян, пущай, у них натура воинственная, а купца не трогай, купцу торговать надо. Купец - в армию хлеб доставляет, опять-таки, сукно, кожа – всё через купца идёт. Нет, это не порядок.
Собственно, в этом купец был прав. Служилое сословие собственно именно для этого и формировали, чтобы служить царю (т.е. воевать). То, что они почти моментально превратили свою службу в профанацию и стали бездельниками и прожигателями жизни, есть результат российской истории 1-й половины XVIII столетия, известной как «эпоха дворцовых переворотов». Заигрывание правителей с военной элитой привело к появлению вначале Манифеста о вольности дворянству 1762 года, а затем и Жалованной грамоты дворянству 1785 года, которые отменили всякое принуждение. Мол, нет уже «той необходимости в принуждении к службе, какая до сего времени потребна была».
Автор сообщал, что в течение 1874 года предприимчивые господа исколесили всю Россию в поисках рекрутских квитанций, цена на которые взлетела до небес. Новоявленные Колумбы «объездили не только известные пустыри, но даже открыли новые, о которых до той поры не слыхивали самые коренные местные старожилы»:
«… проявления общественного возбуждения приняли, наконец, определённую форму и выразились в жадной погоне за рекрутскими квитанциями. Не скоро позабудут в разных укромных уголках нашего отечества появление каких-то странных господ в невиданных шапках, с толстыми сигарами во рту, дававших большие деньги за квитанцию, в которой крестьянин никак не мог сразу разглядеть новой доходной статьи. Многие из них, подобно Коробочке, видели сначала в заманчивых предложениях один только подвох и предлагали неожиданным покупателям скромные сельские продукты; но новые Чичиковы не смущались недоверием, и в конце концов, уезжали с желанной добычей. Вслед за ними, тянулись целые отряды евреев, исколесивших в этот год все закоулки России, побывавших и в Нижнедевицке, и в Тетюшах, и в других, Богом забытых, местностях, всё с одной и той же целью покупки квитанций…».
Речь шла об оставшихся на руках у населения рекрутских квитанций. Их необходимо было представить не позднее 1-го октября того же года в уездные, окружные и городские по воинской повинности присутствия и обменять на квитанции нового образца.
В Императорском указе, данном Правительствующему Сенату 1-го января 1874 года, круг лиц, который мог воспользоваться квитанциями, был значительно сужен:
«… квитанции имеют быть принимаемы к зачёту, при призыве к отбыванию военной повинности, только за то лицо, на имя которого квитанция записана, или же за брата его, родного или сводного, или же единокровного или единоутробного, или и двоюродного…».
Владеющий этой квитанцией, мог представить её в казну и получить за неё 485 руб. Однако на рынке стоимость рекрутских квитанций была достаточно высока – от 500 до 800 руб. Но, как правило, из каждых 100 рекрутов лишь на шестерых предъявлялись квитанции, а оставшиеся 94 выставлялись в натуре.
Естественно, что каждый призывник в душе изначально рассчитывал, что до него очередь не дойдёт.
- До моего № ещё 50 человек, - говорил один, - пожалуй, меня не возьмут.
Однако из 20-ти пришедших половина льготных, кто-то оказывался негодным, а кто и совсем не являлся. Вот «надежда на избавление» и исчезала.
«… В первом участке города Москвы, где я был приписан, число таких неявившихся простиралось до 40 человек, большей частью мещан. Впрочем, едва ли кто из них намеревался действительно уйти от службы; иные не получали повесток, иные просто не поняли, чего от них хотят. Весьма характерен в этом смысле ответ одного мастерового, который упорно отказывался являться в думу по повестке: «что я, дурак что ли, сам в солдаты идти; пускай потащат» - отголосок времён старого рекрутства…».
Количество уклонистов в первый призыв превышало все разумные пределы. В первом участке, где состояло на учёте 380 призывников, требовалось выставить 80 новобранцев. Автор пишет, что ему достался номер 166 (т.е. в 2 раза больший, чем требовалось).
«… но таково было количество льготных и негодных, что, несмотря на значительность моего №, я был принят в солдаты 34-м человеком по счёту …»
В общем, всеобщая воинская повинность, введённая в принудительном порядке в 1874 году на замену рекрутчине, для населения была ничуть не лучше прежней повинности (а в чём-то даже и хуже). Любую инициативу сверху люди рассматривали, как посягательство на личную свободу. Никаких равноправных договорных отношений с государством быть не могло, а отсюда и неизменное желание увильнуть от выполнения навязанных обязанностей.