Халовин
– Дед, а дед, расскажи сказку про Пустоголового, – донеслось разноголосье с печки, как только Селиваныч вошёл в избу.
– Да чаво уж, так спите, – проскрипел он в ответ.
– Деда, ну расскажи.
– Да ну шо с вами сделаешь? Слухайте уже.
Селиваныч уселся на лавку, прислонился к печке спиной и начал свой сказ.
Жил стало быть в нашей деревне мальчишка. Обычный шалопай, навроде вас, мож чутка постарше. Али не жил? Точно! Из города он тогда приехал. К бабке на каникулы, што ли.
Халовин с собой какой-то привёз. Всё подбивал ребят наших праздник энтот бусурманский шалить. Ишь выдумал чего, нечистой рядиться да народ стращать.
Ну местные хоть на шалость какую завсегда готовы были, а с нечистой заигрывать наотрез отказались. Мало что ль кругом болотов с кикиморами, да рек с русалками? Один леший чего стоит. Сколько народу по лесу закружил.
Тогда он, кажись Женьком его звали, обозлился на всех, обозвал деревенщиной тёмной, решил сам всё учинить. Тыкву раздобыл, вырезал ей всё внутри, дырки прорезал навроде для глаз и пасти страшной. Хвонарь на лоб надел (были тогда такие штуки), а потом и тыкву ту пустотелую. Жуткое зрелище.
Зовите, говорит, меня теперь Жэком. Али Джэком? Уж всего-то и не упомнишь...
Дед, разморившись от печкиного тепла, сладко зевнул и благоговейно замолк.
– Деда, а дальше? Дальше что было?
– А?! Не спите што ли? Ну слухайте.
Надел он тулуп старый и пошёл по деревне народ пугать. Шороху навёл! У одних куры нестись перестали, у других петух кричать. Кирилловну, учительшу нашу, до того испужал, што увезли её в райцентр. Она только и успела энтова Жэка пустоголовым назвать. Так оно к нему и приклеилось. Плохое это дело учителёв обижать.
Увезли, стало быть, учительшу, а в селе чертовщина началась. Молния в вышку попала, всю связь с ынтырнетом как отрезало. За учёбой в соседнее село, али в райцентр ходить надо. А много ль находишься?
Автолавка заезжать перестала. Куды за хлебом? А всё туды ж, куды и в школу. Житья на селе не стало. Во всём Пустоголового винят. Да и ему самому жизнь не сахар: родители запропостились. Не забрали его в город обратно. Так он тут и остался.
Надоумила его бабка у Кирилловны прощения попросить, да он и сам извёлся. Парень то не совсем пропащий был. Пошёл он в райцентр. Ага. Сорок вёрст.
В лесу его леший встретил. Покружил как водится. Только Жэка энтот уже научен был. Надломил хлеба, поделился с лешим. Спросил, чем помочь ему можно. Леший покуражился ещё для порядку, а всё ж открыл ему, што на болоте у реки немалая железная штука брошена людьми. И што большая через неё, через железу энту, тяжба между им и кикиморами с русалками.
Уговорил, значит, Пустоголовый лешего пропустить его в райцентр. Что на обратном пути его, Пустоголового, можно будет поймать и извести, коли нужда будет. А там глядишь и не будет нужды такой.
Пустил его леший дальше. А он и рад радёхонек. Обратно-то он не собирался. Думал, придёт в райцентр, свяжется с родителями и, поминай как звали.
Только по-другому оно всё вышло-то. Пришёл он в райцентр, а связываться не с кем оказалось. То ли война, то ли какая другая беда, а осталась у него одна бабка. Пригорюнился он, а делать нечего. Надо обратно идти. Не с пустыми ж руками.
Отправился он Кирилловну искать. Приходит к больнице, видит, старушка вёдра с водой от колонки тащить собирается. Раньше б прошёл не заметил, а тут о бабушке своей подумал, тяжело ж ей старенькой тяжести такие волокать.
Подошёл к старушке, помог. Поваром она больнишным оказалась. Штой-то сломалось, воду отключили, а обед болящим и выздоравливающим никто не отменял. Натаскал Пустоголовый воды, его старушка в благодарность накормила. И он ей спасибо сказать не забыл.
Пошёл узнавать про Кирилловну, а её уже и выписали, а кудой не говорят - не положено. Снова пригорюнился Пустоголовый. Тут за него повариха попросила, ей тоже ответили, что забрали дети Кирилловну, а куды не известно, адреса не оставили. Откель они знают, чай не деревня: не все дворы на перечёт.
Опять повесил голову Пустоголовый, а повариха его успокаивает. "Не деревня," – говорит, – "у нас, да и не столица какая. Поспрашивай у людей за Настасью Кирилловну. Мож и знает кто."
Так она его с порога больнишного проводила и благословила. Не успел он и трёх шагов отойти, как из ямы мужик выглядывает и спрашивает: "Это вы про какую Настасью Кирилловну говорите? Не Колькину ли мать?"
Оказалось, сосед он ихний оказался. Такая вот сила у благословления! Мотайте на ус.
Воду мужик починил. Труба там лопнула старая. Сказал своим соработникам яму закапывать на совесть и домой идтить, а Пустоголового повёл к машине своей вездеходской и штуку свою непонятную несёт навроде палки с пищалкой.
"Не видел, небось, такой?" – спрашивает, – "Это штоб железо под землёй находить. Мы так трубу здесь эту искали." И показывает, значит, как она работает. Водит ею по над землёй, а она, где железо, попискивает.
По дороге к Кирилловне рассказал Пустоголовый про большую железяку у реки с болотом. Очень заинтересовал своим рассказом мужика с палкой-пищалкой. Договорились, што пока он у Кирилловны будет, мужик тот получше соберётся и ещё кой-кого с собой возьмёт.
Обрадовался Пустоголовый, што в деревню не один поедет, мож и пронесёт с такой поддержкой мимо лешего. Но радость его не полной была, потому как ещё прощения надо было просить у Кирилловны.
Пришёл на порог Кирилловне ни жив ни мёртв. Испросил прощения. Построжила она его для порядку. Простила. Сама довольна, что с внуками натетешится теперь.
Поехали обратно с мужиками теми железу большую искать. Не сразу нашли. Пришлось Пустоголовому из машины выходить, лешему кланяться, объяснять зачем беспокоють его. Пустил их тогда леший к железе.
Танк это геройский оказался. Достали его тремя днями позже, штоб до морозов, значить. Помыли из пожарной машины. Покрасили и памятник из его сделали. К нему же и дорогу проложили. Теперича до тудова и автобусы с райцентра ходют. Да и леший успокоился, мир там у них с кикиморами и русалками наступил.
Вернулся Пустоголовый молодцом, перестали его так звать. Хвамилия евошняя Хвёдоров была, да только все его всё одно Халовином называли.
С тех пор и завелось на конец октября пустую тыкву с рожей у сельсовета оставлять для назидания потомкам. Штоб с нечистой не заигрывали.
Так-то вот, внучики, хорошему человеку любая беда нипочём. Одно хорошее забирает, другое хорошее даёт.
– Спите што-ли ужой? – Селиваныч поправил стёганное одеяло, – ну спите, спите, соколики мои, и я пойду прилягу...
