За полвека, что люди читают книгу «Эра милосердия» братьев Вайнеров и смотрят снятый по ней фильм «Место встречи изменить нельзя» сложился определенный подход к оценке героев. Если к Жеглову отношение неоднозначное за его резкость, сомнительные методы работы с преступниками и подозреваемыми, то Шарапова принято считать безусловно положительным героем.
Но так ли это?
В фильме Владимир Шарапов предстает перед нами этаким благородным рыцарем, защитником неправедно посаженных за решетку. Также он выступает против шельмовских методов раскрытия преступления наподобие подбрасывание украденного кошелька вору. В общем, принц на белом коне, а не герой. Единственная претензия – это чрезмерно чистоплюйская внешность игравшего его актера Конкина. Но этот недостаток принято списывать на то, что актер был навязан съемочной группе. Хотя я считаю, что как раз Конкин здорово воплотил на экране бывшего разведчика, который не только в фильме, но и в книге выглядит слюнтяем.
В характере Шарапова меня смущает, что, пропагандируя благородные цели, исключающие хитрости и манипуляции в работе с мошенниками, герой не может предложить альтернативных вариантов их поимки. А это не есть хорошо. Проще всего охаять чужую работу, когда лучше сделать не можешь.
Заметьте, Шарапов больше всех ратовал за то, чтобы отпустить арестованного по ошибке Груздева. И хотя Жеглов был уверен в виновности последнего - он пошел молодому и неопытному коллеге навстречу и согласился в первоочередном порядке отработать улики, могущие оказаться доказательствами обратного. И в ответ на свою лояльность он получил обвинение в бесчестии? Какой хороший, благодарный подчиненный ему достался.
Но подобный закидон – лишь верхушка айсберга. А на самом деле у Володи полно «подводных камней», которые заставляют усомниться в его собственной моральной чистоте.
В первую очередь меня коробит, что он по делу и не по делу вспоминает перед сослуживцами о своей службе в разведке, особенно когда допускает ляпы в работе.
Вот Жеглов, задетый обвинением в бесчестии, эмоционально рассказывает о том, как такие воры-Кирпичи доводят до петли ограбленных ими людей, а воровские подельники стреляют в спину муровцам, пытающимся их поймать.
В ответ Шарапов "съезжает с темы":
– Я, между прочим, в это время не на продуктовой базе подъедался, а четыре года по окопам на передовой просидел, да по минным полям, да через проволочные заграждения!.. И стреляли в меня, и ножи совали – не хуже, чем в тебя! И, может, оперативной смекалки я начисто не имею, но хорошо знаю – у нас на фронте этому быстро учились, – что такое честь офицера!
Вот спрашивается – при чем тут твоя разведка? Жеглов ведет речь о людях, которых он защищает, а Шарапов переводит разговор на себя любимого. Что за неуместное бахвальство? Особенно если учесть, что в разведке его «честь офицера» проявлялась необходимостью ползти на карачках через линию фронта, а там со спины нападать на врага, который нападения не ждет, а потому оказывается перед тобой беспомощным.
То есть там, для себя, хитрость и тихушничество никак не коробили твою честь офицера, а действия Жеглова вдруг смутили?
Аналогичное недоумение вызывает вспышка Шарапова в ответ на шутку с исчезнувшими документами.
– Это кто же тебе дозволил меня таким макаром учить? Я тебе что, сопляк беспорточный? Слов человеческих не понимаю? Я боевой офицер, разведчик! Пока ты тут в тылу своим наукам сыщицким обучался, я за линию фронта сорок два раза ходил, а ты мне выволочки устраивать…
Так если ты, боевой офицер и разведчик, после сорока двух походов за линию фронта не в курсе, что нельзя разбрасываться тем, что может тебя выдать – как тебя еще учить, как не через стресс, угрозой суда? Получается не впрок тебе пошла твоя разведка, так что зря ты через слово ею хвастаешься!
Что интересно, люди, которые реально прошли через войну, по воспоминаниям современников, очень не любили говорить о том, что им довелось пережить на фронте. Сразу закрадывается мысль о том, что в разведке Шарапов служил разве что какой-нибудь обслугой, оттуда его холеная внешность.
Шарапов позиционируется как весьма отзывчивый человек. Но почему-то, живя в коммуналке, он НИ РАЗУ не заступился за свою соседку Шурку Баранову, которую на постоянной основе избивает пьющий муж. То есть бравый офицер спокойно наблюдал, как рядом с ним измываются над беззащитной женщиной - и его офицерскую честь нигде при этом не свербило. А вот Жеглов, поселившийся вместе с Шараповым, спокойно смотреть на подобное скотство не смог.
В первый же раз, как только Семен напился и начал безобразничать, Жеглов вышел на шум в коридор, каким-то перехватывающе-мягким движением вывернул ему руку, плавно усадил в очень неудобной позе на пол и сказал негромко, но внятно – Семен-то его наверняка понял:
– Еще раз хвост поднимешь – услышу я, или Шурка пожалуется, что ты ее лупил, – в тот же миг я тебя посажу. Ты, черт гугнивый, уже года полтора на свободе лишнего ходишь.
То ли тихий и злой голос Жеглова подействовал, то ли унизительность положения, в которое он так мгновенно и легко был приведен, – во всяком случае, Семен, даже напившись, воздерживался буянить.
Этот же Жеглов не задумываясь отдает Шурке свои и шараповские карточки с офицерской литерой на усиленное питание, когда она оказывается жертвой воров и ее пятерым детям грозит голодная смерть. И пока Шарапов хаотично мечется по квартире, не в силах даже выполнить прямую команду друга – «дай воды!» - Жеглов сначала приводит женщину в чувство, успокаивает, а затем вручает отдает все, что имеет - талоны на питание. Пример Глеба оказывает волшебное действие на соседей – все они несут кто что может, делятся с ограбленной семьей своими запасами провизии.
Такие эпизоды наглядно показывают, кто из этих двоих на самом деле человечен. Пока Шарапов пафосно рассуждает о пресловутой «чести офицера», Жеглов бросается помогать обиженному, защищать простого человека от преступника.
Отношение Глеба к простому народу сродни его отношению к найденышу, которого Володя с Варей (по книге – только Володя) впоследствии забирают к себе.
–– Значитца, так: ты, Шарапов, с Синичкиной махнешь сейчас в роддом. Пусть осмотрят пацана – не заболел ли, не нуждается ли в какой помощи – и пусть его накормят там чем положено. А к вечеру договоримся – переведут его в Дом ребенка…
– Слушай, Жеглов, а могут не принять ребенка в роддоме? – спросил я.
Жеглов сердито дернул губой:
– Ты что, Володя, с ума сошел? Ты представитель власти, и в руках у тебя дите, уже усыновленное этой властью. Кто это посмеет с тобой спорить в таком вопросе? Если все же вякнет кто полслова, ты его там под лавку загони. Все, марш!
Как видим, Жеглов, несмотря на свою резкость, местами доходящую до грубости, испытывает самые что ни на есть отеческие чувства к тем, кого защищает от посягательств всякой нечисти.
Глеб порядочен. Несмотря на многочисленные противоречия с Шараповым, Жеглов нахваливает своего неопытного подчиненного перед начальством, давая ему «путевку в жизнь» в МУРе. Глеб оберегает Володю и в самом конце, когда решается вопрос, кому идти на встречу к подружке Фокса. Все сослуживцы уже примелькались бандитам, а Шарапов – человек новый, и при этом успевший погрузиться в дело. Но несмотря на хорошо выученную Володей роль, Жеглов в последний момент отказывается от идеи внедрения его в банду, не желая рисковать своим нахальным и самонадеянным сослуживцем. А когда бандиты все же увозят того силой – организует хитроумную операцию, позволившую не только взять банду, но и спасти друга.
Как показано выше – Шарапов нередко склонен к истеричным взбрыкам, во время которых он начинает бравировать своей службой в разведке. И что интересно, острый на язык Жеглов, без малейшего напряга затыкавший рты прожженному Кирпичу, хитросделанному Копченому, нагловатой Маньке Облигации – относится к этим взбрыкам снисходительно.
Глеб чуток. Он прекрасно понимает, что Володе, однажды пригласившему Глеба к себе на жительство, а затем сгоряча выгнавшему его вон после розыгрыша с документами, вскоре станет очень стыдно за свою выходку. И еще стыднее – извиняться и звать его обратно.
«Как скажешь», - говорит он Шарапову в ответ на заявку «ПОшел вон, видеть тебя не желаю!». И… как ни в чем ни бывало вечером приходит ночевать в его комнату, словно бы и не было никакой ссоры.
А шарапов тем временем мучается от чувства вины.
Ой, стыдуха! Что же придумать? Черт бы меня побрал с моим проклятым языком! Тоже мне купчишка нашелся: «Убирайся с моей жилплощади!» Тьфу!
Ругая себя, я поднялся на второй этаж, отпер квартиру, тихонько прошел по коридору, отворил свою дверь и зажег свет. Накрывшись с головой, на диване уютно похрапывал Жеглов, на столе валялось несколько банок консервов и четыре плитки шоколада. А посреди комнаты стояли его ярко начищенные сапоги.
Жеглов отбросил край одеяла, приподнял с подушки заспанное лицо и сердито буркнул:
– Гаси свет! Нету от тебя покоя ни днем, ни ночью…
Откинулся и сразу же крепко заснул. И ощущение счастья опять нахлынуло на меня. Так я и уснул в твердой уверенности, что весь мир удивительно прекрасен…
В этом талант Жеглова – он совершенно простыми действиями умеет сделать счастливым даже того человека, который обидел или оскорбил его самого.
В конце романа история повторяется после убийства Левченко.
– Мне кажется, тебе нравится стрелять, – сказал я, поднимаясь с колен.
– Ты что, с ума сошел?
– Нет. Я тебя видеть не могу.
Жеглов пожал плечами:
– Как знаешь…
Авторы говорят нам о том, что Шарапов принимает решение прекратить совместную работу с Жегловым. Но мне думается, что это очередной эмоциональный выплеск. Человек на фоне длительного бодрствования и колоссального стресса просто не может мыслить ясно. Его реакции сумбурны и парадоксальны. И Жеглов, являясь прекрасным знатоком человеческих душ, снова проявляет чуткость, поэтому не обижается.
Таким образом, Жеглов последователен в своих поступках, тогда как Шарапов зачастую ведет себя под влиянием деструктивных эмоций.
Между тем, именно эмоциональная лабильность Шарапова, как я понимаю, позволила ему, оказавшись в банде, достоверно сыграть роль «честного фраера», убедить Горбатого, что он не является подсадным и заманить его и его подельников в подготовленную Жегловым ловушку. Прямолинейный, резкий и бескомпромиссный Глеб вряд ли смог бы повторить подобный номер, даже если бы криминальная тусовка не знала его в лицо.
В общем, я не согласна с тем, что Конкин был подобран на роль неудачно. Наоборот, при том, что в общем и целом мне не нравится этот актер, я считаю, что его прилизанный вид здорово характеризует характер – набор благородных штампов в речах, а по сути – полная бытовая и профессиональная беспомощность.
Тогда как Жеглов – жертва политических спекуляций, которым поддались его создатели Вайнеры двадцать пять лет спустя после выхода романа. Ибо что еще могло заставить их обозвать человека ежедневно рисковавшего жизнью ради простых людей, «сталинским палачом»?
